Кто знал, что дядька Петр и бабушка Зорьки придумают такой необычный способ обмануть моих врагов? Я страшилась выпить ведьмины капли, но спорить не стала. Лучше уж измениться, чем погибнуть. Обещали же, что останусь красивой.
Бабушка Зорьки неожиданно громко свистнула. Прибежала девчонка лет десяти. Блеснула черными глазами.
– Принеси чашку наваристой похлебки, – приказала ей Мирела.
Когда ее приказ был выполнен, она заставила меня съесть все до последней капельки. Бросила на землю одеяло и указала расправить его.
– Зачем? – удивилась я, когда старуха велела лечь.
– Чтобы не убиться, – коротко объяснила она, с кряхтением выбираясь из кибитки. Я так и не успела спросить, почему могу убиться, Мирела поторопила. – Теперь высуни язык. Больше.
Страшась того, что произойдет, я закрыла глаза. Почувствовала, как на язык упала капля, другая, третья. Без вкуса и запаха. Старуха запела на непонятном языке. Я прислушалась к своим ощущениям и только хотела сказать, что ничего не чувствую, как у меня закружилась голова. Я провалилась в черноту.
Вскоре она рассеялась, и я увидела пламя. Сначала маленькое, как свечной огонек, но потом оно начало расти, и к видению присоединились звуки: треск горящих домов, между которыми я оказалась, и полные отчаяния крики людей. Я чувствовала жар пламени и смрад гари, но продолжала идти к строению на холме, которое не могло гореть, поскольку было каменным. На фоне объятых огнем срубов оно выглядело зловеще.
За свою жизнь я несколько раз проезжала мимо крепости Ратиборов, и всякий раз она поражала меня своим величием. Готовясь к свадьбе, я думала о том, как буду жить в ее палатах. Каменных и холодных. Совсем не то, что наш теплый и нарядный, благодаря резными украшениям, терем. И сейчас я безошибочно угадала потемневшего от времени каменного монстра.
Если наш город окружал деревянный частокол, то здесь на меня надвигалась мрачная крепостная стена, закрывающая половину неба. Она смотрела на реку и поля узкими глазницами бойниц. По четырем углам высились сторожевые башни, охраняющие ядро крепости – палаты, где жили Ратиборы, и доставшийся им от прежнего хозяина воинский отряд.
Через глубокий ров у основания крепости был перекинут подъемный мост, и я не понимала, почему его не убрали. Раз горела прижимающаяся к холму деревня, то воины в первую очередь должны были поднять мост, чтобы защитить себя и всех тех, кто бежал от врага. Разве что враг пришел не извне, а явился изнутри?..
Я медленно шла по мосту. Пыталась сквозь клубы дыма рассмотреть стяги, раскачиваемые порывами ветра. Когда подошла ближе, в ужасе зажала ладонями рот. То были не стяги. На балке у ворот висело три тела. Я узнала их. Совсем недавно я видела их живыми: хозяина крепости – князя Ратибора, его жену и сына, чьи рыжие волосы не дали ошибиться. Я видела мертвого Игоря.
Я упала на колени и согнулась от резкой боли в животе. Боль была настолько сильной, что я закричала, не в силах перенести ее. Где-то далеко заплакал маленький ребенок, и только его непрекращающийся жалобный писк не дал мне умереть. Я нутром почувствовала, что сделай я хоть шаг ближе к воротам, и за ними меня будет ждать смерть, такая же лютая, какая постигла любимого. Но за спиной, там, где плакал ребенок, все будет иначе. Светло и… радостно. И я развернулась и пошла на этот тоненький голосок.
Ветер принес не только запах гари, но и нагнал туч. В лицо брызнул дождь.
– И давно она так мечется? – услышала я голос Петра.
– Давно. Сама не понимаю, почему ведьмовские капли принесли столько страданий, – ответила ему старуха Мирела. – Она выла в голос, но мы не смогли разбудить.
Меня ударили по щеке, и я открыла глаза. Увидела сидящего на корточках Петра. Мое лицо оказалось мокрым то ли от слез, то ли от воды, которой брызгали, чтобы привести в чувство. Мирела держала ковш. Ее глаза беспокойно блестели.
Небо полнилось звездами, рядом трещал костер, возле которого сидели женщины рома. Как только я поднялась, они запели. Громко, надрывно. Но к моему удивлению, эти нестройные голоса развеяли ужас, который я вынесла из видения.
– Все, моя хорошая, все закончилось, – старуха погладила меня по голове, а я кинулась к Петру, встала рядом с ним на колени и крепко обняла.
– Я видела. Я все видела, – зашептала я. – Игорь и его родители погибли, они не виноваты в смерти моих родных.
– Я знаю, милая, знаю, – Петр погладил меня по спине. – Староста деревни рассказал. Эта страшная весть обогнала нас. Ратибор взрастил на своей груди приемного змееныша.
Я заплакала, не веря, что человека, которого любила больше жизни, уже нет. Я видела перед собой улыбающееся лицо Игоря, его лучащиеся добротой глаза и рыжие кудри с запутавшимся в них солнцем. Я слышала голос, который в восхищении произносил: «Какая же ты красивая!».
Я теперь другая. Я не видела себя, но уже знала, что той милой наивной девочки с именем Ясна больше нет. Есть Ягори, которая будет мстить.
– Что еще тебе привиделось? – старая рома наклонилась, опершись о крепкое плечо Петра. – Говори, это важно. Раз показалось прошлое, должно было прийти и будущее.
– Я не видела, я слышала. Плач младенца. Он был очень тихим, но я перестала думать о смерти и пошла на него.
Старуха цокнула языком.
– Что? – поднял на нее глаза Петр.
– Скажи, как давно ты видела свою кровь? – наклонившись еще ниже, прошептала Мирела. – Мы в пути много дней, но ты ни разу не отстирывала от исподней рубахи красные пятна.
Я напряглась, вспоминая.
– Больше месяца назад. Но это ничего не значит, – поторопилась оправдаться я. – У меня случалось, что кровь приходила через раз.
– Тебя познал мужчина? – вопрос Петра и вовсе смутил.
– Отвечай, милая, – подбодрила Мирела.
– Да, – я опустила горящее лицо. – Всего один раз. И это был мой жених.
– Оставил-таки свой след на земле, – выдохнул Петр.
– У меня будет ребенок? – я приложила руку к животу, не веря в происходящее.
– Вот почему она так долго в себя не приходила, – старуха с трудом распрямилась. – Как же я забыла спросить? Ведь тяжелым капли давать опасно.
– Я потеряю дитя?! – я еще не осознала, что ношу под сердцем ребенка, но уже страшилась лишиться последнего, что связывало меня с Игорем.
– Нет, – покачала головой Мирела. – Раз слышала детский плач, он родится, но…
– Но?
– Ведьмовская сила его тоже изменит.
– Как?
– Кто знает? Пока не вырастет, не поймем.
– Но были же случаи? – я схватила Мирелу за подол, не позволяя отойти от себя. – Скажите, что произошло с теми детьми?
– Кто обретал способность понимать звериный язык, кто сам умел превращаться в зверя, а иные были награждены колдовской силой.
– Но это же хорошо? Не во вред людям? – я жила надеждой, что дитя от Игоря станет его продолжением – добрым и красивым.
Старуха вздохнула.
– Зачем девочке печалиться о плохом? – не дал сказать ей дядька Петр. Поднялся сам и поднял меня. – Каким мамка воспитает, таким дитя и будет.
Я долго не могла уснуть. Ворочалась. Дядька Петр даже прикрикнул на меня.
– Чего тебе не спится?
Я прислушалась к лежащему между нами Егорке, но различила лишь ровное дыхание. Ему хоть в уши кричи, не шелохнется. Так набегается за день, что спит мертвым сном. А вот у дядьки Петра сон чуток.
– Я все дни после смерти родных сама словно мертвая была, – прошептала я в темноту. Знала, Петр услышит. – Но больше всего меня тревожило, что я поверила Игорю. Себя ему отдала, а он… Теперь же я твердо знаю, что мой жених не виноват. Сам от рук брата пострадал. Мне больно принять, что он погиб, но в то же время радостно, что я в нем не ошиблась. А ребеночка этого я хочу. Пусть хоть волчонком родится, буду любить. В нем же половинка от моего Игоря.
– Да, – только и сказал Петр.
– Одного не пойму, – я повернулась на бок и положила ладони под щеку, – как у Горана рука поднялась на родных. Ладно князь Ратибор был ему чужим, но убить брата и мать…
– Много зверей в человеческом обличье по земле ходит. Сразу и не угадаешь, – Петр тяжко вздохнул.
– Но зачем? Разве ему плохо жилось? Я видела его. Сытый и довольный.
– Зависть. Игорь хоть и младший брат, после отца сделался бы хозяином крепости. А как иначе? Княжеский наследник. А Горан никакого титула не имел. Простолюдин. И мать его из простых. Пришлось бы со временем в подчинение попасть или крепость покинуть и собственными хлебами перебиваться. А уходить не хотелось. Тут еще свадьба близко, а значит, не пройдет и года, родится еще один законный наследник, который приберет к рукам не только крепость Ратиборов, но и славный город Беримиров. Ты же старшая в роду, а значит, тоже наследница.
– Но матушка была на сносях, мог родиться сын, – возразила я.
– Вот Горан разом все и порушил. И на левом берегу реки он один командир, и на правом – главный. И время-то как хорошо подобрал. Ваши пустили его в дом без опаски – как же, брат жениха! А до того он смекнул, что Ратиборовский отряд к новому хозяину еще не привык. Может, воины обижены были им? Урезал довольствие или ввел новые порядки. Кто теперь знает? Посулил Горан денег и добра, вот и примкнули к нему.
– Поэтому в моем видении крепость была цела, а вот деревня под ней – нет. Но зачем ее жечь?
– Для острастки. Там только факел кинь, все огнем займется. Дома липли друг к дружке.
– Как мне дальше жить, дядька Петр? Я с дитя только обузой всем буду.
– Назову тебя своей дочерью. А малого – внучком. Или внучкой. Моего душевного тепла на всех хватит. Будем странствовать. А как придет зима, встанем на постой. Новые пляски-частушки придумаем. Ты к весне как раз родишь, и мы снова в путь тронемся. Заживем!
– А как же месть? Неужели спустим Горану с рук его преступление?
– Пока дитя не подрастет, о мести придется забыть. Сейчас для тебя главное – себя и душу в добром здравии сохранить.
– Но пока пузо на нос не лезет, я могу выходить к людям с Зорькой, чтобы заработать? Знаю же, что пеленки потребуются, – у меня шла голова кругом.
Поплакать бы, пожалеть себя, но слезы куда-то делись. И печаль камнем лежала на сердце. Вчера еще была невестой, а сегодня круглая сирота и невенчанная вдова. А к весне на руках появится орущий комочек. Не знала я, что жизнь умеет делать такие страшные повороты.
Со всеми этими переживаниями совсем забыла, что я больше не я, а Ягори, рожденная в таборе рома. Посмотреть бы на себя новую в зеркало, но не хотелось дядьку Петра тревожить, спрашивать, не осталось ли от его дочери зеркала. И так полночи маялся, утешая меня разговорами.