2

Тетя встретила меня в аэропорту, вручила ключи и тут же повезла меня демонстрировать свое исполненное задание. И самым первым, что я увидела, оказавшись в самом сердце двора, был толстый рыжий кот, с пренебрежением глядящий на разложенные для него на газете рыбные объедки. Роскошный такой, матерый одесский кот. Я с упоением представила, как стану рисовать этого котяру, шерсть которого так сверкает на солнце, а на морде застыло выражение, которому позавидует любой голливудский актер. И невиданное, неожиданное, стихийное, как шторм, ощущение счастья, затопило меня, захватило целиком с головой, и я вдруг поняла, что в этом месте я смогу погрузиться в счастье полностью, найти здесь умиротворение и душевный покой.

Рядом с металлопластиковыми окнами моей квартиры (современный диссонанс одесского дворика) я увидела два запыленных, старых окна еще в старинных деревянных рамах. С рам облезла краска, и выглядела эта старина довольно живописно (но, конечно, неудобно для тех, кто живет там). В окне возле двери парадной была чуть приоткрыта форточка. Второе же было задернуто шторами и выглядело абсолютно безжизненным, что смотрелось довольно странно в самый разгар дня. Это заинтересовало меня против воли, и я спросила тетю, кто там живет.

Но тетя не знала. Она ответила лишь то, что ей сказали в агентстве – что соседи здесь спокойные, все в полном порядке, наркоманов нет. когда мы оказались в самой квартире, я не смогла сдержать восторга: комната, выглядящая, как гостиная, была обставлена очень интересно, даже с неким дизайнерским подходом. Меня просто наповал сразил круглый стол посередине комнаты, украшенный изящной кружевной салфеткой и массивной вазой из граненного хрусталя. Ваза была пуста. Все это выглядело настолько красиво, что я пообещала себе поддерживать порядок хотя бы на этом столе, не захламить его через сутки своего здесь пребывания.

Договорившись с тетей, что вечером приеду на торжественный ужин по случаю моего приезда, я осталась в квартире одна. Забросив вещи в шкаф в соседней комнате, я первым делом проверила мобильник – на нем не было ни входящих, ни пропущенных звонков. Подавив разочарование (здесь это далось мне на удивление легко), я позвонила своей подруге, затем распаковала альбом для эскизов, и принялась рисовать кота. Я решила сделать несколько подходящих эскизов, а позже выбрать, что именно перенесу на холст.

Я делала так не всегда. Изредка, когда вдохновение буквально накрывало меня с головой, я писала прямо по холсту, едва успев покрыть его грунтом. Но так бывало очень редко. Это были самые золотые моменты, которые повторялись не часто. Все реже и реже – в последнее время.

Эскизы так же захватывали меня. Но, к сожалению, я все не могла ухватить уникальное выражение на котячей морде, делающей его таким отличным от всех остальных котов. Я открыла окно, выглянула – но из моего окна котяру было не видно. Поэтому я вышла во двор.

Меня ожидало разочарование: котяра уже исчез. Осталась лишь груда рыбьих объедков вместе с газетой, которую убирала неопрятная старуха в рванном ситцевом халате. Старуха уставилась на меня со злобой и подозрением, и я поспешила ретироваться обратно через полутемный, оббитый деревом, заполненный каким-то застоявшимся затхлым запахом коридор.

Оказавшись в комнате, я принялась рисовать кота по памяти, и очень скоро почувствовала ледяной сквозняк. Окно было открыто, но, похоже, я забыла закрыть за собой дверь, поэтому меня продувало так сильно. Вначале эта прохлада показалась приятной. Но потом я вдруг почувствовала очень сильный холод, от которого руки мои даже покрылись гусиной кожей. Тогда я встала, чтобы закрыть входную дверь, и вдруг увидела ее.

Она стояла на пороге моей комнаты, прижимая к груди грязновато-желтого плюшевого медведя – маленькая девочка лет 7–8, в летнем платье в горошек. Я отчетливо запомнила почему-то ее платье – белые крупные горошины на ярко-красном фоне. Потом я обратила внимание на ее лицо.

У нее было удивительно красивое, удлиненное лицо с миндалевидными черными глазами, похожими на сочные ягоды спелой шелковицы. Черные курчавые волосы девочки были заплетены в косички, одна из косичек расплелась, из нее выбились красивые, пружинистые пряди.

Но больше всего меня поразило выражение ее лица. Оно было не по-детски серьезным, под глазами пролегли глубокие синеватые тени, а глаза смотрели так пристально, что напомнили мне рентген. Особенно поражал этот не детский взгляд. Таких пронзительно-серьезных глаз мне не доводилось видеть у взрослых. И потому особенно поразительными были эти глаза на совсем детском лице.

Я замерла от удивления и, честно говоря, немного перепугалась. Уж слишком внезапным было ее появление. Потом я сообразила, что девочка вошла в оставленную мной открытой дверь. К тому же, это был просто любопытный ребенок, скорей всего, соседский. У меня немного отлегло от сердца, и я дружелюбно улыбнулась ей:

– Привет!

Но девочка не улыбнулась в ответ. Несколько секунд она серьезно смотрела на меня, затем пробежалась глазами по комнате, и наконец нахмурилась:

– В вазе должны были быть цветы!

– Но их не было, когда я приехала… – немного растерялась я.

– Желто-фиолетовые. С большими лепестками. Я не помню, как они называются.

– Желтофиоли? – подсказала я.

– Какая, собственно, разница, – девочка пожала плечами, – ты будешь здесь жить?

– Да. Некоторое время.

– А зачем ты рисуешь кота?

– Я рисую не только котов. Я художница.

– Ух ты! – девочка несколько оживилась, – значит, ты рисуешь картины? Большие?

– Ну, наверное, не очень…

– Покажешь?

– Конечно. Когда захочешь.

– А я тоже ходила на рисование, во Дворец пионеров. Раньше, до того…. – девочка неожиданно нахмурилась и оборвала себя на полуслове. Я немного удивилась, что она сказала «во Дворец пионеров», но потом подумала, что, скорей всего, местные жители просто привыкли так говорить, и она переняла это старое выражение у мамы или у бабушки. Я поспешила сгладить неловкую паузу в разговоре.

– Ты живешь в этом доме?

– Ага. Совсем рядом. У нас большая семья: мама, папа, дедушка, бабушка, два брата и сестричка, но она совсем маленькая, ей три месяца.

– А тебе сколько лет?

– Восемь, – с гордостью сказала девочка.

– Ты совсем большая! – улыбнулась я, – в школу ходишь?

– Теперь нет.

Удивившись, я хотела уточнить, но на лице ее вдруг снова пролегла тень, и я решила не заострять внимание на этом, похоже, больном вопросе. Узнаю потом.

– Нарисуешь мне кота? – спросила девочка.

– Конечно! – я быстро вырвала из альбома лист, и стала набрасывать кота, – А как тебя зовут?

Девочка вдруг замолчала, и, повернувшись, уставилась на дверь. На лице ее появилось выражение тревоги. Это показалось мне странным – я не слышала ни звука, вокруг была полная тишина, и я не слышала, чтобы кто-то ее позвал.

– Так как тебя зовут? – я попыталась снова.

– Фаина. Знаешь, а ты немного похожа на мою маму.

– Правда?

– Мне нельзя с тобой больше говорить. Меня уже зовут.

– Но я ничего не слышу…

– Я не могу с тобой больше говорить! Пока.

– Но ты еще придешь? – я поднялась, чтобы ее проводить, и на мгновение отвернулась. Когда я повернулась обратно, девочки уже не было. Она убежала так же быстро, как и зашла. Рисунок с моим котом остался лежать на столе. Я пошла, чтобы запереть входную дверь.

Но дверь оказалась запертой. Похоже, девочка захлопнула дверь за собой, когда выбежала из квартиры (замок это позволял), но почему я не услышала звук? Почему было так тихо? Наверное, я просто не обратила внимания – я ведь такая рассеянная.

Мучаясь догадками, я вернулась обратно в комнату. Тут пронзительной трелью взорвался мой мобильник. Взглянув, кто звонит. Я поняла, что мои надежды пока оставались напрасными. Звонил всего лишь деловой знакомый, один питерский галерист. Разговор отвлек мои мысли от девочки Фаины и продлился так долго, что, отложив мобильник и взглянув на часы, я сразу стала собираться на ужин к тете.

Загрузка...