Мне тоскливо жить в хате, вези меня из дому туда, где много шума, где все девушки танцуют, где парни веселятся!
Господи, Боже мой, чего нет на той ярмарке! Колеса, стекло, деготь, табак, ремень, лук, торговцы всякие… так, что если бы в кармане было хоть тридцать рублей, то и тогда бы не закупил всей ярмарки.
Видишь ты, какой парнище? На свете таких мало. Сивуху, словно брагу, хлещет!
Хоть мужьям и не нравится, но коль жена, видишь ли, хочет того, то нужно угодить.
Не клонись, явор, что ты еще зелененький, не печалься, казак, что ты еще молоденький.
Вот беда: Роман идет, вот теперь он как раз поколотит меня, да и вам, пан Фома, не ждать добра.
Да тут чудеса, милостивый государь!
Поджав хвост, как собака, как Каин, затрясся весь; из носа потек табак.
Спереди еще так-сяк, а сзади, ей-же-ей, похож на черта!
Чур меня, чур, сгинь, дьявольское наваждение!
За мое же жито да меня и побили.
«Чем это я так, люди добрые, провинился? За что изводите меня? – сказал бедняга. – За что вы так издеваетесь надо мною? За что, за что?» – сказал он, схватившись за бока, и разразился потоком горьких слез.
Не бойся, матушка, не бойся, в красные сапожки обуйся. Топчи врагов под ноги; чтоб твои подковки бренчали, чтоб твои враги молчали!
Зелененький барвинок, стелись низенько! А ты, милый, чернобровый, придвинься близехонько! Зелененький барвинок, стелись еще ниже! А ты, милый, чернобровый, придвинься еще ближе!
Что тут скажешь, коли у кого-то с головой не в порядке.
То есть лгать. (Прим. Н. В. Гоголя.)
То есть солгать на исповеди. (Прим. Н. В. Гоголя.)
Выливают переполох у нас в случае испуга, когда хотят узнать, отчего приключился он; бросают расплавленное олово или воск в воду, и чье примут они подобие, то самое перепугало больного; после чего и весь испуг проходит. Заваривают соняшницу от дурноты и боли в животе. Для этого зажигают кусок пеньки, бросают в кружку и опрокидывают ее вверх дном в миску, наполненную водою и поставленную на животе больного; потом, после зашептываний, дают ему выпить ложку этой самой воды. (Прим. Н. В. Гоголя.)
Черт его батьку знает! Начнут что-нибудь люди крещеные делать, мучаются, мучаются, словно гончие за зайцем, а все нет толку; уж куда черт вмешается, верть хвостиком – так и не знаешь, откуда оно и возьмется, как будто с неба.
Черт бы явился его отцу!
Ой ты, месяц, мой месяц! И ты, звезда ясная! Ой, светите на том дворе, где красная девушка.
То есть в дурачки. (Прим. Н. В. Гоголя.)
Не имеется. (Прим. Н. В. Гоголя.)
Смотри, смотри, мать, как сумасшедшая, скачет! (Прим. Н. В. Гоголя.)
Колядовать у нас называется петь под окнами накануне Рождества песни, которые называются колядками. Тому, кто колядует, всегда кинет в мешок хозяйка, или хозяин, или кто остается дома колбасу, или хлеб, или медный грош, чем кто богат. Говорят, что был когда-то болван Коляда, которого принимали за Бога, и что будто оттого пошли и колядки. Кто его знает? Не нам, простым людям, об этом толковать. Прошлый год отец Осип запретил было колядовать по хуторам, говоря, что будто сим народ угождает сатане. Однако ж если сказать правду, то в колядках и слова нет про Коляду. Поют часто про Рождество Христа; а при конце желают здоровья хозяину, хозяйке, детям и всему дому. – Замечание пасичника. (Прим. Н. В. Гоголя.)
Немцем называют у нас всякого, кто только из чужой земли, хоть будь он француз, или цесарец, или швед – все немец. (Прим. Н. В. Гоголя.)