Страстные игры с дилдо
– Пожалуйста, не мучай так себя! – попросил Евклид Иванович, морща лицо и глядя на дочь с состраданием. – И подумай, может лучше переехать ко мне. Талия, хотя бы на время! Поживи у меня, пока не вернется Мышкин! – говоря это барон знал, что Мышкин вернется очень нескоро, если вернется вообще. Целители, академические врачи и жрецы Асклепия по-прежнему будут делать вид, что пытаются его хоть как-то поставить на ноги, но Синорин из дома врачующего бога сказал, что князю не поможет уже ничто. И это было приговором свыше, потому как барон Евстафьев знал, что более авторитетных людей среди целителей нет. Евклид Иванович не хотел доносить эти слова до дочери. Как мог, он пытался поддерживать в ней веру в выздоровление жениха.
– Я никуда не поеду, пап. Не надо меня уговаривать, – Талия отвернулась, глядя на картину, висевшую на стене. На ней была изображена Печаль: женщина с изможденным лицом в рваной темно-серой одежде, бредущая куда-то в беспросветном тумане. Баронесса знала, что эту картину написал тот, прежний князь Мышкин, от которого осталось лишь тело. Конечно, ее Родерик не имел к столь мрачному полотну никакого отношения. И прежде, до того, как сломалась их жизнь, Талия Евклидовна хотела избавиться от этого жуткого художества – так неприятно было ей на него смотреть. Но теперь что-то всерьез сломалось в самой баронессе: она начала рассуждать иначе; ее больше не тянуло к былой праздности, а воспоминания о своих прежних шалостях вызывали лишь горькое сожаление, словно все это совершала не она. Особо ей было за воровство денег в банке и то, как она бездушно обходилось с отцом. Картину, названную ей же «Печаль», Талия не выкинула. Баронесса выбрала для нее темный с тусклыми вкраплениями золота багет и распорядилась повесить в своих покоях на самом видном месте. Решила для себя, что картина будет висеть там, пока князь не поправится, не войдет в ее покои на своих ногах. При этом Талия знала, что этого может не случится никогда, потому как боги жутко разгневались на нее.
– А ты знаешь, я уже говорил насчет вашей свадьбы с Демидовыми… – начал было барон, пытаясь хоть немного отвлечь дочь от тяжких мыслей.
– Пап, успокойся, пожалуйста. Никакой свадьбы не будет, – Талия протянула руку к коробочке с «Никольскими».
– Как не будет? – опешил Евстафьев и услужливо положил перед ней зажигалку. – Талия! Ты решила расстаться с Геннадием Дорофеевичем?!
– Как ты можешь думать такое?! Я – не последняя дрянь и ни за что не брошу его! Все, хватит, пап. Просто не трогай меня пока. Я постараюсь приехать к тебе завтра к ужину. Сейчас мне нужно к Гене. Знаю, он меня ждет. Он всегда меня ждет, – она встала и направилась в спальню, чтобы переодеться.
– Подвезу тебя! – сказал ей в след барон, тоже вытащил сигарету из коробки на столе и прикурил, наполняя комнату густыми клубами дыма.
– Если никуда не спешишь, то подвези. Только по пути нужно будет заехать в храм Геры на Поклонной, – сказала Талия.
Теперь наряд она не выбирала долго как прежде. Взяла, что попалось под руку: достаточно скромное, даже строгое. Многое из яркой и вызывающей одежды баронесса раздала служанкам. То, что им не подошло, отнесла к храму Величайшей и сложила в корзины для нуждающихся.
В храме Геры молодая баронесса задержалась почти на час. Евклид Иванович в ожидании устроился на лавочке и читал вчерашнюю газету с огромной статьей о престолонаследнике, с которым на радость всем определился старый император. Потом курил, поглядывая на высокие ступени храма, желая скорее увидеть среди выходящих свою дочь. А потом и вовсе решил идти за ней. Когда уже барон поднялся к колоннаде, из портала, украшенного резьбой по саянскому мрамору, вышла Талия.
– Пап, прости. Задержалась, – сказала баронесса, догадавшись, что отец отчаялся ее ждать. – Как-то время быстро пролетело, пока слушала жреца. Он говорил важные вещи. Зря ты не ходишь в храм.
– Ты очень, очень изменилась. И я сказал, что эти перемены добрые, если бы на твоем лице чаще появлялась улыбка, – барон увлек дочь к стоянке эрмимобилей, при этом подумав, что сам он изменился ничуть не меньше: после разрыва с Леной Елецкой и той правды, которая открылась о его последней жене, из жизни Евклида Ивановича почти исчезла прежняя беззаботность, в их доме все реже появлялись гости и не случались шумные вечеринки – всего этого больше не хотелось.
Минут через двадцать эрмимобиль барона Евстафьева остановился возле входа в сквер перед Красными Палатами. Талия вышла из машины, поблагодарила отца и попросила не дожидаться ее – она собиралась остаться до позднего вечера с Мышкиным. Быстрым шагом, с чуть опущенной головой баронесса пересекла сквер, вошла в центральных корпус Красных Палат и поднялась на седьмой этаж. В длинном коридоре не было никого, кроме робота-уборщика, с жужжанием чистившего ковровую дорожку и почти по-человечески бормотавшего молитву Асклепию. Прижимая к себе пакет с любимыми яблоками Родерика, Талия дошла до 27 палаты и открыла дверь.
– Здравствуй, мой дорогой! – полушепотом сказала она, переступив порог и тихо закрыв дверь. Баронессе показалось, что ее жених спит.
Однако Родерик, а с некоторых пор князь Мышкин, не спал. С настойчивостью, даже с некоторым ожесточением он делал ментальные и энергетические упражнения, которым научил его граф Елецкий. Снова и снова маг погружался в себя, выходил на тонкий план и сосредотачивал внимание в наиболее важных областях ментального тела, иногда переносил его на астральный план, чтобы разобраться с потоками, которые были спутаны и хаотичны. Эта практика стала помогать ему в первый же день. Поначалу делать ее было трудно примерно так, как человеку привыкшему лежать днями на диване, заставить себя заниматься гимнастикой. Но Родерик смог найти в себе заряд еще нерастраченной воли, и она становилась все сильнее.
А сегодня… сегодня случилось маленькое чудо, предсказанное графом Елецким: старания Родерика на тонком плане, оказали влияние на план физический. Следом за тем, как магу удалось срастить два периферийных энергоканала и наладить зыбкую связь с каналом центральным, кое-что изменилось в его неподвижном теле. Князь почувствовал начало процессов вокруг позвоночника, пока еще неясных для него самого. Правая рука, которая едва шевелилась, теперь гораздо охотнее подчинялась ему.
– Здравствуй, моя принцесса, – отозвался Мышкин, а когда она сделала еще два шага к его кровати и приоткрыла рот, чтобы что-то возразить, князь приподнял не только голову, но даже смог оторвать плечи от подушки.
– Родерик! – Талия в изумлении застыла. – Родерик! – громко вскрикнула она и бросилась к нему. Баронесса уронила ему голову на грудь и, часто вздрагивая, заплакала. – Мне это не показалось?! Скажи правду, что ты уже немного двигаешься?! – с мольбой в глазах спросила она.
– Двигаюсь. Понемногу, но уже двигаюсь, – как бы доказательство он смог приподнять руку и провести кончиками пальцев по ее волосам. Он ясно чувствовал прикосновение к ней, и это уже было величайшим чудом, путь к которому ему указал граф Елецкий – без сомнений лучший маг в этом мире.
– Я тебя люблю! – Талия принялась целовать его руку. Часто и с жаром. – Только не называй меня больше принцессой, – выразила она запоздалый протест. – Мы же договорились! Я – просто Талия!
– Мы договорились, что ты больше не будешь Принцессой Ночи, но лично для меня ты навсегда останешься маленькой принцессой, – сказал он, с наслаждением ощущая прикосновение ее губ. Теперь эти ощущения, хоть и не были такими сильными как прежде, но они стали свежими и гораздо более важными. Важными, потому что с ними начиналось новое понимание жизни и себя самого.
– Значит все не зря! Родерик! Мои молитвы помогают! Боги! – воскликнула баронесса, вскочила, сложив руки на груди мысленно обратилась с благодарностью к Гере. Потом добавила вслух: – Я буду чаще ходить в храм! Еще чаще! Я буду изо всех сил просить за тебя!
Родерик не стал ей говорить, что дело вовсе не в молитвах его самоотверженной невесты, а в его ежеминутных усилиях, на которые его направил граф Елецкий. Пусть Талия думает, что это ее заслуга – ей это будет особо приятно.
***
В вошедшем Элизабет сразу узнала того самого важного господина, который говорил что-то на английском своему приятелю рядом со стоянкой эрмимобилей. Уж его ни с кем нельзя было перепутать из-за столь необычного вида: угольно-черный костюм, серая сорочка и кроваво-красная бабочка под воротником. И его приятель, которого, кажется, звали Марк, тут же возник за его плечом.
– Это он!.. – тихо и взволнованно произнесла Ленская.
Для мисс Милтон не следовало пояснять кто «он». Она улыбнулась ему очаровательной улыбкой и звонко шлепнула по ладони дилдо.
– Я не вовремя? Девочки развлекаются? – хотя эти слова Артур произнес с насмешкой, его поначалу добродушная физиономия стала вовсе недоброй.
– Тебя, мразь, ждем. Сам понимаешь, без тебя никак! – сказала ему по-английски Элизабет и сделала два шага вперед, так чтобы на всякий случай отрезать ему путь к актрисе.
– Ты кто такая, сука?! Это я тебе сейчас в рот засуну! – Голдберг тоже без труда узнал англичанку, на которую обратил внимание один из отморозков Ляхова. – Если тебе захотелось острых ощущений, то там есть кому дрыгнуть тебя в задницу! – сердито процедил он, но вместе с тем насторожился: уж слишком дерзко вела себя незнакомка. Может в комнате был кто-то еще и в этом была причина ее столь безрассудной смелости. На всякий случай сценарист сделал еще шаг, заглянул за ширму. Глянул в дальний угол, где стояли диваны – там тоже никого не было. Лишь возле шифоньера стояла Светлана, взволновано сминая в руке снятые с вешалки брюки.
– Эй, ты кого-то ищешь? Ведь нам для этих игр больше никто не нужен, – Элиз переложила фаллоимитатор с правой руки в левую, правой намеренно неторопливо начала извлекать «Steel Truth» из кобуры.
– Ах ты тварь! – вскрикнул Голдберг. Вот теперь ему стала понятна причина столь наглой уверенности англичанки. Артур бросился к ней. Хотел вцепиться в руку, чтобы успеть вырвать оружие, но как-то то так странно вышло – сделать это он не успел. Правая рука незнакомки в миг ушла в сторону, а левая нанесла ему резкий удар дилдо прямо ему по лицу. При чем хлестко, больно, так, что брызги крови полетели с разбитого носа.
Ленская вскрикнула от неожиданности и испуга. В последние мгновения сердце актрисы было готово вырваться из груди. Поначалу Светлана боялась, что вызывающие слова мисс Милтон превратят непростую ситуацию в трагическую. А когда за Голдбергом она увидела его помощника Марка, то поняла, что угроза Артура, произнесенная по-английски, по отношению к Элизабет может исполниться в прямом смысле. И тогда ее саму может ожидать такой ужас, которого она прежде не могла представить.
Марк, было прикрывший дверь, услышал крик Голдберга и тут же ворвался в комнату. Едва он понял, что незнакомка вооружена остробоем, как его рука тут же потянулась к кобуре. Как назло, пола сюртука не позволила выхватить собственный остробой быстро. За эти короткие мгновения незнакомка сотворила чудо: каким-то образом она успела нанести Голдбергу еще один удар пол лицу, потом… кажется коленом в пах или в живот – этого Марк не разглядел. Видел лишь как Артур хрипло выдохнул и упал на четвереньки. Ствол великолепного «Steel Truth ST-12» смотрел точно на Марка.
– Марк, дорогой, я очень хорошо стреляю! – с издевательским смехом произнесла Элизабет. – Не надо даже пытаться со мной соревноваться в точности и быстроте. Вот смотри: сейчас я аккуратно положу дротики возле правого и левого твоего уха.
Раздалось два быстрых щелчка, и Марк почувствовал, как дротик едва не зацепил его левое ухо. Правое тоже на миг оказалось в нескольких сантиметрах от смертоносного острия.
– Третий может полететь между твоих ушей. Хочешь? Если не хочешь то, медленно, двумя пальчиками, достать свою стелялку и брось ее на пол, – распорядилась Элизабет.
В этот момент, Голдберг, пока еще корчившийся на полу от боли, тихонько потянулся к ноге Элизабет. Сценарист совсем не понимал, как это все могло случиться. Каким образом эта стерва, державшая на прицеле Марка, могла так легко, в считанные секунды ударить его по лицу и уложить на пол. Притворяясь беспомощным, корчащимся от боли, он собирался взять реванш. Рассудил так: если англичанку резко дернуть за ногу, то она упадет рядом с ним, и тогда он ее придушит до полусмерти. Позовет парней Ляхова и отдаст ее им для развлечений. Ленской это будет уроком – пусть знает, как иногда поступают с подобными дрянями.
Переведя взгляд на потрясенную до бледности Ленскую, мисс Милтон сказала:
– Свет, у нас два варианта: наказать этих неджентельменов и потом убить. Или… наказать жестоко и оставить здесь связанными. Наказать мы должны обязательно – так распорядился Алекс. Что выбираешь?
– Связать и жестоко наказать, – произнесла Светлана, непрерывно следя за рукой Марка, которой он очень медленно извлекал из кобуры остробой. Лишь когда оружие упало на пол, напряжение Светлана тихонько выдохнула.
– Тогда найди, чем их связать. Этот светильник тоже подойдет – вижу у него провод длинный, – баронесса указала кивком на старинный светильник с лампой накаливания.
– Вы хорошо подумайте мисс, прежде чем делать столь большие глупости! Господин Голдберг очень важный, уважаемый человек. В Москве у нас очень большие связи! – произнес Марк, видя, как рука Артура тянется к ноге англичанке, и стараясь отвлечь ее разговором. – Там в коридоре, – он мотнул головой в сторону двери, – стоят наши люди. Вам не уйти отсюда, если с нами хоть что-то случится.
– Не пугайте меня так, а то я могу случайно выстрелить! – с улыбкой ответила Элизабет.
И действительно выстрелила. В руку Голдберга потянувшуюся к ее ноге. Дротик вошел точно в середину ладони пригвоздив ее к полу. Сценарист дико заорал.
– Заткнись ублюдок! Заткнись или я тебя сейчас заткну! – не выпуская из внимания Марка, Элиз наклонилась, еще раз ударила его по лицу, и когда тот раззявил рот и снова заорал, сунула ему в рот дилдо. Сунула так резко и сильно, что эта довольно крупная и длинная штука вошла в самое горло. – Ты мне собирался засунуть в рот? – сердито спросила мисс Милтон, еще глубже подтолкнув дилдо. Голдберг замычал, замотал головой. Из его глаз потекли слезы, при чем неожиданно обильные. – Ах, ты еще обещал, будто меня дрыгнут в задницу! – вспомнила баронесса.
– С этим что делать? – с опаской поглядывая на Марка – он стоял, подняв руки – Ленская поднесла мисс Милтон несколько ремней из своего гардероба, веревку и кусок длинного провода. Для Светланы все происходящее казалось репетицией какого-то невероятного и жестокого спектакля. Она не могла поверить, что это происходит на самом деле. При чем все это происходит благодаря молодой красивой женщине, присланной Сашей на помощь.
– Брось на пол! – сказала резко ей Элиз. – Неси вторую игрушку – видела там еще! – англичанка указала на выдвинутый ящик тумбочки. Перевела ствол «Стальной Правды» на Марка и потребовала: – На колени ублюдок! Быстро! Вот так! И ползи сюда! Теперь привязывай этого важного и уважаемого человека к дивану! Веревкой! – повелела она. – Руку с дротиком не трогай!
Голдберг рычал и хрипел, старясь избавиться от дилдо, помочь себе рукой он не мог – эта дьяволица наступила ему на левую руку, в то время как правая была пригвождена к полу дротиком, и он вообще не мог ей пошевелить.
– Крепче затягивай узлы! – потребовала Элиз, и когда Марк, напуганный, полностью потерявший самообладание, сделал это, сказала: – Теперь снимай с него брюки! Для нашего удовольствия достаточно оголить его задницу!
Марк покачал головой. Глядя на расползающееся пятно крови под ладонью Артура, посмел поднять взгляд к Элизабет.
– Я сказала, делай! Иначе ты сейчас поменяешься с ним местами! – грозно произнесла баронесса.
– Элиз, это будет не слишком? – засомневалась Ленская, держа черный, чуть более тонкий фаллоимитатор.
– А ты слышала, чем угрожал мне этот ублюдок? И поверь мне, девочка, если бы у него была такая возможность, он бы это сделал, – глядя, как Марк стаскивает брюки с Голдберга, Элизабет прислушалась. За дверью вроде послышались чьи-то шаги. О том, что с Гольдбергом было еще трое и они были на подстраховке где-то в коридоре, баронесса, разумеется, знала и опасалась их внезапного появления. Лица их были явно не интеллигентные и с ними могло возникнуть больше проблем, чем с двумя бывшими соотечественниками. Однако шаги как послышались, так и стихли, и Элиз, направив ствол на Марка, спросила:
– Тебе нравится зад господина Голдберга?
– Нет, госпожа! – Марк снова отчаянно замотал головой.
– Мне он тоже не нравится. Но полюбить его тебе сегодня придется. Такова твоя роль в сегодняшнем спектакле. Воткни ему эту милую игрушку поглубже! – взяв дилдо у Ленской она протянула его англичанину. И обрывая его едва зачавшийся протест, настояла: – Делай, как я сказала! Иначе то же самое случится с тобой!
Артур Голдберг, конечно, орал, насколько ему позволил фаллоимитатор, застрявший в горле. Когда грязное унижение случилось, мисс Милтон связала проводом руки и ноги Марка и затолкала ему в рот полотенце, а потом спросила все еще бледную от потрясения виконтессу:
– Хочешь сказать ему что-то на прощание?
– Да, – актриса кивнула. Наклонилась к сценаристу и со всей силы ударила его ладонью по лицу: – Больше никогда не смей бить женщин! Не смей думать, что можешь обладать кем-то через силу! И катись к черту вместе со своими пьесами, спектаклями и этим театром в придачу!
– Ты все собрала? – уточнила Элизабет, глянув на дорожную сумку актрисы.
– Да, – Света шагнула было к двери, решив для себя, что она больше никогда не вернется в эту квартиру на чердаке и в этот театр. Надо иногда переступать через прошлое, как бы больно не было. Только через одно прошлое она не могла переступить: через Сашу. Потому, что он был для нее еще и настоящим. И обязательно будущим.
– Это положи к себе. Мало ли, может пригодиться, – мисс Милтон подняла с пола остробой, брошенный Марком и добавила. – Выходим осторожно. Я первая. Там могут быть кое-какие неприятные люди.