Я принадлежу к состоятельному семейству Котофэй, которое на протяжении трех поколений играет заметную роль в жизни нашего городка на Среднем Западе. Но по окончании Первой мировой войны я никак не мог прийти в себя и после ряда проволочек весной 1922 года переехал на Восточное побережье, как мне тогда казалось, навсегда. Я поселился на менее фешенебельной стороне Лонг-Айленда, в Уэст-Фише, – напротив фешенебельного Ист-Фиша, чьи белые дворцы сияли над водой на другой стороне бухты. Собственно говоря, события того достопамятного лета начались однажды вечером, когда я отправился на ужин к богачам Бьюкотикофф. Дейзи приходилась мне троюродной сестрой, а Котяру я помнил по колледжу. На самом деле мы были едва знакомы.
Котяра, в костюме для верховой езды, под которым не могла укрыться чудовищная мощь его звериного тела, ожидал меня на ступеньках их импозантного особняка.
– Недурственно тут у меня, да? – хрипловато мявкнул он при моем приближении.
Внутри на софе раскинулись две особы (запах одной из них был мне незнаком). Когда я вошел, Дейзи обворожительно рассмеялась и, протянув мне лапку, воскликнула:
– Ник Котофэй! Я сейчас умру от счастья!
Она представила мне мисс Джордан Бейкер, которая зевнула и оценивающе посмотрела на меня.
– Раз вы живете в Уэст-Фише, – небрежно обронила Джордан, – значит, вы должны знать Кэтсби.
– Кэтсби? – переспросила Дейзи, внезапно посерьезнев. – Какого еще Кэтсби?
Не успел я сказать, что это мой сосед, как зазвонил телефон, и Котяра, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Дейзи почти сразу бросилась следом. Я недоуменно взглянул на Джордан, которая вся обратилась в слух.
– У Котяры есть кисуля в городе, – тихо-тихо промурлыкала она.
Прежде чем до меня дошло, что она имеет в виду, послышался свист хвоста, и супруги вернулись назад.
– Срочные дела! – с напускной веселостью воскликнула Дейзи.
Вернувшись домой той ночью, я расположился во дворике и заметил, что я не один. В полусотне шагов от меня, всматриваясь в темную воду, стоял Кэтсби. Он простирал вперед лапы, но я, как ни силился, ничего там не видел, кроме двух зеленых огоньков, светящихся, точно глаза, на краю причала. Когда я снова поискал взглядом Кэтсби, он уже исчез, и я опять остался один в томительной темноте ночи.
Как-то днем мы с Котярой ехали на поезде в Нью-Йорк. На полпути мы остановились у серой пустоши, которая зовется Долиной шлака, и там Котяра буквально выволок меня из вагона, заявив:
– Все, выходим. Я хочу познакомить тебя с Миртл.
Он потащил меня к гаражу, который принадлежал анемичному вялому мышонку по имени Джордж Уилсон, и навстречу нам вышла его супруга – пышнотелая знойная Миртл.
– Ты мне нужна, – напористо прошипел Котяра. – Поезжай следующим поездом.
Так Котяра Бьюкотикофф, его подружка и я вместе отправились в Нью-Йорк.
Мы поспешили в небольшую квартирку, которая была у Котяры в городе, и там он достал две бутылки молока. Так налакаться мне случалось лишь два раза в жизни – это и был второй раз.
Я спросил Миртл, как ее угораздило связаться с Уилсоном.
– Я думала, у него есть манеры, а он оказался полным ничтожеством!
Она сказала, что Котяра хочет бросить Дейзи, но та – котоличка и не признает развода. Я был потрясен такой изощренной ложью со стороны Котяры.
Ближе к полуночи Котяра и Миртл поскандалили.
– Дейзи! Дейзи! – визжала Миртл. – Хочу и буду повторять! Дейзи! Дей…
Коротким и точным движением лапы Котяра врезал ей по носу.
Последовали истерические завывания, в окно прилетел башмак. Схватив с канделябра шляпу, я выскочил через кошачью дверцу.
Летними вечерами в доме моего соседа собирались гости и играла музыка. Каждую пятницу доставляли пять коробок тончайшего кашемира, мохера, мериносовой шерсти всевозможных цветов и оттенков – и каждый понедельник через черный ход выносили горы разноцветной спутанной пряжи. На фуршетных столах теснились блюда со сверкающей икрой, жареными перепелами и индейками, запеченными до золотистой корочки, взбитые сливки лились рекой.