Белое раскаленное солнце освещало часть дорогого ковра, покрывавшего достархан, нагрело две пиалы, перевернутые донцем к верху, и не давало остыть пузатому, с нехитрым национальным рисунком, чайнику. В тени от лоз виноградника, поджав под себя ноги, сидел Хасанбек. Третья пиала, наполненная чаем, застыла в его руке, он думал. Дела его сложились в 1895, текущем году, очень скверно. Хан обобрал его податями, на караваны, идущие в Бухару, нападали турки, грабя и убивая путников. Вот уже два месяца в его караван сарай никто не заходил, не оставался на день и не просился на ночлег. Если и дальше так пойдут дела, то недолго и разориться. Самое время прибегнуть к козырю, чтобы хоть слегка выровнять положение, а там – да поможет Аллах! Бек вспомнил про Айгуль, это и был его козырь. Как сейчас он снова видел тот день, когда она попала к нему.
Когда в доме напротив истошно вопили плакальщицы и молчаливые мужчины выносили на носилках за ворота тело покойницы, завернутое в саван, он, бросая горсть монет во двор, увидел девочку, стоящую на коленях. Была она необыкновенно хороша. Огромные, влажные от слез, черные глаза ее встретились с его взглядом. «Хороша» – еще раз подумал Хасан. Он подошел к женщине, родственнице покойной, которая стояла в сторонке и только слегка всхлипывала, утирая платком глаза, и спросил ее: «Кто покойница, кто ее муж и дети?». Женщина оказалась сестрой умершей и рассказала беку, что муж работал у него по найму и тоже умер зимой от болезни. Бек даже вспомнил его. Остались два старших сына и дочь Айгуль. Сыновей она решила забрать себе, они уже помощники, а как быть с девочкой не знает, лишний рот, у нее еще трое своих детей. Хасанбек очень обрадовался, что все сложилось именно так, он пригнулся к уху женщины и зашептал:
– Отдай девчонку мне, я хорошо заплачу за нее, дам баранов и зерна. Она будет жить в моем доме прислугой, и я не обижу ее».
Женщина заглянула в глаза бека, они светились азартом, горели жадностью, но жестокости в них не было. Вся наружность бека располагала к нему, он даже казался добрым, выглядел истинным мусульманином, набожным и покорным Аллаху. Женщина подумала, этот человек не должен обидеть девочку в девять лет, по крайней мере, даст ей вырасти в сытости и тепле. Бек торговец и не сгубит свой товар. Но что будет потом с Айгуль? Рано или поздно, но это случается со всеми девушками. Айгуль сирота и ей придется торговать собой, заключая браки на неделю со многими мужчинами. Будет лучше, если она достанется одному, и он накормит и украсит ее. Так подумала пожилая женщина и согласилась продать девочку. Так Айгуль попала в дом Хасана.
Сегодня, через пять лет, он вспомнил о ней. Недопитый чай бек выплеснул из пиалы и повернул голову в угол двора, где одна женщина пекла черек в тамдыре, а вторая, молоденькая и озорная, прикрывая рот ладошкой, смеялась и складывала готовые лепешки в таз, и крикнул:
– Фатима!
Женщина постарше повернулась, стряхнула руки от пепла, вытерла их о подол платья и подошла к Хасану.
– Где Айгуль? – спросил ее бек.
– В моем ауле, уважаемый, старик Нуры следит за ней, она помогает ему ухаживать за лошадьми.
– Иди и позови ко мне Ораза.
Женщина зашла в дом. Оттуда вышел коренастый, плотный мужчина, еще совсем не старый, но и не молодой, заросший до самых глаз волосами. Это был наемный работник, помощник Хасана в постоялом дворе. Он подсел к беку и вопросительно глянул на него.
– Сейчас поедешь в аул, к Нуры, а завтра утром привезешь сюда Айгуль. – Сказал Хасан Оразу. Затем встал и зашел в дом. Вышел нарядно приодетым, бодро прошел через весь двор до коня, привязанного к арче, прижимавшего уши и мотавшего головой при виде хозяина. Хасан выдернул из-за пояса плеть и хлестнул ею возившуюся у тамдыра молодку. Та вскрикнула, отпрянула в сторону, глядя на бека. Он же, вскочив на коня, сказал ей:
– Завтра привезу себе еще одну жену, молодую и очень красивую, слышала Гелялек?
Хасанбек отправился к Аннамураду, сластолюбцу, расплывшемуся от жира и покоя, уважаемому хану Бухары. Он знал, что недавно у него умерла молодая жена, и хан наверняка утомился в одиночестве. Но беку не повезло, хан болел, и его не пустили даже во двор. Тогда Хасан отправился на базар, послушать новости.
Ночью, когда Фатима готовила себе постель на женской половине дома, к ней прибежала зареванная Гелялек. Упав на колени перед старшей женой бека, ткнувшись ей в ноги головой, она запричитала:
– Хасан завтра приведет новую жену! Тебя, Фатима, он уважал, и будет уважать всегда, но что будет со мною?
Гелялек была права, несмотря на почти равный возраст бека, и Фатимы, Хасан уважал и даже по-своему любил ее. Это она принесла ему хорошее наследство и удачу. Ее отец, Атахан, владел табуном ахалтекинских скакунов чистой породы, при виде которых, иноверцы охотно развязывали свои кошели. Имел всего одну дочь, Фатиму. Атахан умер. Хасану вернулся собственный калым за невесту и достался табун ахалтекинских скакунов. Фатима была умна, ласкова и искренне любила бека, как он был молод, красив и горяч. Даже в свои тридцать пять лет она оставалась красавицей, но имела один недостаток – не дарила Хасану детей. Поэтому бек привел в дом вторую жену, миленькую, глупую «козочку», которая чаще плакала, чем думала. Тело молодки нравилось ему, и меньше, чем через год, у него появился наследник – сын Назарбек. Он забрал у этой глупой женщины сына, чтобы она не испортила его, и отправил на воспитание своему отцу. Гелялек быстро забыла о ребенке и даже не вспоминала о нем. Для Хасана было большим удовольствием издеваться над молодой женой, пользуясь ее глупостью. Вот и сегодня днем он нарочно обидел Гелялек, заставив ее ревновать и мучиться неизвестностью. Фатима же относилась ко второй жене бека как к младшей сестре. Она хорошо понимала, зачем Хасан привел ее в дом. Чувствуя снисходительность Фатимы, Гелялек выбалтывала ей буквально все и радости и горести. Вот и сейчас, она обливала слезами подол ее платья, а Фатима, почему-то улыбалась, перебирая атласные одеяла. Потом повернулась к младшей жене бека, погладила ее по голове, заглянула в полные слез и обиды глаза и успокоила:
– Глупенькая, Хасан шутит. Если бы ему нравилась Айгуль, она два года назад стала бы его женой. Он хочет продать ее, глупышка, и продать повыгоднее. Сегодня он ходил к жирному Аннамураду, а у того умерла жена, поняла?
Успокоенная Гелялек легла спать. Хасан, поздно вернувшийся домой, наоборот не как не мог уснуть, а когда, наконец, стал засыпать, услышал звон бубенцов, человеческий говор, крик верблюдов. Он сладостно зажмурил глаза, решив, что это уже сон, но шум нарастал.
Владимир Прохорович Повалюхин, весь в пару, мокрый от пота, грузно вышел в предбанник. Сел на широкую лавку и замотал головой:
– Хорошо! Ох, и хорошо!
Голос звучал густым басом, а слова предназначались сыну, Сергею, который не смог пересидеть отца в парной и уже минут пять сидел в предбаннике, остывший, попивая густое ржаное пиво из деревянного ковша. Отец и сын были очень похожи. Оба мускулистые, под два метра ростом, хорошо сложенные мужики. Рыжие, курчавые в мелких колечках волосы спадали с плеч. Борода у отца была длинной с проседью, в форме лопаты, а у сына коротко стриженная, полукругом слегка прикрывая подбородок. Во всем остальном лица их разительно похожи, только темнее да морщинистее кожа у отца, да голубе с озорной искоркой глаза у сына. Владимир души не чаял в Сергее, видя в нем сходство с собою, не только тела, но и характера. Сергей был крут, настырен, все делал с умом, иногда впадая в жестокость, свойственную и отцу. Сейчас они остались одни в этом огромном доме, девять лет прошло, как умерла Машенька, мать Сергея. Владимир почти не вспоминал своей тихой покорной жены. Женщин в подворье хватало. Четыре года назад хотел женить сына, а заодно и сам потешиться с его молодою женой Поленькой, которую сам и высмотрел у друга, купца Еремея. Высокая, стройная, белая, как лебедушка, зеленоглазая с тугою русой косою была дочь у Еремея. И у отца, и у сына одновременно зажгла она огонь любви. Отец решил уступить Полюшку сыну, но в тайне надеялся, что сможет и он задобрить ее сердечко своим богатством, капиталами, которые приносила купцу торговля с Бухарой. Раз в год Владимир снаряжал караван и уходил к «хазарам», как он их называл, привозил с юга много товаров, ковры. Отдохнув немного от поездки, отправлялся по «золотому кольцу» вокруг Москвы, сбывать товар. Имел он и небольшой табун породистых скакунов. Так, что женихом слыл видным и денежным.
Сергей, от любви к Полюшке, сначала «потерял голову», но очень скоро понял, что и отец ее не имеет от той же самой любви. Чтобы проверить свои подозрения, Сергей стал отказываться от женитьбы на Поле. Отец пришел в негодование сначала, но потом заявил сыну, что сам женится на ней. Сергею же велел убираться в деревеньку, где содержался табун лошадей, да хорошенько приглядывать за жеребятами, и вернуться через месяц. Этой же ночью Сергей лаской выманил зеленоглазую красавицу за село в стога душистого сена. Нашептывал ей, что сваты уже приезжали и скоро они обвенчаются. Нет большой беды в том, что она станет его сегодня, ведь истомила и измучила его любовь к ней. Всю ночь ласкал и упивался красотою и молодостью Полюшки Сергей, а рано утром, перед рассветом, когда стала она проситься вернуться домой, порвал он ее платье и острым клинком срезал коротко тугую русую косу. Вскочил на коня, и сотрясая лесную дубраву диким смехом, ускакал. С той поры ни отец, ни сын не видели Полюшки. Старый Еремей спрятал дочь свою среди многочисленных родственников. С Владимиром зря не встречался, а Сергею и вовсе плевал в след, как паршивой собаке. Но Владимир понял сына и простил, понял вопль его гордой души, не пожелавшей разделить любовь свою даже с отцом. Так и жили они одни дальше. Отец собирался в Бухару, в бане паром силы набирал.
– Хорошо! – крякнув еще раз, отец стукнул кулаком в дверь предбанника, а сыну при этом сказал:
– Спустим парок еще разок. Долго я теперь не попарюсь.
В дверь просунулась голова пчельницы Варвары, пожилой, но шустрой женщины, когда-то молодой и милой. Владимир любил ее пятнадцать лет назад, приласкал и выдал замуж за своего пчельника. Но год назад овдовела Варвара, медведь задавил ее мужа. Варвара стала хозяйкой пасеки и экономкой в доме купца.
– Смени травы, Варвара, подай чаю, меду, неси белье.
Варвара вышла, но вскоре опять широко раскрылась дверь, вошла пчельница в одной холщовой рубахе, с охапкой душистых, полевых трав. Дверь за собою, прикрыла аккуратно, смыла кипятком лавку в парной и рассыпала по ней травы, отчего густой и терпкий аромат заполнил баню. Вышла в предбанник, прикрыла дверь и сказала:
– Готово, хозяин, иди, парься, а чаю и меду уже несут, поспело все.
Повернулся на слова ее Владимир:
– Придержись, Варвара, а ты, Сергей, иди уже парься, посинел весь.
Владимир приобнял Варвару, и она быстро через голову, сняла с себя холщовую рубаху.
Наутро во дворе суета: грузятся подводы, челядь бегает, кто с чем. Посреди двора Владимир в дорожном одеянии, командует. Варвара потчует у стола оружейников завтраком сытным, водочкой, просит блюсти добро хозяина. Охрану своего каравана Владимир уже много лет не менял, каждого хорошо знал, каждому достал отличное ружье и турецкий клинок, каждому помогал в беде, не давал разориться и сгинуть. За что оружейники не щадили своей жизни, сопровождая купца в Бухару. К вечеру последняя подвода, поскрипывая, выехала со двора. Сергей перекрестил караван, затворил ворота и поднялся в светлицу, где на столе лежали яства, и стояла водка. Теперь он на два долгих месяца остался за хозяина, а еще надо присматривать за табуном лошадей.
Хасанбек открыл ворота, и свет от факела вырвал из темноты редкого, но богатого гостя – купца Владимира. Огромная фигура его, огнем отливающие пышные курчавые волосы, в одну секунду преобразили Хасана. Сложив обе руки ладошками впереди себя, он приветствовал Владимира:
– Солям, Алейкум, Володья!
Купец вложил ладошки Хасана в свои огромные лапищи и широко улыбнулся:
– Будь здоров, Хасан! Могу у тебя остановиться?
– Да, да, – суетливо открывая ворота, отвечал бек.
Глубокой ночью дом Хасанбека пришел в движение: Фатима готовила чай и укрывала яствами достархан, Гелялек, на мужской половине дома, готовила гостям места отдыха, и высокая кипа цветных, ватных одеял, таяла на глазах. Хасан помогал купцу развьючивать верблюдов и стаскивать товар в одно место. Но вот Владимир хлопнул по плечу бека и, слегка пригнувшись к его уху, сказал:
– Пойдем, Хасан, вон туда. Я покажу тебе что-то.
И прежде, чем бек успел понять, что ему сказали, потащил его за собою в угол двора, высоко над головой, подняв горящий факел:
– Смотри, «хазар», – добавил Владимир.
От огня четыре лошади вздрогнули и, слегка приседая на задние ноги, заходили на месте. Лошади были великолепны: белые в серых яблоках, на высоких стройных ногах, гордыми шеями, пышной коротко остриженной гривой. Настоящие Орловские скакуны. Хасан подумал, что он бредит. Подобную лошадь он видел лет десять назад в свите эмира. Залюбовался он тогда на нее и его чуть не раздавили евнухи. И вот он видит эту лошадку так близко, может дотянуться рукой, сам покормить и напоить. В голову бека ударила тугая и сладостная мечта: «Вот бы мне заиметь таких лошадей». Конечно, ахалтекинцев охотно берут у него иноверцы, но какие бешеные деньги он смог бы выручить за русских орловских рысаков у людей приближенных к дворцу эмира! Невольно вслух Хасан зацокал языком:
– Якши, якши!
После этого эпизода бек забыл обо всем на свете, он думал только об одном – как выманить у Володи хоть пару лошадей. Купец увидев как загорелся бек, пожалел, что поспешил похвастаться перед ним лошадьми, у Хасана не хватит денег заплатить за них, да и вез он их для хана Аннамурада, который, узнав, что он содержит табун племенных орловских рысаков, умолял его продать ему хоть пару и обещал заплатить за них золотом. У достархана, во время ужина, бек осторожно расспрашивал у купца, кому он привез лошадей. И узнав, что хану Аннамураду, обрадовался. У него даже появился план, стоило только подольше занять гостей, а значит попозже уложить их в постель этой ночью.
Бек устроил настоящее веселье, пожертвовав даже заморский кофе, который сам никогда не пил, но берег, как зеницу ока, на всякий случай. Гелялек хорошо танцевала веселые азиатские танцы «живота», чем когда-то и приманила Хасана. Бек заставил ее полураздетой войти в азарт этого танца. При свете ночного костра, Владимир разошелся тоже, выпрыгнув к огню рядом с Гелялек, он пытался вписаться русским танцем в ритмы и дрожь тела азиатки. Описав очередной круг присядками и подскоками вокруг жены бека, он все время упирался глазами в обнаженный живот Гелялек.
Под утро, наконец, все уснули. Сам бек тоже спал, но при слабом шорохе поднимал голову и прислушивался. Как взошло солнце, он встал и велел, явившемуся работнику зарезать и освежевать барана, повару приготовить из барана шашлык и каурму. Сам же в нетерпеливом ожидании заходил по двору. Наконец, послышался скрип арбы и голос Ораза за воротами:
– Эй, кто там, открывайте!
Хасан распахнул ворота и кинулся к арбе, на которой сидела девушка под паранджой. Оперевшись на колесо, бек нетерпеливо скинул паранджу с лица девушки. На него смотрели огромные, испуганные, черные глаза и необыкновенно длинные ресницы, как две мохнатые пчелки, бросали тень на щеки девушки, с маленьким вздернутым носиком и пухлыми малиновыми губками. Хасан помог Айгуль, а это была она, слезть с арбы, и быстро повел ее в дом, позвав по дороге Фатиму с собою. Бек велел своей жене искупать Айгуль, надеть на нее лучшее платье, и добавил Фатиме:
– Если на теле девушки обнаружится шрам или пятно, позови меня. Поторопись.
Этими словами бек закончил наставления и вернулся во двор заметно повеселевшим. «Нет, не устоит урус перед красотою этой девчонки», – решил Хасан.
К обеду Владимир, наконец, проснулся. Он чувствовал себя бодрым и хорошо отдохнувшим. Со двора доносило приятный запах жареного мяса. Купец, обнаженный по пояс, вышел на просторную террасу, увитую виноградом, на втором этаже дома. Солнце уже набрало свою силу и жар. В воздухе стоял зной, листья винограда слегка пожухли и только сочные гроздья ягод горели янтарным цветом. Как нравились ему эти плоды, необыкновенный вкус винограда не похож ни на одну из сибирских ягод. Вот подошла к нему Гелялек, держа кувшин с водою в одной руке, в другой таз. Поставила таз на пол и глазами показала, что желает помочь умыться гостю. Теперь она была одета в глухое платье с длинными рукавами, застегнутое под горлом серебряной бляхой с камешками. На голове повязан белый, украшенный яркими цветами и длинными кистями, платок. Конец платка она держала в зубах, прикрывая часть лица. Владимир даже подумал, что ему приснился ночной танец обнаженного живота, почти обнаженной груди и рассыпанные по плечам косички. Купец умылся. Гелялек подала ему полотенце и ушла. Навстречу Владимиру шагал по террасе разодетый бек. Поприветствовав гостя на ломанном русском языке, Хасан стал расспрашивать купца о доме, близких, желая при этом полного благополучия гостю и его родным. Закончив этот ритуал азиатского гостеприимства, Хасан с хитринкой заглянул в глаза Владимира и сказал:
– Ты удивил меня вчера, гость. Заставил сильно стучать мое сердце и плохо спать всю ночь. Твои кони достойны седла эмира, но в моем доме живет птичка, которая достойна глаз эмира. Не хочешь ли, урус, глянуть на нее?
Владимир улыбнулся, опять вспомнил обнаженный живот азиатки, звенящие монетки на ее лифе и шароварах, и кивнул головой:
– Хочу!
Хасан повел его через галерею комнат и, наконец, открыл последнюю, маленькую и освещенную ярким светом. В комнатке не было никаких предметов, везде ковры и на стенах и на полу, красивые самотканые туркменские ковры. В углу сидела девушка в шелковом платье небесного цвета, на голове ее была одета тюбетейка с металлической пикой на макушке и массой маленьких монет по краям. Она даже не поднялась с колен и не повернулась в их сторону. Сидела, закрыв лицо руками. Бек подошел к ней ближе и сказал ей что-то на своем гортанном языке. Девушка опустила руки и медленно поднялась. Взлетели вверх ее пушистые ресницы и огромные печальные глаза глянули на Владимира. Он тоже подошел ближе с ней, взял Айгуль за руку и вывел к окну. Светлая кожа ее лица, пухленькие милые губки, вздернутый носик и заостренный подбородок удивили купца. Он встречал красавиц востока в домах ханов, но, ни одна их них даже не приглянулась ему. Самобытная красота азиаток оставляла его равнодушным., но сейчас он почувствовал волнение. Окинул взглядом фигуру девушки и остановился взглядом на босых, маленьких ножках девушки, настолько аккуратных, что казавшихся игрушечными, с переплетенными между пальчиков браслетами. Хасан по-своему понял взгляд уруса. Он выдернул плеть из-за пояса и опять что-то стал говорить девушке на своем языке. Тогда она, глядя прямо в глаза Владимира, расстегнула брошь на груди платья, бросила ее на пол и медленно через голову сняла с себя платье. Теперь она стояла по пояс обнаженной, и руки ее теребили, надуманно долго, завязочку от голубых шаровар, оседавших на бедрах и кончавшихся яркой вышивкой чуть выше пяток. Владимир молча, с изумлением глядел на красивые, уже сформировавшиеся формы девушки: покатые плечи, яблоковидные груди, тонкую талию, маленькие ручки с длинными пальчиками, тоже переплетенные браслетами, довольно светлая кожа. Завязочка не давалась девушке, и она по-прежнему теребила ее, опустив голову. Хасан подошел к Айгуль и двумя руками резко порвал шелковый шнурок. Шаровары соскользнули вниз, и девушка предстала перед ними совершенно нагая. Круглые колени ее и красивые по форме икры довершили приятное ощущение красоты. До Владимира донеслись слова бека:
– Якши птичка, а смотри, какой спина, -
С этими словами он повернул девушку к ним спиной и провел рукой по ямочке между лопаток до талии, и продолжил говорить:
– Смотри, какой…… не знаю как на ваш язык?
И он погладил ягодицы, отчего Айгуль вздрогнула и поежилась, а Хасан продолжал:
– Смотри….
Он не закончил. Владимир оттолкнул его от девушки; изменившись в лице, он подошел вплотную лицом к лицу к Айгуль, пальцами приподнял ее подбородок, жадно припал к губам. Руки сами обхватили хрупкую фигуру, и никто уже не мог остановить его желания. В нем проснулся мужчина, тем более, что жертва доступна, покорна, а ее хозяин мечтает об этом. Временами он чувствовал, как девушка бьется под ним, вскрикивает, пытается вырваться, но эта борьба и стон только придавали ему свежие силы, и наплывала волна неистовства. Наконец, он устал, пот покрыл его лицо и тело. Поднялся. Девушка лежала на ковре без движения, запрокинув голову, раскинув руки с упавшими на ковер браслетами, глаза смотрели на купца удивленно и испуганно, распухшие от его укусов губы, приоткрыты. Волна жалости захлестнула Владимира, но он отвернулся и вышел за дверь. Там стоял Хасан и улыбался. Купец подошел к нему, хлопнул по плечу и сказал:
– Твоя взяла, Хасан, она стоит пары моих лошадей. Забирай, рысаки твои.
На что бек ответил:
– Якши, Володья! Ее зовут Айгуль, она сирота, никто не ищет ее, она твоя, но…
– Что, Хасан?
– Наш обычай, Коран запрещает девушкам нашего народа жить с иноверцами.
– Хорошо, Хасан, как только доберусь до Кустоная, Айгуль больше не будет!
– Ты убьешь ее, урус?!
– Нет. Умрет имя, Айгуль, а появится другое, христианское. Она поменяет веру, бек, а какое имя прейдет на ум кустанайскому попу, мне не ведомо.
И Владимир весело засмеялся, а бек добавил:
– Пойдем есть, Володья, все уже ел, пока ты занимался с моя птичка.
Больше месяца задержался Владимир в Бухаре. Продал один товар, закупил другой и, наконец, собрался в обратный путь. Поездка обещала хорошую прибыль и небывалый успех. За коней и меха он получил золото, не имея при этом никакой конкуренции, всех купцов распугали набеги турков на караваны. Он же прошел весь путь спокойно, без всяких помех. Еще вернуться бы обратно целым и невредимым, довезти товар, и тогда в церквушке на краю села Владимир поставит свечи и рассчитается золотом с попом.
На рассвете южного, теплого осеннего дня, зазвенели бубенцы на шеях верблюдов, и караван поплыл в обратный путь. Хасанбек проводил гостя и долго стоял на террасе, пока не скрылся из вида последний верблюд. Затем он улыбнулся, вспоминая, как частенько, пока не было дома купца, заходил он в комнатку Айгуль и с наслаждением владел ею, отдавая дань своим многолетним трудам и заботам о ней. От мысли, что ее больше нет, Беку взгрустнулось, и он подумал: «Сегодня же прогуляюсь по городу, может, найдется еще одна сирота, достойная глаз эмира».
Мерно плыл караван по пустыне, день тянулся как вечность, утомляя путников. Вечером, когда густая ночь обволакивала караван, все останавливались на ночлег. Кругом укладывались верблюды, освобожденные от вьюков, в центре появлялось несколько шатров. Самый большой – Владимира. Он сам снимал утомленную Айгуль с верблюда и на руках уносил в свой шатер. Ночи стали заметно прохладнее, и купец подарил наложнице теплую, пуховую шаль в блестящих звездах, мягкую и настолько большую, что если накинуть ее на плечи, то концы шали касались пола. Айгуль обрадовалась подарку, глаза ее глядели на Владимира живо с благодарностью. Никто раньше не был с нею так ласков и внимателен. Купец постоянно разговаривал с ней о чем-то, но она не понимала языка этого огромного рыжего и добродушного человека, ее мужа. Каждый вечер, посадив ее на колени, он гладил ее головку, нежно целовал глаза и тонкую шею, аккуратно и очень медленно раздевал, затем на руках нес в свою постель. С каждым днем страх Айгуль перед Владимиром уходил, уступая место уважению и любопытству.
Через пять недель пути, уже на телегах, купеческий обоз прибыл в Кустанай. За долгое время пути, Айгуль понимала уже многие русские слова и пыталась произносить их правильно, по настоянию Владимира. Иногда, услышав очередное слово из ее уст, он смеялся до слез, запрокидывая голову. А однажды привел Айгуль в просторный дворец с разрисованными высокими потолками, где каждая дверь сверкала золотом и искусной резьбой, а стены были завешаны разрисованными портретами, как говорил Владимир, ликами святых, в золоченых подставках горело множество свечей. Разодетый в парчу, большой и бородатый «урус» заставил ее раздеться, окурив дымом из металлического предмета на цепочке, затем залезть в золоченую купель, обливал водой из серебряного ковша, постоянно к ее голове прикладывал большой серебряный крест, странно махал на нее руками и называл Акулиною, и в конце, концов она трижды поцеловала крест, после чего поп повесил ей на шею маленький золотой крестик. С той поры Владимир называл ее почему-то только Акулиною и сильно рассердился, когда она, показав на себя пальцем, сказала:
– Я, Айгуль!
– Нет, ты, Акулина! Запомни это, – ответил купец.
Этой ночью он словно сердился на нее, расплел все ее восемь косичек, сам расчесал волосы, собрал в охапку ее платье, шаровары, тюбетейку, бросил к ногам Айгуль – Акулины белую, длинную до пят рубашку с рукавами и завязочками у горловины, ушел. Вскоре вернулся, неся вперекидку на руке, непонятные ей вещи и сам стал одевать ее. Одел, затем разделил густые, иссиня – черные волосы Акулины на две части, но дальше у него ничего не получалось. Он долго и усердно сопел ей на ухо, потом, видимо осерчав, намотал на руку волосы и дернул их. Акулина вскрикнула и подалась головой за его рукой. Отпустил волосы, подхватил девушку на руки и понес в постель.
Вскоре прибыл Владимир домой. День он посвятил разбору товара, другой помолился в церквушке, выполнив задуманное, а на третий день ждал гостей – купцов со всей округи. С утра третьего дня начали съезжаться купцы, и готовилось достойное веселье. Весь день челядь металась по дому, все, готовя для пиршества, и к обеду купеческая знать постепенно заполнила горницу. Сергей, все еще пораженный странным живым товаром, привезенным отцом из Бухары, караулил дверь комнатки, в которую поселили Акулину с приставленной к ней Варварой. А когда румяная, разодетая Варвара вышла оттуда и поспешила вниз в горницу, где собирались гости, Сергей открыл дверь и вошел в комнату Акулины. Девушка стояла у окна, и большие, черные глаза ее смотрели на сына купца вопросительно. Сергей подошел вплотную к Акулине и, взяв руками за плечи, стал прижимать ее к себе. Акулина уперлась ладошками в грудь Сергея, пытаясь оттолкнуть его, при этом позванивали браслетики на ее руках и между пальчиками. Сергей же продолжал свое занятие, не обращая никакого внимания на попытки девушки освободиться. В это время за спиною Сергея раздался густой бас отца:
– Полапал, и будет.
Сергей обернулся, а Акулина шарахнулась в сторону от него. Сын обратился к отцу:
– Отец, это вещь, ты купил ее, она принадлежит и мне?
– Ишь, ты, как он заговорил. Ты ошибаешься, сынок, «это» принадлежит только мне! И если я еще раз увижу тебя здесь, пеняй на себя. Хватит с тебя Полюшки. И вообще тебе пора жениться и на этот раз я не буду мешать тебе. – сказал Владимир добродушно поглядывая на сына. Сергей ухмыльнулся и ответил:
– Теперь, ты боишься, что я помешаю…
Он не договорил, сильный удар в плечо прервал его слова. Он качнулся, сердито глянул на отца, и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Варвара, за время отсутствия отца, привыкшая к Сергею, увидев его одного, ласково обняла, но он оттолкнул ее, обозвал обидным словом прошел в горницу и уселся за стол. Вскоре появился и отец с Акулиной, одетой в ее родной национальный наряд, позванивающий монетками при каждом движении. Увидев множество мужчин и женщин, сидящих рядом, девушка сильно смутилась, щеки ее заиграли румянцем, а в глазах запрыгали искорки. Владимир провел ее к столу, усадил рядом с собою, и велел смотреть на гостей приветливо, не опуская взгляд. За столом все притихли и вызывающе смотрели на купца. Он же для величия, растянул на минуту молчание, приподнял кубок над столом и заговорил:
– Приветствую, моих друзей и гостей. Я собрал вас, чтобы отметить мое благополучное возвращение из Бухары. Даст Бог, поездка будет удачной. А вот эту девочку я обменял на пару лошадей в одном караван-сарае. Ее хозяин уверял меня, что взгляд эмира достоин ее. Давайте выпьем, и потом вы скажете мне, обманул ли меня «хозар».
В ответ за столом поднялся дружный гвалт, из которого можно было понять, что дикие азиаты остались дикими, страшными невежами и что девочка почти ребенок, но действительно очень хороша собою. Наконец поднялся Прохор, сидящий рядом с насупившимся Еремеем:
– Тебе досталась восточная жемчужина, Владимир, Она хороша, мила и настолько юна, что…
Прохор многозначительно крякнул. В ответ раскатистый хохот Владимира, потряс застолье. Продолжая посмеиваться, купец сказал:
– Ты не веришь, что я и сам помолодел? Посмотри! – с этими словами Владимир схватил Акулину с лавки и поднял ее над своей головой. Отчего платье ее задралось и стали видны вышитые шаровары, торчащие босые ножки с нанизанными на пальчики и связанными между собой, браслетами. Она не испугалась, а придерживая рукой, звенящую тюбетейку, весело смеялась. Купец посадил Айгуль на одно плечо и продолжал говорить:
– Всякому, кто отважится поехать со мною в следующий раз, я обещаю, такую же жемчужину.
Застолье продолжалось до поздней ночи. Довольные гости постепенно разъезжались по домам.
Через недельку засобирался Владимир с купчишками по «Золотому кольцу», распродать шелка и пряности. Варваре велел строго блюсти Акулину, да за Сергеем присматривать, чтоб не начудил чего, хозяйство беречь. Попарился в баньке день и уехал.
Зная крутой нрав отца, запомнил Сергей, что обходить ему стороной следует Акулину. Но, как, же сделать это, если покорили черные глаза азиатки сердце. Не было красавицы в округе, которая не мечтала бы о Сергее и не искала бы встреч с ним. Акулина же все наоборот, избегала и пряталась от него, чем наносила урон его гордыне. И чем больше он сердился на нее, тем желаннее представлялась ему встреча с ней. Сама Акулина тоже замечала, что тянет ее к Сергею и при виде его поднимается в душе теплая и нежная волна необъяснимой радости. Однажды, глядя в окно из своей комнатки, увидела она Сергея верхом на красавце коне: золотые кудрявые волосы, широкие плечи, узкая талия, гордый и решительный взгляд. Тайком рассматривая Сергея, невольно сравнивала его с Владимиром и думала: «Почему не он приехал за мною к Хасану, такой красивый и молодой? Ведь я так молода. Почему принадлежу старому, уставшему от жизни мужчине? Всколыхнули его чувства, приободрили, а надолго ли?» С детства ее приучали покоряться судьбе и воспринимать все таким, как есть, что Акулина и делала.
Шло время. Прошло два месяца, а Владимир все не возвращался. С помощью Варвары, сметливая Акулина, очень неплохо изучила русскую речь. Прошло три месяца и вот, наконец, в предновогоднюю морозную ночь, зазвенели у дома долгожданные бубенцы. В доме началась беготня, Сергей, наспех одевшись, выбежал встречать отца, а наткнулся на сердитого Еремея:
– Шибко болен, отец-то, идем, подсобишь, сказал он ему.
В санях, накрытый шубами, да так, что от всего Владимира на морозе торчала одна борода, лежал купец. Сергей с Еремеем затащили его в спальню, уложили в постель. Владимир бредил и был без сознания. Варвара заметалась по кухне, кладовым, даже слазила на чердак, собирая нужные травы и настойки в комнату, где лежал Владимир. Охая и ахая, Варвара отогнала всех от кровати больного, и занялась врачеванием. Две недели не отходили Варвара и Акулина от больного купца, растирали, кормили, поили его, как маленького ребенка, из ложечки, и пошел Владимир на поправку. Прошла зима, незаметно и весна затикала капелью. Совсем оправился от болезни Владимир. Между тем, молчание и недомолвки между Сергеем и Акулиной, разжигали чувства обоих. Все желаннее и дороже становились они друг другу, подгоняла их страсти и весна. Однажды, теплым, весенним вечером, попивая густую медовуху, заговорили по-мужски отец и сын:
– Отделиться мне нужно от тебя, отец. Признаюсь честно, бередит мне душу твоя турчанка. Срубить бы хату с другого края села, где церквушка, буду купола видеть, не посмею зла сотворить. Дай денег в оборот, займусь, как ты, купеческим делом. Мне уже тридцать лет, пора и самому крепко на ногах стоять, да делом заниматься, – говорил Сергей.
– Ну что же, хорошо надумал, сын. А я и не против, пора делом заняться. Время к «хозарам» отправляться, слаб я еще совсем, поедешь ты. Вот тебе и купеческое дело. Привезешь товар, сбудешь его, вот тебе и деньги. С домом погодим, не ровен час помру, вот тебе и дом. – отвечал купец. На том и порешили.
Настал день, когда Владимир перекрестил обоз, уползавший на восток. После болезни Владимир охладел к Акулине, на нее все больше и больше приходилось хлопот по дому. Дошло до того, что ее обязанностью стало кормление телят. Сегодня она управлялась во дворе с особым желанием. Посматривая на глупых телят, Акулина пела песенку про маленького, лупоглазого верблюжонка, чистила клетки и гладила малышей. Еще неделю назад, проводив Сергея, и сам купец уехал присматривать за табуном. За время его отсутствия, Акулина чувствовала себя хозяйкой в доме, ей было спокойно и хорошо. Управившись по хозяйству во дворе, девушка направилась к дому с мыслями о том, что надо покормить работников, рубивших сруб нового хлева. Но, вдруг, она услышала свое имя, произнесенное шепотом. Она остановилась и осмотрелась вокруг. Из-за стога сена выглядывал Сергей и звал ее:
– Ну, подойди же, Акулина, у меня беда, горе… подойди ко мне.
Удивленная девушка бросилась к нему. Взволнованная она подошла к нему, хотела спросить, что же случилось, но он так нежно, так ласково обнял ее, что Акулина вообще забыла обо всем на свете. Вот, он, Сергей, он рядом, он любит! И Сергей забыл о всех своих бедах и проблемах, как только губы его коснулись пухлых, полудетских губ азиатки. Любовь вырвалась на свободу, и Сергей и Акулина наслаждались ею в полной мере. Ласкаясь, они не могли оторваться друг от друга, перекатываясь по стогу сена с места на место, пока во дворе не раздался голос Варвары:
– Акулина! Да где же ты? Акулина!
На сене разом притихли и затаили дыхание. Еще несколько раз, позвав Акулину, Варвара хлопнула дверью и ушла в дом. Утолив голод любви, Сергей заговорил:
– Отца нет дома, это очень хорошо, я навсегда покидаю этот дом, ты пойдешь со мною, Акулина? Мы построим свой дом, откроем магазин. Мне тридцать лет и я хочу быть независим, ты поедешь со мною, любовь моя? На все вопросы она отвечала ему:
– Да…Да….Да!
– Иди в дом, собери вещи, возьми самое необходимое, жду тебя на краю села у церкви, в полночь. Жду, Акулина.
На следующий день, рано утром, Варвара, как обычно, заглянула в комнату Акулины, чтобы разбудить ее, но там никого не было. Экономка накинула на плечи шаль, выскочила во двор, покричала Акулину, но так и не нашла девушки нигде. К обеду приехал Владимир с Еремеем. Он был очень зол. Не отвечая на приветствие Варвары, слезая с коня, взбешенный купец закричал:
– Где, этот, поганец?!
– Какой? – удивилась экономка.
– Сергей!
– Сергей? – на лице Варвары появилось крайнее удивление. Тем временем Владимир, оттолкнув экономку, стремительно забежал в дом. Хлопая дверями, и собирая всю известную ему брань в одно место, Владимир обошел весь дом. Остановился только в своем кабинете перед открытым сейфом, который был пуст. Схватившись за голову, купец сел на стул.
Владимир, закрывшись в своем кабинете, сидел там до глубокой ночи. Варвара бродила по опустевшему дому, изредка останавливаясь перед закрытой комнатой. Потихоньку толкнув дверь, и убедившись, что она заперта, вновь начинала ходить по дому. От Еремея Владимир узнал, что сын его с обозом добрался только до Кустаная, где в игорном доме проиграл весь его товар, все до последней телеги и бочонка меда. Он собирался избить сына, да так, чтобы он запомнил это на все времена, но он забыл, что сын его вырос и способен защитить себя. И уж совсем не ожидал, что Сергей сможет обокрасть его, отца, и сбежать. Хотя он совсем охладел к Акулине, но и ее измена добавила горечи и бередила душу. Сначала он хотел немедленно начать поиск беглецов, и был почти уверен, что найдет их, но подумав еще, от этой мысли отказался – в гневе он мог и убить своего сына. А ведь это его сын, один единственный, все, что останется на этой грешной земле после него. В сейфе не все деньги и ценности, Владимир был предусмотрителен, во дворе под заветной березкой еще более половины. Щемило сердце, угнетала пустота, но причиной тому не деньги – нет, он понял это, причина – одиночество. За что? Почему? Обида подступала к горлу и переполняла его.
Прошло двенадцать лет, наступил 1917 год. Сергей и Акулина обосновались в Троицке, недалеко от Москвы. Пущенный Сергеем в оборот отцов капитал приносил доходы. Была возможность безбедно жить, содержать большой дом, двор, магазин, троих холопов и экономку. Акулина превратилась в статную, красивую женщину. Родила мужу троих сыновей: Владимира, Архипа и Ивана, правда пять лет назад дизентерия унесла из жизни их первенца Владимира, которого Сергей упорно не признавал за своего сына. Остались смышленый не по годам Архипушка и лупоглазый озорник Иван. Акулина всегда была спокойна и добра, она щедро подавала нищим, тайком от мужа подкармливала сирот. Сергей же наоборот, стал более жесток и упрям. Особенно в последнее время, когда крестьяне и холопы стали дерзкими. Более всех он ненавидел Осипа, вернувшегося с войны по ранению, его рука была прострелена в кисти, пальцы не работали, безвольные и скрюченные. Баламутил Осип крестьян, грозился, что скоро настанет день и землю у помещиков отберут, а раздадут батракам, кои на ней и работают. Да думал Сергей, что же эта голытьба и пьяницы с землицей-то делать будут, она ведь родимая, труда и ухода требует. Называл себя Осип «народником» и обещал мануфактуру у Сергея забрать тоже и раздать нуждающимся. Мечтал торговец встретить «народника» наедине в укромном местечке и вправить ему мозги на место. Но Осип один как-то и не ходил, всегда вокруг него толкались односельчане. Рассказывал он им байки о Ленине, скорой революции, но более всего бесила Сергея мысль, что все это может стать правдой.
Местная богатая помещица, Натали Вальдемаровна, немка по происхождению, любившая порядок и повиновение во всем, в то же время жестокая и циничная женщина, поровшая своих работников за любую провинность, часто принимала Сергея у себя. Была к нему ласкова и добродушна. Круг ее друзей был близок по духу купцу – все зажиточные люди, трудолюбивые, грубые своей простотой, не усложнявшие свою жизнь всевозможными учениями и волнениями, модными течениями: либерализмом, демократией, социализмом. Просто живущие для себя люди, и все тут. Из всех друзей своих выделяла Натали Сергея, несмотря на то, что он и не был особо богат. Безумно нравился он ей – красивый, мужественный, крепкий духом. Давно заманивала она его в сети свои, но торговец оставался, к ней холоден. Отвечал на ласку лаской, а первым в объятия не спешил. Страшная весть собрала их сегодня, всех собственников, за столом у Натали – свершилась революция! Что делать, как быть? Собирать ополчение или ждать, что новая власть предъявит им? Долго совещались богатенькие, но так ничего и не решив, разошлись. Предчувствовала большие перемены и Акулина. Потихоньку, тайком от мужа, в углу двора ночью зарыла она украшения свои, а потом стоя на коленях, перед образами святых, преклонила голову свою и просила милости и прощения грехов своих и мужа, защиты от бед у Бога. Время шло. Революция победила окончательно. И вот настал день, когда крестьяне и бывшие холопы стали громить помещиков и купчишек, требуя свою долю. Председателем «Советов» на сходе избрали Осипа, он и верховодил. Сергей с вечера, по настоянию Натали, остался у нее ночевать, сказав Акулине, что подался в Чехов.
Созданные Советы, решили начать раскулачивание с помещицы Вольдемаровны. На рассвете, пели еще сонные петухи, а Осип с семью крестьянами подходил к поместью помещицы со стороны леса. Сергей проснулся в объятиях Натали. Она еще спала. Он потихоньку освободился, приподнялся в кровати и стал рассматривать спящую женщину: полные красные в веснушках руки, из большого выреза ночной сорочки, вытекает белая, большая и рыхлая грудь, двойной подбородок, широкое, тоже усыпанное веснушками, лицо. Сергей, который раз, с брезгливостью подумал о том, что женщина совершенно не нравится ему, и зачем он только ходит сюда? Хотя сам тут же и дал ответ – кто как не она даст денег в долг и без процентов. Тихо встал и оделся, открыл окно и выпрыгнул через него во двор. Направляясь в сторону леса, вдруг услышал лай собак. «Странно» – подумал Сергей, но в это время раздался стук в ворота и крики. Торговец быстро развернулся и, сбивая дворецкого, забежал обратно в дом. Встревоженная Натали, в накинутой на рубаху шали, шла ему навстречу. Сергей ей сказал:
– Я побуду в доме, не хочу, чтобы меня видели здесь в такую рань.
Сергей сел поудобнее у окна и стал наблюдать, приоткрыв занавеску, за происходящим. Во двор советчики загнали три телеги, запряженные лошадьми. Выносили из амбара мешки с зерном и складывали их в телеги. Натали бегала от одного советчика к другому и, путая, от волнения, русские и немецкие слова, ругала и толкала их. Когда же со двора погнали скот, помещица схватила вилы и метнулась к Осипу. Сергей не мог больше сидеть наблюдателем у окна, он выскочил во двор. Натали, сбитая с ног, валялась в пыли, Осип черенком вил бил ее наотмашь. Всю накипевшую ненависть к этому человеку вложил в удар кулака Сергей. Он свалил Осипа на землю и бил его, бил сапогами так, что болели пальцы ног. Советчики налетели со всех сторон на торговца, но он продолжал бить, корчившегося на земле Осипа. Когда же, его, наконец, оттащили от Осипа, скрутили руки и потащили к телеге, Сергей собрал последние силы, рывком стряхнул с себя советчиков и, перепрыгнув через забор, побежал в лес. С разбитой губой, невидящим и заплывшим глазом и малиновым кровоподтеком у брови, Сергей забежал домой. Акулина с младшим Иваном еще сладко спали, вместе, ласково обнявшись. Сергей затеребил жену:
– Акулина! Быстро просыпайся, собери вещи, самое нужное и ценное! Я беру деньги. Уходим! …Не задерживайся, быстрее.
Так поздней осенью 1917 года бежали из Троицка Сергей и Акулина с детьми. Гнедая кобыла с жеребенком, корова с теленком, пуховая шаль в больших серебряных звездах до пят, покрывавшая Акулину, узелок в руках – вот все, что осталось от их богатства. Акулина с детьми провела ночь в лесу, дожидаясь Сергея, который вернулся к своему дому за золотыми украшениями, припрятанными женой во дворе. Утром он вернулся молчаливый и злой. Протянул Акулине ее драгоценности и тихо сказал:
– Наш дом сожгли, Куля, лавку разграбили. Возврата нет, Осипа увезли в больницу, это я так избил его. Как дальше будем жить, Куля? Боже,…да ты тяжелая?!
– Да, Сергей, – ответила Акулина.
На шестьдесят километров продвинувшись ближе к Москве, подальше от Троицка, в селе Мещерское поселились Повалюхины. Купили небольшой домик, в стороне от деревни, сказались местным властям, как погорельцы и зажили тихо, стараясь не привлекать к себе внимания. Сергей поостыл в своей непримиримости к советской власти. Обновил дом, срубил сарай, баню, городил огороды, заготавливал сено скотине на зиму. Поврежденный в драке глаз почти ничего не видел, но и это оказалось к лучшему, его освободили от воинской обязанности. Советчики несколько раз наведывались к удаленному от села домику у реки, уточняли все кто они и откуда. В конце – концов, их оставили в покое. Ранней весной, в морозный день, еле выбравшись из занесенного снегом дома, Сергей побежал в деревню за повитухой. Акулина разрешилась сыном Прохором.
Прошло еще двадцать лет, шел 1939 год. В семье Повалюхиных насчитывалось семеро детей, Старший сын Архип, высокий, чернявый, лицом сильно похожий на мать, работал в Москве на секретном заводе. Заочно окончил институт, стал инженером, коммунистом и активистом. Год назад его назначили начальником подмосковного филиала завода. Когда он приезжал домой, что случалось не часто, то привозил с собою многочисленные подарки своим братьям Ивану, Прохору, Леониду и самому младшему – Яшке, сестрам тоже старался угодить и привозил им бантики, заколочки, юбочки, сандалики и другие девичьи принадлежности. Дочерей у Акулины с Сергеем было двое: Пелагея и Сашенька. С открытой душой, лаской и пониманием относился он к каждому из братьев и сестер, зная их характеры и заботы. Белокурая, голубоглазая Пана уже в шестнадцать лет считалась первой красавицей всей округи, любила принарядиться и покрасоваться. Кавалеры хаживали за нею, предугадывая любое ее желание. Вторая дочь черненькая, очень настырная, отчаянной смелости Сашенька, пятнадцати лет, все больше сидела дома, любила читать книги, тянулась к знаниям. Прохор служил в армии. Иван, первый забияка и драчун во всей округе, был вспыльчив и походил характером, да и статью, на Сергея. Работал в местном совхозе трактористом, и учиться не хотел. Леонид, тринадцатилетний подросток рос болезненным и слабым, все члены семьи заботились о нем, а Архип обещал матери, что заберет его в Москву, для обследования у врачей, этим же летом на время каникул в школе. Яша, самый младший, одиннадцатилетний сорванец, был любимцем всей семьи, мечтал стать летчиком. Поэтому его любимым занятием было сидеть на крыше и гонять голубей. Он сам построил голубятню, на содранное с лип лыко, теребил мочалки, продавал их на перроне железнодорожной станции московской электрички, и покупал себе породистых голубей. Архип, зная о пристрастии Яшки к небу, чаще всего привозил ему в подарок из Москвы таких красивых голубей с перышками на лапках и веерным хвостом, каких больше не у кого в деревне не было.
Вот и сегодня, приближаясь к станции Львовская, Архип вспоминал всех и всем вез подарки, а еще он продумывал разговор с отцом и матерью, когда скажет им о своем новом назначении – ведущим инженером военного, секретного завода по изготовлению нового оружия. Он ехал счастливый и веселый не только потому, что получил новое назначение, а еще и потому, что приглянулась ему, недавно принятая им в комсомол, девушка, черноглазая, миленькая Юлия, ответившая на его внимание лаской и согласием стать его женою. Но дом встретил его печалью и бедой – при исполнении служебных обязанностей, на границе с Польшей, во время немецкой провокации, так донесли до родителей это событие, погиб Прохор. На столе лежал небольшой листок, и он означал, что их брат навсегда исчез из их жизни, из этого дома, осталась только память. Страшный смысл «похоронки» наполнил скорбью и тишиною их дом, даже неугомонный Яшка был печален и тих. Акулина как-то сразу постарела и осунулась, слезы блестели в ее глазах, твердила только одно: «Почему не дали проститься? А может это не он? Он жив, наверно жив». У Сергея щемило болью сердце, ранила несправедливость – почему мой сын, почему именно он? Такой молодой, кучерявый, крепкий, сильный и умный, почему? Сколько надежд рушилось, какою скорбью наполнялась душа. Почему-то вспомнил своего отца. Вспомнил, как жестоко обидел его, но любил, и, обижая, любил, и сейчас любит. Сергей уже давно смирился и привык к Советской власти. Ему очень нравился и лидер, Сталин, преклонялся перед его силой и властью. Этот человек импонировал ему своей хозяйственностью, он крепко держал в руках чиновников и больно бил по казнокрадам и мздоимцам. В стране был порядок, не было преступности и всевозможных разгульных демократических идей. Сергей считал, что именно так и надо управлять огромной территорией, каким был Союз Советских Социалистических Республик. Последние два года люди боялись «черных воронов» Сталина, увозящих людей по ночам неизвестно куда, но Сергей считал, что и тут вождь прав – власть, непоколебимая власть божества нужна народу, иначе не устоять, не удержать монолитом страну перед фашизмом. Фашизм тоже страшная сила и власть нации, считающей себя идеальной. Хорошо вооруженная, железная машина смерти для непокорных и инакомыслящих. Жестокость издревле искоренялась только жестокостью, поэтому Сергей был уверен, что Сталин прав. Через день Архип уехал и забрал с собою в Москву Пану, учиться на ветврача, он давно заметил ее любовь к животным и искреннее желание облегчить боль нашим меньшим братьям. Пана поступила в сельскохозяйственный институт, на факультет ветеринарии и устроилась жить в московском общежитии. Познакомилась с Юлией, невестой Архипа, и они вместе проводили его в город «Н», на новое место работы. Через месяц он обещал вернуться в Москву и сыграть свадьбу его и Юлии. Но, ни через месяц, ни через два, он не вернулся – он пропал. Никто не мог ответить, где он и что с ним. Даже, после очередного обострения болезни сына, когда он, Леонид, умер, Акулина с Сергеем искали Архипа, но никто так и не ответил им, где он, только один молоденький паренек пространно и тихо намекнул им про «че6ный ворон Сталина» и все. Опять судьба хлестнули их, отбирая умного и прекрасного сына. Акулина вспоминала, как Архип возил ее в Москву. Огромные, роскошные дома, метро ошеломили ее. Они гуляли на ВДНХ и парке им. Горького, столько интересного и нового узнала в этот день Акулина о своей Родине и столице городе Москва. Не обошлось тогда и без веселой истории, которую потом любил Архип рассказывать своим братьям и сестрам, слегка приукрашивая. Просто тогда сын купил матери мороженое, эскимо на палочке, сказал, что это сладко, вкусно и покрыто шоколадом. После такой рекламы продукта, Акулина, конечно, спрятала его в карман своей роскошной, широкой юбки, для Яшеньки. Когда Архип обратил внимание, что не заметил, как мама съела мороженое, и спросил ее:
– Мама, а куда ты дела мороженое?
– Архипушка, не волнуйся обо мне, я его оставила Яшеньке, ему охотнее будет, спасибо тебе, милый.
– А куда же ты его кладешь?
– В карман.
– Да ведь его уже там нет! – завершил опрос сын.
Акулина сунула руку в карман, покопалась и вытащила обертку с палочкой, но уже без содержимого.
– Как!? – недоумевала Акулина, а Архип смеялся громко, азартно, на всю улицу.
Незаметно прошла зима и весна, а летом началась Великая Отечественная Война. Гитлер стремительным маршем, сея смерть и разрушения, полз по стране. Подошли фашисты и к окраинам Москвы. Люди снимались с насиженных мест и уходили глубже в тыл. Иван ушел на фронт, и от него пока не было ни одной весточки. Пана и Сашенька жили и учились в Москве. Яков остался единственным помощником по хозяйству. На воскресение приехали домой Пана и Сашенька, вместе с Яшей и ватагой деревенских ребятишек облепили черемуху, жевали терпкие, уже подсохшие, спелые ягоды и не умолкая разговаривали о танках, самолетах, войне и Гитлере. Вдруг над самыми их головами завязался воздушный бой между советским «ястребком» и немецким «мессером». Дети, задрав головы к небу, с замиранием сердец, следили за поединком. Яшка, раскачиваясь на ветвях, выкрикивал:
– Во, наш ястребок дает! Так его, так! Заходи левее, бей его, бей!
И тут прямо под ними, у ствола дерева раздался грозный голос, трудно понятной русской речи:
– Ваш яштрибъок, только яиша несет!
Дети глянули вниз и обомлели, под их деревом стоял немец, диверсант, в пятнистой военной форме с автоматом на груди, довольный собственными словами и хохотал. Как горох скатились дети с дерева и дали, стрекоча кто куда. Дома, рассказав родителям о случившемся в лесу, Пана с Сашей побежали к единственному в деревне милиционеру. Акулина и Сергей забеспокоились, вот и дыхание войны совсем рядом. Еще неделю назад жители деревни порешили всю свою скотину во дворах, чтобы не досталась врагу, правда никто и не думал, при этом, а как же они будут жить дальше. В одном только дворе Повалюхиных осталась корова, Акулина на коленях просила Сергея не резать корову, вырывала нож из рук хозяина. И сейчас, уже который раз, Сергей вопросительно посмотрел на жену.
– Спрячем в лесу, в охотничьей сторожке, пропадем ведь без нее. – Умоляла Сергея Акулина. К вечеру совсем близко слышались раскаты боя. На ночлег в доме расположились молчаливые солдаты. Акулина напоила их молоком, и было уже понятно, что они отступают. Они уйдут, а придут немцы. Пана с Сашенькой успели уехать последней электричкой на Москву. Ночью Акулина с Яшей увели корову в сторожку.
Через день в деревню вошли немцы. На счастье Акулины и Сергея в их доме на постой никто не остановился. Немцы изредка наведывались в дом у ручья на отшибе деревни, перестреляли всех кур, уток, гусей, съели козла, собрали яблоки в саду, истоптали сапогами кустики ягод в огороде и стали появляться еще реже. Не знали Повалюхины, что творится в деревне. Один Яков бегал туда и обратно, каждый раз принося печальные вести. Погреб, вырытый на бугре у реки, заросший крапивой, немцами обнаружен не был. Там хранились разносолы, сало, вяленое мясо, грибы. Настала зима, но особой нужды Повалюхины еще не испытывали. Поэтому, когда к Акулине пришла Прасковья, единственная подруга на селе, с просьбой съездить вместе с нею за кониной к местам недавних боев. Она долго думала, нужно ли соглашаться с ней. Сергей был против, но глядя на подругу, сильно похудевшую и осунувшуюся, ей стало стыдно, и она согласилась помочь. Рано утром обе ушли из деревни. Через три часа по снежным дорогам они добрались до места недавнего боя. С изумлением Акулина увидела, что они не одни. Еще несколько женщин и пожилых мужчин копошились у трупов лошадей. Изрядно походив по полю, они наконец-то нашли нетронутую тушу лошади, до этого натыкались на уже ободранные скелеты кобыл. Вырубив топором по – возможности, все мясо и ребра, сложили все в мешок. Прасковья расплакалась от счастья, что есть чем накормить детей, что может быть теперь встанет на ножки опухшая от голода дочка Дашенька. Акулину сильно растрогали эти слезы, человеческое горе и боль войны только сейчас стали понятны ей, смущала мысль, что в то время, когда вокруг страдают и умирают люди, они живут спокойно. Только ночами долго молится она перед иконами, просит сохранить жизнь детям ее, да отвести стороною беду. Наконец, уже к ночи, дотянули санки с кониной до станции Львовская. Станция как вымерла, нет ни души. Чьи-то руки, совсем недавно, их еще не запорошило падающим мелким снегом, сложили в рост человека гору человеческих трупов. Акулина остановилась возле этой кучи, холодея от ужаса, и вдруг она увидела, как колыхнулась детская ручонка, послышался слабый еле слышный плач. Акулина бросила мешок и полезла на эту горку, наступая на трупы. Сдвинула верхних два тела женщин и вытащила ребенка. Он был жив. Примотав шалью ребенка к своей груди, Акулина устремилась домой вместе с Пелагеей, продолжая тянуть тяжелые санки. Когда Акулина ввалилась в дом с чужим ребенком на руках, Сергей хотел что-то сказать ей, но она так посмотрела на него, страшно, безумно, что он сразу все понял – она нашла сама себя. Этот маленький человечек сирота, никому не нужный сейчас во время войны и голода, почти, как и она когда-то давно в Бухаре. Так в семье Повалюхиных появился Иван Гуськов. Ближе к лету, когда немцев выбили из деревни, вернулись домой из Москвы Пана и Саша, все вместе они притащили из леса на одеяле обессиленную, но живую корову с теленком. А Акулина привела домой еще двоих чужих детей, умершей подруги Прасковьи, Максима и Феденьку Огульевых. Зазеленело все вокруг, буйством красок и теплыми днями напомнило о себе лето. Неожиданно вернулся домой на побывку после ранения, пропавший Архип. Все были рады и счастливы, что он вновь в семье, рядом с ними. Но угнетал Акулину молчаливый, опустошенный взгляд сына. По анонимному доносу был арестован он в 1939 году, его обвинили в расточительной халатности государственного имущества, впрочем, он и сейчас точно не знал, за что отсидел по тюрьмам три года, никто ему так и не удосужился объяснить. После начала Великой Отечественной Войны на его письмо с просьбой отправить на фронт, он неожиданно получил положительный ответ. Потом ранение в битве под Москвой, госпиталь и недельный отпуск. Он дома. Но это уже не тот веселый, смелый, удачливый Архип, а совершенно другой изменившийся внешне и угнетенный внутри человек. Акулина подсовывала ему во время обеда лакомые кусочки, успокаивала и жалела его как могла. Шустрая Сашенька съездила в Москву и вернулась с Юлией. У них состоялся тяжелый и долгий разговор. Архип, понимая, что на нем висит клеймо врага народа, всячески пытался отстранить Юлию от себя. Обиженная девушка рыдая, ночью одна побежала на станцию. За деревней Архип догнал ее. Домой они вернулись вместе, тлевшая искра любви превратилась в пламя.
Неграмотная женщина, Акулина, все сделала разумно и правильно во время тяжелейшего испытания нашего народа, такого как война. Она не только сохранила своих детей, спрятав корову в лесу, но спасла, жизнь еще троим, чужим. Доброта ее, тепло души, еще много принесут пользы людям, оставят хорошую память о ней внукам и правнукам. Горжусь тем, что это моя бабушка, и безмерно счастлива, что она успела все это рассказать мне, прежде чем могила поглотила ее.
А Архип после войны восстановится работать на прежнем оружейном заводе инженером, но в 1947 году его вновь арестуют и расстреляют. Юлию с дочерью Галей переселят жить в сырой подвал, и только в восьмидесятых годах Архип Повалюхин будет реабилитирован, а его семья получит квартиру в центре Москвы. Акулина, окруженная внуками и правнуками умрет в 86 лет, а через год на сто третьем году своей жизни умрет и Сергей.