Глава 3. Рабочая схема
– Небесная Охотница умеет быть божественно-бесшумной, – я отклонил голову назад, чувствуя ее аромат – аромат цветов акации. Он почти всегда окружал ее.
– И незаметной, – прошептала Артемида. – Но только иногда.
Ее голос казался едва уловимым, словно говорила сама тишина.
– Надо понимать, сейчас я – твоя жертва? – прикосновение рук богини даже через одежду отозвалось трепетом в теле, пошло он плеч ниже до пальцев ног.
– Жертва? Я пришла без оружия, – мне показалось, что она, стоя за моей спиной, улыбается.
Свечение сзади меня стало жемчужным, вспыхнуло на миг ярче и угасло. Значит сейчас богиня целиком обратилась в земное тело.
– Твое оружие – это красота, Прекраснейшая из Небесных, – я осторожно встал, отодвигая листки со схемами, нечаянно уронив ручку и полон нетерпения знать, какие вести принесла Охотница.
– Какой же ты льстец. Думаешь, будто я не знаю твое сердце? Оно переполнено восхищением ко многим женщинам. Астерий, иногда мне кажется, что охотник – ты. Коварный охотник за женским вниманием и кое-чем большим, – Глаза Артемиды сверкали серебром, белые длинные волосы, убранные золотой диадемой, тоже блестели.
– Уж не ревнует ли меня сама богиня? – я улыбнулся, сделав шаг к ней.
– К земным женщинам? Нет, Астерий. Неужели ты мог такое подумать всерьез? – она перевела взгляд на дверь. – В коридоре графиня. Она не спит. Знаешь почему? Взволнована твоими похождениями с Талией и может зайти сюда. Она слышит наш разговор.
– Если тебе не по душе ее внимание, могу запереть дверь, – предложил я, не в силах оторвать от нее глаз.
– Нет, пусть все идет так, как должно быть. Я пришла сказать, что Гера очень зла на тебя. Она пыталась настроить против тебя Перуна, но Громовержец благоразумно отмахнулся от нее. Есть кое-что еще, но давай, об этом чуть позже. Сейчас я хочу поблагодарить тебя за твою стойкость. Ты приятно удивляешь, Астерий, – Охотница тоже сделала шаг ко мне и, наклонив голову, тихо сказала: – Мне хочется сделать тебе приятное.
– Пусть это сделают твои губы, – я потянулся к ней, догадавшись что она имеет в виду.
– Мне нравятся твои прикосновения, но… – она замерла, наши губы остановились так близко, что между ними не поместился бы палец.
– Что «но»? Тебя беспокоит, что-то? – я положил ладони на ее гибкую талию, слегка поглаживая ее, задерживаясь будто невзначай на теле неприкрытом одеждой.
– Да. Неизвестность. Для богов неизвестность всегда мучительна. Возможные варианты будущего снова неопределенны – в Вечной Книге исчезло несколько важных страниц. В очередной раз, они будут писаться заново. Отчасти, причиной тому Гера, – произнесла она и коснулась своими губами моих.
Я оказался менее воздержан, прижал ее к себе. Сделал так, что наш поцелуй стал не робким касанием, а настоящим: ротик Охотницы невольно раскрылся и язычок вздрогнул от прикосновения моего. Меня при этом пробрала такая сладкая дрожь, что захотелось закричать от радости.
– Астерий, не надо так. Не спеши со мной. И не давай себе слишком много воли, – выдохнула Артемида, в этот раз не спеша освободиться от моих объятий. – Даже Одиссей не смел так поступать с Афиной!
– Зачем меня опять сравнивать с ним? И почему ты думаешь, что Одиссею с Афиной позволено больше, чем мне с тобой? Разве не мы сами определяет это «позволенное»? – спросил я.
Как она меня сейчас дразнила! Богиня… Это сложно объяснить, но когда вы сжимаете в руках то, что кажется недостижимым, необычно сильные чувства накатываются волной. Их просто так не остановить. И зачем?
– Я не думаю об этом. Давай ты не будешь забывать, что я – не земная женщина, – ее щеки порозовели, Артемида чувствовала мое нарастающее возбуждение и сказала: – Я хочу вернуться к серьезным вопросам.
– Хорошо. Только я мало понимаю в записях в Вечной Книге. Разве это плохо, что варианты будущего стерты? Объясни мне, неискушенному, что может быть прекраснее неизвестности? Ведь именно в неизвестности великолепная интрига, от которой захватывает дух и чаще стучит сердце! Я люблю неизвестность – она делает жизнь вкуснее и пьянее вина. И еще… – она ждала моих слов, но я не спешил с ними. Зачем спешить, если об этом просила сама богиня?
– Говори, Астерий. Меня не надо дразнить, – в глазах Артемиды словно сверкнули голубые льдинки.
– Я люблю тебя, – мои губы еще раз соединились с ее губами, но Охотница тут же отстранилась.
– Я же сказала, не надо со мной так. Ты можешь рассердить меня. В который раз убеждаюсь, что ты по-прежнему слишком человек. Наверное, даже вечность не изменит тебя. Пусти, – она освободилась и отошла к окну. – Ты говоришь, о любви к неизвестности. Это вы, люди, привыкли жить в ней, радоваться неожиданным удачам и лить слезы по таким же неожиданным для вас бедам. Вас мало беспокоит неизвестность потому, что вы не представляете, что жизнь может быть более определенной и ясной. Мы живем иначе, для нас почти всегда есть вероятность событий, есть ясность, пусть даже относительная. И, главное, есть возможность выбора. Так до тех пор, пока не стерты записи в Вечной Книге. Ты хотел знать о сути римского пророчества? Его теперь оно испорчено, но осталось в памяти Геры и отпечаталось в истоках Причин. Мне очень жаль, я не смогла принести тебе то, что ты просил.
– То есть, ты не поможешь с тем пророчеством? – вот здесь меня постигло разочарование, ведь я очень рассчитывал, что Артемида решит этот вопрос, по ее научению, попросил графа Голицына прекратить поиски такой нужной информации. – Знать хотя бы о чем оно в общих чертах. Никак нельзя добраться до этого?
– Я не смогла ничего узнать сделать пока, но я постараюсь сделать позже – мне должен помочь отец и Мнемозина. Я встречусь с ней через три дня в Жемчужных Садах. А ты должен прийти в мой храм на Гончарной в эту субботу ровно в восемь вечера. Обратишься старшей жрице Антее – она проводит ко мне.
– С чем прийти на свидание? – сейчас мне хотелось шутить, и душа, струнки которой задела Артемида, весело пела.
– Мне смешно, Астерий. Нет, ты слишком человек! Невыносимый человек! Раз так, то принеси мне цветы: розовые или белые хризантемы. И вот еще что: не рассчитывай на слишком большую милость от меня, – она замолчала, поглядывая на дверь, – графиня стоит там и подслушивает нас.
– Мам, заходи, не стесняйся! – громко сказал я.
– Вот зачем это?! – Артемида нахмурилась.
– Мне нравится даже твоя строгость, – я обвил ее талию и впился в губы.
– Астерий! – богиня вскрикнула и уперлась ладонью мне в грудь.
Меня словно пронзило молнией. Мышцы скрутило в тугие жгуты, боль отозвалась в каждом нерве.
– Я тебя предупреждала! Жалею, что пришла без оружия, – сердито проговорила она. – Сейчас ты сам все испортил. Я ухожу. А ты не забудь в субботу в восемь, в храме Артемиды Берегущей!
– Величайшая, будь милостива, не уходи! – я протянул руку к ней, оцепенение постепенно проходило.
Она исчезла в ярком серебряном свете, осталась лишь радость. Огромная радость, от которой сердце рвалось из груди. Постояв еще минуту, я подошел к двери, открыл и выглянул в коридор – там никого не было. Достав коробочку «Никольских», я закурил, стараясь вернуться в мыслях к схемам, оставленным на столе. Это оказалось непросто: меня еще не отпускали переживания близости с Артемидой. Но как бы ни говорила Охотница о моих человеческих слабостях, я еще и Астерий, и умею управлять вниманием, настраивать разум на нужный лад.
Когда я сел за стол и взял ручку, меня вдруг осенило… Пришло это сразу, точно вспышка. Да, да! Как же все просто! Рабочая схема устройства решалась через перекрестный мост из четырех кристаллов: два марсима и по одному реута и цодия. Причем последний обязательно на управляющей подложке Золотова с хорошим теплоотводом. Эта идея раскрылась передо мной сразу в готовой форме, наверное, от того, что меня наполняло вдохновение. Особое божественное вдохновение, оставленное Охотницей. Ее аромат – аромат цветов акации еще витал в комнате, и сердце все так же наполняла радость. В субботу я буду перед Артемидой с цветами. И еще кое с чем: «Капли Дождя» – не зря же я делал этот шаблон. Мы встретимся в закрытой части храма или… Ведь раньше Охотница говорила о своем доме где-то здесь, в Москве. Ладно, не следует сейчас волновать себя этими мыслями.
Через терминал коммуникатора я отправил Жоржу Павловичу окончательный вариант схемы нашего волшебного устройства, разделся и лег в постель. Перед сном следовало хотя бы немного попрактиковать «Лепестки Виолы» – все-таки полноценный магический щит мне нужен скорее. Чем я и занялся. Уснул примерно через полчаса от утомления.
Утром за завтраком нам прислуживала новая девушка: рыженькая, конопатая и некрасивая из-за большого рта и приплюснутого носика – служанка Ксения. Конечно, мама специально наняла такую, памятуя о случае с Дашей. Поедая котлету с гречневой кашей, я с интересом поглядывал на новенькую и неожиданно мне подумалось, что она не такая уж дурнушка, есть в ней какая-то особая изюминка. Тут же сам себя и одернул: «Имей совесть, граф! Это точно будет перебор! Есть Айлин, которая тебе особо дорога, есть княгиня Ковалевская, и Даша, которая хотя в ссылке, но она все равно есть. Ах, да, еще Талия, которая весьма разнообразит твою жизнь. Причем так, что одной только баронессы кажется слишком много. И на этом хватит! Остановись, Елецкий!».
– С кем ты вчера ночью разговаривал? – спросила мама, когда Ксения отошла, чтобы подать десерт и кофе.
– С тобой. Ты же стояла у двери, и я приглашал войти, – я отправил в рот кусочек котлеты.
– Саша, ты прекрасно понял мой вопрос. Кто у тебя был в комнате перед сном? – маме явно не понравился мой ответ.
– С Артемидой. Ты же все слышала, – я потянулся за кусочком хлеба.
– Почему она приходит к тебе? – просила она тихо, наверное, не желая, чтобы нас услышала Надежда Дмитриевна, поливавшая цветы у окна. – Саша, меня это настораживает. Боги не приходят просто так. Их не слишком интересуют наши мирские дела.
– А ты еще спроси, какие у меня с ней отношения, – усмехнулся я. – Мам, приходит потому, что у нас с ней общие интересы. И что тебя настораживает? То тебя настораживает Айлин, то Талия, теперь Артемида. Не запутаешься в своих настороженностях?
– Почему она называла Астерием? – темные глаза графини испытующе смотрели на меня.
– Потому, что я – маг. А у магов бывает несколько имен, несущих важные магические смыслы, – ответил я, повернув голову к двери на кухню.
Мама не стала дальше мучить вопросами возможно потому, что вернулась Ксения. Она несла поднос с кофейником, чашками и вазочками со сладким. Когда мои глаза встретились с бледно-голубыми глазами служанки, я подмигнул ей и сказал:
– По вечерам я люблю пить чай в своей комнате. Хочу, чтобы ты мне подала его сегодня.
– Саша! – мама притопнула ногой под столом.
Конечно, это было сказано именно для мамы. Я улыбнулся, не без удовольствия глядя на возмущение на ее лице и на смущение Ксении.
– Что-то не так? Разве я не могу попросить Ксению подать мне вечером чай? – меня разбирал смех.
Конечно, с моей стороны это было бессовестной провокацией, но надо же как-то приучать маму к мысли, что я – взрослый, и не следует лезть в мои дела и отношения. Что-то подсказывало мне: приучать маму придется всю жизнь без особой надежды на результат. И это не так плохо – своего рода развлечение. А с другой стороны, это утомляет. Может выдать ее замуж за барона Евстафьева не такая дурная идея? Ведь я, если задамся такой целью, то вполне смогу подтолкнуть Елену Викторовну к этому.
Да, кстати, спохватился я: уж на ком как не на маме испытывать «Капли Дождя»! Коснувшись ее руки, я активировал ментальный шаблон со словами:
– Мам… ты у меня такая заботливая. Вот только заботливая слишком. Расслабься. Хорошо?
– Да, Саш, прости, я иногда слишком, – на ее лице появилась благодарная улыбка.
Когда я встал из-за стола, сделав последний глоток кофе, Елена Викторовна так и сидела за столом, держа в руке чашечку и мечтательно глядя в окно. Уходя, я поцеловал ее в щеку и сказал:
– Я в школу. Ты бы отбросила все эти опасения, подумай о чем-то приятном, например, Евклиде Ивановиче, ведь он в тебе души не чает.
– А Талия… – графиня подняла ко мне свои глубокие карие глаза.
– Что Талия? – не понял я.
– Ничего. Все хорошо, – она махнула рукой.
Ксения провожала меня до двери и учтиво открыла ее.
– Ваше сиятельство, так вам нужно подавать вечером чай в покои? – негромко спросила она.
– Будет видно, – я шутливо коснулся указательным пальцем ее забавного носика. – Пип!..
Она точно милый поросенок. Есть в ней что-то интересное.
До дома госпожи Синицыной я добрался минуты на три раньше и даже – небывалое! – мне пришлось ждать ее. За ожидание я был награжден тремя звонкими поцелуями и рассказом, что я все-таки прокрался в ее сны. Всю дорогу до школы Айлин щебетала о всяких пустяках, жаловалась, что школа забирает так много времени, мучит ее некоторыми ненужными занятиями и она хочет, чтобы скорее наступило лето. Уже у ворот школьного двора, мой эйхос пискнул, сигнализируя о сообщении. Я ждал сообщение от графа Голицына – не терпелось узнать, доволен ли он схемой. Да, кстати, и название устройства я придумал ночью. Назвал его так: «эрминговый преобразователь Голицына-Елецкого». Да, название устройство не совсем точно отражало принцип его работы, но в этом крылась моя уловка. Если кто-то попытается докопаться, каким образом мы настолько усиливаем кристалл гирвиса, то он будет пущен по ложному следу.
Возле ступенек я отдал сумку Айлин, а сам включил эйхос, чтобы прослушать свежее сообщение. Но нет, от Жоржа Павловича пока не пришло ничего, за то было послание от Талии. Я нажал пластину и услышал:
«Сашенька, я больше не целка! Аид дери, как я этого ждала! Ты не представляешь, какое облегчение! Папа пока ничего не знает, но я его плавно подготовлю. И главное: мы должны это обязательно отметить! Сообщи, когда будешь готов или я за тобой сама приеду!».
– Боги, она не целка! Надо же какая радость! Кого еще, кроме Айлин ты осчастливил? – раздался за мой спиной голос Ковалевской.
– Оль, просто глупое сообщение от поклонницы, – я повернулся и поймал ее руку. – Заметь, она не говорит, будто в ее радости повинен я. А ты ревнуешь? Скажи «да». Мне будет это приятно.
– Нет, – решительно отвергла княгиня. – И туфли будем покупать мне в субботу. В восемнадцать часов у Третьей Имперской башни. Запиши это себе на самом видном месте.
– А чего ты с утра такая агрессивная? – я обнял ее и поцеловал в краешек губ.
– Вообще сумасшедший! На нас смотрят! – Ковалевская возмущенно отстранилась.
– Тебя сложно понять. Раньше тоже смотрели, когда ты сама оставляла мне следы помады на щеке, – я отпустил ее, и мы стали подниматься по лестнице в класс.
– Это было раньше. И да, я такая, – не без гордости известила княгиня.
– А знаешь, что… – тут я вспомнил, что у меня в субботу в восемь встреча с Артемидой. За два часа я вряд ли успею решить вопрос с туфлями госпожи Ковалевской. И тем более не успею провести с ней время так, чтобы получить взаимное удовольствие. И я сказал: – В субботу не получится. У меня важная встреча в восемь часов. Так что подождут твои туфли.
– Елецкий! Ты уверен? – она остановилась с изумлением, даже непониманием глядя на меня.
– На сто процентов. Разве я произвожу впечатление неуверенного в себе мужчины? – задал я встречный вопрос.
– Ну и ладно. Смотри не пожалей потом, – конечно она обиделась. Было ясно по ее порывистой походке.
Ничего не поделаешь. Княгинь иногда нужно приземлять. Почему ее дурное настроение с утра должно быть моей проблемой?
В класс я вошел чуть позже ее. На меня смотрело два десятка пар глаз. Готов поклясться эти же самые глаза никогда прежде не смотрели на графа Елецкого так.
– Привет, Саш! – раздался голос Романовича с дальней парты.
– Прекрасно выглядите, ваше сиятельство, – Татьяна Булевская одарила меня очаровательной улыбкой и будто случайно задела мое плечо вполне себе приятной грудью.
Следом еще приветствия, заискивающие взгляды бывших почитателей Сухрова. А вот он и сам… С заклеенным носом, опухшими губами и желтоватыми пятнами на лице – следы магического изведения гематом. Еще я успел отметить, что в классе пока не было Никиты Подамского и Грушиной.
Еграм кивнул мне. Встал и подошел, немного прихрамывая.
– Здоров, – сказал он. – Надо бы поговорить.