Липецк, расскажу немного о своем новом пристанище. Город – современный, расположен на берегах реки Воронеж. В марте мы с Маринкой вышли на наши новые места работы, вдохновленные новыми идеями. На просторах родины веяло свободой слова. Мода девяностых в России была абсолютно уникальным явлением. Названия стилю того времени не придумано до сих пор. Что не мудрено. Это было время, когда «сама мода, как бы, вышла из моды». Я бы назвала этот модный период вульгарным. Кто постарше, помнит желтые лосины и колготки в сеточку, жуть. Ах, да, еще дольчики были. В стране наступил повальный дефицит продуктов, прилавки магазинов были пустые. Чем голоднее становились люди, тем короче дамы шили юбочки. Пресловутому советскому пуританству пришел конец. Улица Тверская в Москве приобрела новый смысл, как и голубой цвет.
Нас поселили в общежитии квартирного типа, в комнате был отдельный туалет, ванная, кухня. Жили мы с Мариной вдвоем. Комната была большая светлая. Мы тут же занялись благоустройством быта. Стены оклеили белыми обоями с тиснением под покраску, старую мебель, выданную нам кастеляншей, мы зашлифовали, загрунтовали, покрасили белой краской и покрыли лаком по дереву. Теперь мы жили в белой-белой комнате, с белой-белой мебелью. Но в таком дизайне обязательно должно быть яркое пятно, поэтому мы выбрали оранжевые занавески, которые невольно притягивали к себе взгляд, на подоконнике красным цветом кустилась герань. Нарисовали и повесили на стену стильный постер со срезом апельсина и капающего из него сока, художники мы или как. Кровати заправили бледно-серыми, с простроченными ромбиками оранжевыми нитками, покрывалами. Жизнь в Липецке нам понравилась, инфраструктура и теплый климат были привлекательными для того, чтобы задержаться тут подольше.
Единственное, что не устраивало, нас лишили творчества. Представьте, что птице подрезали крылья, именно так мы с подругой себя и ощущали. На работе нас заставили перерисовывать модели из западных журналов мод и строить для них лекала. Страна переходила на рыночные отношения, шили то, что, продавалось. Дом моды, из храма эксклюзивной одежды, превратился в фабрику ширпотреба.
– Пойдем на телеграф, переговоры с Питером закажем, – предложила я.
Разговор с Ольгой не обрадовал.
В августе 1991 года случился путч. И хотя Горбачев сохранил свой статус, ситуацию в России это никак не улучшило. В армии был разброд и шатание, денег у страны, содержать многочисленные войска, не хватало. Ольгиного папу сократили. Человек, отдавший родной дивизии всю сознательную жизнь, остался в сорок три года без пенсии в звании подполковника. На заводы было устраиваться бесполезно, предприятия в большинстве своем стояли без заказов, либо там не платили совсем, либо задерживали зарплату. Семью, по сути, кормила Ольга. Ее Дом моды, на удивление, держался на плаву, они заключили договор с американским партнером, и теперь отшивали «фирменную» одежду в своих цехах, по американским лекалам и с их фурнитурой. Позже Ольга пристроила и маму к себе на работу в цех упаковки. Не имея швейного образования, и ни дня не проработавшая жена военного, стала прикреплять к «якобы импортным» изделиям иностранные лейблы и упаковывать модные шмотки в иностранные пакетики. Понятие “франшиза” в обиход еще не войдет долго.
Сослуживцы Евгения Петровича как-то раз собрались у Ситниковых в воскресенье расслабиться и устроили диспут.
– Из мировой державы, превратили Россию в страну третьего мира, – сетовал подвыпивший полковник Шангин.
– Союзные республики разбежались из Союза, как крысы с тонущего корабля. Всем захотелось суверенитета, – вторил ему майор Якимов.
– Самостоятельность республики получили, но как они работать будут? Не понимаю. Хрякнет скоро их экономика, как и наша, собственно, – заверил друзей Ситников.
– Дело в том, – продолжал он, – Что народное хозяйство СССР, распланированное и разбросанное по всей территории необъятной родины, работало как единый механизм. Одни республики занимались сельским хозяйством и снабжали всю страну мясом или хлебом, другие добывали уголь и обогревали всю страну, третьи нефть, и так далее.
– Дело говоришь, – поддержал Ситникова Шангин. – Моя знакомая, работавшая до этого в советской Латвии на молочном комбинате, где раньше делали вкусную сгущенку, хвасталась, – Да у нас такая сгущенка, что не в каждом городе советской России ее можно найти. Да, у нас все идет на импорт. И как только республика получила суверенитет, она вдруг заревела, – И почему у нас комбинат встал. А оказалось, что сырье им поступало из Рязани, а нефть из Баку. И за это все теперь пришлось платить другую цену, ту, которую устанавливали сами суверенные государства. Сгущенка вдруг оказалась золотой, и Запад не пожелала ее покупать за бешеную цену.
– Зато, смотри, у нас сейчас свобода слова, мы правду-матку режем, а нас за это не посадят, – закруглил спор Якимов.
– Это точно, – согласился Ситников.
И так, мужчины ругали правительство, а женщины упивались мексиканскими слезливыми сериалами. И если в 1989 году мы с подругами рыдали над несправедливостью, выпавшей на долю «Рабыни Изауры». То в эти выходные Ольга с мамой чувствовали сопричастность к судьбе «Просто Марии».
Семья Евгения Петровича не распалась, а только больше сплотилась. Почему я это вспомнила, потому что большинство семей развелись именно в девяностые, чьи семейные лодки разбились о тяжкий бесхлебный быт.
Сильный мужик, настоящий офицер, знающий себе цену, он недолго переживал, а увидев поддержку своих любимых женщин, подключил былые связи и теперь работал начальником службы охраны в новомодной конторе, имеющей за пазухой иностранный капитал.. Предприятие было российско-шведским. Контора, в которой работал Евгений Ситников, сейчас процветала, а значит, привлекала к себе внимание криминальных структур. Евгений подтянул к себе бывших сослуживцев, прошедших Афганистан, так же как и он оказавшихся за бортом армейской шлюпки. Как опытный боевой офицер, он встал на защиту частной собственности. Времена настали лихие.
Мы все вместе окунулись в капиталистическую действительность. Два с половиной года нашей с Маринкой молодой, тешущей надежды жизни пролетели под лозунгом, «не до жиру, быть бы живу». Сергеев и Беликов заканчивали свои институты. Маринка с Димкой расписались перед защитой его диплома, и Беликов распределился в Липецк, как примерный семьянин. Сергеев распределился к себе в родной город, устроился механиком в автоколонну, и ныл каждый раз в трубку на переговорном пункте, что любит меня и хочет, чтобы я к нему переехала. А ехать было некуда, в нашем родном городе Домами Моды и не пахло, и меня, такого распрекрасного художника-модельера, никто не ждал с распростертыми объятиями.
На последнем разговоре мы окончательно разругались.
– Ваня, подумай, а жить мы где будем, тебе от автоколонны квартиру дали? Или ты планируешь жить с моими родителями? Или с твоими? – злилась я.
Сергеев заявил, что если бы я его любила, то могла бы и устроиться закройщиком в какое-нибудь третьесортное городское ателье, без работы бы не осталась. А еще я, тварь меркантильная, квартиру отдельную пожелала.
А поскольку рядом со мной не было Маринки, вечно держащей в руках лопату наперевес, то корону мне поправить было некому. И так, я гордая и амбициозная, осталась одна.
Беликовым, как молодой семье, от завода, на котором теперь работал Димка, дали малосемейку, он подсуетился, как молодой специалист, имел право, еще и женатый.
Марина упорхнула из нашей комнаты устраивать семейный быт.
Вечером, в субботу, мы как-то сидели у подруги дома и придумывали ей новое пальто на вырост, точнее на выросший живот. Подруга переживала, что осталась без свадьбы. Что повторила судьбу матери.
– У мамы свадебного платья не было, и у меня тоже, – жаловалась подруга.
Гормоны, наверное, играют, беременная, что с нее взять.
– Что несешь-то, – ругалась я.
Маринкину маму бросил парень, воспользовавшись ее любовью, а сам женился на другой. И подругу воспитывали мать и бабушка, очень любящие свою кровиночку.
– Вы с Димой расписались, ты замужняя женщина, не говори ерунды. Давай, я тебе платье свадебное забабахаю, красивое, у меня фантазии хватит. Сходим в кафешечку, скромненько посидим, Ольгу позовем, она дама денежная, приедет, – предложила я.
– Не хочу, платье свадебное с животом не будет красиво смотреться, – капризничала Марина.
– Давай, после того, как родишь? – предложила я.
– Потом уже поздно будет, – не соглашалась подруга.
Домой я шла в расстроенных чувствах, с мыслью «жизнь не удалась», Сергеев бросил, на работе, вместо того, чтобы творить красоту, занимаюсь плагиатом. Денег, не так чтобы очень. Но беда не приходит одна.
Заходя в подъезд общаги, встретила на лестнице коменданта, которая язвительно так заявила, – Не жирно ли, одной в комнате жить, раз подружка съехала, другую девицу подселим. На душе стало совсем противно, мысль, о том, что мне обязательно подселят какую-нибудь грымзу, не отпускала меня всю ночь. Не выспавшаяся и злая, я явилась на работу. Секретарша Любочка, передав, что директор желает меня видеть, поцокала шпильками обратно в приемную. Я собралась следом за ней.
– Здравствуйте, Рудольф Яковлевич, – зашла я.
– Доброе утро, Кира, присаживайся, – пригласил директор.
– Наш завхоз рассказал мне об очень интересной статистике, говорят, ты в два раза больше тратишь расходного материала для создания эскизов. Тебе не удается с первого раза скопировать модели из журналов? – спросил директор, лукаво улыбаясь. Похоже, он уже знал ответ на этот вопрос.
– Нет, я отрисовываю свои модели на бумаге, ищу свой бренд. Возможно, когда-нибудь вам надоест заниматься плагиатом, или кто-то из иностранных дизайнеров предъявит вам иск за нарушение авторских прав, и вы обратите внимание на своих модельеров, – начала я.
– Считай, что твой час настал, – неси сюда свои рисунки, посмотрю. Я метнулась в нашу с Мариной мастерскую, которая гордо именовалась конструкторским бюро.
– Ого, прилично, – выдал директор.
– Знаешь, еще в 1991 году в Москве проходил первый конкурс молодых дизайнеров и модельеров – «Международная Премия Дизайна Smirnoff». Он пришел к нам из Великобритании, сейчас они решили провести его в Петербурге. У нас полгода на все, работы будет море. И да, вся документация должна быть подготовлена на русском и английском языках. Выбери курсы английского, скорее всего, пригодится при общении с членами жюри. Курсы я сам оплачу.
– А почему мы в нем раньше не участвовали, а ждали три года? – удивилась я.
– Потому что выживали, и не до конкурсов было, сама же сказала, занимались плагиатом, – честно ответил директор.
Я вышла из кабинета директора с такой улыбкой, как будто, он мне зарплату в два раза увеличил. Депрессию как рукой сняло, я перестала себя жалеть, забыла о том, что меня бросил Сергеев, забыла, что мне хотят подселить соседку-грымзу. На обеде я выскочила к газетным киоскам, накупила газет, прочитала все объявления с курсами английского языка, нашла подходящую школу, и отпросившись на часик пораньше, сбегала, записалась в нее, не забыв прихватить счет на оплату. Маринка удивлялась моей расторопности, она уже вовсю готовилась стать мамой, и такой прыти не одобряла. Директор не обманул, курсы оплатил, и я стала учить английский на вечерних занятиях, три дня в неделю. Днем работа кипела, меня перевели дорабатывать собственную коллекцию. Из того, что я показала директору, он отобрал половину, но этого было мало. Маринка в гордом одиночестве, все еще копировала модели из зарубежных журналов. Но ей оставалась каких-то полгода этим заниматься, впереди маячил декрет.
***
Новая соседка меня не впечатлила. Лена была на три года меня моложе, приехала к нам из моей родной альма-матер, но была технологом швейного производства. Какая-то она блеклая, – делилась я с Маринкой.
Зашла к ней как-то в цех, девица сидит, уткнувшись в бумаги, пишет свои технологические последовательности, разрабатывает табель мер, составляет технологические карты, по сторонам не смотрит. Джинсы, футболка, кеды, на голове намотана шишка, которая закреплена карандашом.
– Лен, привет, можешь сегодня после работы зайти хлеба купить, а то у меня вечером курсы? – попросила я. Она согласно кивнула, и снова уткнулась в свои бумаги.
Вот и поговорили, – подумала я.
Сходила на переговоры с Питером, похвасталась Ольге, что буду участвовать в конкурсе дизайнеров одежды, подруга ответила, что они тоже будет учувствовать со своей коллекцией, но туда только сами дизайнеры поедут со своей командой, а технологов с собой не берут. Но она попросила директрису, и та достала ей билет на показ от молодых дизайнеров, так что она будет наслаждаться шоу из зрительского зала.
– Тогда до встречи, – попрощалась я.
– Как Маринка, муж не обижает? – поинтересовалась подруга.
– Дима, молодец, заботливый. Марина скоро рожает, я как раз уеду в это время, – поделилась я.
– Пока, – сказала Ольга и в трубке раздались длинные гудки.
***
Судьбоносный день приближался со скоростью асфальтного катка со сломанными тормозами. За окном автобуса мелькал пейзаж, присущий средней полосе России. Наша команда, во главе с директором, расселась у окон зафрахтованного транспорта и мечтательно смотрела вдаль, предаваясь своим мыслям и витая в облаках.
Приехали на стоянку гостиницы Васильевской.
– Рудольф Яковлевич, я к подруге поеду, она меня пригласила, у нее остановлюсь, – предложила я директору, рассчитывая, что тот, захочет сэкономить на гостиничном номере.
– Ну, уж нет, жить будем все вместе, мало ли что, где я тебя буду искать, – запротестовал руководитель.
– Ну, нет, так нет, чего так нервничать, – решила я. Оказалось, что Любочка уже забронировала нам номер на двоих. Интересно, зачем она вообще с нами поехала, хотя в Доме мод ходили слухи об их интимной связи с директором. Вот и бронировала бы для них двоих номер, а меня бы оставили одну.
– А что, одноместного номера не нашлось, почему я должна с кем-то вместе жить, – возмутилась я, – И вообще, я ценю свое личное пространство, и не люблю, когда в него вторгаются.
– А с чего бы мне в твое личное пространство вторгаться? – удивилась Любочка, – Или ты собралась в номер мужиков приглашать?
– У кого чего болит, – пробурчала я.
Комната мне понравилась, большая, комфортная, все блага в номере, наверно дорогие апартаменты шеф снял, а я тут распсиховалась. Похоже, нервничаю из-за показа. Поехали регистрироваться, показ запланирован во Дворце Сюзора. Любочка увязалась с нами, и не зря. Она обежала все стойки регистрации, получила расписание показов, выяснила, куда подавать документы, где договариваться о предоставлении нам моделей, в общем, сделала половину работы.
Перед показом меня лихорадило, как бобика после дождя. Рудольф попросил Любочку накапать мне пустырника пол стакана, я проглотила его одним махом и вроде бы успокоилась. В конкурсе участвовало более ста дизайнеров. И откуда только понаехали. Хотя пригласили только тех, кто прошел предварительный отбор по эскизам. После отборочного тура в полуфинал вышло всего тридцать шесть дизайнеров. Мы тоже прошли. Рудольф выдохнул облегченно, оказывается, он даже и не надеялся, что мы выиграем. Для него проход в полуфинал уже удача. И чем он будет хвастаться, когда приедет в Липецк, тем, что мы не вылетели после первого тура, интересно. Нафига тогда и учувствовать, если не веришь в победу. Меня снова начало колбасить. На этот раз я сама подошла к Любочке. Она понимающе отдала мне пузырек с лекарством, я пошла к кулеру с водой, туда же подошел симпатичный мужчина средних лет с сединой на висках.
– Good afternoon, my name is Daniel Askill, and you? (Добрый день, меня зовут Даниэль Аскилл, а вас?) – поздоровался мужчина.
Слегка подзависнув, я тоже поздоровалась и представилась, – Kira Akush, contestant. (Кира Акуш, конкурсантка.).
– Your collection is impressive. ( Ваша коллекция впечатляет.), – заверил знакомец.
– Are you a jury member? (Вы член жюри?)– поинтересовалась я.
– I am a representative of St Martin's College London. (Я представитель Колледжа Святого Мартина в Лондоне.) – представился мужчина.
– Have you heard about this educational institution? (Слышали ли вы об этом учебном заведении?).
– Yes. (Да) – подтвердила я.
– Кира, наш выход, – позвала Любочка, – Это ты с кем разговаривала?
– Это представитель колледжа Святого Мартина, – ответила я, – А возможно и член жюри.
Уверенности от похвалы английского профи во мне прибавилось, и я бодро вышла на подиум, поклониться, вместе с последними манекенщицами, представлявшими мою коллекцию.
В результате мы заняли утешительное третье место и приз в одну тысячу пятьсот долларов.
Когда закончились все чествования победителей и начался праздничный фуршет, ко мне снова подошел Даниэль. На этот раз он был с переводчиком. Мы стояли с шефом у столика и поздравляли друг друга бокалами с шампанским.
Мужчины поздоровались, представились, а потом Даниэль сказал моему патрону, что у меня большой потенциал, но нет насмотренности, а это очень важно для дизайнера. А обучение в их колледже поможет продвинуться мне выше и продвинуть компанию шефа. Рудольф впал в ступор, от такого заявления, стоял и молча хлопал глазками.
– Но, это случится, – продолжил собеседник, – если ваш дизайнер подтянет свой английский до уровня уверенного пользователя. Сделав еще пару комплиментов моему таланту, Даниэль оставил нам свою визитку и ушел. Я взяла визитку из рук подзависшего директора, и положила ее в свой клатч.
На следующий день шеф уехал оформлять договоры, восемь из моих моделей коллекции прет-а-порте, купили представители швейных предприятий, базирующихся на балканском полуострове. А у меня случился выходной. Любочку отпустили на шопинг, а я поехала в гости к подруге. А то на протяжении всего этого дур-хауса ни разу с ней не встретилась.
– Кира, поздравляю тебя, ты такая молодчина, – щебетала Оленька.
– Переезжай к нам в Петербург, тебя возьмут в наш Дом моды с руками и ногами, – заверяла она.
– Я сидела рядом со своей директрисой, она была в восторге от твоих идей, – продолжала заманивать меня Оля.
Потом мы еще немного поболтали о личной жизни. Я рассказала что одна, совсем одна. Она, что начала встречаться с охранником, бывшим лейтенантом, теперь он папин подчиненный. Вроде бы все хорошо, но они с его мамой никак не могу найти общий язык. Живут Максим Лавров с мамой в трешке, муж у этой дамы умер пять лет назад. Можно сказать ее содержит сын, хотя она работает кастеляншей в “Театре Европы” (малом драматическом театре). Вся из себя богемная дамочка, ведет себя так, как будто, это она прима театра. В советское время у нее была возможность доставать по блату билеты в театр. А теперь, сама понимаешь, были бы деньги, а билеты свободно продаются.
– Видимо она видит в тебе соперницу, претендующую на деньги сына, – предположила я.
– Мы уже разговаривали о будущем с Максом, он хочет, чтобы мы жили у его мамы, во-первых ему не надо будет к ней каждый день мотаться и проверять, все ли у нее хорошо.
– А что, она больна? – удивилась я.
– Нет, но это его сыновний долг, он так мне говорит, он обещал отцу за ней присматривать, – объяснила Оля.
– Во-вторых, она уверена, что я не умею готовить, так же вкусно, как она, и будет переживать, что сын останется голодным.
Очень хотелось сказать, нахрена этот хмырь тебе нужен, но поскольку предложить взамен было нечего, а точнее некого, то я промолчала. Сама вот одна, мне ли учить подругу уму-разуму. Вечер подходил к концу, распрощавшись с Ольгой, и пожелав ей удачи, я вернулась в гостиницу.
Рано утром мы расселись на прежние места в автобусе и ринулись домой.
Права на мою коллекцию получил Липецкий Дом моды. А мне причиталась небольшая сумма роялти, как автору с каждой отшитой модели. Пока мой директор пребывал в хорошем настроении, я выпросила у него премию.
Перед отъездом мы прошлись с Ольгой по магазинам, купили подарки Беликовым. Съездили на Лиговский в Детский мир, потратились.
– Как родители? Как папа пережил сокращение? – интересовалась я.
– Да сложно сказать, с одной стороны сейчас так опасно, стрелки, бандитские разборки, криминал, а с другой, отец говорит в Чечне неспокойно, не сегодня – завтра начнется война, если бы не сократили, сейчас бы был там.
***
После ажиотажа с конкурсом наступил откат, вялая апатия сопровождалась нежеланием что-то придумывать, источник идей иссяк. Я слонялась в одиночестве по кабинету от безделья. Маринка была в декрете, вот-вот должна была родить. Вообще-то я думала, что она родит, пока я на конкурс езжу, но видимо гинеколог со сроком намудрил.
Директор зашел, посмотрел на мою кислую мину и отпустил меня на две недели в отпуск отоспаться, отдохнуть, премию потратить. Он помнил, в каком аврале все были перед показом. Я купила билеты в родной город и прилетела на родину разгонять тоску. Родители обрадовались моему неожиданному появлению на пороге отчего дома, и тут же организовали застолье.
Мама поинтересовалась новостями.
Я рассказала, как съездила в Петербург на конкурс, похвасталась третьим местом.
– Третий сорт, не брак, – пошутил папа. Я на него косо посмотрела, а мама решила разрядить обстановку и рассказала как ей весело работается в отделе кадров.
– У нас весной на восьмое марта руководитель организовал корпоратив. Мы все так накрасились красиво, нарядились, я была в импортном белом платье-рубашке с металлическими пуговками и отсрочкой серыми мерсеризованными ниточками, – отвлеклась мама, у меня нахваталась. Платье, мне твой отец привез из рейса. Сходили мы в кафе, выпили, закусили, потанцевали. Заместитель директора танцевала медленный танец с нашим главным механиком, механик неприлично низко опустил руку ниже талии, а директор, представляешь, пьяный, приревновал и ударил ее по лицу. Она потом еще неделю ходила с фингалом, приходила ко мне писать заявление на увольнение. Только куда она пойдет работать? Сейчас заводы закрываются, денег не платят. Уговорила я Нину Петровну, она подумала и осталась, до сих пор работает. Директор перед ней извинился, конечно.
– А почему он ее приревновал, они любовники? – поинтересовалась я.
– Откуда я знаю, я знаю только, что директор недавно со старой женой развелся и теперь с молодой лаборанткой спит. Но это и так весь завод знает.
– Кира, куда катится этот мир, – продолжала мама. Директора работников теперь как рабов бить будут.
– Ага, и гаремы устраивать, – согласилась я.
– А соседи, как с ума посходили, – продолжала родительница. Помнишь, соседа по площадке, Митюшева? Так вот, Димка от своей ушел к Катьке Дубровиной, а ее муж к жене Митюшева переехал. И Санта-Барбару смотреть не надо. Митюшев все по северам ездит, вот и доездился, приехал раньше положенного, а там баба его с Мишкой Дубровиным кровать на прочность испытывают. В общем рокировочка у них случилась.
– Вера, ты думаешь, Кире это интересно? – спросил отец, косясь в мою сторону.
– Это жизнь, Андрей, а она всякая бывает, – продолжала мама.
– Кира, а ты с Сергеевым точно все? Рассталась? А то он тут с Наташей Сибирцевой под ручку ходит, – делилась новостями словоохотливая мать.
– Кира, а ты еще будущее видела? Ну, помнишь как с “Суворовым” вышло? задала мама провокационный вопрос.
– Нет, – соврала я.
– Вера, хватит, – рассердился отец.
– А что, Вера, Вера, она нам тогда жизнь спасла, между прочим, – настаивала мать.
– Мам, ты Кашпировского пересмотрела или Чумака, водичку, наверно, перед телевизором заряжаешь животворящей энергией, – посмеялась я.
– Не смешно, а так бы и подсказала родителям, что еще видела, – снова попросила мама.
– Папа, а тебе еще, сколько до пенсии? – перевела я тему разговора.
– Пять лет,– ответил отец сходу, наверно все время эту цифру в голове держит.
– Вот, отец выйдет на пенсию, переезжайте в Сочи. Папа там яхту купит и богатеев за деньги в море отдыхающих катать будет. Пап, а вы много в денежную реформу потеряли накоплений? – поинтересовалась повзрослевшая я.
– Нет, мне как раз машину друзья пригнали из Японии, я много тогда снял со счета, мать переживала, что без заначки останемся, а оно вот как вышло, а потом еще старую ласточку хорошо продал. А вообще ты хорошую мысль подала. Да и мы с Витей уже о будущем думали, точно, яхту можно будет на двоих взять и по очереди работать два на два. И содержать ее на двоих легче. Пожалуй, займусь этим вопросом, квартиры в Сочи посмотрю, пока переезжаем, и яхту ищем. Поговорив еще немного о планах на будущее, я решила отдохнуть, легла в своей комнате и вспомнила, как когда-то давно разговаривала со странным мужчиной на мосту, он предлагал в Петербург переехать и сказал, что в Липецке делать больше нечего будет. Так за воспоминаниями я провалилась в сон. На следующий день, договорилась о встрече с некоторыми бывшими одноклассницами. Посидели в кафе за чашечкой кофе, девочки рассказали новости, кто, куда устроился на работу, кто замуж вышел, а кто уже и родил. Естественно, не удержались и сообщили, что Сергеев сейчас живет с Наташкой, с которой на танцах в туалете мы давным-давно подрались. Ну, что ж, она дождалась своего часа, пусть будет счастлива. Взяла свой альбом и ушла рисовать в парк. Творчество всегда поднимало мне настроение. Не заметила, как ко мне подошла девица и зло спросила: – Ты что тут делаешь?
– Рисую, – не поняла я наезда, поднимая глаза от эскиза. Это была та самая, соседка.
– Имей в виду, Сергеев теперь мой! – напористо выдала она.
– Не претендую, – склонилась я над альбомом, показывая, что разговор окончен. Да, в нашем городе ничего не меняется. Настроение рисовать резко пропало. Вернулась домой, еще немного поиграла пультом от телика, нашла канал fashion tv и стала смотреть, как иностранные модельеры творят и радуют своим творением клиентов. Через день, просто не знала чем заняться, Оставалось еще двенадцать дней отпуска.
Отец увидел мой грустный вид и предложил: – Через два дня дядя Витя улетает в рейс, может с ним поедешь, по Дунаю прокатишься? Благо в девяностые выезд в страны соцлагеря сильно упростился, а имея в друзьях нужных людей, еще и мгновенно ускорился. Я быстро собралась, по блату мне купили билет на самолет на тот же рейс, на котором летел капитан.
– У нас всегда есть пара запасных свободных мест, на всякий случай на корабле, но, как правило, это люксовые, самые дорогие места, – предупредил меня сосед.
– Я с деньгами, у меня недавно коллекцию купили, – похвасталась я.
– Ага, отец рассказывал, – похвалил капитан.
***
– Меня подселили к какой-то важной немолодой даме, она сразу же стала устанавливать в каюте свои порядки. Лилия Абрамовна оказалась не из простых, но я быстро поставила тетку на место. Она, было, начала жаловаться капитану, но дядя Витя принял мою сторону. А дело было в следующем. Днем, я часто сидела на верхней открытой палубе и рисовала, а вечером после ужина ложилась с книжкой, укрывшись пледом.
– Деточка, принеси мне из бара бутылочку лимонада, – протянула мне Лилия деньги.
– Я здесь не работаю, а отдыхаю, так же, как и вы, попросите стюарда, он принесет, – без тени смущения выдала я и снова уткнулась в книжку.
Лилия Абрамовна фыркнула и пошла, жаловаться на меня: – Кого вы мне подселили, девушка-хамка, невоспитанная, манер, присущих приличному обществу, не знает.
Я рассказала капитану свою версию, дядя Витя позвал официанта и тот принес даме лимонад. Больше соседка по каюте ко мне не придиралась, и даже не разговаривала, только косилась изредка в мою сторону. Мне, если честно, было пофиг, я наслаждалась видами, рисовала, читала и набиралась вдохновения, готовилась создавать новые шедевры. Кстати, несколько моделей из моей коллекции Рудольф выбрал и для отшива в нашем Доме моды. Для меня это было высшей похвалой и мотивацией к будущим стремлениям. На остановках в больших городах, отдыхающие посещали экскурсии, я тоже решила посмотреть, в чем ходят дамы из ближнего зарубежья. Даниэль Аскелл рекомендовал мне тренировать насмотренность, вспомнила я. Вот я и тренировала, как могла. На одной из стоянок, дядя Витя позвал меня с собой. К нему подошел скромно одетый мужчина и предложил кроссовки и ботинки болгарского производства, я выбрала у него пару кроссовок себе, еще одну маме и взяла красивые синие броги для отца, даже если не подойдут, родители без проблем смогут продать их соседям. Довольная покупками, вернулась на корабль. Лилия тоже вернулась на борт не с пустыми руками. Она снова фыркала, как бы сама с собой, что молодежь не знает цену заработанным родителями деньгам, тратит направо и налево, намекнула, что я ни одной экскурсии не пропустила, а они очень дорогие, и что еще и шмоток импортных набрала. Ее понесло.
– Вы тоже, с покупками вернулись, – кинула я ей обратку.
– Я не вымогаю деньги у родителей, – заявила она, – Я замужем, моя задача растить детей и заботиться о семье, я ни на чьей шее не сижу.
– Ха-ха. То есть вы не работаете? – уточнила я, хохоча.
Она поняла мой посыл и начала доказывать, что забота о семье, это тоже работа.
– Конечно, а сейчас, кто заботится о ваших детях? – вовсю улыбалась я.
– Они выросли, и сами о себе заботятся, и вообще, женятся, о них будут заботиться их жены, – учила меня уму разуму Лилия. А вот из таких как ты, еще неизвестно какая жена получится, и вообще, не факт, что тебя кто-то замуж возьмет,– подвела итог дама, с чувством выполненного долга.
На что я ответила, – Пойду, пожалуюсь капитану, что мне хамку в каюту подселили, которая не умеет вести себя в приличном обществе.
У Лилии от моих слов отвисла челюсть, а я отомщенная и довольная снова поднялась на верхнюю палубу, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться в голос. С наслаждением и упоением рисовала новую коллекцию для траурной церемонии ее мальчиков. Костюмы вышли просто шикарные. А то мало ли, с ней инфаркт случится, а у них на похороны приличных костюма нет.
Довольная собой, вернулась в каюту, Лилии там не было. Вечер прошел в гордом молчании с ее стороны и в молчаливом прочтении детективов с моей. На следующее утро, мы достигли Будапешта, и пошли гулять по городу. Вдруг я увидела платье из своей недавно проданной коллекции, сфотографировала девушку и подошла узнать, где она его купила. Дружелюбно настроенная брюнетка цыганских кровей, а точнее всего венгерских, рассказала, как пройти в бутик. Я попросила экскурсовода, забрать меня на обратном пути, они еще планировали два часа гулять по Пешту. На что Лилия не преминула высказать замечание, что я зря потрачу время, в этом бутике продаются такие дорогие платья, что вряд ли у меня на них хватит денег. Сориентировавшись, зашла в магазин, прошлась по выставочной галерее, платья, все как одно, были представлены на манекенах, продавец оценивающе меня осмотрела, но ничего не сказала. Я прошлась вдоль ряда, созданных мной шедевров. Девушка шла рядом и называла мне цены, пока я ходила от одного манекена к другому. Цены были, впечатляющие, мысленно порадовалась будущим роялти, и попросила ее сфотографировать меня на фоне моей же коллекции. Она выполнила просьбу. Минут через сорок я вышла из бутика. Настроение было отменное, вдруг ко мне подошла старая цыганка.
– Давай погадаю, красавица, – предложила она. Я протянула ей пятьдесят форинтов, она улыбнулась, поблагодарила меня и схватила левую руку: – У тебя будет не простая судьба, девочка. Ты несколько раз поменяешь место жительства, а еще ты одна из нас. И старуха вернула мне деньги со словами, – Со своих денег не берем.
– В смысле, одна из вас? Я, что, ведьма? – удивилась я, но она быстро развернулась и ушла.
– Черт, что все это значит? – возмутилась я недосказанности старухи, но её и след простыл.
– Шустрая какая, – все еще возмущалась я.
Потом еще погуляла по улицам Пешта, полюбовалась готическим зданием венгерского парламента, успокоилась, увидела, свою группу, возвращающуюся на корабль, присоединилась к ним.