Сегодня утром мне снился Зен. Будто он был в Питере, на какой-то заснеженной улице, где я часто проходила, когда шла в университет. Я видела его стоящего ко мне спиной у черного BMW в синем пальто с поднятым воротником. Он будто прятался от окружающих.
Пусть лицо было спрятано за воротом, но я точно знала, кто это был. Зена и Саймона, пусть давно их и не видела, я всегда смогу узнать в толпе.
Я медленно приближалась к нему, с замиранием сердца ожидая, когда он ко мне обернется, чтобы я смогла посмотреть в его зеленые глаза и спросить у него, какого черта, этот кретин бросил меня одну справляться с тем, во что я влипла из-за его брата?! Зен знал мою правду. Он знал, как мне было плохо, потому что он единственный, кому я рассказала обо всем, а своим поступком Зен плюнул мне в душу. Этот друг прекрасно знал, что мне было очень тяжело, но он решил, что я того заслуживаю и это правда. Зен был в ярости, когда я признавалась ему о Саймоне.
– Зен, – прошептала я, когда подошла почти вплотную к его отвернувшейся фигуре.
Тот замер, и медленно, даже скованно, обернулся и посмотрел мне в глаза. Зен был таким реальным, будто все происходило не во сне, а наяву.
Я протянула руку и коснулась рукава его пальто, ткань была плотной и мягкой, меня удивило, что тактильные ощущения были слишком реальны.
– Василина, – тихо отозвался он, так же удивленно, как и я, но лицо его быстро сменило маску удивления на маску раздражения. – Ты не должна была быть здесь.
– Это все, что ты мне говоришь спустя три года? – взорвалась я, отдернув руку и делая шаг назад. – Я ожидала услышать от тебя что угодно, Зен, но не это. Меня не должно было быть здесь? О да, ты прав, меня вообще не должно было быть! Вам с братом вообще плевать на меня. Вы оба даже не подумали обо мне, когда сбегали друг от друга, затягивая меня в ваши дурацкие игры. Доигрались? Молодцы! – кричала я, пряча руки в карманах, чтобы не ударить его кулаком в нос. – Вы сломали друг друга, – Зен не сводил с меня упрямого взгляда, а я не могла остановиться. Я всегда думала о том, как бы отреагировала на встречу с ними и каждый раз я металась от мысли к мысли. То, я была уверена, что буду спокойна, то была уверена, что разобью им носы. – Вы сломали себе жизни по своей глупости и идиотизму, этого было мало, и вы потянули меня за собой в ад. Вы меня на год из жизни выбили, – я снова срываюсь на крик и уже шагаю к нему, чтобы дать в нос, но его взгляд полный безразличия меня останавливает. Как и тогда, Зен и сейчас не понимает меня. Ему непонятна моя злость. Он не никогда не сможет понять, что из-за них двоих я не сплю ночами, что из-за них я не могу проходить мимо детских площадок. Это из-за них я вздрагиваю от детского крика. – Хотел меня добить? Поздравляю, ты меня добил. Я никому не пожелаю такого дерьма, что со мной случилось. Даже тебе, Зен. Даже тебе!
– Ты сказал, что она в порядке, – Зен обернулся назад, меня пошатнуло в сторону, и я заметила Тимура, который с неподдельным интересом в своих золотых глазах наблюдал за нашей перепалкой.
– Она и была в порядке. Извини, но мы с Васей изначально не поладили, и она не изливает мне свою душу, – упрекнул его Тимур. Что здесь происходит думала я, наблюдая за довольным, не пойми от чего, Тимом. Я хотела уйти, но свирепый взгляд Зена остановил меня. Зен выглядел так же, когда выслушивал мою исповедь на берегу озера…
В какой-то момент я проснулась, разбуженная встревоженной Алиной, которая наверное почувствовала, что это очередной кошмар. Соврав ей, что я в порядке, я хотела выйти на улицу, спросонья не особо понимая, почему мы у Матвея. Подруга долго смеялась, когда я зависла в комнате Матвея оглядываясь по сторонам. И я вспомнила, почему мы не дома. А если не дома, значит я не смогу покурить.
Я закрылась в ванной и долго умывалась холодной водой, чтобы наконец уже проснуться.
Мне не нравилось чувство реальности, пришедшее с этим дурацким сном. Мне не нравилось, что сердце болело от давно забытых чувств отчаяния и безнадежности, которые я глубоко зарыла в своем сознании, чтобы не раскисать из-за них и не превращаться в ту версию себя, которую я хочу стереть из своей памяти.
Она «ничто» и омерзительна до одури, она заслуживает того, чтобы ее забыли, но я не должна забывать о том, что братья Хадзис сами сделали свой выбор и я больше никогда не хочу их видеть.
Мне удалось наладить свою жизнь без них, заново собрав себя по кусочкам, а они сейчас все бы испортили, как обычно заботясь только друг о друге. Я этого не хочу, а хочу я, чтобы Алина всегда переживала обо мне, если я не отвечаю на звонки, чтобы Матвей всегда заботился о моем сне и регулярно выходил со мной на пробежки, даже когда он в другом месте.
Они – мои друзья. Они – мое будущее, и я их сильно люблю, так же, как и они меня.
Вот они мне нужны так же, как им нужна я.
Горестно усмехнувшись своим совсем невеселым мыслям, я взъерошила себе волосы, прогоняя поганые, портящие мне боевой дух размышления, потянулась за телефоном и набрала последний номер в моем журнале звонков. Приложила смартфон к уху, слушая ужасно надоедливые гудки, я прислонилась лбом к рулю, прикрывая глаза, а, когда Света ответила, то первое, что я услышала, было ее учащенное, даже запыханное дыхание.
– Это он? – резко спросила я, минуя ненужные слова о том, что я устала ждать ее звонка.
– Я только собиралась тебе звонить, – я слышала, что ей тяжело говорить. – Сорок минут назад из Соснового бора выехала машина. В ней человек без сознания, – вот дерьмо.
– По какому маршруту они едут? – если Тим без сознания, дело дрянь. – Ты сказала человек, это не тот, про кого я спрашивала?
– Я не знаю. Мы тут спешим, но это точно парень. – Я все еще могу надеяться на то, что это не Тимур? – Они едут по КАДу, а ты сейчас где?
– Возле аэропорта, – ответила я, вспоминая систему этого КАДа. – Вы их отслеживаете?
– Пытаемся, – все, что они делают, это пытаются. Наверное, с этой чертой питерских хранителей я никогда не свыкнусь. Меня учили не пытаться, а делать. – Десять минут назад их засекла камера на 77 километре КАДа, – если их заметила камера, значит едут они со скоростью явно больше разрешенной. – Если ты в Пулково, то можешь с ними пересечься, – Света больше не предлагает помощи, оно и понятно. Ну для них, не для меня.
– Хорошо, можешь назвать госномера машины или хотя бы описать ее? – мне бы сейчас помощь не помешала, но просить я не буду. Одно дело просить добыть информацию, другое дело просить их рисковать.
– Вышлю тебе сообщением. Слушай, там ремонт дороги, будь аккуратнее.
– Буду, – ремонт дороги – это большая помеха. – У меня еще просьба: я знаю, у твоих друзей есть хостел где-то здесь рядом. Ты можешь забить мне комнату? – нагло было с моей стороны просить о многом, но что мне делать, когда делать нечего? Правильно, наглеть.
– Там сейчас вообще никого нет, ребята в отпуске. Ключи у консьержа, я позвоню ему и попрошу, чтобы приготовил их.
– Спасибо тебе за помощь.
– Всегда пожалуйста. Удачи.
Попрощавшись с ней, я убрала телефон и посмотрев на свое отражение в зеркало, тихо усмехнулась, заметив, как у самой загорелись глаза. Сняв резинку с запястья, я собрала волосы в пучок и подмигнув своему отражению, когда в голову пришла одна идея, я вышла из машины. Открыв заднюю дверь, я подтянула к себе рюкзак.
Расстегнув рюкзак, я достала кожаные гловелетты, когда-то специально сшитые для меня, мама считает их лишними, а мне удобно. Я чувствую себя с ними более уверенно, потому что могу крепко держать свои ножи со стальными ручками. Практически все мое холодное оружие без деревянных или пластиковых рукояток, и потому летом иногда ножи могут выскользнуть. У кинжала ручка резная и инкрустированная камнями, поверхность ребристая и из пальцев не выпадет. И в гловелеттах есть секретик, который немного спасает мои костяшки, когда я перехожу на рукопашный бой – небольшое уплотнение на пальцах уменьшает риск их сломать.
Надев гловелетты, я закрепила ножны для своих ножей, которые сняла перед тем, как идти в аэропорт. Если мама гловелетты считает ненужными, то ножи, индивидуально изготовленные для меня, ей нравятся. С ее подачи у меня все «рабочие» вещи индивидуального заказа, кроме кинжала. Это особенный подарок.
Когда мы с мамой в последний раз виделись, я показала ей свои новые двухлезвийные клинки. Она назвала их не доработанными ножами из-за того, что само лезвие сразу переходит в цельную стальную рукоятку, но маме понравилось отверстие на рукояти для указательного пальца. Говорит, что с ним удобнее.
– Скользить не будет? – спросила она, пристально рассматривая ножи. – Рукоять-то цельная.
– Не должны, – ответила я, протягивая ей новенькие гловелетты. – В составе рукояти есть полимер Кратон и из-за него она не будет скользить в руках, но для подстраховки я чаще ношу гловелетты[2]. Мне в них спокойнее.
– Мне нравится, что они тонкие, – с этим я была полностью согласна. Мои ножи тонкие, удобные и не очень длинные. Они не длиннее самой простой шариковой ручки. – Я всегда говорила, что преимущество заказных ножей в том, что ты делаешь их под свою руку. – И из любого материала. Как говорится, любой каприз за ваши деньги. Мои игрушки не из дешевых, но они стоят каждую, потраченную на них тиынку. – Сплав серебра и высокоуглеродной стали? – спросила мама, рассматривая каждый миллиметр ножа. Я согласно кивнула, и она довольно хмыкнула. Ей нравилось. – Правильный выбор, кошечка. Так заточка, будет держаться лучше. Ого, так еще и пескоструйная обработка была? – мама заметила едва заметную маркировку на боку.
– Ага, – моя мама специалист своего дела. Она столько тонкостей своей работы знает, что мама не горюй. Каламбур, но это правда. – Для уменьшения бликов я еще заказала антибликовое покрытие.
– Молодец, – мама осталась довольна моим выбором, а я довольна, что она довольна.
Остановить одну машину на ходу сложно, когда ты сама одна. Однако, это возможно, когда идет ремонт дороги и случайно начал крапать мелкий дождь. Стоя у обочины и высматривая машину с государственным номером, который написала мне Света, я думала, что мне делать. Плана не было, от слова совсем.
Одна идея была безумней другой, и чем страшнее была задумка, тем был выше шанс не выбраться живой. Я уже думала, звонить кому-нибудь, чтобы попросить подмогу, пока на моих глазах, проезжающая мимо машина чуть не слетела в кювет, когда резко затормозила перед полосой, где сняли верхний слой асфальта. Я не знаю в чем была дорога, но из-за дождя, ехать было сложно.
– Делать нечего, – пробормотала я, замечая черный внедорожник, едущей в четвертой полосе.
Заведя машину, я ждала, когда этот черный внедорожник проедет мимо. Номер, я конечно не замечу, потому что он едет уж слишком быстро.
Выехав на разгонную полосу, я набрала скорость, чтобы не тормозить проезжающие машины и перестроилась в первый ряд, пропустив несколько машин, дожидаясь той черной.
Аккуратно, чтобы не привлекать явного внимания, я перестроилась во второй ряд, плавно набирая скорость, всматриваясь в зеркало.
Внедорожник уже был близко, и когда я перестроилась в третий ряд, он промчался мимо меня, и я даже не успела буквы на номере увидеть, не то, чтобы его полностью.
Включив дворники, я не стала набирать скорость и сильно приближаться к машине, оставаясь на одном расстоянии. Не видя цифр, я ехала за ним, что-то подсказывало мне ехать за этой машиной. А, когда в голову настойчиво что-то вдалбливают, то сам не замечаешь, как подчиняешься и я бы ехала дальше, если бы мое внимание не привлекла другая машина, едущая за мной. Я увидела, как она резко перестроилась во второй ряд, подрезая машину на том ряду.
Только подумав, что зря он так сделал, и его машину занесет, я убрала ногу с педали газа, когда тот промчавшись мимо меня заелозил жопой на мокрой дороге, «путаясь» на щебенке, рассыпанной по дорожным полосам. Я бы и проехала мимо машины, если бы в глаза не бросился синий, проблесковый маячок. Зная некоторые госномера людей, которых мы должны сторониться, я посмотрела на номер этого серого кроссовера и не поверила глазам.
Почувствовав себя полнейшей дурой, которая повелась на интуицию, я набрала скорость и поравнявшись с промчавшейся серой машиной, бросила короткий взгляд внутрь.
Конечно из моего низенького седана, много я не увидела: впереди сидело два человека, но задние окна затонированы. Я даже силуэтов не видела.
– Идиот, вы же разобьетесь! – невольно вскрикнула я, сильнее сжимая руль, чтобы в случае чего удержать машину на ходу. Этот серый кроссовер не сбавляя скорости, резко перестроился в первую полосу, объезжая другую машину, опасно возвращаясь в третью, когда она не уступила ему дорогу. Из первой полосы в третью на мокрой дороге, он самоубийца? – Ну точно, придурок, – их машина сильно вильнула в сторону, чуть не зацепив соседнюю машинку задним бампером и выехала на четвертую полосу, подрезав тот самый черный внедорожник.
Глянув в боковые зеркала, чтобы убедиться в том, что сзади никто меня не поджимает, и я сама никому не помешаю, я немного увеличив скорость, обогнала машину, едущую передо мной. Водители, заметив, что серый кроссовер с мигалкой не адекватный, стали сбрасывать скорость, чтобы держаться подальше от сумасшедшего и я бы тоже так поступила, если бы он не был моей целью.
Серый кроссовер снова перестроился в третью полосу, и собирался вернуться в четвертую, когда объехал мешающую ему машину, но он снова вильнул. Вместо того, чтобы сбросить скорость и выровняться, этот водитель-самоубийца ударил по газам. Машину естественно сильно закрутило и рвануло вперед, чертыхнувшись, я снова глянула в зеркала, и убедившись в том, что другие автомобили сильно сбросили скорость, я выехала на вторую пустую полосу и разогнавшись, скоро догнала этот кроссовер.
Убрав ногу с педали газа, я перестроилась на третью полосу, сразу переехала в четвертую и поравнялась с серой машиной. Сначала я думала, что просто поеду за ними пока они не остановятся, но смотря на то, как они едут передумала. Это ужасно. Следующий столб их конечная остановка.
Поравнявшись с ними, я, не зная, зачем это делаю, стала сигналить им и, когда водитель посмотрел на меня, я покрутила пальцем у виска, тут же отворачиваясь. Сильнее сжав руль, я увеличила скорость и переехала в третий ряд, прямо у них перед носом.
«Не дури», – я вздрогнула, когда в голове послышался чужой голос. Взглянув в зеркало заднего вида, на этот неприметненький кроссовер, я покрылась мурашками, когда увидела, летящие в разные стороны осколки стекла.
Сбросив скорость, я съехала во вторую полосу и, когда серая машина нагнала меня, я заглянула внутрь, неожиданно встречаясь с помутневшим взглядом избитого Тимура.
Зрительный контакт длился не больше пяти секунд, но этого оказалось достаточно для много. Я поняла, что ему плохо, и он едва держится, а Тим должен был понять, что пора выбираться.
Успев заметить его лукавую улыбку прежде, чем они уехали, я бросила взгляд на машины за мной. Они практически остановились, когда я резко затормозила, разворачивая машину боком, чтобы перекрыть дорогу. Я было уже повернулась к водителям других автомобилей, но заметив их взгляды, наполненные ужасом, я снова обернулась к дороге, тут же выворачивая руль, снова набирая скорость.
Я несдержанно заматерилась, когда увидела, как серый кроссовер бросает из стороны в сторону. Машина ехала по третьей полосе, когда она вылетела на первую, и теперь виляя задом, она наехала на скользкую, усыпанную щебенкой обочину и прямо на моих глазах, произошло то, чего я боялась – серый кроссовер выбросило в кювет.
Машину перевернуло, и мое сердце сделало мощный кульбит в груди, когда она еще несколько раз перевернулась, останавливаясь на боку и тут же с жутким, леденящим душу, скрежетом упала на колеса. Резко затормозив у обочины, я не заглушая мотор, выскочила на улицу. Скользя по мокрой траве, я спустилась к перевертышу.
– Тим? – громко крикнула я, подбегая к машине. – Тимур!
Услышав неразборчивое мычание, я обошла машину стороной и схватившись за ручку, попыталась открыть дверь, но она не поддавалась. Наверное, что-то в механизме заклинило.
Заглянув в салон, я протянула руку Тимуру, который схватившись за мое запястье слабыми пальцами, пытался подняться с сиденья усыпанного осколками разбитого стекла. За рулем я не заметила, но оказывается стекла разлетелись во всей машине, а не только с той стороны, которую я заметила.
– Я не могу открыть дверь, – сказала я, когда он вроде бы немного очухался. – Придется вылезать так, – бросив короткий взгляд на тех, кто сидел впереди, я протянула вторую руку Тимуру, чтобы он ухватился и за нее. Поддавшись вперед, он попытался сесть, но пошатнувшись назад, замер. Я приглянулась к нему, и тихо выдохнула. Тим сильно избит, а осколки стекла, на которых он лежал, впились в кожу. Ему больно, но он сдержанно мычит.
– Отойди, – хрипло просит он, отпуская мои руки, но я не слушаюсь и стою рядом, наблюдая за тем, как Тим развернувшись задом медленно вытаскивает ноги в окно, аккуратно свешиваясь вниз. Подхватив его за талию, когда он сдавленно стонет, стараюсь помочь вылезти. Нам надо убраться отсюда до того, как эти двое придут в сознание. – Все нормально, они еще не скоро очнутся, – шипит Тим, когда полностью вылезает из машины, почти падая на мокрую траву. Подхватив его за руки, я с трудом удерживаю парня на ногах.
– Давай мы это обсудим в машине, – кряхчу я, пытаясь поднять этого увальня. Он шатается из стороны в сторону и каждый раз несдержанно стонет, когда я случайно касаюсь его покалеченного тела. – Если ты мог их остановить, почему ничего не сделал?
– А кто потом бы меня вытащил? – хрипло ответил он вопросом на вопрос, впиваясь пальцами в мое плечо, когда мы стали подниматься к машине. – За нами было много машин, почему никто не остановился? – шепчет Тим, смотря на пустую дорогу.
– Всем плевать, это раз, а два, все они видели, как этот чокнутый летел по влажной дороге. Они все думают, что так этому придурку и надо, – открыв заднюю дверь, я попыталась помочь парню, но он встав столбом, вяло ее захлопнул. – Что ты делаешь?
– Сзади не поеду.
Решив, что времени для споров нет, я открыв другую дверь, помогла ему сесть на соседнее сиденье и обогнув машину, плюхнулась за руль. Захлопнув за собой дверь, я сразу же выехала на дорогу не задерживаясь ни на секунду. Достав телефон из кармана худи, я вслепую набрала номер Светы, которая опять ответила не сразу. Не вдаваясь в подробности, я сообщила ей об аварии и назвала километр, чтобы она вызвала спасателей.
– Все обошлось?
– Можно сказать и так, – что значит обошлось? Не было драки, это и есть обошлось? – Я буду в хостеле через двадцать минут, – конечно было бы лучше немного попетлять, чтобы сбить их с пути, если вдруг решат проследить мой маршрут, но Тимур очень плохо выглядит.
– В том доме, есть однокомнатная квартира со всем необходимым.
– О, спасибо, – да, Питерские хранители трусливы, но в другом они помогут с чем смогут. – Я позже перезвоню, – дорога все еще скользкая, рискованно рулить одной рукой.
Света, сказав, чтобы я была аккуратнее отключилась, и я, снова убрав телефон в карман, случайно коснулась рукоятки одного из ножей, которые сегодня не пригодились. Я могла бы их и не надевать, но кто знает, чем все это могло закончиться? Если бы не дождь, безумие водителя серого кроссовера, то все могло закончиться и дракой наверное, и черт знает, кто вышел бы победителем. Избить, или даже убить могли меня вместе с Тимуром.
– Тим, ты спишь? – он молчал. – Эй, Тимур, не смей спать. Вдруг не проснешься? – правой рукой я сжала его окровавленные пальцы, и он очень слабо, но все-таки сжал их в ответ.
– А тебе не все равно? – спросил он. Тим сжимал мою ладонь, пока я, вытянув пальцы, дотягиваясь до его запястья, прощупывала пульс.
– Тимур, если бы мне было все равно, я бы рисковала ради тебя, самолично выходя на людей Корсака? – я по сути ничего и не сделала то, кроме как следовала за ними, но на самом деле я и этого бы не сделала, если бы мне было плевать. – Поверь, если бы мне было все равно, я бы не бросилась тебя спасать, – как бы он мне не нравился, я не похожа на того человека, который бросает других людей в беде. Я не такая.
Если мне на кого-то все равно, то это сравни смерти, потому что я пальцем не пошевелю, чтобы что-то сделать. Уж тем более в самое пекло не брошусь, чтобы помочь.
Любая эмоция, будь то симпатия, любовь, злость или даже ненависть, – это все проявления такого субъективного понятия, как «не все равно». Для меня «все равно» – это точка невозврата или граница, которая разделяет любовь и ненависть. Все равно – это пустота. Территория безразличия, в которой остаются люди, не попавшие ни в одну из категорий.
– От тебя можно ожидать чего угодно…
Я помогла Тимуру опуститься в ванну с теплой водой, чтобы смыть с его тела кровь и разом промыть все его раны, чтобы мне потом было видно с чем работать. Аккуратно подложив ему под голову валик из полотенца, чтобы парень не скатился в воду, я быстро вышла на кухню, чтобы найти баночку с мазью из голубых ахиресов, которые обладают быстрозаживляющим свойством. Я всегда возила ее с собой в маленькой баночке. И того количества мне хватало на ссадины и кровоподтеки.
Найдя баночку в своем рюкзаке, я поставила ее на табурет у расправленного дивана, где уже лежали бинты, вата и лейкопластырь, а также нашатырь на всякий случай.
Приготовив все, я вернулась в ванную, где Тимур подозрительно тихо лежал в воде, которая приобрела розоватый оттенок.
– Тим, не спи! – прикрикнула я в очередной раз, чтобы его немного растормошить, но он каждый раз так и норовился провалиться в дрем, но засыпать ему нельзя. Или можно. Не уверена я, но рисковать не хочу, потому пусть бодрствует.
– Стараюсь. Оно все так болит, но я терплю, хотя плакать хочется.
Я испуганно посмотрела на него, потому что он нес полную чушь. Мы довольно быстро доехали до квартиры, но Тим был в бреду, то ли от боли, то ли от многочисленной потери крови.
– Все, встаем, – пора его вытаскивать, пока он совсем не обмяк в теплой воде. Положив руку под голову и слегка придерживая его корпус, я помогла парню сесть, и потом перехватив его руки, поддержала, пока тот вставал на ноги, едва не теряя равновесие. Я поддалась вперед, обхватывая руками его за талию, не обращая внимания на свою майку, что уже сильно намокла. Я крепко его держала, пока Тим вылезал из ванны. – Эм, я нашла там вот это. И ты мог бы сам переодеться? Я не могу положить тебя мокрым на диван.
– Вот «это» называются трусы, если ты не знала, – он еле-еле разлепил свои глаза, чтобы посмотреть на то, что я настойчиво пихаю ему в непослушные руки. – И штаны. Я попробую.
– Я буду ждать за дверью, – промямлила я, расцепляя руки и собираясь выходить, но Тим не дал мне выйти. Он мягко, но властно обхватил мое запястье своими длинными пальцами. – Что ты делаешь?
– Держусь, – ответил он совсем тихо, но даже так я услышала некоторый издевательский тон. – Я могу упасть.
Я отвернулась от него, когда пальцы Тима мягко спустились к моей ладони и быстро переплелись с моими пальцами.
Когда он закончил с переодеваниями, я слишком громко, но облегченно выдохнула, и будь ему сейчас чуть лучше, Тим бы уже едко все прокомментировал. Надеюсь позже он об этом не вспомнит.
Мне снова пришлось краснеть, когда он начал путаться в штанинах трико, которые я ему приготовила, и мне пришлось ему помогать, стараясь сильно не разглядывать его, хотя было что. Когда этап с переодеванием был завершен, то я, быстро обхватив его за талию, повела к дивану, где потом помогла ему поудобней лечь. Тиму сейчас придется терпеть невероятно жгучую боль.
В квартире было темно и я включила настольную лампу рядом с диваном, которая не была очень яркой и не нервировала.
При таком свете я снова разглядела его травмы и шумно втянула воздух. Такое ощущение, что Тима пытали.
Я села на край дивана и нарезала бинты одинакового размера, приготовила кусочки ваты и нарезала пластырь. Обмакнув пальцы в синюю полупрозрачную желеобразную субстанцию, я развернулась к нему, не сумев избавиться от сочувствующего взгляда.
– Сейчас будет щипать, – предупредила я прежде, чем нанести мазь на рану от ножа.
Тим сильно напрягся, когда мазь легла на рану толстым слоем. Я услышала, как он сжал челюсти, скрипя зубами. И я по себе знаю, как жжет эта хрень. Да, больно, но это работает.
Завтра утром уже будет не так больно, как сейчас.
– Не напрягайся, Тимур. Чем больше напряжения, тем больше боли. Попробуй расслабиться.
– Я не могу, – процедил он в ответ сквозь сжатые зубы, сильно сощурившись. – Гмм…
Я нанесла еще один слой и Тим вцепился пальцами в диван, сжимая в руках простынь.
Головой я понимаю, что не мучаю его, а помогаю, но на душе все равно было скверно, и чем больше я вглядывалась в его лицо, наполненное горестными муками, тем больше чувствовала себя виноватой. Не понимаю, как мама терпела мои семнадцатилетние крики и просьбы остановиться, когда мне пришлось впервые воспользоваться этой мазью. В меня тогда меч насквозь прошел и, чтобы я дожила до прихода мага, мама меня чуть ли не литрами этой мази заливала.
Я довольно хорошо помню, как мама сидела рядом со мной и дула на опухший бок. Немного, но от этого мне было чуть легче терпеть боль.
Чуть наклонившись вперед, я медленно подула Тиму на покрасневшую кожу, как моя мама, когда-то мне на колотую рану. И он чуть расслабился.
Положив на рану неаккуратный квадратик бинта, я наклеила поверх него лейкопластырь, закрепляя компресс на месте. Точно так я проделала с оставшимися порезами на его груди и спине. Где-то я накладывала повязку, а где-то нет. К концу процедуры Тим был ужасно измученным и вымотавшимся.
– Теперь можешь спать, – сказала я тихо, когда в последний раз мое дыхание коснулось его тела. Встав с дивана, я бросила на Тимура взгляд, и моя рука непроизвольно потянулась к его волосам, прилипшим к влажному лбу. Убрав прилипшие пряди со лба, я запустила пальцы в волосы Тима, аккуратно поправляя их, пытаясь пригладить.
Уходя, я накрыла парня легким мягким пледом, который нашла в шкафу. Выключив лампу, я немного приоткрыла окно с краю, отодвинув штору, и принялась убирать остатки сымпровизированного процедурного стола.
В том же шкафу я нашла футболку с шортами и быстро переодевшись в ванной, вернулась в общую комнату, решив сходить в душ утром. Мне не хочется сейчас оставлять его одного.
Когда я вернулась в комнату, Тим мирно спал у стены, наверное, подвинулся, пока я переодевалась. Придвинув ближе к дивану кресло, стоящее у окна, я застелила его найденным в шкафу постельным. Сев на край кресла, я посмотрела на Тимура, и накрывшись одеялом, легла. Я бы хотела думать, что уснула сразу, но это было не так.
Перед сном некоторые мысли посетили мой уставший разум и вот-вот готовое отключиться сознание. Это были мысли о Саймоне и Зене, которых я должна ненавидеть, которым должна желать гореть в аду, но я не могу желать такого, а от этого становилось тошно. А еще становилось хуже, когда я понимала, что, если им понадобится моя помощь, то я сорвусь и поеду. Наплевав на все, что они мне сделали, я поеду им помогать.
Видимо, в этот раз я не смогу сама себе вправить мозги, как ни старайся.