Настоящая любовь – это слепая преданность, безответная покорность, самоунижение, это когда веришь, не задавая вопросов, наперекор себе и всему свету.
(с) Чарльз Диккенс. Большие надежды
– Дарив, скажи мне уже, что вы нашли?
– Я все проверил. Ничего особенного. Остальные камеры показывают все то же самое. Один к одному.
Он старается не смотреть вниз, на прикрытую мягкой пеленкой головку малыша, который усердно сосет мою грудь. Да, я кормила своего мальчика сама, хотя мне и пытались навязать каких-то кормилиц из Монголии. Мне хватит и моего молока. Мой сын будет пить только его и ничье молоко больше.
– Не может быть! Я же показывала тебе несоответствие по времени.
Наклонилась вперед к ноутбуку и включила одну из записей.
– Вот смотри, везде запись обнуляется в двенадцать ночи, верно?
– Верно.
– Смотри, вот здесь машина Хана проехала по трассе в сорок пять минут, свернула налево, остановилась на светофоре. Везде это время совпадает. На всех записях со всех камер. А теперь смотри время взрыва. На одной из камер в пятьдесят восемь минут, на второй – пятьдесят пять, на третьей – пятьдесят три.
– И что это по-вашему значит?
Смотрит мне в глаза, пожимая плечами.
– Ты действительно не понимаешь?
– Нет, я не понимаю.
Малыш перестал сосать, и я поправила сарафан, приподняла сына, положила животиком на плечо.
– Это значит, что в каком-то месте что-то вырезали, а потом вклеили взрыв. И я хочу, чтоб ты нашел профессионала, который найдет это место… И еще. Найди мне тех, кто отвечает за городские камеры и мониторит их.
Посмотрела Дариву в глаза. Как всегда, совершенно беспристрастен. Спокойный, уравновешенный. Смотрит на меня скептически и явно сомневается в моей адекватности.
– Чего вы хотите этим добиться?
– Хочу найти некоего мистера игрек, который заплатил некоему мистеру икс, чтоб тот отдал ему записи с камер и потом поставил их на место.
– Год поисков, госпожа. Год мы ищем неизвестно что и неизвестно кого. Как в вашей сказке «Пойди туда, не знаю куда, и найди то, не знаю что». А как же анализы ДНК, где черным по белому написано о девяносто пятипроцентном соответствии.
– А разве оно не должно быть стопроцентным?
– С учетом того, насколько пострадали ткани – нет.
– А для меня – да! Это был не мой муж. Я хочу, чтоб провели еще одну экспертизу. Пусть сверят ДНК того… кого приняли за моего мужа, и моего сына. Я хочу посмотреть, покажет ли этот тест отцовство.
– Как скажете. Я сделаю все, что прикажет моя госпожа.
– Вот и сделай.
Поклонился, вышел из кабинета, а я посмотрела на сыночка, дремавшего у меня на руках. Смуглое личико с раскосыми глазами, черные волосики, пухлые щечки… и когда он откроет глаза, они будут удивительного голубого цвета, приводящего в восторг его прадеда. Мой маленький Тамерлан Второй. Мой принц. Любовь моя. Я найду твоего папу, чего бы мне это не стоило, и никто не убедит меня в том, что его больше нет. Малыш поморщил носик и улыбнулся, а у меня от любви и нежности защемило сердце. Как же тяжело ты мне достался, как же сильно я хотела, чтоб ты родился.
Я встала из-за стола, уложила ребенка в колыбель, позвала няню и вышла из спальни. Направилась в комнату Батыра.
Он остался жить у меня. Старый вредный старикан заявил, что ему здесь нравится. Он пришел в себя, когда я разговаривала с одним из управляющих концерном, спустя три месяца после исчезновения моего мужа. Пришел в себя настолько неожиданно, насколько и вовремя, иначе я бы наворотила с бизнесом непоправимых ошибок.
– И… что это значит? Я не понимаю. Вы должны мне объяснить. Да, я услышала насчет акций. Что с ними не так? Я должна поднять цену? Опустить? Вы считаете, так будет лучше? Но зачем опускать цены на наши ценные бумаги…
– Гони его в шею.
Обернулась на постель и замерла с трубкой в руке. Старик открыл глаза и смотрел на меня так пристально и осмысленно, что по коже побежали мурашки.
– Мы никогда не опускаем цены на акции, так и скажи, и пусть идет на хер.
– Вы уволены! – сказала я, продолжая смотреть на деда, и тот довольно ухмыльнулся, поднимая большой палец кверху.
– Что? Вы… вы серьезно? Вы же не знаете бизнес изнутри, я самый лучший аналитик и…
– Я что не ясно выражаюсь? Вы уволены!
Отключила звонок, не сводя взгляда с деда, а он поёжился, пытаясь перевернуться на бок.
– Позови сиделку, или кто там меня ворочает и моет. Пусть повернет меня, кости все закаменели, и зад заделался под этот матрас. Кстати, херовый матрас. Купи другой. И смените мне подгузники. А еще я хочу есть.
Я засмеялась, чувствуя, как впервые за все это время меня наполняет радостью. Словно засиял самый первый луч надежды, и я ощутила рядом с собой опору. Да, никогда бы не подумала, что буду рада Батыру Дугур-Намаеву.
– Я так понимаю, ты теперь у руля?
Кивнула, затаив дыхание и не зная, что именно он сейчас скажет и как быстро отлучит меня от управления.
– Тебя пора научить разбираться в бизнесе. С сегодняшнего дня буду давать уроки. Когда родится мой правнук? – кивнул на мой живот.
– Со дня на день.
– Внука нашли?
Взгляд стал непроницаемым, цепким, как будто впивался мне в душу.
– Мы его ищем.
– Ищите. Не хорони его, Ангаахай.
– Я и не думала. Я знаю, что он жив. Вы что-то помните?
– Нет. Меня подстрелили, и я потерял сознание. Очнулся уже здесь… и не мог пошевелиться. Слушал, как ты строишь домашних. У тебя неплохо получается. Наклонись… что-то скажу.
Поманил меня пальцем, и я подошла к постели, склонилась над стариком.
– Я в тебе не ошибся, внучка. Найди Тамерлана.
– Обязательно найду. Я не сдамся.
В ту же ночь начались роды. Дома. Под присмотром Зимбаги.
– Надо в больницу! Слышишь? Надо!
– Нет! Я никому не доверяю кроме тебя. Ты… повитуха? Давай прими моего мальчика! В роддоме его могут украсть или убить. Рожу. Никуда не денусь. Наши бабки рожали, и я рожу. У меня выбора нет…
Разродилась только через два дня схваток, которые то затихали, то начинались снова. Зимбага все это время слушала сердцебиение ребенка. Во время схваток закусывала простыню и скулила, чтоб никто не слышал, как я кричу.
– Таз узкий, не разродишься. Ребенок большой.
– Разрожусь. Я – жена Тамерлана Дугур-Намаева. Я все выдержу. Ты смотри за ребенком. И говори, что делать.
Выталкивая ребенка из своего тела, я громко кричала имя его отца. Так громко, что содрогались стены.
– Какой большой богатырь. Да тут все пять килограммов.
– Зимбага…, – выдохнула я с мольбой.
– Все на месте. Ручки, ножки, пальчики. Здоровый карапуз. Вылитый папа. Давай, покричи для нас.
Когда малыш закричал, я взяла его на руки. Пристроила на груди и уснула. Мокрая от пота, с сорванным голосом и лопнувшими сосудами в глазах, но счастливая до безумия. Когда Зимбага хотела его забрать, я схватила ее за руку и хрипло сказала:
– Никогда не трогай моего сына, пока я не разрешила.
Она усмехнулась, с каким-то оттенком гордости. Не обиделась. А во мне инстинкты играют первобытные и понимание, что я мать. Я родила своему мужу здорового мальчика. И я глотку перегрызу каждому, кто попробует его у меня забрать или обидеть.
– Как сына назовешь?
– Тамерлан. Тамерлан Второй. Пусть напоминает мне… что первого надо искать.
– Скоро врач приедет сюда и посмотрит вас обоих. Ему можно доверять, и я буду рядом. Но все прошло хорошо… без разрывов. Ты умничка. Сам Бог тебя уберег. Это наивысшее чудо из всех, что я видела.
***
Зашла в комнату Батыра – сидит в своем кресле, кормит Генриха орехами, а Эрдэнэ ему книгу читает вслух. С серьезным лицом. Косички по плечам змеятся с бантиками, которые я ей сделала. Теперь самые любимые ее заколки. Целая коробка.
– Серьезно? Воспоминания Черчилля?
Взяла книгу и посмотрела на обложку.
– Бедный ребенок.
– А что? Историю надо знать. Говорит, что ей интересно.
Я подошла к деду, наклонилась, тронула губами его щеку, а он мою.
– Пахнешь молоком. Кормила моего Лана второго?
Кивнула и потрепала по волосам Эрдэнэ.
– Посидишь с братиком, милая?
– Конечно. Почитаю и ему Черчилля. Пусть просвещается.
Когда за ней закрылась дверь, я села напротив Батыра.
– Что? Хочешь мне что-то рассказать и не знаешь, с чего начать?
– Да…
Он уже меня выучил. И иногда по одному взгляду знал, о чем я думаю.
– Я считаю, что запись с камер была обрезана и склеена. Считаю, что там не хватает куска.
Резко поднял голову, и Генрих встрепенулся, махнул крыльями, перелетел ко мне.
– Мне нужен человек, который смог бы подтвердить мои предположения или опровергнуть.
– Есть такой человек. Завтра же будет в твоем распоряжении.
Отпил свой кофе и медленно поставил чашку на стол.
– Таки нашла зацепку. Молодец.
– Я бы нашла ее рано или поздно. И его найду.
Батыр выпрямился в кресле и тяжело вздохнул.
– Прошел год, Ангаахай. Год его отсутствия. Год, в течение которого мы ничего о нем не слышали. Нет, я не подвергаю сомнению твою веру, не умаляю твоих надежд, но… если бы мой внук был бы жив и хотел, чтоб его нашли, он бы уже придумал, как подать тебе знак.
Тяжело дыша и пытаясь сдержать слезы, смотрела на морщинистое лицо Батыра. Только не он. Он не может меня бросить и сдаться, перестать верить. Он же всегда был со мной и поддерживал меня. Он же говорил мне не сдаваться.
– А если…если там, где он сейчас, невозможно подать знак…
– Да… так и есть. Невозможно. Оттуда знаки не подают.
– Нет! – горячо возразила. – Я не о том! Я… я
– Я знаю, о чем ты. Я сам просил тебя искать и не складывать руки, но я хорошо знаю своего внука. Это сильный и хитрый сукин сын. Он бы выбрался даже из ада… и если его до сих пор нет…
– То значит в Аду крепкие засовы, и их надо открыть снаружи! – крикнула я и ударила кулаком по столу. – Не смейте сдаваться. Он жив. Я буду искать и докажу, что он жив. Найдите мне человека, который посмотрит записи с камер.