Ноги переставляю с трудом, постоянно цепляюсь за своего охотника.
Своего…
Ох, этот вопрос надо обдумать… Надо…
Потом.
Когда проснусь.
Оглядываюсь со страхом, который во мне теперь, наверно, всегда будет вызывать лес.
Все кругом с одной стороны дремуче, с другой – уже ощущается, что нога человека здесь ступала.
Но все же, глушь страшная.
Ноги подкашиваются, недоумеваю, каким образом вообще даже сюда дошла.
Липну к мужчине, как к родному, а он не отпускает ни на секунду. Практически, вишу на его руках.
И ощущаю легкое удивление с его стороны.
Это удивление странно для меня.
Страшно заблудиться в лесу. И этот охотник, он… Он, в общем, свой. Мой.
– Знаешь меня? – спрашивает он, таща меня мимо жуткого ельника, в котором, видимо, даже волки боятся селиться.
– Человек, живой! – усмехаюсь и сплетаю наши пальцы, хотя это сложно сделать, мужчина очень большой, и руки у него тоже не маленькие.
На самом деле, я окончательно теряю ориентиры, и все больше уверяюсь, что происходящее – очередной сон.
Мне становится хорошо и спокойно с ним.
Вот в буквальном смысле. Твёрдый шаг и целенаправленное движение делают его не только ориентиром, но и центром вселенной, по крайней мере, сейчас.
После поцелуя он ведет себя вольно, а мое постоянное желание дотронуться до него, повиснуть на крепком плече, ощутить опору в происходящем безумии, судя по всему, еще больше растормаживает.
Потому что он сам на ходу начинает привлекать меня к себе, ощупывая бесцеремонными лапами так, что сердце выскакивает, а в голове мутнеет и мутнеет все сильнее.
В другой жизни я бы к себе так прикасаться не дала, но мужчина подхватывает, когда падаю, а учитывая, что начинает накрапывать дождь, падаю я с завидной регулярностью.
И он спасает. Держит. И трогает.
Дышит все тяжелее, и явно не от моего веса.
Потом я буду вспоминать этот момент и досадовать на свое глупое поведение.
Потому что нужно было думать, приходить в себя и не липнуть к мужчине так нагло.
Мужики – народ конкретный, если девушка буквально подкатывает, нормальный, свободный мужчина примет это, как согласие.
Согласие на что?
С моей стороны согласие, чтобы он вернул меня на базу.
А с его?
Не замечаю за этими всеми эмоциями, как мы доходим до открытого места. Явно оказавшись на своей территории, охотник отпускает меня и идет целенаправленно вперёд.
Мне ничего не остается, только топать за ним.
– А это что? – спрашиваю на бегу, пытаясь согреться в своей промокшей насквозь одежде. Ноги болят, как после усиленной тренировки в зале, когда полгода до этого прогуляла.
Вот уж я напреключалась…
На всю жизнь хватит!
С самого края опушки стоит сарай, огромный, прямо у леса, сосны на крышу свои лапы уложили.
– Амбар, там продукты, – кидает незнакомец… ну, как незнакомец, вроде, трахались уже… Во сне, правда, но я и сейчас не сильно уверена в том, что в реальности нахожусь. – Здесь в магазин не сбегаешь.
– А далеко люди? База, там домики на озерце.
– Таких баз с домиками на озерце очень много, – он тормозит, отвечает спокойно, смотрит куда-то вдаль, задумчивый вид имеет. Я вокруг него пляшу, оглядываясь вокруг. Дом на холме, баня у речушки. Транспорта никакого.
Дикие места.
Жуть.
– Я заблудилась. Мне нужно вернуться, – надо было сразу сказать, но он так быстро передвигался, что я совсем потерялась.
– Не на чем, – отвечает он.
– В смысле, нет машины?
– Нет.
– А как вы здесь живёте?
– Нормально, – отвечает он и поднимается на крыльцо достаточно большого сруба. Я тоже встаю под навес и выдыхаю. – В конце месяца автобус приедет, но до остановки пятнадцать километров по бездорожью.
– База должна быть где-то рядом, – меня уже трясёт от холода, и очень остро чувствуется пристальный, ленивый интерес мужчины.
Замираю под его внимательным, острым взглядом.
Охотник толкает дверь в дом, распахивает. И говорит, тихо и жутковато:
– Так иди, ищи свою базу… Или заходи и помалкивай.
И даёт мне право выбора.
Охуительного выбора.
Пятнадцать километров до остановки, на которую через месяц придёт автобус.
Пока что вывод очевиден – с тайгой покончено навсегда.
А выбирать-то что?
– А вдруг вы маньяк или беглый каторжник?
– Об этом следовало подумать до того, как… – Он замолкает, выразительно вскидывая брови, а затем продолжает, – и с чего такие выводы?
– Я… Мы незнакомы, – неуверенно отвечаю я, прекрасно понимая всю нелепость сопротивления.
Куда я пойду? Никуда…
А он… Он так смотрит…
Понятно же, что будет, если переступлю порог. Понятно же, на что соглашаюсь.
Соглашаюсь? Да?
Ощущаю, как трясутся не только губы, но и зубы начинают стучать.
– Меня зовут Юра, мы теперь знакомы. Я – маньяк?
Глаза какие…
Маньяк, да. И я маньячка.
– Маньяк Юра, – усмехаюсь я, опуская взгляд, не выдерживая напряга, и вижу, что грудь облеплена тканью. Рубаха подразумевает, что все гендерные признаки будут стёрты. Унисекс на все времена же… Но не тут-то было. Между клеточек торчат предательски соски. Я стою, мокрая, с хорошо очерченным бюстом, и чувствую, как незнакомый мужчина, Юра-маньяк, вылизывает мою грудь взглядом.
И жарче становится, и болезненней напряжение…
– А ты? – тихо спрашивает он и еще шире распахивает дверь, все настойчивей приглашая… В свое логово маньяка.
– Ведьма, – через силу улыбаюсь я. И предпринимаю еще одну, последнюю и определенно глупую попытку соблюсти приличия, – я просто пересижу дождь… Покажешь, где дорога к остановке? Я уйду, когда дождь пройдёт. Могу здесь постоять.
– Я пока не опустился до того, чтобы оставлять девушку на крыльце дома, – говорит Юра и, похоже, теряя терпение, хватает за руку и в буквальном смысле заталкивает меня в своё жилище.
Ничего не успеваю увидеть, только стены из бревна.
Прислоняюсь к ней, слепая в полумраке, и ощущаю, как здоровенная мрачная фигура Юры – маньяка нависает надо мной.
Он тяжело дышит мне в губы, упирает руки по обе стороны от лица…
И кладет ладони на плечи.
Горячие!
Обжигают!
– Сама, ведьма, давай… А то замёрзнешь, заболеешь… – с усмешкой в голосе шепчет Юра, второе имя не хочу ему прикреплять, потому что… Страшно, блин.
Страшно и волнительно до жути.
Спина ноет от жесткого удара о стену, и есть четкое ощущение, что, стоило закрыть дверь в домик, как у охотника просто лопнуло терпение, и движения тут же потеряли даже зачатки осторожности.
Он прижимает меня к бревнам, ладони с плеч ползут ниже, как там, в лесу, когда сама прижималась…
Теперь он жмется, беспорядочно шарит по фигуре, словно не веря, что это все – теперь его.
Практически. Чуть-чуть осталось…
И возразить нечего…
Но я пытаюсь. Трепыхаюсь все еще, словно бабочка в паутине, прекрасно понимая, что не убегу никуда.
И понимая, что дальше будет.
– Юр! – выдыхаю я, неловко цепляясь в его ладони и пытаясь их притормозить. – Мы же только познакомились, а ты на меня уже наскакиваешь.
– Снимай, дрожишь вся, греть буду, – он уже на взводе.
Не слышит меня, ведет вниз пальцы, ощупывая грудь, собирая ткань в горсть.
И вид его вообще успокаивает!
Словно к дикому зверю попала…
А вообще, что я хотела, он тут один в лесу…
Дергает на мне рубашку, рычит что-то невразумительно, но я понимаю слова. Еще бы, такое не понять!
В голове, конечно – дурман и дикость, а пальцы… Пальцы подчиняются, расстегивая оставшиеся пуговицы рубашки.
А вдруг я все же сплю?! Пропустить такое? Да ни в жизнь!
По мере того, как открывается вид на грудь, упакованную в тонкий лифчик, глаза охотника становятся все чернее, хотя он голубоглазый. Но в этом полумраке… И взгляд теперь только там, в ложбинке между моих грудей.
В любое другое время это бы меня выбесило, наверно. Я, безусловно, горжусь грудью, чувствую себя вполне комфортно и сексуально в своем весе и размере, но за такое приходится расплачиваться похотливыми взглядами мужчин. А это далеко не всегда приятно.
Не всегда.
Но вот сейчас…
Сейчас я нарочно замедляю движения, жадно отслеживая реакцию охотника на свое обнажение, и получаю от этого дополнительное сладкое удовольствие.
И от зрачков, резко расширившихся, и от чуть подрагивающих ноздрей, словно у хищника, да… теперь я вижу, что это настоящий хищник. Он, в лесу – размеренный, спокойный, тут буквально срывается от близости добычи.
Его потряхивает, он сдерживается из последних сил. И я хочу травить его, дразнить.
Не сон! Не сон! Так какого хрена я себя так веду?
Облизываюсь, во рту сохнет. Он губы нарочито сжимает. Ресницы чуть подрагивают, скулы делаются острее.
Все эти микро-движения, каждое по отдельности, и в совокупности, бьют прицельно в сердце, растекаясь оттуда волнами возбуждения и предвкушения по всему телу.
Не сон… Лишь бы не сон!
Я себя ощущаю невозможно желанной, невероятно сексуальной… Красивой… Самой-самой…
Боже…
Лишь бы не сон!
Ни за что не проснусь, пока не кончу. И не один раз!
Замечтавшись, запредвкушавшись, я пропускаю момент, когда моему охотнику в очередной раз изменяет выдержка.
Он жестко рвет полы рубашки в разные стороны с такой силой, что оставшиеся пуговки горохом сыплются по полу домика…
И даже это меня не выводит из морока страсти, которая туманит голову.
Я жалко выдыхаю, а вдоха нет, его заменяют жадные губы мужчины, решившего больше не медлить.
Голова моя летит и кружится, а ноги слабеют.
Я явно не понимаю сейчас, что тут внутри находится, какая обстановка, стол, стулья…
Кровать.
Кровать тут есть.
Крепкая, укрытая какой-то пушистой тряпкой, она приятно пружинит под спиной, а ткань нежна к голой коже.
На мне уже нет рубашки, волосы распускаются из косы и мешаются на лице. Охотник отводит их с глаз, а я таю под его грубыми царапучими пальцами.
– Кто ты такая? – он стоит надо мной, опираясь коленями о кровать, его взгляд откровенно плотояден, он – словно трогает меня, словно уже… Берет.
Мне надо испугаться.
Любая нормальная женщина в реальности бы испугалась.
Но я не в реальности. И далека сейчас от нормальности. А потому отфыркиваю пряди с лица, тянусь к защелке на лифчике, она спереди, нажимаю на замочек… И, с удовольствием глядя в горящие, уже плавящие сознание в своем огне глаза охотника, которые при виде моей уже обнаженной груди становятся просто безумными, шепчу в ответ:
– Я же сказала, Ведьма…
– Ведьма… – выдыхает он, – отлично. Будем пытать и наказывать. Хочешь сгореть, ведьма?
– Пугаешь? – Что-то ёкает внутри, но мужчина не даёт опомниться.
– Хочешь ведь, да? – выдыхает он и наклоняется резко, прихватывая меня за горло.
Губы на шее – клейма, оттиски железные, раскаленные, вскрикиваю, обхватывая руками широкие плечи приникнувшего ко мне мужчины, и отвечаю.
По одному слову на каждый поцелуй:
– Да! Да! Да!
Сдаваясь окончательно.
Он рычит, сдавленно и глухо, а затем как-то очень быстро и жестко разбирается с моими джинсами, не отрываясь от облизывания, прикусывания груди, мучая нежные ареолы сосков, заставляя забыть даже эти простые слова согласия.
Кажется, ему изначально не требовалось их, больше для порядка спрашивал…
И сейчас, подхваченная стихией, я понимаю это.
На измученное сознание накладывается прежний сон, прежние ощущения нашего секса под водопадом, и то, что сейчас происходит, хоть и острее гораздо, и жарче, но так же отдает безумием, погружает в такую воронку похоти, что мыслей вообще никаких не остается.
Только ощущения.
Жадность губ, мучительно медленно исследующих грудь, шею, спускающихся ниже, ниже, ниже… Ай…
Боже…
Горячее дыхание, шепот бессвязный: «Откуда ты такая… Я же тебя сейчас…»
Понимаю, что он меня сейчас.
Слова грубые, царапают, но не пугают. Такое в них искреннее восхищение, такой накал, что еще жарче становится, и я теперь реально горю. И не удивляюсь этому.
Он же обещал…
Когда горячие губы касаются клитора, я этого не понимаю даже, тоже только ощущаю, как тело прошивает таким диким зарядом удовольствия, что невозможно даже реагировать правильно.
Лишь кричать.
И я кричу. Выгибаюсь.
Меня всю трясет, скучивает от бесконечно длящихся спазмов наслаждения.
И не хочется, чтобы это прекращалось…
У меня никогда не было такого мужика!
Это не прекращается.
Потому что охотник мой оказывается неожиданно надо мной, касается губами моих губ, что-то опять шепчет восхищенное…
И резко вторгается во все еще подрагивающее, трепещущее от затихающего удовольствия тело.
Запуская воронку безумия по новой.
Я опять выгибаюсь, опять кричу, а он ловит мой крик губами и целует. Двигается, двигается, двигается во мне! И язык его, жадный, такой же настойчивый и горячий, как и член, проникает глубоко в рот, не дает дышать, забирает последние крупицы воздуха, крупицы жизни.
Я умираю от каждого движения его, мощного, сильного, от разгоняющихся амплитуд, словно волн в океане, они все сильнее, все чаще, все глубже.
Я не могу удержаться на берегу, тону в вязкой смеси нашего дыхания, в его глазах, черных сейчас, безумных совершенно, жадных, в его запахе, одуряющем, полностью лишающем воли.
Цепляюсь за что-то, стремясь обрести хотя бы видимость опоры… И соскальзываю, слабею. Падаю, падаю, падаю…
А он все не оставляет меня, все упорней и сильней двигается, что-то говорит, что-то шепчет… Выходит, переворачивает одним движением…
Жестко бьет по заднице, и это сладкая боль, от которой я кричу! Сокращаюсь опять, сильнее насаживаясь на него, сама, сама!
– Ведьма моя… – рычит он в ответ на мои сокращения, – с ума сводишь… Охеренная… Какая у тебя задница…
И шлепок.
Я снова вскрикиваю от резкой боли, ударяет словно электричеством прямо в лоно, но это блаженно. Я не знала, что мне так нравится!
Это грубо, так грубо…
Это так заводит…
Я кричу, хватаю покрывало в горсть, тянусь изо всех сил к Юре, пытаюсь встать, пытаюсь повернуть голову, просто посмотреть на него, жесткого такого, жестокого…
Но тяжеленная ладонь припечатывает обратно за затылок к матрасу, другая лапа, здоровенная, неожиданно мощная, перехватывает оба моих запястья, заводит за спину, заставляя поясницу изогнуться, ломко и сладко, а движения становятся буквально насильными.
– Не прыгай, ведьма.
Голос его грубый, очень грубый, прерывистый и жадный тоже.
Ощущаю, как движения становятся еще сильнее и быстрее, и в таком положении как-то так попадает он по чувствительным точкам, что меня опять трясет в оргазме.
– Быстрая какая девочка у меня. А подождать, а, ведьма? – он ускоряется, рычит и через мгновение ощущаю, как спину мне заливает горячая жидкость…
После этого меня отпускают.
Позволяют стечь расплавленным оловом на кровать, закрыть глаза…
В полном трансе от произошедшего, в невероятном послеоргазменном блаженстве, от которого все мышцы кажутся мягкими, желейными, ощущаю, как меня укрывают чем-то восхитительно пушистым, нежным. Становится тепло и спокойно.
Охотник что-то бурчит наверху, но я уже не понимаю ничего, уплывая в свою нирвану, в свой сон.
И лишь на самом краешке сознания теплится слабое удивление: я же и так сплю. Как можно уснуть во сне?