Ящерицы стайками разбегались у меня из-под ног, пока я спускался по ступенькам, и, когда огонек моей свечи разгонял темноту, я слышал шелест крыльев вместе с шипящими звуками и резким взвизгиванием. Теперь я, как никто другой, знал, что эти жуткие, отвратительные твари обосновались в обиталище мертвых, но чувствовал в себе силы одолеть их, вооруженный свечой, которую нес в руке. Путь, в кромешной тьме показавшийся мне бесконечно долгим, теперь был краток и легок, и вскоре я достиг того места, где неожиданно пробудился ото сна. Выяснилось, что склеп, квадратный в основании, представляет собой небольшое помещение с высокими стенами, где в некоторых местах были сделаны ниши для узких гробов. В них покоились останки всех покойных членов рода Романи, они располагались один над другим, словно ящики с товаром, аккуратно расставленные на полках самого заурядного склада. Я поднял свечу высоко над головой и с мрачным интересом огляделся по сторонам. Вскоре я увидел то, что искал, – свой гроб.
Он стоял в углублении на высоте примерно полутора метров от земли, и его фрагменты являлись свидетельством моих отчаянных усилий вырваться на свободу. Я подошел и внимательно рассмотрел гроб. Без крепа и украшений он походил на хрупкую скорлупу и являл собой жуткий образчик работы гробовщика, хотя, видит бог, мне не хотелось придираться ни к результатам его труда, ни сетовать на спешку, с которой он его сколачивал. В нижней части гроба что-то сверкнуло – это оказалось распятие из черного дерева, украшенное серебром. И снова добрый монах! Совесть не позволила ему похоронить меня без этого священного символа. Наверное, он положил мне его на грудь как последнюю дань, которую мог мне воздать. Скорее всего, распятие упало вниз, когда я разбивал доски своего узилища. Я взял его в руки и благоговейно поцеловал, решив при этом, если мне когда-нибудь доведется вновь встретиться со святым отцом, поведать ему свою историю и в доказательство ее правдивости вернуть ему это распятие, которое он наверняка узнает. Мне стало интересно, написали ли на крышке гроба мое имя. Да, оно было выведено на доске неровными черными буквами – Фабио Романи. Затем следовала дата моего рождения, а потом – короткая надпись на латыни, гласившая, что я умер от холеры 15 августа 1884 года. Это было вчера – всего лишь вчера! А казалось, что с тех пор я прожил целое столетие.
Я повернулся, чтобы взглянуть на место упокоения моего отца. Бархат трухлявыми лохмотьями свисал с краев его гроба. Однако он еще не окончательно сгнил от сырости и не был изъеден червями, как набухший от влаги и почти истлевший материал, едва державшийся на массивном гробе, в котором лежала она. Она, чьи нежные руки заключили меня в первые в моей жизни объятия, в чьих любящих глазах я впервые увидел отражение огромного мира! Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что, скорее всего, именно этих истлевших фрагментов я касался пальцами в полной темноте. Как и тогда, я сосчитал металлические полоски – восемь вдоль и четыре поперек. А на гробе отца было десять продольных серебряных полос и пять поперечных. Бедная моя матушка! Я вспомнил ее портрет – он висел у меня в библиотеке. Портрет молодой, улыбающейся темноволосой красавицы с кожей цвета нежного персика, впитавшего солнечные лучи. И во что превратилась вся ее красота? Я невольно содрогнулся, а затем смиренно опустился на колени перед двумя печальными нишами в холодном камне и стал молить о благословении моих безвозвратно ушедших родителей, которым, пока они жили, моя судьба была дороже всего.
Пока я стоял на коленях, свет от моей свечи упал прямиком на какой-то небольшой предмет, вспыхнувший необычайно ярко. Я подошел и присмотрелся. Это оказался кулон в виде большой грушевидной жемчужины, обрамленной розовыми бриллиантами! Удивленный подобной находкой, я огляделся по сторонам, чтобы понять, откуда здесь могло взяться такое ценное украшение. И тут заметил лежавший на боку гроб необычайно больших размеров. Похоже, он попал сюда внезапно, поскольку вокруг него валялись камни и куски известковой кладки. Опустив свечу ближе к полу, я обнаружил, что ниша прямо под той, куда поместили меня, была пуста и большая часть стены в том месте была выломана. Затем я вспомнил, что, когда с отчаянной быстротой выпрыгнул из своего узкого гроба, услышал, как рядом с грохотом что-то упало. Выходит, вот что это было – длинный и широкий гроб, куда поместился бы покойник двух с лишним метров росту. Какого же гигантского предка я столь непочтительно потеснил? И не с его ли шеи случайно свалилось столь редкостное украшение, которое я теперь держал в руке?
Во мне взыграло любопытство, и я наклонился ближе, чтобы осмотреть крышку этого гроба. Имени на ней не было, не было вообще ни единого знака, кроме одного – наскоро нарисованного красной краской кинжала. Вот это тайна! Я решил ее разгадать. Поставив свечу в небольшое углубление в одной из пустых ниш, я положил рядом с ней кулон из жемчуга с бриллиантами, тем самым избавив себя от обуз. Огромный гроб лежал на боку, один из верхних углов был расколот, и я обеими руками принялся отдирать уже треснувшие доски. И вдруг оттуда вывалился кожаный мешочек, или кошель, и упал к моим ногам. Я поднял его и открыл – он оказался полон золотых монет! Распалившись пуще прежнего, я схватил большой острый камень, и с помощью этого импровизированного инструмента, а также рук и ног мне удалось после десяти минут тяжких усилий открыть загадочный гроб.
Покончив со своими трудами, я смотрел на их результаты как громом пораженный. Моему взору не открылась ни мерзость разложения, ни побелевшие истлевающие кости, и череп не скалился на меня в зловещей усмешке, не таращился пустыми глазницами. Я смотрел на сокровища, которым позавидовал бы любой монарх! Огромный гроб был буквально набит несметными богатствами. На самом верху лежали пятьдесят больших кожаных мешочков, перевязанных грубой бечевкой. Больше половины из них были набиты золотыми монетами, остальные же – драгоценными украшениями: ожерельями, диадемами, браслетами, часами, цепочками и другими предметами дамской гордости и вожделения, перемежавшимися отдельными драгоценными камнями – алмазами, рубинами, изумрудами и опалами. Некоторые из них отличались необычайным размером и блеском, одни не были огранены, другие же были готовы к тому, чтобы их поместили в оправу. Под мешочками лежали отрезы шелка, бархата и золотой парчи, каждый из них был завернут в непромокаемую ткань, обработанную камфарой и другими ароматическими маслами. Там же находились три отреза старых кружев, тонких, как паутина, с изысканным узором и в превосходном состоянии. Среди всего этого лежали два массивных золотых подноса с изящной узорной гравировкой и четыре тяжелых золотых кубка с тонкой резьбой. Еще там были ценные вещицы и любопытные безделушки вроде статуэтки Психеи из слоновой кости на серебряной подставке, пояс из сцепленных между собой монет, расписной веер с ручкой из янтаря и бирюзы, великолепный стальной кинжал в усыпанных драгоценными камнями ножнах и зеркало в оправе из старого жемчуга. Что не менее важно, в самом низу гроба лежали свертки бумажных денег общей стоимостью в несколько миллионов франков – это намного превышало все доходы, которыми я располагал. Я погружал руки в кожаные мешочки, перебирал в пальцах дорогие ткани – все эти богатства теперь принадлежали мне! И нашел я их в своем же погребальном склепе! И, разумеется, у меня было право считать все это своей собственностью! Я начал размышлять: как их могли поместить сюда без моего ведома? И сразу же получил ответ на свой вопрос: разбойники. Разумеется! Каким же я был глупцом, что не догадался об этом раньше! Нарисованный на крышке гроба кинжал должен был подвести меня к разгадке этой тайны. Красный кинжал был общеизвестным знаком дерзкого, опасного разбойника по имени Кармело Нери, который вместе со своей шайкой головорезов орудовал в окрестностях Палермо.
«Вот как! – подумал я. – Это одна из твоих хитроумных затей, мой безжалостный Кармело! Вот хитрый шельмец! Ты все прекрасно рассчитал: думал, что никто не потревожит покой мертвых, а уж тем более не станет вскрывать гроб в поисках золота. Превосходно задумано, мой Кармело! Но на этот раз ты проиграл! Предполагаемый мертвец, вновь обретший жизнь, заслуживает кое-чего за свои страдания, и я был бы полным глупцом, если бы не принял тех благ, что посылают мне боги и разбойники. Вне всякого сомнения, сокровища эти добыты неправедным путем, но пусть лучше они будут в моих руках, чем в твоих, дружище Кармело!»
Я несколько минут размышлял над этим странным происшествием. Если я и в самом деле – а у меня не было никаких причин в этом сомневаться – случайно обнаружил один из тайников с добром, награбленным головорезом Кармело, то этот огромный ящик, скорее всего, доставили сюда морем из Палермо. Наверное, четверо дюжих разбойников несли этот бутафорский гроб в якобы похоронной процессии, делая вид, что в нем покоится тело их товарища. Этим грабителям не откажешь в чувстве юмора. Однако оставалось ответить на вопрос: как они смогли проникнуть в мой фамильный склеп, если только не посредством отмычки?
Внезапно я оказался в темноте. Моя свеча погасла, будто ее задуло порывом ветра. У меня были спички, и я, конечно же, снова мог ее зажечь, но меня озадачила причина того, отчего она вдруг погасла. В наступившей темноте я огляделся по сторонам и, к своему удивлению, заметил лучик света, пробивавшийся из угла той самой ниши, где я поставил свечу между двух камушков. Я приблизился и протянул туда руку: через отверстие, куда свободно бы прошли три пальца, тянуло сильным сквозняком. Второпях я снова зажег свечу и, тщательно осмотрев отверстие и заднюю стенку ниши, обнаружил, что из стены извлечены четыре гранитных блока, а на их место поставлены деревянные плиты, сколоченные из бревен. Эти плиты были почти не закреплены. Я легко их вытащил одну за другой и наткнулся на груду валежника. Когда я постепенно расчистил себе путь, обнаружилось большое отверстие, через которое без особого труда мог пробраться человек. Сердце мое забилось в предвкушении долгожданной свободы. Я выбрался наверх, огляделся – и, благодарение Богу, мне открылся окружающий мир и небо! Через две минуты я стоял на мягкой траве у склепа, надо мной сиял небосвод, а перед мои взором расстилалась дивная широкая гладь Неаполитанского залива!
Я захлопал в ладоши и закричал от радости. Я свободен! Волен вернуться к своей жизни, к любви, в объятия моей прекрасной Нины. Волен продолжить свое радостное существование на исполненной радости земле, волен забыть, если смогу, страшные ужасы своего преждевременного погребения. Если бы Кармело Нери слышал благословения, которые я призывал на его голову, он бы тотчас счел себя святым, а не разбойником. Чем я только не был обязан этому славному негодяю! Богатством и свободой! Ведь совершенно очевидно, что этот тайный ход в склеп рода Романи был хитроумно проделан им или его сообщниками для своих неблаговидных целей. Мало какой человек был более благодарен своему благодетелю, чем я – этому знаменитому вору, за чью голову, как я знал, в течение многих месяцев обещалось огромное вознаграждение. Бедный разбойник скрывался. Ну что ж! Власти не получат от меня помощи, твердо решил я, пусть даже мне станет известно, где он прячется. Зачем мне его выдавать? Он, сам того не зная, сделал для меня больше, чем мой лучший друг. И найдете ли вы вообще в этом мире друзей, когда вам потребуется помощь? Немногих, а то и никого. Троньте человека за кошелек – и вы узнаете его истинную натуру!
Каких только воздушных замков я себе не понастроил, когда стоял, наслаждаясь светом утреннего солнца и вновь обретенной свободой! Какие только мечты о счастье не витали перед моим обрадованным взором! Мы с Ниной будем любить друг друга даже нежнее, чем прежде, думал я, наша разлука оказалась короткой, хоть и ужасной, и мысль о том, какой она могла бы стать, разожжет пламя нашей жаркой страсти с десятикратной силой. А маленькая Стелла! Нынче же вечером я вновь буду качать ее под сенью ветвей апельсинового дерева и слушать ее громкий сладостный смех! Этим же вечером я пожму руку Гвидо с радостью большей, чем можно выразить словами! Этой же ночью прелестная головка моей жены будет покоиться у меня на груди в упоительном молчании, нарушаемом лишь музыкой наших поцелуев. О, голова у меня пошла кругом от радостных видений, нахлынувших на меня с небывалой силой!
Солнце уже взошло, и его длинные прямые лучи, словно золотистые копья, касались верхушек зеленых деревьев и светились красновато-голубыми огоньками на сверкающей поверхности залива. Я слышал легкий плеск волн и негромкий, мерный скрип весел. Откуда-то издалека доносился ласкающий слух голос моряка, напевавшего припев популярной песенки:
Мяты цвет лиловый,
Запомни это слово
И прыгай, тра-ля-ля,
Лимона цвет прекрасный,
Пусть все умрут от страсти,
Ты прыгай, тра-ля-ля…
Я улыбнулся. «Умереть от страсти!» Мы с Ниной познаем истинный смысл этих сладостных слов, когда взойдет луна и соловьи запоют свои любовные песни видящим сны цветам! Полный этих счастливых мечтаний, я несколько минут вдыхал чистый утренний воздух, а потом спустился обратно в склеп.