Знаю, жизнь нами сломана всячески,
«Полюбовными» распрями скована.
И гниет где-то в сердце ребяческом
Боль от правды, не так истолкованной.
Время больше не льет туда истину,
Не сулит исправлением неверного.
Просто хочется взять мне и «выстегнуть»
Тех людей, что пришли ко мне первыми.
Что пришли ко мне с общими планами,
Наплевали в том сердце ребяческом.
И оставили органы – рваными,
Насмехаясь над истиной всячески…
Крылья то вроде бы есть,
только взлететь не могу!..
Выпил до дна свою честь,
совесть пустил на рагу…
Вымел с души пустоту,
стало тоскливо внутри:
скоро весь мир обретут
Грешники и бунтари…
Я бы боролся со злом,
мразей топтал бы ногой,
только ведь в этом во всём
я – лишь
душевнобольной.
Пусть говорят про меня:
«Он не достоин тут жить»!
Все равно мне не вменят
Право всё восстановить…
Вот он – рифмованный бред.
Я его чИркал в ночи.
Жизнь – суета из сует,
Правят в ней сплошь палачи…
Что тоска?
Это просто потухшие грёзы…
Просто преданный кем-то дружбАн…
Вся тоска —
Отношения, что пахнут навозом,
Это просто смердящий «добром» дуэлянт…
Тошно мне…
И немножечко даже плаксиво,
От того, что я понял, что значит «тоска»…
Что тоска?
Тупо вещая несправедливость,
и лекарство от этой беды не сыскать…
Я бы мог Вам писать сонеты,
словно Пушкин ласкать Ваш слух.
Только рифма больна диабетом,
её мозг от болезни опух.
Вроде хочется дать Вам жару,
показать кто же здесь is who?
Но пусты мои резервуары,
и несу я одну чепуху.
Вы же —
монстры
сегодняшних судеб,
просто гуру ветвистых идей.
Я же —
груб
иногда,
и зануден.
Ставлю точку – как можно жирней…
Стыдно как-то за наших поэтов:
Казахстан – вроде дружный народ.
Я бросаю куплет недопетым,
может, кто-то другой допоёт?..
Накипело в душе поэта,
Льется горечь из нежных уст.
Почему же при всем при этом.
Не останется дом их пуст?
Накипело в душе поэта,
Задавили в нем лиры суть.
В наше время плохая примета
Быть другим…
Как все «стадо» будь.
А иначе убьют в тебе радость,
Растоптают в тебе любовь.
Просто вырвут из уст твоих сладость,
Кинут свиньям, а ты фолловь.
Продолжай лайкать голое тело,
Продолжай деградировать дальше,
А потом обведут тебя мелом,
И сгниешь ты под слоем фальши.
Накипело в душе поэта,
Он не может молчать как ране,
Почему же при всем при этом,
Ковыряем Христа мы раны?
И теперь, в самом дерзком итоге,
Я скажу всем, кто хочет мне зла.
Мы умрем, и в Раю на пороге,
Слепят с Вас отпущенья козла.
Я позабыт давно уже врагами,
Мой след простыл на тропах меланхолий.
Талант болеет, заперт февралями.
Я как «синяк» тону весь в алкоголе.
Они твердят мне все, что я не гений,
Что я лишь складно говорить умею.
Кто так язвит, ведь тоже не Есенин,
А я друг Музы, сплю порой я с нею.
И знаешь, рифма для меня лишь схема,
При помощи которой жить пытаюсь.
И ваша критика, давно уж не проблема.
Ведь я сплю с Музой и оргазма добиваюсь.
(Челябинску от души…)
Нет, я не умер!
Просто в этой жизни,
Давно уже не вижу доброты.
Погряз в своих мечтах,
И мистицизмом,
Страдаю, как от зрения кроты.
Пленительной тоской
Я скован так же,
Как и поэты раньше,
до меня.
Но в этом виноват не я,
А гаджет,
Что не дает уснуть, в себя маня.
А поутру,
Я также как и прежде,
В хмельном угаре падаю в постель.
И в снах живя,
Храню еще надежду
Мир черно-белый выправить в пастель.
И ночью темной,
Просыпаясь в суе,
Страдаю снова, в дикой пустоте.
И от того,
Еще сильней ревную,
Стихи свои к своей больной мечте…
Я буду знать, зачем мне эти ночи,
которые я прожил для тебя.
Среди набухших стихотворных почек
меня так жадно злоупотребят…
Я буду верить, в то, что я поэт от Бога
(какого бога мне не важно даже).
Стихи мои – катренная тренога,
стоящая на буквах из бумажек…
Всего лишь три в основе есть катрена,
но все они – вначале, как сорняк.
Стекаются отложенной мореной,
Которую родил ледник – поэт-сопляк.
Пожалуй,
не смогу уже влюбляться я,
И петь не в силах,
Как когда-то пел!
Разлука,
Словно чувств людских кастрация,
Срубает напрочь
Пламень Купидонских стрел.
Но я не буду
Петь о горькой жизни,
Не стану плакать
Как рыдал когда-то…
Моя судьба
Растворена в имажинизме,
Хотя врагов могу
Накрыть отменным матом.
Нет, я не гений!
Просто вам невыносимо
Вблизи мое присутствие иметь!..
И потому,
Проноситесь вы мимо,
Улавливаясь
В видимого сеть.
А ведь поэт —
Призвание поэта,
Невидимо обычными людьми!
Но критики,
Все рубят в хлам. При этом
Стараясь лечь
За нелюбовь костьми…
Пожалуй хватит!
Не хочу поэтом зваться!…
Я не певец,
Но вам о жизни пел…
А завтра вновь
Я упаду в бассейн ваших нотаций.
Пускай,
Зато я очень храбр и смел…
Очень больно питаться тоской,
как-то странно, по новому что ли?
Очень трудно остаться собой,
когда боль утопил в алкоголе…
Как-то странно менять обстановку…
Очень больно, по-новому что ли?
Может быть предпочел б рокировку,
но, увы, весь тону в алкоголе!
И хотел очень сильно влюбиться,
ну вот вот, уж почти, наконец.
Только видимо лучше синица,
чем журавль с тобой под венец.
И опять одиночество гложет,
не спасает уже алкоголь.
Жизнь становится сильно похожа,
на округлый, бессмысленный ноль…
Кровь прокисла в опухших проходах,
Смерть тихонько крадется вперед.
На печаль нынче в обществе мода,
Сердце бешено дробит фокстрот…
Мерный ритм стекавшего мозга
Я запомню, пожалуй, в обрывках тех лет.
Для чего злой Господь наши души то создал?
Видно, чтобы смеяться любовью в ответ.
Только Бог воскресал на страницах Завета!
Он смеялся над злом, Он топтал этот страх!..
Он не знал,
Как горька боль простого поэта,
Он не путался в ложной любви, как в сортах…
Я умру и останется память,
Что я был озорной хулиган.
Что легко было сердце мне ранить,
Что частенько я был в усмерть пьян.
Что сидел взаперти от народа,
И годами не видел родни,
Но всегда был любимцем природы;
С нею часто мы были одни…
Так же буду, наверное в списках,
Что Есенин возглавил собой
Будут дамы стихи мои тискать,
Своей нежною белой рукой.
Да… Легко было сердце мне ранить,
Слишком часто был весел и пьян.
Вот умру, и останется память,
Что я был озорной хулиган…
Мерзкая, как копоть на стене,
Я хочу быть предан ей, но знаю,
Что она поет не обо мне,
Радость моей жизни выпивая.
Пусть о Ней мечтают все вокруг,
Пусть Любовью нежно называют.
Мне она давно уже не друг,
Я в другую отделился стаю.
Мерзкая, как копоть на стене,
Заржавели вовсе ее ласки.
И теперь поет не обо мне,
Лживые до боли свои сказки…
Кто же, кто же, сломал мою волю?
Почему я от жизни устал?
И зачем отдаю алкоголю,
Свой высокий земной пьедестал?
Видно больше не стоит влюбляться,
И дарить стройным дамам цветы.
Я устал от обид и нотаций,
Сердце – поле сплошной пахоты.
Не могу я предаться веселью,
Нет во мне больше детской мечты.
Заболел душевным похмельем,
Да и сердце, лишь брешь пустоты…
Кто же, кто же, сломил мою волю?