Домой я возвращался поздно. Сначала задержался в редакции, чтобы подготовить в завтрашний номер «подвал» о доблестной работе полиции по обезвреживанию шайки грабителей. Эти стервецы действовали в районе Старого парка. Используя велосипеды, которые за последние пару лет вошли в Княжече в большую моду, они навострились на ходу вырывать у прогуливающихся дам ридикюли и сумочки, после чего налегали на педали и мгновенно скрывались из виду в глубине извилистых парковых дорожек и тропинок.
Потом зашел поужинать в «Веселый метранпаж» и застрял там, зацепившись языком с коллегами из других газет. Обсуждали, понятно, убийство на улице Кожевников. Днем мне не хотелось этого делать, но сейчас, после выхода номера, почему бы не насладиться минутой славы? Пусть и приправленной изрядной долей зависти, куда ж без этого.
Пьян я не был (двести граммов шустовского коньяка под жареные колбаски с пюре и салатом, да, да, знаю, что так коньяк пить не принято, но мы, репортеры, ребята без новомодных психологических комплексов, так что пьем спокойно), однако находился в том приподнятом настроении, когда свои физические возможности оцениваешь несколько выше, чем они есть на самом деле. И вообще готов на подвиги.
На Заворотной улице, по которой удобнее всего пройти к моему дому, людей и днем-то мало, а уж ночью и вовсе встретить кого-то – большая редкость. Магазинов и питейных заведений здесь нет, а жители – в основном, мелкие буржуа – спать ложатся рано. Поэтому я невольно обратил внимание на человека, который сначала шел мне навстречу по другой стороне, а затем свернул в подворотню. Она же «брама», как обычно говорят в Княжече, используя польское слово. Человек этот, в длинном темном плаще и широкополой шляпе не прошел во двор, а остановился под арочным сводом брамы, прислонившись к стене и почти скрывшись от любопытных глаз в густой темноте.
Не задумываясь, что и зачем делаю, подчиняясь внезапному импульсу, я свернул в похожую браму на своей стороне улицы, прошел вглубь, затем тихо вернулся, остановился в точно такой же густой ночной тени, в которой прятался незнакомец, и постарался в ней раствориться.
Так прошло с четверть часа. Думаю, если бы не шустовский коньяк и жажда подвигов, мне бы и в голову не пришло поступить подобным образом. Стоит себе человек в браме и стоит. Мало ли. Может, женщину ждет. Сейчас она спустится к нему, и они… Что? Пойдут гулять по ночному городу? Или к нему? Почему тогда он не поднялся прямо к ней? Там муж или дети? Странно. Как и то, что я вообще задаю подобные вопросы, а не иду домой… И это не вор-домушник. Те приступают к работе позже, часа в два-три ночи. Кто тогда? Будь я проклят, если не узнаю!
В конце концов, как считают многие, я лучший репортер в городе и намерен всячески поддерживать свое реноме. Потому что если его не поддерживать, то место быстро займет кто-нибудь другой, и тогда попробуй, отвоюй обратно. Да, я честолюбив. И любопытен. И люблю, когда мне хорошо платят за хорошо сделанную работу. Моя работа бывает опасной, как, например, теперь? Да, бывает. Но репортер, который не умеет рисковать и, главное, не чувствует, когда рисковать необходимо, может прощаться с профессией и переходить в те же метранпажи…
Наконец тень в тени шевельнулась. Скользнула вглубь подворотни и словно провалилась в стену. Ясно, поднимается по лестнице, больше ему некуда деться. Что делать? А, была не была. Иначе и ввязываться не стоило.
Выйти из брамы – две секунды. Пересечь улицу – три. Еще три, и я уже в другой браме, у лестницы, ведущей на второй этаж и выше.
Незнакомец поднимался очень тихо, но я все-таки улавливал едва слышное поскрипывание деревянных ступеней и старался идти за ним шаг в шаг, чтобы наши скрипы совпадали. На лестнице было темно. Электрическое городское освещение еще не добралось до улицы Заворотной, а управляющий, видно, экономил на газе. Тот, за кем я шел, не зажигал ни фонаря, ни спички, ни свечи. Только луна, вынырнувшая из-за туч, давала скупой намек на свет, проникающий в узкое грязноватое окно на лестничной площадке. Но и этого намека мне хватило, чтобы снизу бросить взгляд на незнакомца, когда он остановился ненадолго на площадке между вторым и третьим этажом. Остановился и прислушался. Теперь я заметил, что на нем, кроме длинного плаща и широкополой шляпы (в каком-то смысле мы были одеты похоже), еще и черные перчатки. И он был явно выше меня ростом.
Незнакомец двинулся дальше и остановился на площадке третьего этажа. Теперь я был абсолютно уверен, что дело нечисто. Мало того – опасно и даже, вероятно, очень опасно. Но отступить уже не мог. Характер и азарт не позволяли. Ну и шустовский коньяк.
На площадку выходило две двери. Незнакомец подступил к левой. Замер. На грани слышимости щелкнул замок. Сначала один, потом второй. Ключ или отмычка? Неважно. Хозяева так не входят. И это, как я уже решил, не вор. Или все-таки вор? Закроет обратно двери на замок или нет? Хозяин бы закрыл. И вор тоже, но лишь в том случае, если бы знал, что в квартире никого нет.
Не закрыл.
И тут я впервые осознал, что оружия при мне нет. Револьвер лежит дома, а в кармане только перочинный нож, который я всегда ношу с собой. Правда, лезвие в нем отточено до бритвенной остроты и стопорится, но против серьезного противника это слабоватый аргумент. Впрочем, как применить. К тому же отступать поздно. Если там, за дверью, спящая большая семья, подобная той, о которой мне пришлось писать сегодня утром… Нет, господа, дети не должны умирать, тем более такой жуткой смертью. Кто угодно, только не дети.
Стараясь не думать ни о чем, чтобы окончательно не испугаться, я быстро поднялся по лестнице и проскользнул в квартиру. И тут же увидел справа распахнутые двери в спальню и тень (плащ и шляпа) на паркете от неверного лунного света.
Он уже был в спальне, склонился над спящей парой (мужчина и женщина, я успел заметить длинные волосы, разметавшиеся по подушке), и мне стало ясно, что ждать больше нельзя.
Как он почувствовал мое движение? Не знаю, но почувствовал. Мгновенно обернулся и выбросил кулак, затянутый в черную перчатку, навстречу моему броску.
Встречный удар – ошеломляющая штука, поскольку скорости – в данном случае моей головы и его кулака – складываются, и энергия удара получается гораздо выше, чем если бы голова оставалась на месте, а двигался только кулак.
В правом глазу полыхнуло огнем, и я с грохотом рухнул на пол, кажется, сломав по дороге случайно подвернувшийся стул.
– А-а-а! – завизжала тут же проснувшаяся женщина. – Помогите-е! Воры-ы-ы!!! Убивают!!!
Хорошая реакция, молодец. Но у меня тоже неплохая. Удар был силен, однако сознания я не потерял и успел заметить, как чужие плащ и шляпа исчезли в проеме двери, а посему с низкого старта кинулся вслед. Очень хотелось догнать гада и проверить, как держит удар он. И очень не хотелось объяснять перепуганной семье обывателей, почему известный репортер уважаемой городской газеты оказался посреди ночи в их квартире. Ладно, не посреди, в начале. Но все равно не хотелось.
Четыре лестничных пролета я преодолел в четыре прыжка. Но мой противник, видимо, в два, потому что уже выскочил на улицу, в то время как я только-только пересекал двор.
Никогда не встречал столь быстрых. Я выкладывался на полную, но не мог сократить расстояние между нами ни на шаг. Так мы и мчались по пустому ночному городу – две молчаливые безумные тени в плащах и шляпах, и только бешеный стук наших каблуков метался эхом между домами.
Знакомая пролетка вывернула из-за угла как раз в тот момент, когда я начал терять дыхание и отставать. Очень вовремя! У меня еще хватило сил, чтобы вскочить на подножку:
– Достань его, Рошик!
– Сделаем, господин Ярек, не уйдет! – весело оскалился лихач с улицы Глубокой и пустил лошадь в галоп.
Я повалился на сиденье, с хрипом глотая воздух. Кажется, пришло время серьезно задуматься о поддержании физической формы. Стареешь, Ярек? Сначала в морду безнаказанно получил, а потом потерпел явное поражение в спринтерском забеге. А ведь на городских играх три года назад пятое место в фехтовании взял. И четвертое на ринге. В своей весовой категории, понятно. А когда последний раз тренировался? М-да.
Подкованные копыта лошади высекали из брусчатки искры, дважды свистнул кнут, подгоняя и без того резвое животное, но догнать незнакомца не получалось – он мчался, словно чемпион мира. Да нет, куда там чемпиону – быстрее! И скорости не снижал, его плащ по-прежнему мелькал далеко впереди.
– Кто это?! – обернулся ко мне Рошик. – За кем мы гонимся, за чертом?!
– Быстрее можешь? – только и спросил я. – Дам на водку – хоть залейся, если догонишь.
– Я не пью, – бросил молодой лихач, привстал, по-разбойничьи свистнул и крикнул голосом, в котором удивительным образом слились жесткий приказ и нижайшая просьба. – Нажми, Гамма!! Давай, родная, давай!!
И лошадь с музыкальным именем Гамма дала. Вцепившись в поручень, чтобы не вылететь из коляски, я видел, как мы выиграли сначала пять метров, потом десять, пятнадцать…
– Дав-вай!!! – надрывался Рошик.
Мы бы догнали его.
Но тут город закончился, и начались предместья. С мощеной улицы, на которой хоть и редко, но попадались зажженные газовые фонари, небывалый бегун свернул на ухабистый грунтовый проселок, наполненный густой ночной тьмой, словно душа алкоголика похмельем, и мой возница сначала придержал лошадь, а затем, когда проселок разделился на два рукава – широкий и узкий, и вовсе остановился.
– Все, пан Ярек. Приехали.
– Что случилось?
Но я уже и сам понял – что. Лошадь у Рошика была хорошая, но уже не первой молодости, и эта бешеная скачка могла ее убить. Мой новый знакомый жалел животное, и правильно делал. В конце концов, Гамма его кормила, а что мог предложить я, кроме сомнительной славы?
Я знал это место. Впереди – там, куда по узкой дорожке рванул злоумышленник, был овраг, который местные жители называли Волчьим. По дну бежал ручей, затем впадающий в Полтинку, а через сам овраг был переброшен деревянный мост. Сразу же за оврагом стеной чернел лес.
Это было чистым безумием, но остановиться я уже не мог.
– Жди здесь! – я соскочил с пролетки.
– Господин Ярек!
Я обернулся.
– Возьмите!
Он бросил мне темный продолговатый предмет. Я машинально поймал и тут же опознал в предмете классический обрез двустволки – с укороченными не только стволами, но и прикладом. Ай да Рошик…
– В левом – дробь, в правом – жакан!
Благодарить моего добровольного помощника – или сообщника? – не было времени, я уже бежал по узкой дорожке к оврагу.
Темный силуэт в плаще и шляпе мелькнул на другой стороне оврага и, свернув с дорожки, кинулся вверх по склону, к лесной опушке. Было заметно, что эта бешеная гонка, не прошла для него даром, сил поуменьшилось, и двигался он не так фантастически резво, как вначале. Как вполне обычный человек двигался, причем человек уставший.
Я не отставал, надеясь, перехватить его прежде, чем он скроется в лесу. Однако не успел. Бегали когда-нибудь за кем-нибудь по ночному лесу? Не приведи Господи. Без глаза остаться – раз плюнуть. Хорошо хоть там было подобие тропинки, по которой и двигался незнакомец. А я – за ним, ориентируясь больше на треск веток под ногами. Этот пригородный лес под названием Горькая Вода был известен всякому княжечу или, как последнее время модно стало говорить, княжечанину. Он начинался сразу за северной окраиной города и через несколько километров переходил в дремучую чащу Черногорского лесного массива, где до сих пор водились волки и медведи. Горожане не любили сюда ходить. И Горькая Вода, и, тем более, Черногорье пользовались дурной славой. Здесь часто пропадали люди. Бывало, их находили. Но мертвыми чаще, чем живыми, а то и не находили совсем. Даже следов. Каких только слухов и легенд – от более-менее правдоподобных до совершенно невероятных – не ходило об этих местах! Говорили (и это было правдой), что здесь было логово знаменитого кровавого разбойника позапрошлого века Федьки Шестипалого, который никогда не оставлял свидетелей. Рассказывали про волков-обортней и ведьм, которые чувствовали себя здесь, как дома. Про гигантских летучих мышей, сосущих человеческую кровь. Леших и русалок, не оставляющих заблудившемуся человеку ни единого шанса… Всего не перечислить.
Но мне было не до суеверий и страхов. Я, что называется, вошел в раж, а заряженный дробью и жаканом обрез придавал уверенности. Впереди смутно замаячил просвет, и мы выскочили на обширную поляну, посреди которой росли два дуба, похожие друг на друга, как братья-близнецы. Тучи разошлись, и в лунном свете я увидел, что от незнакомца меня отделяет не более пятнадцати шагов. «Можно стрелять», – мелькнула мысль. Но только мелькнула. Я знал, что не выстрелю в безоружного. Да и с какой стати? Я не представитель закона, а все мои подозрения – это только подозрения…
И тут незнакомец резко остановился и обернулся, вскидывая правую руку. Кочка, за которую зацепился ботинок, спасла мне жизнь.
– Да-нн! Да-нн! – дважды сверкнул огонь в его руке, но я уже падал, и обе пули прошли мимо.
Не часто в меня стреляли в моей молодой жизни. Но – бывало, бывало. Наш город бандитским назвать нельзя, это не Одесса или, скажем, Ростов-на-Дону, где криминальный элемент чувствует себя вольготно в силу исторических причин. У нас даже ярко выраженных воровских районов, навроде московской Хитровки или варшавской Stara Praga, нет. Зато оружие – в свободном хождении. Опять же в силу исторических причин. У любого уважающего себя горожанина найдется дома ствол. Чаще всего гладкий, но и нарезных хватает. А там, где у людей в руках оружие, там оно чаще всего и стреляет. Возьмите те же Североамериканские Соединенные Штаты. Так что у княжечей, можно сказать, выработался рефлекс: нет с собой ствола – лежишь и не высовываешься, когда в тебя палят, а есть – шмаляешь в ответ.
Я и шмальнул.
Все-таки обрез охотничьего ружья – страшная вещь. На небольшом расстоянии, разумеется. Промазать я не мог и не промазал. От резкой отдачи заныло плечо. Грохот двойного выстрела ударил по ушам, остро запахло сгоревшим порохом. Тело незнакомца отбросило назад, он упал, затем вскочил, шатаясь, сделал еще несколько шагов, затем остановился, качнулся и ничком рухнул в траву. Точно посередине между двумя дубами.
Я полежал еще немного, ожидая пока мои зрение и слух придут в норму, затем встал и пошел к дубам. Трава – там, где свалилось тело, не шевелилась. Готов? Замедляя шаг, приблизился. Так. Вот здесь он рухнул, точно. И где же он?
Тела не было.
Примятая трава была, а тело, ее примявшее, отсутствовало. Уполз? Но где тогда следы? Трава на поляне довольно высокая, было бы видно. Нет, не видно. Ноль. Я сжег несколько спичек и внимательно осмотрел место падения – даже крови нет.
Но я ведь в него попал, верно? Или все-таки промазал, а он, притворившись раненым и даже убитым, разыграл спектакль?
Но – как?
Я поднял голову, всматриваясь с темную массу кроны сначала одного дуба, потом второго. Невозможно. Нижние ветви высоко, не допрыгнуть. Да и заметил бы я. Трижды обошел оба дуба, осматривая каждую пядь земли и с каждым разом увеличивая радиус. Нет тела, хоть ты что делай. Но ведь так не может быть! Я в него попал, сам видел. Шестнадцатый калибр, между прочим, не шутка. И где тело?
Остановился, прислушался. Что-то изменилось. Неуловимо, едва-едва, но – изменилось.
Я поднял голову к небу. Вроде бы то же ночное небо с клочьями облаков, подсвеченными стареющей луной. Но в запахе осенней мокрой листвы теперь чуялось еще что-то. Похоже на дым, но не от костра… Нет, не пойму. Слишком слабый запах.
Стоп. А это что?
На юге – там, где начинался город, ночное небо явственно подсвечивалось заревом. Словно там, за деревьями и оврагом, что-то горело. Но не огонь. Видел я однажды зарево от горящего пятиэтажного жилого дома. Не похоже. Цвет другой. И вообще…
Или все-таки пожар? Ладно, разберемся. Я огляделся еще раз и, как был, с обрезом в руке, пошел обратно.
Прошел через лес, прикрывая глаза от веток, выбрался на опушку. Зарево на юге стало ярче. Возник и пропал в отдалении шум мотора. Затем еще один. И еще два подряд. Четыре авто практически одновременно? Очень странно. Тут один-два мотора за день в городе встретишь – уже удивишься.
Я ускорил шаг. Дошел до оврага и остановился, теперь уже в полном недоумении. Овраг исчез!
И овраг, и деревянный мост через него. На их месте тянулась широкая дорожка, посыпанная чем-то вроде кирпичной крошки. Но главное – дальше, где начиналось шоссе, по которому мы с Рошиком примчались сюда, горели – не сойти мне с этого места! – электрические фонари. Несколько штук в ряд по обеим сторонам. И кроме этого я видел такой же электрический свет в окнах. В окнах домов, которых, могу в этом поклясться кому угодно и чем угодно, здесь никогда не было. Что за черт?!
Не могу сказать, что я запаниковал, но стало как-то сильно не по себе. Хмель с меня слетел давно, и я не мог отнести то, что было у меня перед глазами, на шустовский коньяк. А что это тогда – сон, галлюцинация, помрачение рассудка?
На всякий случай ущипнул себя за руку. Видение не исчезло. Надавил пальцем на глазное яблоко. Ближайшее ко мне желтое электрическое пятно окна на третьем этаже не существующего ранее дома раздвоилось.
Значит, не галлюцинация.
Оставалось надеяться на помрачение рассудка, но здесь уже ничего поделать было нельзя. Если я сошел с ума и все это лишь плод моего больного воображения, то так тому и быть. Потому что чувствую я себя совершенно здоровым. Как в физическом, так и в психическом плане. Возбужден немного, но это и все. А кто бы не возбудился на моем месте? Сначала бешеная гонка по ночному Княжечу с последующей стрельбой, теперь это.
Сверху загудело.
Я поднял голову. Надо мной в ночном небе с севера на юго-восток двигалось три огня. Каждый – в вершине треугольника. Два красных и один белый. При этом красные ритмично мигали.
Аэроплан?
В жизни не видел таких колоссальных аэропланов. Даже на фотографических снимках и в синематографе. Собственно, чаще всего только на снимках я их и видел. По-настоящему – лишь однажды, в мае этого года, когда в Княжеч приезжал знаменитый Сергей Уточкин и демонстрировал восторженным горожанам полеты на своем «Фармане-IV», хрупком и неуклюжем, похожем на летающую дачную мебель.
И потом – какой аэроплан ночью?
Продолжая сжимать в руках обрез, я выбрался на дорогу, под свет ослепительно-ярких электрических фонарей. Кажется, только дорога и не изменилась – тот же поворот к городу впереди, та же брусчатка на шоссе. Я чуть подумал, засунул обрез сбоку под ремень стволами вниз так, чтобы он не мешал ходьбе, застегнул плащ и направился по дороге к городу. Пришла мысль, что, возможно, стоит постучаться в какую-нибудь дверь, но… Что я скажу тем, кто мне откроет? Извините, я, кажется, сошел с ума и не понимаю, где нахожусь? Нет, надо было разбираться самостоятельно.
Сзади раздался негромкий, но нарастающий шум мотора, и я, хоть и шел безопасно по обочине, поспешно шагнул в сторону. Мимо на немыслимой скорости, – как мне показалось, не менее пятидесяти, а то и шестидесяти километров в час, промчался автомобиль. Это был точно автомобиль, насколько я успел разглядеть. Горящие фары, четыре колеса.
Но матерь божья, до чего же необычный!
Приземистый, обтекаемый, со сплошной, как мне показалось, металлической крышей! Он промелькнул мимо, словно призрак, и скрылся за поворотом дороги впереди. Я внутренне сжался, ожидая визга тормозов и звука удара, но не дождался. Значит, шофер-самоубийца все-таки справился с управлением. Однако если он и дальше будет гонять по улицам на такой скорости, то очень скоро или убьется сам, или убьет кого-то другого. Я постоял, переводя дух, и двинулся дальше.
Тот Княжеч, который я знал, должен был начаться километра через два. Но этот, по которому я шел сейчас, начался уже. Это был пока еще не сам город, а предместья, состоящие большей частью из отдельных, большей частью двухэтажных, домов-усадеб – каждый на своем участке, за забором. Но попадались среди них и высокие – пяти-и семиэтажные, хозяева которых, судя по всему, сдавали жилье в наем. Самое забавное, что я узнавал местность. Само шоссе, лесистый холм справа, мост через Полтинку. Но вот все остальное… Особенно когда вошел, собственно, в город.
Такого количества электрического света попросту не могло быть. Но оно было. Желтый, белый, оранжевый, синий, зеленый ярчайший свет всех оттенков и цветов щедро лился из многочисленных уличных фонарей и окон домов, а также надписей явно рекламного характера на фасадах. Тут была и кириллица, и латиница. Какие-то слова и названия, вроде «Цветы», «Кафе Светлана», «Банк Энергия» или «Продукты» я понимал, хотя правописание было тоже очень странное, без «ятей», и шрифт непривычных очертаний. Но некоторые вводили меня в полное недоумение, и я даже не пытался разгадать их смысл. Вот, к примеру, «Клевые Джинсы» – это что? Или «Смартфоны нового поколения. Будь впереди времени!»
И еще – автомобили. Они были везде. Постоянно ехали навстречу и нагоняли сзади. Неожиданно выворачивали из переулков. Мигали фарами, гудели, взрыкивали моторами. Стояли пустые и темные, без шоферов, у тротуаров и даже на них, мешая пройти. Назойливо пахло отработанным бензином. И ни единой – повторяю! – ни единой коляски, двуколки, пролетки, кибитки или даже простой мужицкой телеги.
Ни одной!
А также очень мало прохожих. Правда, и время позднее (мои часы показывали без десяти минут два), но зачем тогда так много света, для кого он?
В какой-то момент я понял, что больше не могу. Ноги дрожали, сердце ходило ходуном, в голове мутилось. Мне нужно было срочно где-то остановиться, успокоиться и подумать. Возможно, получить какую-то информацию, которой мне не хватало, чтобы картинка сложилась. То есть я понимал, что со мной произошло что-то из ряда вон выходящее и вокруг меня был совсем не тот Княжеч, в котором я жил (в том, что это все-таки именно Княжеч, а не какой-то другой город, сомнений не было – я узнавал и улицы, и многие здания), но что именно?
«Кафе-бар «Монтана» – бросилась в глаза переливающаяся каким-то волшебным сине-зеленым светом надпись на другой стороне улицы. И ниже, ослепительно-белым: «Работаем до последнего клиента!»
Монтана? Кажется, так называется один из штатов Северо-Американских Соединенных Штатов. Ладно, неважно. Главное – работают. Вон дверь только что открылась и выпустила на свежий воздух двух слегка пошатывающихся клиентов. Надеюсь, не последних.
Я шагнул с тротуара, намереваясь пересечь улицу по кратчайшей траектории. Свет фар ударил слева, взвизгнули тормоза.
– Т-твою мать! Куда прешь на красный!! Глаза на ж…пе?!! Иди проспись!!!
Терпеть не могу, когда на меня орут. Даже нашему главному это не позволяю, хотя тот орет вообще на всех в редакции. Он это знает и сдерживается. Особенно после того, как я однажды в ответ на крик взял с его стола тяжелое мраморное пресс-папье и запустил в окно. Хорошо, не убил никого внизу, только стекло новое пришлось вставлять. Ну и пресс-папье на куски разлетелось, конечно.
Вот и сейчас. Страх, подступивший к горлу, был мгновенно смыт белой волной холодной ярости, – она всегда накрывает меня в подобных случаях. Шофер, который выскочил из чуть не сбившего меня авто, – выше меня ростом, мордатый дядька с изрядным животом, одетый в темную пару и светлую рубашку без галстука, продолжал что-то орать, но я уже не слышал. Шагнул к нему вплотную, левой рукой сгреб за ворот рубашки, правой вытащил из-за пояса обрез, ткнул стволами в щеку, прижал так, что встопорщилась кожа под металлом и сказал:
– Умолкни. Немедленно.
– Ты… ты что, сдурел? – дядька мгновенно перешел на шепот.
– Я сказал – умолкни!
Он умолк. Только косил глазами на мою руку с обрезом. Я еще нажал стволами. Не слишком сильно, но так, чтобы он почувствовал боль.
– Нужно смотреть, куда едешь. И не орать на людей, которые спокойно переходят улицу. А если бы ты меня задавил?
– Так… я и смотрел, – пролепетал дядька. – Я же на зеленый ехал, а ты… вы на красный пошли. Разве я мог ожидать, что вы на красный свет шагнете? Да еще так неожиданно, сразу. Хорошо хоть небыстро ехал, успел по хамульцам дать…
По хамульцам, надо же. Точно, я в Княжече. Только у нас тормоза называют «хамульцы», из польского языка словечко, как и «брама». Но меня заинтересовало другое.
– На красный свет? – переспросил я.
– Ну да, вон же светофор, – он показал рукой на другую сторону. Там стоял невысокий столб, на котором и впрямь круглым пятном горел красный свет. Вот он мигнул, погас, сменился желтым, перепрыгнув ниже, опять погас, прыгнул еще ниже и загорелся зеленым.
– Зеленый, – все так же шепотом сказал дядька. – Теперь можно идти.
Глаза у него были по-прежнему широко открыты.
Я убрал обрез и отпустил его ворот.
– Спасибо, езжай. И больше не ори на людей. Никогда не знаешь, чем это может закончиться, – сказал я и пошел на другую сторону, убирая на ходу обрез под плащ. Спасибо дядьке за науку, но орать на меня и впрямь не стоило. Мог бы спокойно все объяснить, верно?
Дверь в кафе-бар была полностью стеклянной и, как я установил опытным путем, свободно открывалась в обе стороны. За дверью обнаружилась небольшая площадка и три ступеньки, в глубине коридора, мигал свет и были слышны какие-то ритмичные звуки, которые я, чуть поразмыслив, определил, как необычную музыку.
Поднялся по ступенькам.
Так, справа гардероб. Игнорируем, плащ мне нужен, он очень удачно обрез скрывает. А широкие полы шляпы – лицо. Мало ли что. Вот и зал. Разноцветные электрические светильники под потолком, но не слишком яркие – такие, чтобы создавалось впечатление уюта. Народу мало. Один человек за стойкой, на табурете, спиной ко мне. Мужчина. Трое за дальним столиком слева. Двое молодых мужчин и женщина. Блондинка. Что-то пьют, разговаривают, женщина громко смеется. Остальные столики свободны. Я подошел и сел на табурет за стойку, не снимая шляпы.
– Что можно выпить в вашей кнайпе? – спросил, как можно небрежней.
Мужчина слева допил свое пиво, положил на стол деньги и слез с табурета:
– Все, спасибо, пошел я домой.
– Спокойной ночи.
Деньги! Черт возьми, об этом я не подумал. Выглядели они совсем не так, как те, что лежали в моем бумажнике. С другой стороны, Княжеч всегда славился тем, что здесь можно было расплатиться любыми деньгами. Хоть североамериканскими долларами, хоть английскими фунтами, хоть немецкими марками. Не говоря уже о золотых рублях. Главное, чтобы деньги имели хождение в Европе.
– Все, что пожелаете, – ответил бармен и зевнул. – Есть свежее пиво, местное. Виски, водка, коньяк, ром, – передо мной легла напечатанная на гладкой блестящей бумаге винная карта.
– Шустовский коньяк есть?
– Не завозим. Есть армянский, грузинский, французский, ставропольский, дагестанский. Могу посоветовать ставропольский. Пять звездочек, лучшее соотношение цена-качество, как по мне. Но решать, конечно, вам.
Никогда не слышал о ставропольском коньяке.
– Давайте ставропольского, – сказал я.
– Сколько?
Я подумал. Пятьдесят мало в моей ситуации. Сто пятьдесят, пожалуй, много.
– Сто.
– Лимончик?
– Что?
– Лимон порезать?
– Зачем? – удивился я.
– Как скажете, – он достал коньячный бокал, налил в мерный стакан коньяк, перелил в бокал, поставил передо мной.
– Пожалуйста.
– Спасибо.
Мысль, пришедшая мне в голову, показалась столь нелепой и смешной, что я не выдержал и решил уточнить:
– Прошу прощения.
– Да?
– Не сочтите мой вопрос дурацким. Вы предлагали лимон на закуску?
– Вы иностранец? – спросил он в ответ.
– Что-то вроде этого, – ответил я уклончиво и поднял бокал. – Ваше здоровье.
– Благодарю. Странно, по говору, я не отличил бы вас от коренного княжечанина.
– Когда-то я здесь жил, – сказал я. – Но тогда еще не пил коньяк, ибо был мал.
– Понятно, – улыбнулся он. – Да, у нас часто коньяк закусывают лимоном с сахаром.
Я ничего не понял, но на всякий случай важно кивнул. Традиция закусывать коньяк лимоном показалась мне безумной. Куда же я попал? Чтобы поскорее прийти в себя, сделал глоток коньяка. Н-да, качество так себе, прямо скажем. Такой, наверное, можно и лимоном закусить. Хотя нет, все равно безумие.
Я достал из кармана трубку и кисет, принялся набивать.
– У нас не курят, – сказал бармен, покосившись на мои приготовления.
Час от часу не легче. Сначала коньяк лимоном закусывают, теперь это. Даже не знаю, что звучит невероятнее. Изо всех сил стараясь не показать своего изумления, я спросил:
– Как это – не курят? Совсем?
Ответить бармен не успел.
– Да пошли вы на…! – раздалось сзади громко и уверенно. – Козлы вонючие!
Я оглянулся.
Блондинка уже не сидела, а стояла. В углу ее ярко-накрашенного рта торчала незажженная сигарета, и одной рукой она пыталась попасть в рукав плаща так, что я тут же вспомнил утреннюю сцену в редакции. Наконец попала, схватила со стола сумочку и решительно направилась к нам, стуча высокими каблуками.
– Можешь не возвращаться, – сообщил ей в спину один из молодых мужчин.
Не оглядываясь, она протянула назад руку с выставленным средним пальцем. Я не знал, что это значило, но вряд ли жест любезности. Блондинка плюхнулась на соседний табурет, обдав меня сложным запахом духов и алкоголя. Я не большой специалист, но мне показалось, что духи очень хорошие, дорогие. Скорее всего, французские
– Миша, полтос коньяка! Ставропольского.
– Вы уверены?
– Налейте даме, Миша, – сказал я. – За мой счет.
Она посмотрела на меня, я – на нее. Пожалуй, ровесница. Возможно, чуть младше. Не красавица, но и отнюдь не уродина. Хотя волосы, скорее всего, крашеные. Синие глаза. Чудного светло-фиолетового цвета плащ из неведомой мне ткани. Под плащом какая-то светлая то ли кофта, то ли необычного кроя рубашка с открытой шеей. На шее – золотая цепочка с золотым же крестиком поверх (!) кофты.
И еще она была в очень странных штанах. Голубого цвета, плотно обтягивающие ее, по виду, довольно стройные ноги, штаны были порваны в нескольких местах на коленях и выше так, что сквозь прорехи виднелось голое тело. Хм. Или передо мной ярая суфражистка, или я вообще ничего не понимаю. Тем не менее, предположения и выводы пока делать не будем. Во всяком случае, вслух.
– А вот не откажусь! – с вызовом произнесла она. – Тебя как зовут?
– Ярослав, – я вежливо коснулся полей шляпы.
Бармен по имени Миша поставил перед ней бокал.
– Ну надо же, – не поверила она. – А меня Ярослава. Бывают же такие совпадения.
Мы чокнулись и выпили за знакомство и счастливое совпадение. Мне показалось, что она не так пьяна, как хочет казаться. С одной стороны, это было хорошо – не люблю пьяных женщин. С другой, затрудняло выполнение плана, который мгновенно возник у меня в голове, как только она села рядом.
– Вы, вижу, хотите курить? – спросил я.
– Давай на «ты», – предложила она. – Терпеть не могу всех этих китайских церемоний. Мы что, москвичи или с понтом интеллигенты-старперы? Тебе сколько?
– Что – сколько? – не понял я.
– Лет сколько?
– А. Двадцать семь.
– М-да. Древний, конечно. Но ничего, сойдет. Если отряхнуть.
Она подмигнула мне левым глазом и приникла к бокалу.
Я хотел спросить, кто и куда сойдет, но не стал. В принципе, все было понятно. Вместо этого обратился к бармену:
– Миша, можно мы все-таки покурим?
– Только на улице, – он покачал головой.
Я разозлился. Что за идиотские правила, в конце концов? Ладно, попробуем иначе.
Достал портмоне, вытащил золотой червонец, положил на стойку:
– Четверть тебе, и мы здесь покурим.
– Ого, – сказала моя новая знакомая трезвым голосом. – Это что? Золотая?
Я промолчал. Бармен Миша старательно делал вид, что червонец ему совершенно не интересен.
– Не хочешь, как хочешь… – я протянул руку к монете.
– Подождите.
Миша взял червонец, покрутил перед глазами. Кажется, даже понюхал. Взвесил в руке.
– Царский червонец. Настоящий?
– Фальшивый червонец из чистого золота? – усмехнулся я. – Это было бы забавно.
– Здесь не ломбард, – сказал бармен. Но я уже видел, что он хочет эту монету.
– А я и не закладываю. Продаю.
– Что ж… Могу предложить пять тысяч. И вы не платите за коньяк. Да, и можете здесь покурить.
– Ну ты, Миша, оборзел, – возмутилась Ярослава. – Совесть есть? Такой сейчас двадцать пять штук стоит, не меньше!
– Так я не против, – сказал Миша. – Продавайте за двадцать пять. Кому-нибудь другому. Какие проблемы?
– Двадцать две, – сказал я. – И мы не платим за коньяк. И покурим.
Ярослава с явным интересом прислушивалась к нашему разговору.
– Восемь, – сказал бармен.
Да, это, действительно, Княжеч. Узнаю.
– Двадцать. Грешно наживаться на земляках, Миша.
– Так платите рублями, и все останутся довольны.
– Я и плачу, – засмеялся я. – Видишь надпись? «Десять рублей».
– Ладно, – хмыкнул он. – Только потому, что вы мне понравились. Пятнаха. На руки – двенадцать. И можете курить, – он достал из-под прилавка пепельницу. – Но штраф, если что, вам платить.
– Само собой.
– Ободрал, как липку, – сказала моя новая знакомая.
– А кому легко? – спросил бармен.
Монета словно по волшебству исчезла с прилавка, и на ее месте появились другие деньги. Четыре бумажки. Две, красноватые, по пять тысяч рублей и две по тысяче, зеленоватые. Как можно небрежнее я сгреб удивительные банкноты, спрятал их в бумажник, а бумажник – в карман.
– Если на руки двенадцать, то ты просто обязан налить нам еще по пятьдесят. В счет того, что мы уже уплатили, – сказала Ярослава.
Мне нравилось это «мы». Услышала, значит, когда я сказал: «И мы не платим за коньяк». И внутренне согласилась. Есть надежда, что на улице сегодня ночевать не придется.
– Хм… – Миша сделал вид, что думает.
– Она права, – поддержал я девушку. – И себя не забудь. Нужно ведь спрыснуть столь удачную сделку.
– Спрыснуть сделку… Забавно. Никогда не слышал, чтобы так говорили. Только читал в старых книгах.
– А я люблю старые книги, – сказал я.
Бармен налил всем, мы выпили и закурили. Мы – это я и Ярослава, Миша оказался некурящим. К этому времени в кнайпе только мы втроем и остались, – те двое парней, с которыми поначалу сидела Ярослава, как-то незаметно исчезли. Бармен Миша вышел из-за стойки и направился к их столику – убрать посуду и забрать деньги.
– Проводишь меня? – шепнула Ярослава. – Ты, вроде, нормальный, без закидонов. Надоели козлы.
– Я не козел, – сказал я. – И с удовольствием вас…извини, тебя провожу, куда скажешь.
– Тогда пошли.
Я выбил пепел из погасшей трубки в пепельницу, мы слезли с табуретов и направились к выходу.
– До свидания, Миша, – попрощался я, поймав взгляд бармена. – Благодарю.
– До свидания. Заходите еще.
Мы вышли в ночь. Ярослава взяла меня под левую руку. Двинулись по улице налево, по направлению к центру. В моем Княжече эта улица называлась Варшавской. «Улица маршала И.С. Конева», – прочитал я на табличке ближайшего углового дома. И тут же из-за угла вывернули двое. Те самые, что сидели вместе с Ярославой и кого она обозвала вонючими козлами. Я их сразу узнал и даже не особенно удивился, потому что мысль о том, что такая встреча очень даже возможна, меня посещала.
– А вот и наша курва, – сказал один. – Тебе мама не говорила, что людей козлами нехорошо обзывать?
Раздумывать было некогда и не о чем. Уже отработанным движением я выхватил из-под плаща обрез и ткнул стволами в лоб тому, кто подал голос. Он как раз удобно стоял, чуть впереди.
– На хер отсюда, – сказал я скучным голосом. – Оба. Пока я не передумал оставить вам здоровье.
Щелкнули взведенные курки. Следом раздалось едва слышное журчание, и явственно запахло мочой. Я даже не стал опускать взгляд, чтобы убедиться в том, что произошло с моим визави. И так все было ясно, по его глазам.
– Ну?!
Надавил посильнее.
– А-а-а-а… н-н-н… эм-м-м… – попятился тот, кому по-хорошему надо будет в ближайшее время сменить штаны. Потом развернулся и, толкнув на ходу своего товарища, бросился бежать вверх по переулку. Товарищ не будь дурак развернулся и побежал следом за ним. Несколько секунд, и топот их ног утих.
«Спасибо, Рошик!» – произнес я мысленно и спрятал обрез.
Ярослава прерывисто вздохнула и прижалась грудью к моему плечу. Ночь обещала быть интересной.