Дежурные готовили завтрак. Олег деловито раздавал указания девчонкам. Было видно, что роль начальника ему по душе.
– Ленка, неси молоко!
– Молоко? Какое?
– Сухое, какое еще! У нас другого нет!
– Ааа…
Лена восприняла дежурство, как проверку на хозяйственность, и очень боялась показаться неумехой. Поэтому она шла в хозпалатку будто с ответственной миссией. Молоко. Сухое молоко. Протиснувшись через фляги с водой к нужному мешку, она нагнулась, чтобы зачерпнуть. И тут увидела спящего на коробках Геныча.
– Господи! – выдохнула девочка, на секунду замерла, а потом решила, что ей некогда с этим разбираться. Молоко. Сухое молоко. Она взяла то, за чем пришла, и побежала обратно к костру.
У костра довольный Олег, помешивая какао в ведре, желал всем доброго утра. Девчонки стояли рядом и учились готовить. «Вот видишь пенка на какаве, ты ее вот так убирай, ложечкой… А я пока за сахаром еще схожу, а то не сладко совсем», – Удав торжественно вручил Тане ложку и направился к хозпалатке.
– Там, кстати, это… Геныч спит… – выпалила Ленка.
– Геныч? – Олег был ошарашен. – Как Геныч? Ты что мне сразу не сказала?!
– Я забыла! – сказала Лена.
Удав влетел в хозпалатку и накинулся на Генку.
– Геныч, ты где был?! Где ты был, а?!
– Нигде, – холодно ответил тот.
– Мы тебя везде искали! Ты как сквозь землю провалился! – Тут Геныч вдруг повернулся и прищурился.
–Может, и так… Искали они, как же…
– Ты чего? Всю ночь искали! Я уж подумал тебя волки….
– Чего?!
– Волки. Белые. Ты их не видел?
– Отвали.
– А что с лицом—то, ты чего такой грязный? – Олег разглядывал Геныча так, будто тот инопланетянин.
– Да какая разница…
Тут Удав вскочил и закричал на улицу: «Геныч нашелся!». В хозпалатку забежали Сеня, Лёша и Ирина Алексеевна.
– Я же вам говорил, что он найдется! Что никуда он денется! Вот, пришел как миленький! А вы… – брюзжал Лёшка.
Ирина Алексеевна начала расспрашивать:
– Гена, что случилось? Где ты был?
Геныча злило такое внимание. Тем более, что он им не верил. Не было вчера тут никого… Никто его тут не ждал. Спали себе спокойно. Генка даже в свою палатку не пошел, потому что ему противно было увидеть там сладко спящего Костяна. Ну, и есть захотелось. Неважно. Ему очень хотелось, чтобы все от него отстали. И тогда он сказал:
– Да не знаю я… Не помню…
– Ты что, память потерял? – предположил Сенька.
– Ага! – радостно ответил Геныч. – Точно! Я потерял память. Амнезия. – Он постучал по голове костяшками пальцев.
– Гена, мне надо тебя осмотреть, – сказала Ирина Алексеевна, – выйдем на свет.
У хозпалатки к этому моменту уже собралась толпа.
– А что, разве Геныч куда—то пропадал? – спросила Любка, обращаясь к подруге. – Я вчера видела, как он пошел спать в свою палатку…
– Да, я тоже помню… – отвечала ей Алиса.
– Люб, как ты думаешь, это связано со вчерашним, ну… ты поняла?
– А как? Думаешь, это они его?..
– Тссс, – оборвала ее Алиска. К ним направлялась Анька.
– Чего это вы тут шушукаетесь? – спросила она в своей обычной, нагловатой манере. – Генку обсуждаете?
– А тебе какое дело? – Любка ответила со злобой.
– Что ты, что ты! Не трогаю я твоего Геныча, успокойся! – кривляясь, сказала Анька, и отошла.
Тем временем, у Гены оказалась кровь на затылке. Ирина Алексеевна, бледная, обрабатывала рану. Лёшка накинулся на собравшихся зрителей:
– Вы чего уставились? Завтракать идите!
И он пошел в столовую, где грустная Ленка с поварешкой стояла возле остывающей рисовой каши.
– Как он меня бесит, этот Лёша, – сказала Любка Алисе.
За столом ребята постарше были задумчивы, мальчишки помладше ни о чем не знали. Алиса с Любой перешептывались, поглядывая то в сторону, где занимались Генычем, то в сторону поля, на котором возвышался курган. Таня и Лена не понимали, что происходит. И, наконец, Танька не выдержала:
– Девочки, ну расскажите нам что—нибудь! Что случилось—то?
Алиса с Любой переглянулись.
– Да давай расскажем, – предложила Алиса, и Любка выпалила:
– Этой ночью мы видели духов!
Танька с Ленкой засмеялись.
– Ааааа, поняяятно… Духов….
– Не верите, да? – Любка завелась. – Ну и не верьте! Можете Ирину Алексеевну спросить, или Ветрова! Мы ночью на курган ходили и там… там…Дух такой двухметровый из кургана как вылез…
– Мы пока шли туда от лагеря, громко песни пели. Вот мы их и разбудили! – продолжала Алиса.
–А зачем вы туда пошли ночью? – спросила Ленка.
–На спор. Пацаны говорили, что мы испугаемся. Вот мы… и решили им доказать…
– Так может, это они вас и напугали? – Ленка была скептиком. Любка с Алиской уставились на нее, как на врага. Люба поджала губы:
– Не веришь – не надо.
– Пацаны спали. Нас ждали с кургана только Ветров и Лёшка. Да и ростом он был выше человеческого, дух… – Алиса говорила, глядя Ленке в глаза. Видно было, что её задел Ленкин тон.
– Я хочу домой… – сказала Таня.
К столу подошел Костян и оглядел присутствующих.
– Вы чего такие кислые, а?
– Геныч память потерял, – серьезно сказал Брёма. – У него, возможно, сотрясение.
Все за столом притихли.
– Ааа. Ну ладно. Я ему быстро память верну, он у меня такое вспомнит! – Сказал Костя и загоготал.
Лёшка засмеялся вместе с ним, противным скрипучим смехом. Все знали, что он был Костиным подпевалой.
***
После завтрака все, кроме дежурных, пошли на раскоп, вооружившись, кто совковой лопатой, кто штыковой, а кто кисточкой с совочком.
– Ну что, девчонки, надо идти задабривать духов. Попросить у них прощения за то, что разбудили, – сказала Ирина Алексеевна. Ее глаза улыбались, хотя сегодня она была встревожена. Ее беспокоил Гена, который, сославшись на головокружение и слабость, пошел спать. Надо показать его врачу. Вдруг сотрясение. Любка с Алиской сегодня притихшие, настороженные. Надо их как—то успокоить.
– Возьмите из хозпалатки что—нибудь вкусное. Или, может, у вас что—то есть, что духам могло бы понравиться? Конфеты, печенье, можете даже что—нибудь из вещей отдать, что не жалко.
–Прямо сейчас? – спросила Алиса. – Мы только начали копать.
–Да. Это быстро.
Девочки вылезли из раскопа, положили инструменты на землю и пошли в свою палатку. Вещей, которые бы понравились духам, но не жалко было бы отдать, не оказалось. Поэтому они взяли в хозпалатке по сырому яйцу, горстке сухофруктов и немного печенья, и сложили это в миски. Оказалось, на курган идут не только они. А еще и Удав, Ветров и Лёша. Ирина Алексеевна объяснила, что они с Ветровым и Удавом осмотрят курган. А жертвоприношение духам им поможет сделать Лёшка.
–О, только не он, – простонала Любка.
До кургана расстояние было около километра.
–Девчонки, это, кажется ваши следы! – воскликнул Ветров. На пашне виднелись отпечатки кроссовок. – Да вы не бежали, вы летели! Смотрите, от одного следа до другого идти и идти!
Лёшка захрюкал от смеха.
На кургане группа разделилась. Люба и Алиса, с Лёхой во главе, пошли влево, делать подношение духам. Остальные же пошли на другую сторону.
–На колени! – скомандовал Лёша после того, как в вырытые ямки были положены дары. Девочки сели. Алису знобило – она снова здесь, рядом с этим жутким курганом. Любка с ненавистью смотрела на Лёшу. Похоже, духи ее в этот момент волновали мало.
–Итак, повторяйте за мной! О, великие духи Барабинской степи!
–О, великие духи Барабинской степи…
– Простите нас неразумных…
– Простите нас неразумных… – повторяли девочки.
– …глупых… – видно было, что Лёшка вошел в азарт. Он стоял, как на сцене и театрально вскидывал руки.
– …двоечниц…
Тут Любка не выдержала.
– Кто тут двоечник—то?
– Повторяй, глупая ты баба! Дво—еч—ниц! – Любка что—то пробормотала себе под нос. Вид у нее был свирепый. Алиска же, наоборот, была погружена в себя.
И тут Лёша добавил:
– …за наши тупые песни!
Люба вскочила с криком: «Ты заколебал! Тебя не об этом просили!», и бросилась на Лёшку. Он не ожидал, и от растерянности, побежал, приговаривая: «Люба, побойся духов! Ты плохо помолилась!». Любка бежала за ним: «Я сейчас из тебя духа сделаю!».
Алиса осталась у, так называемого алтаря, одна. Она слышала взволнованные голоса за курганом. Ирина Алексеевна шла навстречу гораздо более расслабленная, чем была утром. Сенька с Удавом что—то бурно обсуждали.
–Ну что, помолились духам? А где Лёша с Любой?
Алиса не успела ответить. Да это и не понадобилось. Лёшка бежал к лагерю, за ним гналась Любка с криками.
***
В тот день на раскопе произошли два события. Сначала Ксюша нашла глаз. Сегодня ей пришлось зачищать погребение. Не то, чтобы она боялась скелетов – ей было это как—то неприятно. Кисточкой и совочком ей нужно было почистить выступающие кости. Девочка заметила очертания какой—то находки, склонилась к земле, и махнула кистью. И вдруг, оттуда на нее уставился глаз! Настоящий, живой человеческий глаз! Ксюшка вскрикнула и подпрыгнула.
– Ксюш, ты чего? – Все побежали к ней. – Что случилось?
Девочка сидела в углу квадрата с перекошенным от ужаса лицом.
– Там глаз! Глаз в земле! Она меня смотрел!
Кто—то хмыкнул. Алиска с Любкой переглянулись.
– Крайне любопытно, – сказал Брёма, поправляя очки. Он пошел осматривать Ксюшин квадрат. Разгадка оказалась проста – в земле лежало бронзовое зеркало! Ксюшка увидела отражение собственного глаза! Позвали Ирину Алексеевну, чтобы она занесла зеркало на план, как ценную находку. За нее полагалась целая банка сгущённого молока.
***
– Эх, сгущенки охота…– сказал Костя, обращаясь не то к самому себе, не то к Лёхе, с которым они работали на одном квадрате. Точнее, Лёшка работал. А Костян сидел рядом и руководил.
В археологической экспедиции 1989 года, надо отметить, сгущенка была деликатесом. На праздники – дни рождения и День Археолога, ее использовали для торта. Промазывали ею, как кремом, смоченное в кофе печенье. И, в особых случаях, награждали за ценные находки. Из других сладостей в отряде был сахар, сухофрукты и яблочное повидло. Всем быстро надоедало такое «разнообразие», да и разве может повидло сравниться со сгущенным молоком?..
Костя с Лёшей пошептались, после чего Лёшка убежал в свою палатку. Вернулся минут через пятнадцать, и с усердием стал копать. И тут все услышали Лёшкин возглас: «Находка! Ирина Алексеевна! Еще одна находка!». На план вскоре была занесена подвеска из клыка дикого кабана. Древние люди в клыке просверлили аккуратную дырочку, и какой—нибудь охотник носил его на шее.
Лёшка с Костяном сияли от счастья. Вечером, за ужином, их тоже наградят заветной сгущенкой. Надо же, как повезло!
***
Стас работал на своем квадрате и наблюдал за остальными. Он был уверен, что обязательно найдет что-то ценное. Да, точно, его находка будет сенсацией, и он, возможно, даже прославится. Когда Ксюша нашла зеркало, Стаса больно кольнуло внутри ощущение несправедливости. Но потом, когда Лёхе с Костей повезло, его стало разрывать на части. Свединскому сложно было понять в чем ценность какого-то клыка, но он видел, как радуется Ирина Алексеевна. Со всеми она общалась по-доброму, и только на него смотрела, как на ненормального. Ну почему? Чем он это заслужил? Он всегда хотел всем нравиться, но не понимал, что для этого нужно сделать. Он хотел иметь друга, но все от него шарахались, как от чумы. А бабушка всегда говорила – нужно быть добрым, нужно все прощать. Да сколько можно?! Стас вдруг бросил лопату и быстрым нервным шагом пошел в лагерь.
***
Геныч лежал в своей палатке. В ней было душно. Голова гудела, хотелось пить. Но выходить он не хотел. Он слышал, как дежурные варят обед. От мысли о еде его затошнило. Почему его никто не встретил в лагере? Ветров говорит, они его искали. Удав заладил со своими волками. Ирина Алексеевна сказала, что они пошли спать уже под утро, когда рассвело. Зачем они врут? Генке хотелось взять и уехать, ничего не объясняя. Да только дома его никто не ждал. Старший брат разозлится, что снова придется делить комнату. Родителям было не до него. Они работали. А в свободное время ругались. Нет, только не домой. Да и здесь есть кое—что, а точнее, кое—кто, ради кого стоило остаться. Он закрыл глаза и выдохнул. Ему стало легче.
Рубашка, в которой он был ночью, лежала у входа в палатку. Геныч поднял ее, чтобы убрать куда подальше. Округлый предмет вывалился на спальник. Гена взял свою находку в руки стал рассматривать. Это была древняя, отлитая в форме овала, пластина. На поверхности просматривались узоры, но сейчас они были забиты землей. Парнишка решил спуститься к реке, отмыть диковинку, и самому искупаться. Там более, что день выдался жарким. По пути к реке Гена увидел раскоп, где все столпились возле Ирины Алексеевна. На секунду у него возник импульс побежать к ним, но он не стал. Вот еще, будет он за ними бегать. Он сам по себе.
Паренек сел на мостки, и наклонившись к воде, стал отмывать загадочный предмет. Теперь на нем отчетливо виднелся орнамент в виде переплетённых линий. В центре овала был выдавлен знак. Желтый металл блестел на солнце. Геныч крутил бляшку и так, и так. И тут его осенило. Он попробовал его на зуб, как это делают в фильмах про сокровища. Никаких отпечатков. Металл был тверд. «Золото!» – подумал он, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Геныч сунул трофей в карман, а потом искупался.
***
Генка возвращался в лагерь, когда услышал крики возле столовой. Дежурные пытались остановить Стаса, который яростно махал топором и уничтожал своего идола, которого таким трудом сделал.
– Вот тебе! Ни черта ты мне не помогаешь! Чурбан безмозглый! На тебе!
Свединский как будто обезумел, и с топором в руках выглядел так устрашающе, что никто не решался к нему подойти.
– Слышь, Стасик, с идолами так нельзя, – попытался вставить Генка. – Беду накликаешь.
– А мне можно! Мне всё можно! – Ответил Стас и закричал своему идолу:
– Я тебя породил, я тебя и убью!
Тут, неожиданно, топор отскочил, и обухом ударил Стаса по голове. Тот взвыл, схватился за голову, и сполз на колени с чурбана, на котором сидел. По лицу парня текла кровь.
***
Народ возвращался с раскопа. Стас сидел с перевязанной головой у костра, и выглядел, как ни странно, счастливым. Каждый подходил и спрашивал, что случилось. Ирина, так вообще, полчаса с ним возилась – сначала рану обрабатывала, а потом расспрашивала, что да почему. Он ей и про бабушку рассказал, что живут они вдвоем, а родители на Север на заработки уехали, и не вернулись. Ну, во всяком случае, бабуля ему так говорит. Он Ирине и про художку рассказал, что денег у них нет на краски… А она всё слушала, слушала, и глаза у нее были такие грустные.
***
– Геныч… А ты меня узнаешь, а? – Спросил Костян, когда ввалился в палатку. Они поселились вместе, о чем Гена пожалел в первый же день. – А то говорят, ты память потерял.
– Тебя забудешь! – ответил тот, и услышал Костин гогот.
– Не серьезно, ты все помнишь? А с чего тогда они решили?..
– Пусть думают. Ирина и Ветров, и Удав еще, знают, что нет у меня амнезии никакой. А остальные пусть думают… Да, Костян, ты не говори никому! Пусть все так считают!
Геныч оживился. Отличная идея! В первый раз она избавила его от расспросов. Ну, потом он рассказал, но только троим. Ирина Алексеевна слишком уж распереживалась. А сейчас можно прикрыться потерей памяти, чтобы не рассказывать правду.
– Да ладно, я никому не скажу… Купаться идешь?
– Нет. Я уже… – Генычу хотелось, чтобы сосед поскорее свалил. Тот схватил полотенце и вышел.
– Эй, это мое! – Крикнул Генка, но было уже поздно.
Оставшись, наконец, в одиночестве, Геныч задремал.
Ему приснился странный сон.
Сон Геныча
Он увидел похороны старого вождя.
Ему самому было неясно, как он это понял. Просто знал и все. Вот он идет, рядом с ним – другие мужчины. Невысокого роста, косматые, с усами и бородами. Они одеты в грубую холщовую одежду. Идут по траве, босые. Геныч видел и свои босые ноги, а также натруженные руки. На нем была такая же, как у всех, серая рубаха в пол, подпоясанная полоской кожи. Мужчины шли медленно и молча. Местность вокруг была как будто знакома. Простирающаяся до горизонта степь, заросшая травой и мелким кустарником, с редкими островками березовых рощиц.
Группа людей подошла, по всей видимости, к месту назначения. Это была большого диаметра яма, несколько метров в глубину. Возле нее стояли женщины и дети. Некоторые плакали. Несколько мужчин принесли на деревянных носилках тело мужчины с длинными седыми волосами, потом аккуратно опустили его в яму. Старая женщина, со странной повязкой на голове, положила рядом с вождем копье, большой глиняный горшок, по—видимому, с зерном, удила, и тот самый золотой предмет, который Геныч нашел в кургане.
Тут к Генке обратились, он что—то ответил на совершенно незнакомом ему языке, и проснулся.
***
Жара стояла страшная. От этого не хотелось есть. Ленка стояла на раздаче и разливала суп в тарелки подходивших по очереди ребят. Таня бегала то за хлебом, то за солью, то кому—то понадобился чеснок. Олег же сидел за столом, со всеми. Его задача выполнена – обед сварен. Остальное – раздача и мытье посуды – на девчонках.
– А можно сразу второе, я суп не хочу… – Кирилл страдал нервным тиком, и сейчас, когда он обращался к Ленке, казалось, что он ей подмигивает. Очень часто, к тому же.
– Ну, начинается! – сказала Лена. Она была расстроена. Столько наварили, а никто не ест! – Ешь суп сначала, а потом уже второе!
Кирилл уныло поплелся за стол с тарелкой ухи.
– И нечего мне тут подмигивать, – пробормотала Ленка ему вслед.
Ирина Алексеевна и Ветров сидели во главе стола и обсуждали план действий.
– Сеня, мы сейчас с Генычем и Стасом пойдем в деревню, в больницу. Ты останешься в отряде за главного.
– Ирина Алексеевна, по такой жаре? Четыре километра?! Да они ж не дойдут! Копыта отбросят где-нибудь по дороге! Свединский-то уж точно, он такой дохляк!
– А что ты предлагаешь? Если у них сотрясение, нужны лекарства. А может, и госпитализация.
– Надо в деревне кого—нибудь попросить, чтобы на машине свозили. Папандопалу, например? Он за бутылку с радостью согласится. Давайте я схожу и договорюсь.
– Да, хорошо. Так будет лучше. А где, кстати, Геныч?
– Он за палаткой в теньке лежит. Говорит, что есть не хочет, – откликнулся Костя. – А может, забыл, что есть надо! –