В первый миг мне показалось, что я ослышался. Сказанное Ленская произнесла так тихо, что ее можно было неверно понять. Но когда Светлана сквозь слезы повторила: «Все, Саш, мы вряд ли теперь увидимся! Прости, что так! Пожалуйста, прости!» – вот тогда я во всей полноте осознал смысл ее слов.
– В чем дело, Света?! Объясни мне, что происходит? У тебя появился кто-то другой? – я вскочил с дивана, подошел к ней и повернул ее к себе.
– Я все объясню. Только спокойно меня выслушай. И отпусти, мне тяжело дышать, – виконтесса разжала мои руки. – Я не могу так, понимаешь? Я тебя почти не вижу. Ты даже в эйхосе нечасто со мной общаешься. И, Саша, честное слово, я тебя ни в чем не обвиняю. Я все понимаю. Ковалевская мне сказала, что и с ней ты бываешь нечасто. Сказала, что ты очень занят, делаешь важные дела для нашей империи. Но ты меня тоже пойми: когда мы с тобой начинали, мне было трудно согласиться быть второй после Ольги. Я перешагнула через себя, согласилась. Тогда не знала, как мало буду занимать места в твоей жизни. И это при том, что мы могли видеться в школе. Теперь все, школы больше не будет! Завтра ты улетишь с Ольгой на Карибы. Я даже знаю какая гостиница: «Сады Атлантиды». Это прекрасно, я завидую. Очень завидую. По-доброму, не злюсь. А потом, вы с Ольгой сразу отправитесь учиться, и это не в Москве, а где-то там, далеко. Ковалевская не говорит, где, но я поняла, что после этого мы смогли бы видеться еще реже. Насколько реже, Саш? Раз в три месяца? Или раз в полгода? Я не могу и не хочу так! Я просто сгораю и схожу с ума!
– Я постараюсь прилетать к тебе чаще! – возразил я, сердце колотило в грудь. Теперь и мне тоже стало тяжело дышать.
– Пожалуйста, помолчи! И постарайся теперь ты меня понять, как я до сих пор понимала тебя, ничего не выпрашивая, не требуя! Если я не могла стать для тебя женой, то я старалась быть хорошей любовницей. Я перешагнула через себя и, как ты хотел, уступила Ковалевской. Я не спорила с ней и по твоему совету даже подружилась. Соглашусь, твой совет был мудрым. Но в результате я оказалась отодвинута на самый край. Знаю, у тебя есть еще какая-то англичанка и еще кто-то. Но я не могу больше так. Я не могу быть в постоянном ожидании, что ты назначишь мне встречу. Я хочу жить полноценной жизнью и каждый день видеть своего мужчину. Поэтому… Поэтому я приняла решение расстаться с тобой. Сегодня наш последний день. Он уже заканчивается, – Ленская, размазав пальцами слезы, глянула на часы. – Я хотела, чтобы в этот последний день тебе было со мной хорошо. Хотела и хочу, чтобы у тебя остались обо мне только лучшие воспоминания. А дальше нам двоим нужны силы, чтобы перешагнуть эту черту и перейти в следующий день уже без друг друга.
– Свет, не надо этого делать! Я не знал о твоих переживаниях! Почему ты до сих пор молчала и делала вид, что все хорошо? – я вытащил из кармана коробочку «Никольских». Все что она сказала, у меня как-то не помещалось в голове. Так бывает: эмоции просто не оставляют места мыслям. Самое скверное, что Ленская почти во всем была права. Я не мог толком ей ничего возразить. Да, я действительно уделял ей слишком мало времени. Да, у меня на это были причины – я на самом деле очень занят. Постоянно занят. И пусть мои дела чрезвычайно важны, важны для нашей империи, Светлане-то от этого не легче. Она все равно права.
– Молчала, потому что думала, что мы окончим школу и у нас станет больше времени, будем видеться чаще. Но когда я узнала от Ольги, что вы с ней уезжаете из Москвы куда-то учиться. При чем это место закрытое, вроде военной академии, я поняла, что теряю тебя. После того как я это узнала, я не спала всю ночь. И почему я узнала об этом от Ольги, а не от тебя? Не хотел расстраивать? – в ее мокрых глазах появилась обида. – Не отвечай. Это уже не важно. Я проплакала всю ночь и приняла это жуткое решение, как бы мне ни было больно! На следующий день я побоялась, что не выдержу этого. Побоялась, что, расставшись с тобой, быстро сдамся и буду просить тебя вернуться. Тогда я, чтобы не было пути назад, решила принять ухаживания одного мужчины.
Она замолчала, опустив взгляд.
– Ты спала уже с ним? – я закурил.
– Нет, Саш. Я тебе никогда не изменяла и не сделала бы этого. Я просто пообещала ему, что с первого июня, на следующий день после окончания школы пойду с ним в ресторан. После чего мы, наверное, начнем встречаться. Мне это нужно, Саш. Он хоть немного отвлечет от мыслей о тебе, – Ленская поджала губы, стараясь не заплакать. – Я боюсь остаться один на один со своей болью.
– Этот мужчина – сценарист Артур… – догадался я, но сразу не вспомнил его фамилию.
– Артур Голдберг. Ты знаком с ним? – Ленская еще больше помрачнела.
– Да так, слышал, видел. Видел, как он держал тебя за руку на сцене, – я затянулся «никольской» жадно и нервно. – Свет, он же уже не молодой. Лет на пятнадцать старше тебя. Зачем тебе этот старый хрен. Ну зачем? Почему именно он?! Ты меня расстроила. Очень!
– Прости. Я не выбирала. Мне просто стало все равно кто будет после тебя. Но кто-то нужен. Иначе я не смогу, – она втянула носиком дым, закашлялась.
Мне захотелось заговорить словами, которыми часто говорит Талия – выматериться. Громко, душевно. В груди закипело от злости. И я сказал:
– Знаешь, о чем сожалею? О том, что ты не залетела тогда, в нашу ночь ведьм.
– Ты же боялся этого. А теперь даже так? Уже не против? Хочешь, немного успокою, если только это на самом деле добавит тебе спокойствия, – она отвернулась к окну, отодвинув шторку шире, впуская ночную свежесть. – Сейчас у меня опасные дни. Я не предохранялась сегодня. Намеренно не предохранялась. Если дадут боги, унесу частицу тебя в свое будущее. И не беспокойся, если у меня будет твой ребенок, я не предъявлю никаких претензий, чтобы не создавать проблем ни тебе, ни Ольге. Я сама со всем справлюсь.
– Обещай, что ты сообщишь мне! – я снова повернул Ленскую к себе, желая видеть ее глаза.
– Не знаю, Саш. Ничего не могу обещать. Ты не представляешь как мне больно и страшно! Не требуй от меня сейчас обещаний. Не требуй ничего. Одно могу сказать: сначала все должно успокоиться. Я должна остыть. И ты должен остыть. И может быть потом, если у тебя будет время и желание видеть меня, мы увидимся. А сейчас уходи. Уходи, не мучай меня. Время уже вышло, – она глянула на часы – было семь минут первого.
– Давай отвезу тебя домой, – я нечаянно уронил пепел сигареты на пол.
– Нет. Я останусь здесь. Вообще собираюсь перебраться от родителей сюда. Мне здесь хорошо, – она сглотнула застрявший в горле ком. – Пожалуйста, уходи! Хочу побыть одна.
На прощанье она поцеловала меня в щеку. Это было так странно, настолько непривычно, что, когда я шел к эрмимобилю, место поцелуя горело огнем. В груди бушевала буря. Меня одновременно раздирали самые разные чувства: непонимание, дичайшее сожаление, обида, злость и боль. Как Астерий я мог бы отстраниться от этого, но нет – я должен выпить этот горький и пьяный коктейль до дна. Ведь познать жизнь и получить от нее истинное наслаждение можно лишь тогда, когда ты не отстраняешься, не прячешься от переживаний даже тех, которые для тебя мучительны, а принимаешь все открыто и мужественно. Да, можно тихонько разбираться, делать какие-то выводы. Непонимание? Какое еще непонимание? Света вполне ясно объяснила причины. Обида? На нее что ли? Так она права. А обижаться на жизнь, которая не дает мне свободного времени, просто глупо, потому как я сам выбрал эту жизнь, сам ее организовал именно так. Злость? А на кого собственно? На Ленскую мне точно злиться не за что. Я могу лишь быть благодарен ей. Благодарен за ее ласку, доброту, понимание, терпение. Злиться на этого Артура Голберга? На него тоже нет причин злиться, но в морду я ему при встрече дам – это обязательно. Да, я буду не прав. Очень не прав. Но дам тоже очень. И все это эмоции. Они все вне логики. Их не надо понимать. Их надо просто прожить, стиснув зубы.
Выматерившись, я сел в свой эрмик. Пока пускался генератор, набрал номер Торопова и сказал: «Извиняюсь, Геннадий Степанович, что так поздно. В общем-то ничего срочного, но просьбу передам вам сейчас – через несколько часов улетаю на Карибы. Очень вас попрошу сделать для меня кое-что не совсем по вашему профилю. Оплачу все сполна. Просьба такая: на площади Лицедеев есть театр Эрриди… Так вот, нужно выйти на его владельцев и выкупить у них комнату на чердаке, которую занимает виконтесса Светлана Ленская – она в этом театре одна из ведущих актрис. Желательно выкупить и соседнюю с ней комнату. Если есть там третья, так чтобы все три можно было объединить, то ее выкупить тоже. А потом все это нужно переоформить на нее –виконтессу Светлану Игоревну Ленскую. Поднажмите своими способами и связями на владельцев театра, чтобы сделка состоялась. Какая потребуется сумма, сообщите мне на эйхос и напишите на какой счет перевести деньги. Заранее, Геннадий Степанович, благодарю!»
Вот так. Пусть это будет прощальный подарок моей возлюбленной, с которой я так неожиданно и нелепо расстался. Денег на моем счету пока маловато, но в понедельник должно быть поступление от Голицына, вернее от нашего с ним предприятия. Если не хватит, займу у того же Жоржа Павловича или может у Ковалевского. Я тронул «Гепард» с пустой стоянки, и погнал его по ночной улице к центру столицы. Домой ехать не хотелось. Честно говоря, я не знал куда мне ехать.
На лобовое стекло упали первые капли дождя – точно само небо начало плакать. «Гепард» несся все быстрее – стрелка указателя скорости плясала в красной зоне. Сильнее шел дождь, заливая стекла так, что мир за ними казался размытым, ненастоящим. А я все яснее осознавал, что потерял Ленскую навсегда. Только сейчас я осознавал, что моя любовь к ней не была просто игрой. Так оно всегда: истинную ценность человека, бывшего рядом с тобой, осознаешь лишь потом, когда его теряешь. И боль от этой потери и есть мера прежних отношений. Я, как всегда, недостаточно внимательный, недостаточно чувствительный со своими женщинами. Они терпят, и я лишь потом узнаю, каково было им. Тогда, когда самому становится больно.