Жан-Мартен Пети в армию ушел добровольцем, в двадцать лет. С Наполеоном – с итальянского похода, последний раз ранен под Ваграмом. Дослужился до бригадного генерала, стал командиром 1-го полка пеших гренадеров Императорской гвардии. Здесь, на площади двора Белой Лошади во дворце Фонтенбло, стояли его солдаты.
«Лучшие из лучших», гвардейцы императора. Только он один мог отдать команду «Гвардию – в огонь!». И тогда «старые ворчуны» сметали всё на своем пути… Но сегодня, 20 апреля 1814 года, всё по-другому. Наполеон – уже не император, он не поведет их в бой, он скажет… Что он скажет? Они ждут, они знают, что видят его в последний раз. Генерал Пети стоит перед строем, как положено командиру. И волнуется, как никогда в своей жизни.
Одиннадцать часов. Вот он! Появился на крыльце! В знаменитой шляпе, которую носил только он, в зеленом мундире гвардейских егерей. Никакой свиты из маршалов рядом с ним, лишь два генерала, которые отправятся с Наполеоном на Эльбу. Бертран, его бывший адъютант, и Друо – гений артиллерии. Зато здесь назначенные союзниками комиссары, по одному от каждого из «победителей». Впрочем, у них хватило такта для того, чтобы быстро пройти к стоявшим поодаль повозкам.
Гвардия встретила его так, как надо. Пети командует войскам «на караул», барабанщики выбивают дробь «в поход», трубачи играют «приветствие императору». И сразу – тишина. Гнетущая, в которой слышно лишь похрапывание лошадей в упряжках.
Пети идет навстречу Наполеону, они встречаются посреди двора. Император – а для них он навсегда император – будет говорить. Он произносит речь, совсем короткую. И никто не может поручиться за точность слов. Всё, что мы знаем, наспех записал Пети вскоре после отъезда Наполеона.
«Офицеры, унтер-офицеры и солдаты моей Старой гвардии, я прощаюсь с вами! Двадцать лет вы шли вместе со мной по дороге славы… Союзные державы вооружили всю Европу против меня. Часть армии предала свой долг и саму Францию… Но ей уготована теперь другая судьба. Мне пришлось пожертвовать своими самыми дорогими интересами. С вами и с теми храбрецами, что остались верны мне, я мог бы воевать еще три года. Но это принесло бы несчастье Франции, что противоречит целям, которые я поставил перед собой. Будьте верны новому государю, которого Франция себе избрала. Не покидайте дорогую Родину, она так долго страдала!
Не надо сожалеть о моей судьбе. Я всегда буду чувствовать себя счастливым, зная, что счастливы вы. Я мог бы умереть – это очень легко. Но я останусь жить! Для того, чтобы написать о том, что мы сделали вместе».
Наполеон замолчал, и не выдержавший напряжения генерал Пети взмахнул шпагой и крикнул: «Да здравствует император!» В ответ раздался восторженный рев.
Наполеон поднял руку. Голос его звучал уже не так громко, как раньше. «Я хотел бы всех вас прижать к своей груди, но не могу этого сделать. Я обниму вашего генерала». Наполеон крепко обнял Пети и махнул рукой. «Дайте мне „орла“».
Императору принесли знамя. «Я поцелую это знамя, которое нас всех объединяло, а значит – каждого из вас, храбрецы». Наполеон троекратно поцеловал знамя и совсем тихо сказал: «Прощайте, дети мои!»
Опустив голову, он быстрым шагом направился к повозкам. Старая гвардия сломала строй. «Лучшие из лучших» не скрывали слез, бросали в воздух медвежьи шапки и кричали: «Да здравствует император!»
О чем он думал по пути из Фонтенбло до Фрежюса? Что чувствовал? Рядом с ним были люди, они даже оставили воспоминания, но сколько в них правды?
Вот в трактире, в маленькой деревушке Ля-Калад он сел обедать. Ни хозяин, ни хозяйка якобы не узнали Наполеона. Трактирщица всё время говорила гостю, что очень надеется на народ, который покончит с бывшим императором прежде, чем он доберется до моря. А гость поспешно с ней соглашался.
Хотите – верьте, хотите – нет. Менялось ли у Наполеона настроение? Конечно! Опасался ли он за свою судьбу? Наверняка. Он вообще окончательно успокоился только на Эльбе, в тот день, когда на остров прибыли наконец те гвардейцы, которых ему разрешили взять с собой.
Чуть меньше тысячи человек. Их назвали «батальоном Эльбы». Новое знамя, новые знаки отличия. Но в шапках у гвардейцев припрятаны старые императорские кокарды. Так, на всякий случай…