Сруб был старый, но крепкий. Доски на полу не крашены, щели в бревенчатых стенах мхом сухим забиты, а в обитом железом углу приютилась печка-«буржуйка», какую Тоня раньше только в фильмах и на картинках видела. Не дом, нет. Скорее сторожка лесничего. Здесь даже кроватей нормальных не было – два топчана из досок, на одном из которых девушка и сидела, осматриваясь.
– Никак очнулась! Ну наконец-то! – дверь скрипнула, впуская в единственную комнату средних лет женщину, одетую в джинсовые брюки и мужскую рубашку с закатанными по локоть рукавами. Светлые пряди выбивались из-под белой косынки, обрамляя улыбчивое лицо с добрыми голубыми глазами. – А я вот мазь принесла, чтобы царапины твои обработать.
– Где я? – выдавила из себя Тоня, едва ворочая языком в пересохшем от жажды рту, но сообразив при этом прикрыться простынёй, потому что из одежды на ней ничего не осталось, кроме нижнего белья.
– Э-м-м-м… На-ка вот выпей, – женщина сунула ей в руки эмалированную кружку с бурой жидкостью, от которой пахло ромашкой и ещё какими-то травами. – Не бойся, не отравлю.
Тоня сделала небольшой глоток горьковатого отвара – сносно. Опустошив кружку до дна, она вернула её хозяйке, которая присела на край топчана рядом.
– Что это за место? – снова спросила девушка.
– Это пастуший домик. Здесь пастбища летние по берегу, а до самой фермы километра полтора по дороге через лес. Тебя как звать-то?
– Тоня. Как я сюда попала?
– Сашка тебя принёс. Скотник наш. Позавчера коровы одной на вечерней дойке не досчитались, вот он и пошёл с утра вдоль пастбища ограду смотреть. Нашёл, где проломлено, и в лес… А там и Умницу нашёл, и тебя рядом с ней.
– Умницу?
– Кличка у коровы такая.
– Это что же получается? Я тут уже второй день? – Тоня удивлённо уставилась на незнакомку, которая взялась старательно обрабатывать царапины на её руках. – Ай, щиплется!
– Значит, действует. Слушай, мы о тебе пока не сообщали никуда… Сашка сказал, что странно это всё. Платье на тебе не для лесных прогулок было, да и ссадины эти… Он тебя сам сюда принёс и мне велел присмотреть, пока ты в себя не придёшь. Вроде серьёзных травм нету, синяки только и царапины, но если тебе в больницу надо…
– Не надо, – ответ получился резким и испуганным, но женщина почему-то никак на это не отреагировала.
– Я так и подумала, что никуда тебе не надо. Но и здесь оставаться тоже нельзя. Пока о тебе только мы двое знаем, но на ферме и другие люди работают. А с понедельника мы на летнюю дойку переходим, здесь, на пастбищах. Завтра мастера приедут тестовый прогон установки доильной делать, так что…
– О, Господи…
Женщина закрутила пробкой тюбик с мазью и встала прямо перед Тоней, уперев руки в бока и задумчиво склонив голову на бок.
– Ты от закона бежишь или от беды?
– От закона? Нет, я ничего такого не делала. Я…
– Стой, не говори мне ничего. Меньше знаешь – дольше будешь, и мне твои проблемы ни к чему. Если не от закона, то и помочь не грех. Вот здесь одежда, – незнакомка поставила на топчан полиэтиленовый пакет. – Великовато будет, но пока только так. Подвернёшь, если что. Вечером принесу обувь какую-нибудь. Вода в ведре свежая, Саня утром набрал. Он через пару часов тебе перекусить чего-нибудь принесёт, а после вечерней дойки я тебя на хутор отведу, там и поужинаем нормально. Пока на замок тебя запру. По нужде если, то вон ведро под топчаном, потом вынесем. Сиди тихо, как мышка, и в окна не высовывайся, а то мало ли чего…
– Спасибо, – отозвалась Тоня, чувствуя себя виноватой за то, что невольно втянула в свои проблемы посторонних людей. – А как к вам обращаться?
– Любовь Павловна и нижайший поклон лбом в пол, – усмехнулась женщина, и в уголках её глаз появились тонкие морщинки-лучики. – Но можно без выканий и церемоний, мы люди простые. Любой меня зови. Ну всё, мне пора. Постарайся отлежаться к вечеру, а то до хутора километра три отсюда топать.
Она ушла, а Тоня подтянула к себе пакет и вытащила из него то, во что ей предлагалось одеться. Это была роба бледно-коричневого цвета. Грубый костюм из брюк и куртки, к которым прилагалась старенькая, но чистая и пахнущая стиральным порошком футболка. Там же лежала и белая косынка в мелкий голубой цветочек – точно такая же, какая была на голове только что ушедшей доярки. «Это её сменный рабочий комплект», – сообразила девушка, разглядывая довольно широкие штаны, которые явно будут спадать, если их не подвязать чем-нибудь.
Люба была не намного выше, но на несколько размеров крупнее Тони, которая к своим двадцати четырём годам хоть и обрела некоторую округлость форм, но всё равно оставалась похожей на угловатого подростка. Если бы не длинные, до пояса, вьющиеся каштановые волосы, в фермерской робе её запросто можно было бы принять за мальчишку. К счастью, радушная доярка позаботилась и о некоем подобии пояса – в пакете обнаружился длинный шнурок, который Тоня и протянула через широкие шлёвки на брюках. Получилось не слишком комфортно, но всё же лучше, чем постоянно подтягивать спадающие на каждом шагу штаны.
Единственное, чего у неё не было, так это расчёски. После недавнего приключения волосы оказались грязными и спутанными так, что Тоня довольно много времени потратила на то, чтобы хоть немного привести голову в порядок. Кое-как прочесав пальцами длинные пряди, она заплела их в косу и перевязала косынкой.
– М-да… Видел бы меня сейчас Женя…
Фраза вырвалась сама собой, неосознанно, но она заставила Тоню вернуться к тому, чего девушка старательно избегала с тех пор, как пришла в себя в этом маленьком пастушьем домике – к мыслям о том, как и почему она здесь оказалась.
Наследство в виде крупной торговой фирмы и солидного счёта в банке свалилось на неё, как снег на голову. Мама рассказывала, что отец умер от сердечного приступа ещё до рождения Тони. Они даже на могилку к нему регулярно ходили. А год назад в дверь их с Женькой дома постучал солидный дядька в чёрных очках и предъявил копию завещания, в котором было написано, что всё своё имущество, «движимое и недвижимое», Сергей Львович Мигулин оставляет дочери Антонине Сергеевне Вишневской.
Он всё это время был очень даже жив и прекрасно знал о её существовании. Только почему-то не захотел познакомиться с дочкой. И Вера, будто бы случайно навязавшаяся в подруги, а потом и в соседки – она тоже знала. Только Вера, в отличие от Тони, была ему законной дочерью. У девушек и разница-то в возрасте была меньше года.
Случайное знакомство, как же! Тоня и правда думала, что оно случайное, пока Вера не призналась, что приходится ей сестрой, и не закатила истерику из-за наследства. Выдумала нелепую историю о том, что хотела поближе познакомиться с единственной сестричкой, но папа строго-настрого запретил разглашать их родство. Может, так оно и было, ведь чужая душа – потёмки, но после того, как нотариус ознакомил её с завещанием, всё изменилось. Взаимопонимание, дружба, откровенность – всё исчезло. Да и не было этого никогда.
Эту поездку в санаторий тоже Вера придумала. Акт примирения. Две недели вместе на свежем воздухе в лесной глуши. Подальше от дел, поближе к природе и друг к другу. И Тоня поверила, как дурочка, в искренность намерений сестры. Нужно было не слушать мужа и сразу отказаться от наследства в пользу Веры. Это её деньги, её дом, её жизнь… И охранники, которые знали её с детства. В том, что случившееся в лесу подстроено Верой, Тоня не сомневалась ни минуты.
– О, Господи! Женька! – девушка перестала мерить шагами дощатый пол пастушьего домика и рухнула на топчан. – Она же теперь за него возьмётся!
И что делать? Ломиться в запертую на навесной замок дверь с воплями «Выпустите меня отсюда!»? Глупо. Судя по пейзажу за окном, тут ори не ори, никто не прибежит. Ближайшее к домику пастбище заканчивалось метрах в ста, а за ним начинался следующий загон, отсечённый от первого изгородью с воротами. Справа – река. Слева – лес. И ни души.
Да и если уйти отсюда, вернуться в город… Дальше что? Если Вера решила избавиться от сестры, она закончит начатое. В полицию идти не с чем, потому что свидетелей покушения не было. Попробовать тайком подобраться к Женьке и предупредить его? Интересно, он знает о том, что жена не доехала до санатория? Или думает, что всё в порядке?
– Му-у-у… – донеслось снаружи, и Тоня выглянула в окно, стараясь не выдать своего присутствия в домике.
Высокий сухощавый мужчина гнал коров с дальнего пастбища к первому загону, восседая на спине коричневой лошадки, которая хлестала себя по бокам хвостом в попытках избавиться от назойливых оводов и мух. Коровы тоже страдали от насекомых, поэтому, перейдя границу загона, сразу же устремлялись по пологому склону вниз, к реке, ища спасения в прохладной воде.
– Пошла! Чего встала? – мужчина наподдал под зад замыкающей стадо корове и спрыгнул с лошади, чтобы закрыть загон.
Лошадка тут же потрусила к реке, а незнакомец продел длинные перекладины в стальные петли ворот и широким шагом направился к домику. Из своего укрытия Тоня успела рассмотреть только его мускулистые руки и светлые усы на загорелом лице. Спустя пару минут снаружи лязгнул стальной засов, и дверь открылась, впуская в домик свежий воздух и пастуха, от которого пахло свежескошенной травой и лошадью. – Здравствуйте… – Тоня на всякий случай забилась в угол, не зная, чего можно ожидать от мужчины, который был раза в два старше и явно сильнее её. – Вы Александр?
Он смерил её с ног до головы равнодушным взглядом, коротко кивнул и зачерпнул железной кружкой воду из ведра.
– Есть хочешь? – осведомился мужчина, напившись.
– Не особо, – соврала Тоня, хотя на самом деле была очень голодна.
– Ладно. Значит, готовить ничего не будем, – Александр вытащил из-под стола рюкзак, вынул из него большое краснобокое яблоко и вручил девушке. – На вот.
– Спасибо.
– Уверена, что больше ничего не надо? Я могу картошку пожарить, время есть ещё. Через полчаса погоню стадо на ферму. Сало есть и хлеб. Будешь?
– Нет-нет, спасибо, – запротестовала Тоня. – Мне сейчас кусок в горло не полезет.
– Немудрено, – кивнул мужчина. – Это ты что ли Антонина Вишневская?
– А-а-а… Да. Откуда вы знаете моё имя? – подозрительно нахмурилась девушка.
– Ищут тебя, – Александр сел на табурет возле стола и вытянул вперёд ноги в заляпанных грязью, видавших виды кроссовках. – Позавчера авария была на мосту возле Ольховки. Машина в реку свалилась. Там мелко и камни… Водитель насмерть убился, а второй вроде выжил. Я сам-то ольховский, деревня у нас маленькая, люди любопытные… Жена говорит, кроме ментов ещё какие-то люди приезжали, по дворам ходили, вопросы задавали. Сюда они не пойдут, вниз по реке искать будут, а это в другую сторону.
– Я ничего плохого не делала.
– Я знаю, – спокойно ответил Александр.
– Знаете? – удивилась Тоня.
– Знаю. Настасья на твою защиту встала, а она за дурных людей никогда не вступается.
– А кто это?
– Да есть у нас тут… Сила нечистая. Я тебя в Ведьминой яме нашёл, а в это место просто так не попадёшь. Некоторые его годами ищут, да так и уходят ни с чем. А ты вот нашла… И Умницу она с пастбища туда увела специально, чтобы тебе помогли.
– Вы серьёзно? – лицо Тони приняло скептическое выражение, но при воспоминании о том, как болото прямо на её глазах начало впитываться в землю, а женский голос пообещал, что её никто теперь не обидит, по коже поползли мурашки. – Ведьмина яма? Я слышала про музей такой в Закарпатье. Он так и называется, потому что там вроде как ведьм в старину сжигали.
– Ну, то в Закарпатье, а у нас тут своя яма. Не такая уж и старинная, и никого в ней не сжигали.
– А ваша жена знает, что я тут?
– Не-а. Она баба болтливая, а тебе, как я понимаю, лишнее внимание сейчас ни к чему. Ладно, пойду я. Поешь сало-то. Домашнее. И босиком не прыгай тут, а то потом занозы вытаскивать замучаешься.
Он оставил завёрнутые в газету хлеб и сало на столе и собрался уже было уйти, но Тоня вовремя вспомнила о том, что хотела выйти по нужде. Ведро – это, конечно, замечательно, но если есть другая возможность, то почему бы ею не воспользоваться? Не тратя время на созерцание окружающей природы, девушка шмыгнула в кусты и вскоре вернулась, прихрамывая, потому что умудрилась поранить обо что-то ступню. Александр сокрушённо покачал головой, вручил ей аптечку, которая стояла на полке над окном, и ушёл, снова заперев дверь снаружи на замок.
Рана оказалась не слишком глубокой, и Тоня просто залепила её пластырем. Через мутное, давно не мытое стекло окна она наблюдала за тем, как пастух выгоняет стадо из загона на грунтовую дорогу, ведущую через лес к ферме. Коровы нехотя выбирались из воды и нервно били хвостами по бокам, стряхивая настырных насекомых. Минут через десять топот и мычание окончательно стихли где-то вдали, и Тоня снова осталась совершенно одна.
Делать было нечего, и девушка свернулась клубочком на топчане, до этого служившем ей постелью. Ведьмина яма. Настасья. Нечистая сила… Думать об этом было странно, а верить в подобное и вовсе немыслимо, но отрицать, что к её спасению приложила руку какая-то сверхъестественная сила, Тоня не могла. Ведь Гоша и второй охранник не видели её, хотя она лежала в болотной грязи так, что одно плечо и голова оставались на поверхности и были очень даже заметны. А потом вся эта чертовщина с болотом, голосом и бледными босыми ногами…
За окном раздался звук, похожий на хруст сломанной ветки, и Тоня, приподнявшись на локте, осторожно выглянула наружу. «Может, Александр вернулся», – подумала она прежде, чем увидела… себя. Посреди опустевшего загона стояла она сама в том самом платье, которое было на ней позавчера. Даже туфли-лодочки на ногах были те же самые. Правда, толстая каштановая коса была почему-то переплетена красной ленточкой, а на голове красовался венок из луговых цветов. Тоня в ужасе отпрянула от окна, а когда набралась храбрости выглянуть ещё раз, в загоне уже никого не было.