Вполне возможно, эта книга для меня последняя! Тем уместнее поговорить в ней о финале, о котором и пойдет речь. Да, я помню, что о «последней книге» уже упоминал. Вообще-то это моя пятая «последняя книга». Я написал даже автобиографию. После того как автобиография написана и опубликована, автору полагается умереть. А я не умер. Вместо этого для меня продолжились, вероятно, самые увлекательные и творческие годы моей жизни – и в профессиональном, и в личном отношении. За это время я написал еще три книги. Когда выйдет эта, мне уже будет семьдесят девять, и хотя не сомневаюсь, что другие способны прожить гораздо дольше, сохранив ясный ум и личную дисциплину, необходимые для написания прекрасных, поистине мастерских книг, мой возраст сочетается с тем фактом, что в этой книге достигли кульминации главные темы моей писательской карьеры. «Вечная жизнь: новое видение» замыкает круг, по которому я шел уже некоторое время, и служит надлежащим заключением данного этапа моей жизни.
Написание еще одной книги неизбежно потребовало от меня самым серьезным образом освоить совершенно новую область. На своем опыте я убедился, что предмет каждой новой книги неизменно открывается мне благодаря исследованиям, проведенным в ходе подготовки к книге предыдущей, так что новая оказывается не чем иным, как еще одной главой, развивающей или, возможно, дополняющей аналогичную тему. Должен признаться: при работе над этой книгой я вроде как чувствовал то же самое, и все же новый предмет оказался столь обширным, а мое прежнее знакомство с ним – столь поверхностным, что на освоение материала, необходимого, чтобы осмелиться о нем написать, ушли бы годы. Такой роскоши я лишен, моя способность провести необходимые исследования ограничена, а потому остается лишь разобрать новые озарения и указания по главам и предложить кому-нибудь из новых поколений сделать их сферой своих научных интересов. Так что позвольте просто отметить для истории, что эта книга о жизни после смерти побудила меня вчитаться в четвертое Евангелие и совершенно по-новому его оценить.
Ранее меня отталкивала христология Евангелия от Иоанна: как мне всегда казалось, в нем подразумевается, что Иисус был явлением божества, лишь выдающего себя за человека. Мне известно, какое влияние Евангелие от Иоанна оказало на историю христианства в период формирования, к примеру, догматов о боговоплощении или Святой Троице. Христология такого рода, по моему убеждению, стала практически недействительной в свете открытий Коперника, Галилея, Ньютона, Дарвина, Фрейда и Эйнштейна, с которыми христианская вера должна считаться, если хочет взаимодействовать с реальным современным миром. Но когда мои исследования для этой книги привели меня к вопросам сознания, самосознания, а после – высшего и, наконец, вселенского сознания, утверждения Иоанна, приписываемые Иисусу, – такие как «Я и Отец – одно» и «Видевший Меня видел Отца», начали приобретать для меня новый смысл. Именно тогда у меня появилось желание изучить наследие Иоанна и написать об этом Евангелии с новой точки зрения.
Появился и второй аспект: работая над этой книгой, я все больше приходил к убеждению, что Евангелие от Иоанна было написано на основе раннего иудейского трехгодичного лекционария – и если бы нам удалось поместить содержание Евангелия обратно в этот контекст, оно читалось бы совсем не так, как большинство христиан читают его сегодня. Это означает, что, несмотря на одаренность таких ученых, как Ч. Г. Додд, Эдвин Хоскинс, Уильям Темпл и Раймонд Браун, – и это лишь некоторые из видных специалистов по наследию Иоанна, труды которых я читал, – нам так и не удалось в полной мере найти ключ к пониманию этого Евангелия или даже каким-либо образом к нему подступить. Увидеть в Евангелии от Иоанна сначала иудейский лекционарий, потом взглянуть на него не в аспекте боговоплощения, а сквозь призму высшего сознания и мистической перспективы, в свете которой жизнь едина с божественным и причастна вечности, – по-моему, это и есть ключ. Вхождение в эту дверь также означает, что у людей появятся основания воспринимать неотъемлемое отождествление Иисуса с Богом не в терминах боговоплощения, а как новый уровень человеческого сознания. При этом возникает не только обоснованное и новое направление, но и яркая, даже ослепительная вспышка нового понимания. Эти мысли я разовью, но лишь кратко, в заключительных главах данной книги, однако этот опыт побудил меня пожалеть об отсутствии надлежащей подготовки и времени, необходимых, чтобы рассмотреть сквозь эту новую призму четвертое Евангелие в целом. Для меня христианство уже не связано с идеей божества, которое вмешивается в дела людей, – нет, оно о богочеловеке, в котором Бог присутствует в высшей степени и видим в самой своей сути. Автор Евангелия от Иоанна, как я теперь убежден, видел это и понимал. Вот почему его Евангелие настолько отличается от любой другой книги Нового Завета. Я просто подошью эту пикантную улику к четвертому Евангелию, которому в будущем обязательно следует уделить внимание, и оно будет уделено. Кто-нибудь другой наверняка воспользуется этой возможностью и, когда это произойдет, напишет захватывающую, впечатляющую, поразительную историю Иисуса. Будь я уверен, что проживу еще пять лет, взялся бы сам. И в сущности, могу попытаться. Однако своим предисловием я вдохновляю других взяться за это исследование и пройти по этому пути. Порадуюсь их будущим успехам. С этой оговоркой могу, не опасаясь противоречий, заявить: если не решат переиздать что-то из моих ранних творений, эта книга для меня, вероятно, последняя.
По сути дела, это своего рода смертный опыт, – признать, что с публикацией этого тома твоя карьера автора, может быть, завершится. Я продолжу писать еженедельную интернет-колонку, пока могу и пока того хотят подписчики, возобновляя свои подписки, но сомневаюсь, что новые книги выйдут из-под моей авторучки на линованный блокнот – и то и другое выдает во мне продукт прежнего поколения. Двадцать два тома, три из них в соавторстве, переводы на большинство европейских языков плюс корейский, арабский и индонезийский – этого вполне хватит для сочетания «карьера удалась». Каждый автор размышляет о том, как будет оценен его или ее вклад. Подозреваю, если будущие поколения вообще заметят меня, то скажут: «Как-то он осторожничает», – в отличие от некоторых нынешних критиков, заявляющих: «Он слишком радикален!» Я вижу, эти будущие мыслители – да, открыто христианские мыслители, – уже появились на горизонте и в своих трудах стремятся туда, куда моя мысль еще и не проникала. Гретта Воспер из Онтарио, Иэн Лоутон из Мичигана, Эрик Элнс из Небраски, Карлтон Пирсон и Робин Мейерс из Оклахомы, Джефф Проктор-Мерфи и Дэвид Фелмен из Аризоны, Хью Доуз из Англии и Грег Дженкс из австралийского Брисбена: вот чьи имена я назову в первую очередь, ибо именно их считаю наиболее творческими (из относящихся к Церкви) голосами нового поколения. Каждый из них сильно повлияет на развивающийся христианский мир. И если я уже сейчас могу оценить, сколь велики те дары, которые они принесут миру, то время, скорее всего, прояснит это для бесчисленного множества других людей. Сам я во всей своей жизни на пределе возможностей говорил о христианской вере, к которой питаю столь глубокую любовь. Меня радует то, что я, возможно, помог другим даже превзойти меня. Каждый должен жить в рамках собственного времени, отведенного историей. Я построил мост от моего христианского прошлого к новому христианскому будущему. И я рад тому, что в этой книге, как мне кажется, дошел до той точки, откуда виден иной мир, и мне уже вполне достаточно просто его видеть.
Мои благодарности относятся к ряду людей помимо тех, кого я упомяну в своей несколько автобиографической первой главе. Прежде всего выражаю признательность Эндрю Скримджеру, декану библиотек Университета Дрю в Мэдисоне, Нью-Джерси. Энди не только проводил для меня исследования, но и на протяжении долгих лет предоставлял в мое распоряжение один источник сведений за другим. Он обеспечил мне доступ к материалам Теологической библиотеки Университета Дрю (хорошего методистского учебного заведения), как если бы я входил в число его преподавателей, и вдобавок выделил мне собственную кабинку для занятий в зале. Я в огромном долгу перед ним и Университетом Дрю.
Далее – Джеральд Ф. Уайт, восьмидесятилетний отставной юрист из Элизабет-Сити, Северная Каролина. Джеральд пишет мне три или четыре раза в год, он не только поддерживает меня в нынешних исканиях, но и с нетерпением ждет, когда увидит их окончательный результат. Опасаясь не дожить до выхода книги, он убедил меня прислать ему экземпляр неотредактированной рукописи. Эта просьба была исполнена. А сам он жив и счастлив и по сей день.
Затем – Билли Кингстон, профессор Тринити-колледжа в Дублине, Ирландия, и его жена Мэри, которые не только осаждали меня вопросами в конференц-центре Святого Дейниола в Хардене, Уэльс, но и прислали мне два монументальных фолианта: один, за авторством Алана Сигала, – с подробностями представлений о жизни после смерти в различных мировых религиях, – занял чрезвычайно важное место в моих исследованиях; вторым был анализ идеи воскресения, отраженной в христианстве и иудаизме. Его провели Кевин Мэдиган и Джон Левенсон. Обе книги упоминаются в библиографии.
Среди тех, кому я посвятил эту книгу, в живых уже не осталось никого. Но все эти люди преподали мне насущные уроки – как жить, как умирать, как не терять надежды. Вместе с тем их смерть сделала открытую и публичную борьбу со смертью необходимой для меня. Вне круга родных и близких друзей никто не счел бы их общественными деятелями, но они были моими учителями, и с этой книгой часть даров, доставшихся мне от них, перейдут, надеюсь, ко всему миру в целом. Позвольте мне в качестве привилегии кратко поведать о каждом из них – в порядке очередности их ухода из этого мира.
Джон Хантер Гриффит – мой дед с материнской стороны. Его смерть для меня, еще не достигшего пятилетнего возраста, стала первым опытом потери человеческого существа. Как свидетельствует эта книга, именно тогда началось мое путешествие длиной в жизнь – в мир смысла и реальности моей собственной смертности.
Джон Шелби Спонг – мой отец. Я – «младший», но поскольку на момент его смерти мне было всего двенадцать, эта приставка, «младший», не фигурировала никогда и нигде, кроме документов социальной страховки. Смерть отца изменила мой путь кардинальным и роковым образом. Жаль, что мои дети его не узнали – и что его, в сущности, не знал я сам.
Малкольм Линвуд (Бак) Бейкер, юный атлет, полный сил и жизни, входил в школьную команду по плаванию. Они тренировались в бассейне, как вдруг кто-то увидел, что Малкольм лежит на воде лицом вниз. Из всего множества людей, которые были вокруг, никто ничего не заметил, пока не стало слишком поздно. Его родители, Офелия и Ной – мои близкие друзья и на редкость сильные духом люди.
Шари Энн Раунтри не дожила даже до двух лет. Как-то, оставшись на попечении бабушки, она случайно проглотила яд. Других детей ее родители иметь не могли. Винить в случившемся было некого. Скорее, произошло одно из тех жизненных событий, которые навсегда останутся необъяснимыми. Ее смерть казалась столь жестокой, столь легко предотвратимой и столь трагической, что память о ней будет отзываться болью в душе ее близких до конца их дней, – а равно так же моих: смерть этой малышки поставила вопрос о теодицее так, что ответить на него оказалось невозможно. Ее бабушки и отца уже нет в живых, но Энн, ее мать, все еще живет с этими шрамами. Позднее она усыновила двоих мальчишек, преобразивших ее жизнь.
Кэрол Фэй Терри, старшая дочь четы Терри – Марты и Губерта. В одиннадцать лет у нее диагностировали лимфому Ходжкина. Она умерла за день до своего четырнадцатилетия. Уход Фэй, медленный и вместе с тем неизбежный, дал мне познать опаляющую боль смерти, – но и то, какой прекрасной и чистой может быть юная жизнь.
Корнелия Берта Мари Брауэр Ньютон первой из взрослых позволила мне – по сути дела, даже предложила – пройти вместе с ней опыт ее собственного умирания. Ее муж был врачом, а она – матерью троих маленьких детей. Благодаря Корнелии я стал переосмысливать значение молитвы. Она вдохновила меня на создание первой книги «Honest Prayer» («Искренняя молитва») и подсказала ее название, хотя и не упомянута на ее страницах.
Джеймс Грейсон Кэмпбелл, врач-рентгенолог из Виргинского медколледжа. Лейкемия. После диагноза он прожил всего год. Как медик, он прекрасно понимал, что умирает, и весь этот короткий год почти ежедневно делился со мной тем, что это значит – умирать. Свою первую книгу о воскресении Иисуса, The Easter Moment («Пасхальное мгновение»), я написал благодаря ему. Его жена Рут, тоже врач, живет в Ричмонде, штат Виргиния.
Джоан Лидия Кетнер Спонг. Моя жена. Я расскажу о ней чуть позже, а пока достаточно будет сказать, что в конечном итоге Джоан сочла смерть блаженным избавлением от долгой и изнурительной болезни. Но она в большей мере, чем кто-либо другой, побудила меня задуматься о моих собственных ограничениях так, что я уже не смог остаться прежним.
Дули Бойс Гриффит Спонг. Моя мама. Наделенная множеством дарований, она осталась вдовой в тридцать шесть, с тремя маленькими детьми, без денег и востребованных навыков и, хотя и не закончила даже девяти классов, сделала все что могла, стремясь выжить. Я с нескрываемым восхищением смотрел, как она стареет. Она продала дом и почти все имущество и без видимых страданий переселилась в дом престарелых. Она никогда не привязывалась к земным вещам. Ее мир с годами сокращался: она теряла зрение, слух, способность ходить и, наконец, в девяносто два года, умерла. Она учила меня распознавать, что на самом деле важно в жизни. Мне выпала честь быть ее сыном, и надеюсь, я всей своей жизнью почтил ее.
Эмили Джейн Фейлла, юная девушка, полная сил. Я знал ее с тех пор, как ей исполнилось четыре; на моих глазах она стала незаурядным подростком, блестящей студенткой и выдающимся учителем. Она погибла в двадцать четыре. Несчастный случай в горах. Эмили научила меня тому, что жизнь – это скорее качество, а не количество. Она жила недолго, но ярко. Ее родители, Кей и Фрэнк, а также ее младшая сестра Лорен по сей день мне дороги.
Джон Харви Найт, взрослый сын двух моих самых близких друзей, Миллисент и Элиота. Джона, семьянина и отца троих маленьких детей, нашли мертвым дома, рано утром, на следующий день после Рождества. У него не было ни проблем со здоровьем, ни тревожных симптомов. Его смерть стала внезапной и необъяснимой. Ее обстоятельства исключили для меня любую возможность в дальнейшем прятаться от реальности за ханжескими клише и эмоционально лживыми заверениями. Открытое признание этого стало основой моей гомилии на его похоронах – и помогло мне понять, что наша неготовность смотреть смерти в лицо явно изобличает бессмысленность большинства религиозных разговоров о Боге даже среди верующих.
Розали Сюзанна (Розанна) Гарретт Эппс. Ее похороны были последними, в которых я участвовал по долгу службы. Она умерла уже после того, как я отправил в издательство рукопись этой книги. Сама книга навеяна ей в большей степени, нежели кем-либо из моих знакомых. Розанна – олицетворение мыслей, вложенных в мой труд. Она прожила насыщенную и хорошую жизнь. Была представительницей того поколения, где женщины сочетали брак, семью и карьеру. В свои восемьдесят с лишним лет Розанна вела постоянную рубрику в газете. Когда стали умирать ее сверстники, у нее появились друзья среди молодежи. Ее отличала жажда жизни, какой достигают лишь немногие. В год своей смерти она занимала пост в Обществе юридической помощи. В своей гомилии на ее похоронах в Ричмонде, штат Виргиния, я впервые высказал мысли, которые излагаю здесь. Они идеально соответствовали Розанне. Для меня она была родственной душой, другом и даже матерью моей дочери Эллен.
Я благодарен им всем за то, что учили меня.
Хочу также выразить благодарность моим онлайн-издателям и редакторам из Waterfront Media в Бруклине, штат Нью-Йорк: Майку Кериакису, Бену Волину, Марку Робертсу и Розе-Анне Генри. С их помощью моя еженедельная колонка воплощается в реальность на протяжении вот уже семи лет. Именно написание этого текста каждые семь дней порождало мысли, в конце концов явленные в моих последних книгах, и в этой в том числе. Особенно хорошо помню два текста для колонки: "A Conversation About Death in New Zealand" («Разговор о смерти в Новой Зеландии») и "Emily Jane Failla: A Special Life." («Эмили Джейн Фейлла: особенная жизнь»). Оказалось, я даже не сознавал, в какой мере обдумываю свои чувства и проясняю мысли, пока пишу статьи. Теперь, по прошествии времени, я понимаю, что мои проповеди в начале пути служили той же самой цели.
На протяжении ряда лет моей профессиональной жизни мне выпала честь работать с чудесным секретарем – удивительной женщиной по имени Мэрилин (Лин) Конрад. Она и ее муж Дэвид стали моими друзьями. Как я был рад, когда она охотно согласилась отложить обязанности бабушки и радости жизни на пенсии и вернулась к работе, решив напечатать черновик этой рукописи! Работа вместе с ней над этой книгой напомнила мне, сколь приятным было наше десятилетнее, далеко не случайное сотрудничество при написании пяти предыдущих моих трудов.
Неизмеримую помощь мне оказали Марк Таубер, издатель из HarperOne; Майкл Модлин, мой редактор; Лиза Сунига, руководитель проекта; и литературный редактор, Кэти Райгстад.
И, наконец, еще раз во всеуслышание благодарю свою семью за любовь и поддержку и за смысл, обретенный мною благодаря им. Кристина – моя обожаемая жена, мой профессиональный партнер, редактор, моя наперсница, ближайший друг и глубочайшая любовь. Эта книга откроет: глубина наших с ней отношений – одно из моих окон в вечность.
Кроме того, мне выпала честь на протяжении тридцати семи лет быть мужем Джоан Лидии Кетнер Спонг, одной из тех, кому я посвятил эту книгу. Поскольку это, вероятно, моя последняя книга, мне хочется уделить Джоан еще несколько слов. Ее преждевременная смерть от рака в 1988 году завершила слишком краткую, но прекрасную жизнь, и боль от заключительной стадии ее болезни, долгой и тяжелой, делала невозможными любые публичные упоминания о ней до сравнительно недавнего времени. Она – мать наших троих дочерей, и вместе с ними она дарила мне такое обилие любви, что мне удалось войти в непрестанно расширяющийся круг, называемый жизнью, так, как я не мог и представить. Не хочу, чтобы память о ней когда-либо покинула мое сознание. Моя любовь к Джоан не соперничает с моей способностью любить других – напротив, развивает эту способность. Я всегда буду любить Джоан. И потому моя любовь к Кристине становится еще глубже и преображает меня еще сильнее.
Далее – три моих дочери, которых я полюбил в первый же миг их рождения: Эллен Элизабет, Мэри Катарина и Жаклин Кетнер. Позднее этой любви удостоились также обрели их мужья и спутники: Гас Эппс (Огастес Э. III), Джек Кэтлетт (Джон Б. II) и Верджил Спериосу, а после – их дети и мои внуки: Шелби, Джей (Джон Б. III), Джон и Лидия, и даже их питомцы – кот Нолан (в честь Нолана Райана) и собаки Элси Лу (весьма южная кличка), Бурый (весьма описательная кличка), Джерси Роуз (немецкая овчарка, названная так, ибо родилась и выросла в Нью-Джерси) и Самми (еще одна немецкая овчарка, названная в честь Самми Сосы). Мой близкий семейный круг значит для меня больше, чем можно выразить словами. Сейчас они удивительны. И я волнуюсь, когда думаю о том, какими они будут через поколение.
Далее – мои приемные дети, после моего брака с Кристиной чудесным образом украсившие мою жизнь: Брайан Янси Барни, его жена Джулиэнн и их бойкие близняшки; Кэтрин Элейн и Колин Дэвид – благодаря им мой второй опыт в роли деда стал ярким и запомнился надолго; и Рейчел Элизабет Барни, беспокойная непоседа, не знающая меры в тяге к приключениям и неизменно влекущая меня к новому опыту жизни и риска. Я благодарен им за всю радость, принесенную ими в мою жизнь и жизнь их матери, моей любимой Кристины.
И, наконец, благодарю вас, мои читатели. Вас уже больше миллиона, если считать, что каждую купленную книгу прочитал хотя бы один человек. Я признателен вам за то, что позволили войти в вашу жизнь через книги, в которых я стремился обратить внимание поколения на то, что веровать – это прежде всего возрастать в человечности. Вот почему почитание Бога столь важно для меня, и именно этого Бога я вижу в Иисусе, совершенном человеке, чья человечность стала точкой соприкосновения с тем, что мы называем «божественным». Как покажет эта книга, Иисус в моем представлении столь радикально расширил границы самосознания, что переосмыслил и Бога, и смысл человеческой жизни. Вот почему христиане неизменно утверждают, что обретают, принимают и познают Бога в Иисусе. Проблема в том, чтобы отойти от традиционного теистического определения Бога, не позволяющего столь многим понять Иисуса. Он – совершенный человек; Он сделал святое зримым; Он обладал всей полнотой сознания; Он позволил нам увидеть, что человеческое и божественное едино; и Он, истинно живой, дал нам понять, что смерть, в конечном итоге – одна из жизненных сфер, сквозь которую мы вершим свой путь в вечности. Именно четвертое Евангелие, говоря о Боге и Иисусе, лучше всех отразило этот смысл, когда его автор выразил цель Иисуса – даровать нам жизнь, и даровать с избытком. Надеюсь, той же цели послужит и эта книга.