Я попыталась залезть на стену – не вышло. Бросилась к столу, поскальзываясь и спотыкаясь, запрыгнула на него и зачем-то выставила вперед правую руку, хотя в ней ничего не было. А глазки-пуговки продолжали спокойно наблюдать за моими телодвижениями.
– Мммммм, – мычала я, пытаясь извлечь из себя хоть одно нормальное слово, но язык и губы онемели от страха.
– Немая, что ли? – спросил хозяин глазок-пуговок. И я заорала второй раз. Теперь уже, наверное, окочурились все деревенские собаки.
– Да хватит орать, – недовольно проговорил маленький мужичок с растрепанными как солома волосами и густой бородой.
Орать – это все, на что я сейчас была способна.
– О, Господи! – вздохнул мужичок. – Да не верещи ты так!
Я замолчала и только всхлипывала от страха.
– Да не трясись ты так! Чего напугалась-то?
– Ты… ты… ты… ты…, – повторяла я и никак не могла продолжить вопрос.
– Заело, – пришел к выводу мужичок.
– Ты кто? – вдруг прорвало меня.
– Дементий. Домовой я.
– До… до… до…
– До-мо-вой. Де-мен-тий, – повторил он по слогам.
– Кто? – просипела я снова.
– Тьфу ты, дура. Да домовой я. Не слыхала, что ли, никогда?
Кивнула.
– Уже неплохо, – произнес… домовой.
– Слезай со стола-то.
Я замотала головой. Ни за что!
– Да кто ж на столе-то сидит, ненормальная?
Икнула и зажмурила глаза в надежде, что когда открою, видение в виде странного маленького человечка исчезнет. Открыла – не исчезло. Мама дорогая! Да что тут происходит?!
– Слезай, говорю, чокнутая!
Я коротко мотнула головой, наотрез отказываясь спускаться.
– Может, тушенка была некачественная, от того и галлюцинации у меня? – подумалось мне вскользь. А… ладно, пусть будет домовой, подошел ближе к столу. Я попятилась назад, пока не уперлась пятой точкой в подоконник.
– Да чего ты так испугалась? – откровенно не понимал он моего страха. – Ты, что, никогда домовых не видела?
Ага, каждый день с ними встречалась. Это ж как кошки – они везде. Я снова дернула головой, давая понять, что нет, не встречалась. И даже не особо по этому поводу расстраивалась.
– Как так? – опешил странный мужичок.
А я только смотрела на него, не моргая и не в силах пошевелиться или вымолвить хоть слово.
– Сила ж в тебе есть. Чувствую я это. Иначе бы и меня не увидела, – озадачился он.
Я моргнула. Сила. Какая сила? Вспомнился странный сон и разговор с покойной бабкой. Она тоже вещала мне про какую-то силу.
– Ты, что, не в курсе? – вдруг догадался домовой.
Я покачала головой. Страх медленно отступал, но стол покидать у меня даже мысли не возникло. Мы с ним уже почти единым целым стали. А надо будет и на лампочку залезу, если сильно припрет.
– Во дела! Ведьма – и не в курсе, – мужичок почесал затылок короткой ручонкой с маленькими пальчиками. – Да слезай ты со стола уже.
– Нет, – ответила, как отрезала.
– Охо хо! – вздохнул он тяжело. – Слушай, как же ты жила все это время и силу свою не чувствовала?
Я только плечами пожала, отстраненно подумав, что, похоже, из деревни живой уже не выберусь. Либо сразу в психушку увезут. И я уже почти была рада такому исходу. Увезите меня хоть куда, только подальше отсюда.
– Животных любишь?
Кивнула.
– А они к тебе легко идут?
Снова кивнула, вспоминая десятки подобранных и пристроенных собак и кошек.
– А растения хорошо у тебя растут?
Опять кивнула. Баба Наташа всегда говорила, что посеянное моими руками всходит быстро и дает хороший урожай. Да и любые цветы, даже уже почти не подающие признаков жизни, у меня оживали и начинали цвести буквально за считанные недели.
– Людей чувствуешь? Ну настроение их, хороший человек или плохой, что с ним что-то не так, проблемы у него или болезни?
Теперь я кивать не торопилась. Задумалась.
– Иногда, – ответила неуверенно.
– Значит, не в полной мере пользуешься силой, – заключил домовой. – А по жизни тебе везет? Или так все, через пень колода?
– Не везет, – призналась, вспомнив свои бесконечные проблемы. Господи, я разговариваю с домовым. Врача мне, срочно! А лучше водки! Никогда не пила – самое время начать.
– Ага, значит, не приняла ты силу, сопротивляешься ей, – задумчиво произнес он. – А зачем?
Хороший вопрос. Можно подумать я знала, что мне нужно что-то принять и не сопротивляться. Хотя я и не сопротивлялась никогда и ничему. Ну разве меня всегда тянуло жить на земле, но я все равно оставалась в городе. Ветеринаром когда-то хотела стать, но по настоянию мамы пошла учиться на бухгалтера. Олег мне не особо нравился, но подкупила его настойчивость – вот и результат. Мда!
– Ну что? – спросил домовой. – Со стола слезать будешь?
Посмотрела на него, на стол, снова на него. Интересно, галлюцинации могут нападать на людей? Впрочем, какая теперь разница? Все равно мне теперь прямая дорога к психиатру, в палату с мягкими стенами и питанием с лекарствами строго по расписанию. Я осторожно спустилась со стола, но приближаться к странному мужичку не спешила, разглядывая его на расстоянии. Полосатые штаны с заплаткой, лапти, подпоясанная выцветшая рубаха, то ли панамка, то ли шапка непонятного цвета на голове. Примерно так я себе всегда и представляла домовых, когда читала про них. Но то ж были сказки, а тут… А тут у меня просто крыша поехала, вот и все! Другого объяснения не вижу.
– Долго смотреть на меня будешь? – недовольно спросил домовой.
– А что? – ответила на автомате.
– Да как-то неприлично вот так разглядывать-то, – отчитал он меня.
– Я первый раз вижу домового, – призналась и подумала:
– И, надеюсь, в последний.
– Правда, что ли? – удивился мужичок.
– Правда.
– Как так? Ты же должна нас видеть.
– Не видела.
– Во дела!
– А ты здесь давно живешь?
– Давно. Баба Зина еще молодая была. Даже сынка у нее еще не было, – вздохнул он тяжко.
– А почему ее муж забрал сына? – решила я узнать семейную тайну.
– Да не согласен он был с тем, чем она занималась. Считал все это ерундой, злом. А бабушка Зина никогда никому зла не делала. Любила она все живое. Но не понял он ее. Не понял.
Домовой закручинился. Мне захотелось его утешить, но я заставила себя остаться на месте. Мало ли, может, это у него ход такой – меня приманить, а потом… расчленить.
– А ты тут насовсем? – вдруг с надеждой он посмотрел на меня.
– Нет, – ответила поспешно. – Надеюсь, завтра уеду.
– Зачем? – растерялся мужичок.
– Домой мне надо.
– Твой дом тут, – сказал, как отрезал.
– Нет, мой дом там, в городе.
– Вот видишь, опять сопротивляешься.
Я задумалась. А ведь и правда. Мне же здесь понравилось, пока не услышала ночью этот страшный вой.
– Слушай, а что тут ночью было сегодня? Что за зверь так выл в лесу?
– Чего не знаю, того не знаю, – вздохнул домовой. – То мне не ведомо. Я за домом слежу, а что снаружи – не знаю. Только в последнее время перед смертью Зинаида была обеспокоена. Дела какие-то в деревне нехорошие творились. Пыталась она разобраться. Да не успела, царствие ей небесное.
Мы помолчали.
– Это ты сегодня ночью топал и дышал мне в лицо? – решила я уточнить. А то мало ли, вдруг тут еще одна галлюцинация обитает.
– Мне просто было любопытно, – он виновато опустил голову и зашаркал ножкой по полу.
– А тебе сколько лет? – так домовой мне сейчас напомнил нашкодившего мальчишку, что захотелось узнать его возраст.
– Много. Давно я на свете этом живу.
– Что? Сто лет?
– Больше, девонька, больше. Уже даже и не помню.
Спорить не стала, сомневаться – тоже. Галлюцинации могут позволить себе все, даже приписать древний возраст.
– А почему решил только сейчас показаться? – я уставилась на него с подозрением.
– Так это, присматривался я. Чувствовал, что сила в тебе есть, но не знал, с добром ты или нет.
– А теперь определился? – съязвила я.
– Ну вроде злого ничего пока не сделала, – растерялся мужичок.
– А может, я только собиралась?
Он сделал шаг назад и настороженно уставился на меня.
– Не боись, не обижу, – пообещала я. Но расслабляться домовой не спешил. – А тут еще кроме тебя кто-нибудь есть?
Он скосил глаза в сторону и замотал головой. И возникли у меня на этот счет сомнения – явно что-то скрывает. Ладно, разберемся по ходу пьесы.
– И как ты тут жил без Зинаиды Тимофеевны? – решила поинтересоваться.
– Плохо, – вздохнул мужичок. – Скучно и одиноко.
Мне снова стало его жалко.
– Есть хочешь? – спросила. – Молока, правда, нет. Могу печенюшку дать. Будешь?
– Я это не ем, – обиделся домовой.
– А что же ты ешь? – опешила я. – Есть еще макароны с тушенкой, но не советую. Галлюцинации могут начаться.
– Чего? – не понял он.
– Ну видения всякие. У меня вон уже начались, – кивнула я на него.
– Чего? – это уже возмущенно. – Никакое я не видение и не эта, как ты сказала, галюца… галюня… В общем, я не это.
Спорить не стала – пусть каждый останется при своем мнении. Мне было спокойнее верить, что Дементий – только плод моего уставшего воображения.
– А ты не знаешь, сколько время? – поинтересовалась я у домового. Существо сказочное и вполне могло располагать такой информацией, напрямую из космоса там, или из астрала. Не знаю, как у них это происходит.
Мужичок посмотрел на меня, потом на шкаф с посудой. Я проследила за его взглядом и почувствовала себя такой дурой. Судя по выражению его глаз, он был полностью со мной солидарен, потому что на шкафу стояли часы. И даже вполне рабочие. Секундная стрелка резво бежала по кругу, отмеряя время. И было на них без четверти двенадцать. Самое время чайку попить.
– А чай ты тоже не пьешь? – мне было совестно пить чай одной.
– Не ем я вашу еду.
– А чем же ты питаешься? – удивилась я.
– Домом.
– Чем? – поперхнулась от удивления.
– Ну если дома все хорошо, чисто, уютно, ссор нет и ругани, зла никакого – и мне хорошо. А уже если ребятишки малые в доме, так лучше некуда. А если все плохо – болею я.
– Понятно. А как же пишут, что молоко вам ставить в блюдце надо, конфеты там, печенье, хлеб?
– Да сказочники, – недовольно отвернулся домовой.
Экономно, однако. Тут себя бы прокормить – деньги-то дома остались. Взяла с собой так, мелочь. И то случайно, сама не знала, зачем. Ну хоть домового кормить не придется.
– Тогда, если ты не против, я попью чай.
Он пожал плечами и лихо забрался на лавку за столом. Я проследила за его телодвижениями ошалевшим взглядом, крепко зажмурилась, досчитала то трех и снова открыла глаза. Сидит. На меня смотрит, да так, что только пальцем у виска не крутит. Так, надо срочно выпить чаю.
– А у бабы Зины твоей никакой травки успокоительной не было? – решила уточнить, наливая в алюминиевую кружку воду из бутылки.
– А я ж почем знаю, что у нее было. Трав у Зинаиды было много. Знала она в них толк, да у меня-то другие обязанности. Не обязан я за травами следить.
– Это ж какие у тебя обязанности? – хмыкнула я, ставя кружку на печку. Заодно заглянула в дверцу, проверяя, не прогорел ли уголь. Можно и подсыпать. Подбросила сразу три полных совка. Он внимательно наблюдал за мной, после чего задумчиво покачал головой.
– За домом я следить поставлен, чтоб не завалился, не развалился, чтобы печь не дымила. Понимаешь?
– Понимаю, – кивнула. – А чего так плохо следишь за домом?
– Что? – его маленькое сморщенное личико вытянулось от возмущения.
– Ну дом-то того и гляди развалится, – я следила за тем, как закипает в кружке вода.
Домовой посмотрел на меня как на умалишенную.
– Это с чего бы? – спросил он.
– Ну как с чего? Вон ставни поотваливались, крыльцо того и гляди завалится, фундамент в землю врос.
– Ты это про какой дом рассказываешь? – нахмурился мужичок.
– Про этот. Про какой же еще? – я сняла кружку и перелила воду в бокал с синими цветочками на боку, после чего опустила в него пакетик с чаем.
Дементий смотрел на меня, не отрываясь.
– Ничего нигде не заваливается. Чего зря наговариваешь?
– Ну как не заваливается? – начала я спорить. – Сам посмотри. К дому же страшно подходить.
– Да все с домом хорошо, – доказывал свое Дементий.
Я уже было хотела возразить, когда услышала за окном какой-то шум. То ли ветер, то ли скрип какой. Замерла, прислушиваясь.
– Ты слышал? – спросила у мужичка.
– Чего? Как у тебя крыша едет? Слышал, конечно. Вон черепица падает.
– Да нет, – я даже не обиделась. – На улице шум какой-то.
Не успела договорить, как звук повторился. Как будто снег скрипел под ногами. Это, что, по двору кто-то ходит? Я стала усиленно вспоминать, запирала ли дверь.
– Дверь закрыта? – спросила у Дементия, не надеясь на ответ.
– Закрыта, – важно кивнул он. – На засов. Как положено ночью.
Я почти успела расслабиться, когда с улицы донесся негромкий стон и вроде как разговор. Да близко совсем. Как будто под окном.
– Ну, а теперь слышал? – требовательно посмотрела на домового.
– Слышал, – он тоже напрягся. – Стонет кто-то. Или плачет. Может, кошка мяукает.
Как только были сказаны последние слова, меня просить больше ни о чем не надо было. Если кошка мяукает, значит, просит о помощи, значит, ей плохо, больно или… холодно. Зима же на дворе.
– Посиди тут. Я сейчас, – я накинула пуховик и вышла в коридор.
– Метлу возьму, – крикнул мне вслед Дементий.
Зачем мне метла? Я же не собираюсь двор мести. Заберу кошку и вернусь. Ведомая стремлением помочь нуждающемуся, я все же не забыла об осторожности. На крыльцо вышла не сразу – сначала огляделась с порога. Никого – и тишина. Спустилась по ступеням, посмотрела по сторонам. Ни следов кошки, ни мяукания. Я прошла до калитки и выглянула через забор. Может, она на улице сидит? Мало ли, забыл кто домой впустить перед сном. Нет, ни кошек, ни собак. Я уже собралась вернуться в дом, как услышала хруст снега. По дороге кто-то шел. Медленно, степенно. Странно! Кому это не спится в такой час? Если только влюбленной парочке. Я же помнила из старых советских фильмов, как в деревнях парни с девушками гуляли допоздна, да под гармошку. Но нет, это была не пара. Фигура принадлежала женщине. Да и халат, выглядывающий из-под куртки говорил об этом. Шапки на голове нет. Сапоги обуты на голые ноги. А ничего, что сейчас зима? И судя по ощущениям, минус перевалил уже за десятку и останавливаться на этом не собирался.
Я вышла за калитку, запахивая пуховик. Женщина приближалась. Обратила внимание, что ее походка была не совсем обычной, но никак не могла понять, что с ней было не так.
– Вам помочь? – крикнула ей. Вдруг человеку плохо. Оделась впопыхах, чтобы бежать за помощью, поэтому и не по погоде. Правда, женщина совсем не бежала. И тут меня осенило, что с ней было не так. Она шла строго по прямой. Не оступалась, не обходила ямы и кочки – она их просто не замечала, глядя только прямо перед собой, и на мой крик даже головы не повернула. – Эй, у вас все в порядке?
Незнакомка проплыла мимо, продолжая стойко меня игнорировать. Я проводила ее внимательным взглядом, потом оглядела пустынную улицу и в очередной раз подумала:
– Нет, надо отсюда валить. Любыми путями и способами.
После чего рванула в дом, закрыла дверь на засов и на всякий случай проверила – точно заперто.
– Ну что? Где кошка? – спросил Дементий, сидя на том же месте.
Я сняла пуховик, прошла к столу, села и пододвинула к себе остывающий чай. Головы не поднимала.
– Кошка, говорю, где, ненормальная?
– Можно подумать, вы тут все нормальные, – буркнула обиженно.
– Ты это кого имеешь в виду? – взвился домовой.
– Да вас всех в этой деревне. Заколдовано у вас тут, что ли? Уехать невозможно, по ночам черти что творится, жители как привидения бродят по улице, – не выдержала я.
– Какие жители? – нахмурился мужичок.
– Да откуда я знаю? – раздражение, замешанное на усталости и страхе, росло. – Идет вон, под ноги не смотрит, на голос не реагирует, прет напролом.
– Охо-хо! – вздохнул он. – Дела! Права была, Зинаида, дела здесь не добрые творятся.
– Это я и без тебя поняла, умник, – бросила в сердцах.
– А можно без оскорблений? – обиделся домовой.
– Значит, тебе называть меня «дурой» и «ненормальной» можно, а мне тебя оскорблять нельзя? – возмутилась я.
Он глянул на меня из-под густых бровей.
– Был не прав. Исправлюсь.
– Завтра же отсюда уеду, – твердо заявила я.
– А может, не надо? – спросил мужичок осторожно.
– Не останусь тут ни за что. Пешком уйду. Не нужен мне ни дом, ни наследство.
– Э, осторожнее, – предостерег меня домовой. – Сила – это не та вещь, от которой можно так легко отказаться.
– Жила я без нее и дальше проживу, – отвернулась к окну.
– Ага, жила она. Мыкалась, скорее.
– И ничего. Потерплю.
– Потерпит она, – проворчал Дементий. – Да пойми ты, дуреха… Ой, девушка милая, не отпустит тебя сила. Дальше только хуже будет. Проблемы станут пострашнее.
– Куда уж еще страшнее? Парень изменил, жить практически негде, работы нет.
– Вот видишь.
– Здесь тоже не жизнь, – доказывала я свое. – По ночам звери воют, уехать невозможно, есть нечего, люди как зомби.
– Ладно, ты не горячись. Ложись спать. Утром оно всегда все по-другому видится, – как-то слишком резко отступил домовой.
– Спать? Да как тут можно спать? Того и гляди прирежут или загипнотизируют.
– Ой. Придумала тоже. В дом Зинаиды так просто не войдешь. Защита на нем. И пока работает. Так что, иди, девонька, спи. А я посторожу.
– Сомнительная перспектива, – съязвила я.
– Иди, говорю, – рявкнул он. – С ног вон валишься. Тощая как… селедка. Круги черные под глазами. Ты себя в зеркало видела?
Да я в зеркало в последний раз дома смотрелась, когда в эту дыру проклятую уезжала. Да и не было мне сейчас никакого дела до внешности. Выбраться бы живой и невредимой. В одном домовой был прав – спать я хотела немилосердно. Глаза с трудом открывала, чувствуя, как с каждой минутой веки наливаются свинцом.
– Иди, иди. Отдохни, – напутствовал меня Дементий. Сил сопротивляться больше не было и я покорно поплелась в спальню. Как ложилась, не запомнила. Сон сморил меня сразу.
Проснулась, потому что выспалась. Сладко потянулась, не открывая глаз, и улыбнулась. Хорошо-то как! Но хорошо было ровно пару секунд, пока я не вспомнила, где нахожусь, и пока не поняла, что уже светло. Я подскочила на кровати, как ошпаренная, и бросилась к окну. Во всю светило солнце, отражаясь от снега и ослепляя.
– Да е-мое! – взревела я расстроенно. – Опять проспала!
И бросилась на кухню, где чуть не налетела на домового. Значит, за ночь не полегчало и меня продолжали мучить галлюцинации.
– Ты чего орешь, как заполошная? – недовольно спросил он, отскакивая с моего пути.
– Почему ты меня не разбудил? – набросилась я на мужичка, безуспешно пытаясь натянуть угги, но почему-то все время промахивалась.
– Во-первых, – спокойно начал он, – ты не просила. Во-вторых, я тебе, что, будильник?
– Черт! – сунула я наконец ногу в сапог, затем – вторую.
– И не надо тут выражаться. Куда понеслась-то опять?
– На автобус. Вдруг не ушел.
Я схватила пуховик и бросилась на улицу, надевая его уже по дороге. Выбежала за калитку, добежала до поворота и резко остановилась. Никакого автобуса и в помине не было. Да и время то, судя по солнцу, близилось к обеду.
– Черт! Черт! Черт! – топала я от злости ногой.
– Ой, случилось чего? – раздался за спиной женский голос. Я резко повернулась. Передо мной стояла женщина преклонных лет, но далеко не немощная. Пальто на ней было хорошее, голова платком пуховым покрыта. И смотрит так обеспокоенно.
– Автобус. Ушел опять автобус, а я опоздала на него, – выпалила, запинаясь.
– Да не опоздала ты, – махнула рукой женщина и рассмеялась. – Не было его. И вечером не было.
– Как это? – растерялась.
– Ну ты видела, какой вчера снег был? Дорогу-то не почистили. Федор-то запил опять. Теперь это на неделю, если не больше. А почистить больше некому. Трактор только у него.
– Так он разобранный, – вспомнила я останки техники под снегом.
– Не, то старый. У него другой есть, – пояснила женщина. – А ты внучка Зинаиды?
Она весело сощурила глаза.
– Правнучка, – поправила я ее.
– А меня Мария Никитична зовут. Знала я твою прабабку хорошо. Дружили мы с ей.
Я с подозрением присмотрелась к женщине. В этой деревне ухо надо держать востро. Кто его знает, кто тут друг, а кто враг?
– А тебя как звать?
– Алена.
– Аленушка, стало быть, – по-доброму улыбнулась Мария Никитична. – А я ж к тебе шла. Тут о тебе вся деревня говорит.
– Чего говорит? – напряглась я.
– Ну что приехала ты. Что дом продать хочешь. Давно тебя Зинаида искала.
– Она меня искала? – удивилась, тут же забыв про автобус и свои печали.
– Искала. Несколько лет назад нашла она сына своего. Стало быть, твоего деда. Но не стал он с ней разговаривать. Не знаю, чего уж там его отец ему наплел, но не принял он Зинаиду, – женщина печально вздохнула. А я даже не знала, что к деду приезжала мать. – А потом сон ей приснился, про тебя. И она покой потеряла, разыскивая тебя. Нашла. Незадолго до смерти. И где живешь, и как живешь. Сокрушалась, что пропадешь ты, если не одумаешься.
– В каком смысле? – не поняла я.
– Вот не знаю, не поясняла она. Но сказала, что все тебе завещает. Больше некому.
– Почему она ни разу не встретилась со мной?
– Боялась, что не захочешь ее видеть, прогонишь, как сын.
Ну да, если учесть, что я никогда не знала о ее существовании, то вполне могла и не поверить прабабке.
– А ты в доме живешь? – кивнула Мария Никитична мне за спину.
– В доме, – тоже бросила я взгляд через плечо и остолбенела. За ночь он так преобразился, что как будто и не мой вовсе был. Конечно, выглядел дом не как новый, но и был далек от той развалины, которую я увидела по приезду: аккуратные ставенки, выкрашенные в бело-голубой цвет в тон самого дома, крыша, покрытая целым шифером, основательный фундамент, выглядывающий из-под снега, крепкие стены.
– Что за чертовщина? – пробормотала я растерянно и даже сделала несколько шагов к дому.
– Чего? – не расслышала женщина.
Я бросила на нее короткий взгляд и снова повернулась к дому. Как он мог за ночь так измениться? И даже как будто больше стал.
– Ты чего так на него смотришь? Первый раз увидела, что ли? – рассмеялась Мария Никитична.
Я только кивнула и, тут же спохватившись как бы не приняли за сумасшедшую, поспешно ответила:
– Да нет, смотрю, не нужен ли ремонт.
– А. Да дом-то хороший. Старый, правда, но Зинаида за ним следила, ремонт делала, когда сама, когда нанимала кого. Продавать будешь?
– Не знаю, – я все еще никак не могла прийти в себя.
– Слушай, у Зинаиды же, наверное, и есть-то нечего. Овощи она убрать не успела – умерла раньше. Я чего шла-то. Пойдем ко мне. Накормлю тебя. А-то вон кожа да кости одни.
Я с сомнением посмотрела на женщину. Впечатление она производила приятное, доброе. Вспомнились слова прабабки из сна: «Слушай себя, Аленушка».
– Мне как-то неудобно, – замялась.
– Да чего неудобного-то. Идем. Я блинов с утра напекла. Да сметанка с вареньем домашние. Идем-идем.
И она потянула меня за руку, а я и не стала сопротивляться. Жила Мария Никитична неподалеку – всего через несколько домов. Когда мы уже подошли к темно-зеленой калитке, сзади раздался громкий и веселый голос:
– Привет, Никитична!
Мы как по команде обернулись. И пока женщины здоровались и обменивались последними новостями, я стояла, открыв рот, и внимательно разглядывала незнакомку. Теперь при ярком свете дня было видно, что лет ей около сорока. Красотой она не блистала, но и неприятной ее наружность назвать было нельзя. Иными словами, ничего выдающегося. Бледная только немного, хотя улыбается. В отличие от ночи, сейчас женщина была одета тепло – пуховик застегнут, шапка меховая из чернобурки, болоньевые толстые штаны и валенки. В руках у нее была пустая авоська. Видать, в магазин пошла. Я внимательно пригляделась к женщине. Ничто в ее облике на напоминало внешность зомби. Вполне себе живой человек, разговаривает, смеется, активно жестикулирует. Ошибки быть не могло. Хоть и была темная ночь, но видела я именно эту женщину.
– Ну, пойдем, чего замерла? – окликнула меня Мария Никитична.
– А кто это? – спросила я, проходя в калитку первой.
– Это Ольга. Кстати, жена Федора. Говорит, пьет по-черному. Это надолго.
Женщина заперла ворота и пошла к крыльцу.
– А она не больна? – поинтересовалась я осторожно, поднимаясь по ступеням.
– Да с чего бы? – удивилась Мария Никитична, открывая замок.
– Ну не знаю, бледная она какая-то, – выкрутилась я.
– Ну так поживи с пьяницей. Он же все соки выпьет. Проходи.
В доме было жарко натоплено, пахло блинами и борщом. На стуле под столом, свернувшись в тугой комок, спал огромный рыжий кот. При нашем появлении он поднял голову, приоткрыв один глаз, внимательно рассмотрел меня, после чего спрыгнул и лениво подошел.
– Ну, тебе до всего дело есть, – проворчала на него хозяйка. А кот тем временем обошел меня по кругу, обнюхал, потерся округлыми боками о мои ноги и сел, разглядывая.
– Как тебя зовут? – улыбнулась я, снимая пуховик.
– Васька он, – ответила Мария Никитична, которая уже во всю хлопотала, накрывая на стол.
Я присела на корточки и погладила кота. Он довольно прогнул спину и замурлыкал.
– Красавец, – похвалила его и тут же вспомнила про Тишку и Кешу. Настроение упало ниже плинтуса. Как они там? И почему родители до сих пор не приехали? Я же оставляла им адрес, куда еду. От меня уже два дня ни слуху ни духу, а они молчат. Не случилось ли чего?
– Ну ты чего там застряла-то у порога? Проходи, мой руки и садись за стол.
– А… Можно умыться? – замялась я. – Просто у бабушки воды нет.
– Конечно, можно, – кивнула женщина, ставя на стол тарелку с высокой стопкой румяных блинов. У меня аж с подбородка слюна закапала. – А у Зинаиды есть вода. Колонка возле бани. Наверное, снегом засыпало, вот ты и не увидела.
Я умылась, тщательно вымыла с мылом руки, а после села за стол.
– Давай, ешь, голодная, небось.
Голодная – это слабо сказано. Я бы сейчас одна всю эту гору блинов проглотила и не заметила, но приходилось соблюдать приличия – есть не спеша и не много. Пока стопка блинов уменьшалась, Мария Никитична рассказывала мне про бабушку: какая она была добрая, светлая, никому не отказывала в помощи. Да и нельзя было ей отказывать – силы бы тогда лишилась. Вся деревня лечилась у нее от мала до велика.
– Сильная была Зинаида ведунья, – закончила женщина свой рассказ. – И смерть ее стала неожиданностью для всех.
– Почему? – удивилась я. – Ей лет-то было уже много.
– Да что там лет! – махнула рукой Мария Никитична. – Крепкая она была. Лет десять точно бы еще прожила. Да и на здоровье никогда не жаловалась. А тут раз – не стало ее.
– А она… точно сама? – спросила я осторожно.
– Да а как же еще? – удивилась бабушкина подруга. – Нет, Зинаиду бы тут никто не тронул. Да и сказали, что не было на ней следов этой, как ее, смерти-то.
– Насильственной, – помогла я Марии Никитичне.
– Да, именно.
Мы помолчали. Мне хотелось съесть еще блинчик, но я постеснялась.
– Хорошо у вас тут, наверное, летом, – улыбнулась я, решив сменить тему. – Лес, речка, наверное, есть. Купаться можно, ягоды, грибы собирать.
– О, так было раньше. Речка-то есть, да грязная она. Есть даже озеро в лесу, но в последние годы затянуло его тиной, в болото стало превращаться. А грибов все меньше и меньше. Да и ягод почти не осталось.
– Почему?
– Да кто его знает? Может, туристы вырывают с корнем. Только почти не осталось ничего в лесу. Даже зверье все разбежалось. Зайцы водились, лисы, даже медведи. А потом ушли все. Даже птиц не слыхать.
Меня охватило недоброе предчувствие. Зверей, птиц нет. С чего бы? Ладно бы стройка рядом большая была, город бы строили, или завод какой открыли – тогда понятно, но деревня находилась далеко от всего этого. Казалось бы, такое раздолье для животных!
– Да и вообще в лес стало небезопасно ходить, – продолжила Мария Никитична хмуро.
– Почему? – насторожилась я.
– Люди пропадают. Нечасто, но случается. А в прошлом году турист один пропал. Несколько дней искали. Потом нашли. Сидел сам не свой, седой весь, а парню было около тридцати.
– Ничего себе. Что же с ним произошло? – я отодвинула от себя пустой бокал и приготовилась услышать захватывающую историю.
– А никто не знает. И он ничего не рассказывал. Бормотал что-то себе под нос, руками махал, про тварь какую-то вещал. Все кричал: «Уйди, тварь, уйди». В общем, увезли парня в психушку. С тех пор наши в лес не ходят. Если только с краю.
Я задумалась. Не ту ли тварь этот несчастный имел в виду, которая в первую мою ночь в деревне бесновалась в лесу и выла?
– А вы сами ничего странного не замечали в деревне или в лесу? – спросила осторожно.
Мария Никитична посмотрела на меня внимательно.
– Да все тут странно, Аленушка. Зинаида давно это заприметила. Да никак не могла понять, что происходит.
– А она ничего вам не рассказывала?
– Да так, не особо. Только говорила, что не спроста звери ушли, да ягоды с грибами пропали. Деревья стали изгибаться. Как-то она вскользь сказала, что темное что-то чует, а что, не сказала.