Мой отец всегда мечтал, чтобы я стал врачом. Даже не так: он долго лелеял мысль о том, что его дети так или иначе свяжут свою жизнь с медициной. Почему? Когда-то в молодости он сам не смог поступить на медфакультет, потому как длительный процесс получения образования предполагал наличие финансовой подушки. Для его родителей это было непозволительной роскошью. Зато желание полностью реализовалось в следующем поколении – из нас, четверых детей, двое стали врачами и двое – фармацевтами. Пиетет моего отца перед «Доктором, Который Лечит» был совершенно безусловным. Когда дома кто-то заболевал и мы ожидали визит медика, атмосфера совершенно менялась, и врач с первых минут окунался в атмосферу почтения, достойную президента Республики. Это было сродни торжеству ученой мысли над болезнью, победе слова науки над человеческой немощью.
В 12 лет мне стало очевидно, что я сделаюсь врачом. Учиться предстояло долго – семь лет, чтобы стать врачом общего профиля, и еще четыре года для более узкой специализации. После первых лекций я решил, что стану либо психиатром, либо педиатром. Мне казалось, что психика – главная составляющая здоровья человека, и я хотел быть причастным к этой магии. А педиатрия… Это необъяснимо: я просто всегда боготворил детей.
Моей первой профессиональной стажировкой стала работа в парижской психиатрической больнице, Госпитале Святой Анны. Помню ужасное потрясение первого дня: в одной длиннющей палате, похожей на амбар, столо 50 коек. И каждая была пристанищем безумца. Нельзя сказать, что сумасшедшие спокойненько сидели на кроватях. Совсем нет – одни истошно вопили, другие ходили кругами, третьи просто бродили, не понимая, где они, натыкаясь на стены. Речь шла не о пациентах, которым могли помочь курс антидепрессантов и беседы. Мне предстояло иметь дело с тяжелобольными людьми. В амбар вели две огромные двери, которые нужно было открывать специальными ключами, чтобы никто не сбежал. Все это походило на лечебницу XIX века. Конечно, сейчас психиатрические лечебницы выглядят совершенно по-другому. Но те шесть месяцев, на протяжении которых я каждый день проводил в атмосфере апокалипсиса, излечили меня от навязчивого желания заниматься психотерапией, хотя я до сих пор считаю эту специальность крайне необходимой. Но тогда шок поразил неокрепшего юного медика, и я решил: «Все что угодно, но только не это!»
Вторая стажировка проходила в той же психиатрической больнице, но только в отделении хирургии. Мне предлагалось извлекать из несчастных безумных тел то, что они глотали. Например, мячики, ручки, крючки для вязания и всевозможные столовые приборы. Несмотря на каверзность некоторых случаев, этот опыт был необычайно познавательным. Я понял, что могу выступать даже в качестве хирурга.
Дальше я учился с полной уверенностью, что стану педиатром или займусь детской хирургией. Семь лет обучения на общем потоке заканчивались обязательным годом военной службы. Его я провел в заморском французском департаменте, на чудном острове Мартиника. Я, энергичный и молодой 23-летний парень, решал мелкие проблемы населения, щеголяя в рубашке, расстегнутой наполовину, а иногда и вообще с голым торсом. Первый раз такое далекое путешествие, первый раз такие простые задачи. Божественные цветы вокруг, океан, красивые женщины, расплачивающиеся за консультации благоухающими букетами и ощипанными курицами…
Время мчалось быстро, и наступил момент определения дальнейшей специализации. После островной практики снова всплыла мысль о педиатрии. Но внутри сидело странное ощущение, будто чего-то не достает. Чего именно? Я не понимал.
Ночь накануне дня Х я провел с двумя своими братьями. Один брат, который долго и вдумчиво говорил со мной, убедил меня в том, что педиатрии мне будет недостаточно. Он припомнил все мои сильные стороны. Это были способности к хирургии и еще одна довольно интересная черта – я всегда удивительно быстро находил общий язык с женщинами, понимал их проблемы, потому что чувствовал к ним глубочайшую любовь и бесконечное уважение. Я мысленно соединил два этих качества и легко отыскал единственно правильный вариант – стать акушером-гинекологом. Той ночью я еще не знал, что помогу родиться 9000 детей.
На следующий день я записался на факультет акушерства и гинекологии и позвонил своей матери с радостной новостью о том, что собираюсь стать «женским врачом».
«Мой сын, с этого дня ты больше не сможешь спать спокойно» – вот что она ответила. И сейчас я понимаю, насколько она была права – дети совершенно не соблюдает режим дня и часто решают увидеть свет в темное время суток, хотя это и нелогично!
С моей матерью у меня всегда были особые отношения. Эта необычайно нежная, чувствительная и хрупкая женщина с одной стороны и очень сильная с другой, посвятила своим детям целую жизнь. Все четверо из нас постоянно чувствовали ее поддержку и любовь, в какую бы ситуацию ни попадали. Я вырос с сознанием ценности любви. Мне бесконечно важно любить и быть любимым. А самый короткий путь – помочь тем, кто в этом нуждается. Такая потребность прекрасно вписывается в ремесло врача.
С первых лет практики мне было совершенно не по нраву чувство некоторого превосходства, исходящее от врачей. Они походят на ученых мужей, которые далеки от простых смертных, одаривая особо удачливых клиентов холодными рекомендациями. Мне всегда импонировала американская модель, когда пациент мог всегда спросить медика: «Как поживаешь, Боб? Твой дом наконец построен?» Такого я не видел ни во Франции, ни в России. Многие русские врачи предпочитают суровый властный тон при общении, не допуская даже малейших дружеских ноток во время консультации, считая это фамильярной глупостью.
РУССКИЙ МЕДИЦИНСКИЙ МИР, БЕЗУСЛОВНО, СЕРЬЕЗЕН. Я ЖЕ ОТКРЫТЫЙ И АКТИВНЫЙ ЧЕЛОВЕК.
Мне интересны жизнь и чувства других. Поэтому я стараюсь расположить людей к себе во время приемов, спрашиваю о хитросплетениях судеб пациенток, а не просто назначаю список анализов. Такой подход к делу не мешает мне профессионально выполнять свою работу, при этом я никогда не нарушаю дозволенных границ. Я выбрал такой подход в самом начале консультаций и следую ему до сих пор.
Так вот, моя мама оказалась права. Двадцать лет подряд после того решающего дня подачи документов я работал и ночью, и днем. В то время, когда я начинал свою практику, гинеколог, который вел беременность своих пациенток, должен был принимать все роды подопечных. Часто случалось так, что после ночи дежурства или трудных родов я забегал домой, только чтобы принять душ, и возвращался снова в свой кабинет для планового осмотра. Нередко отпуск я проводил, отсыпаясь семь дней кряду. С годами практики врачи учатся побеждать свою усталость. Объясняется этот феномен просто: когда ты несешь ответственность за чужую жизнь, а времени на размышления мало – ты надеваешь чистую рубашку и идешь работать. В режиме аврала просыпаются новые способности. Например, заснуть, заведя себе мысленный таймер на пять минут, и проснуться ровно в срок.
Чтобы не говорить как мученик медицины с лавровым венцом, прибавлю, что мой врачебный долг – мое же самое большое удовольствие. Моя работа – настоящее призвание, и она дарит мне ощущение ежедневного счастья. Вылечить от болезни и увидеть, что женщина стоит на пороге новой здоровой жизни, – значит испытать необыкновенное удовлетворение, которое я не могу сравнить ни с чем. Поэтому я каждый день отдаю всю душу и энергию своим пациенткам, но неизменно получаю в сотни раз больше через признательность, радость и дружбу всех тех, кто записан ко мне на прием.
C первых дней работы я понял, что сделал правильный выбор. Гинекология действительно оказалась моим призванием, и я ни разу не пожалел, выбрав эту стезю.
Во Франции бо́льшая часть врачей работает в частных кабинетах. Они арендуют небольшие офисы по площади как средняя квартира в жилом доме и устраивают там приемное отделение. Для того чтобы у медика была клиентура, нужно, чтобы кабинет располагался в оживленном районе. Молодежь часто начинает с удаленных районов, постепенно обрастает рекомендациями и пациентами, а после перебирается в соседний район попрестижней. Я сразу дерзко выбрал округ Елисейских полей – одно из центральных и самых дорогих мест Парижа. Сейчас я понимаю, что это было достаточно самоуверенно для юнца, только что окончившего институт. Но я очень хотел находиться в эпицентре всего, жить в гуще событий, беседовать с интеллектуалами. И именно здесь была самая большая концентрация того общества, которое я так желал познать, – здесь обретались актеры, певцы, журналисты, работники телевидения, представители бизнеса и элиты. Желание перебороло страхи. Поэтому, одернув первый настоящий халат гинеколога, я сказал себе: «Найти кабинет на Елисейских? Скорее всего, будет непросто. Но я все-таки попробую». И случай предоставил такую возможность – я нашел помещение.
Тут же встал другой вопрос – почему парижский бомонд должен выбрать неоперившегося медика, когда вокруг висят золотые таблички на дверях кабинетов мастодонтов медицины? Кроме безмерного желания работать и реализовать свой потенциал, мне нечего было предложить. Тогда я засучил рукава и с улыбкой начал принимать всех, кто постучит в мою дверь.
ОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ДЛЯ УСПЕХА ГИНЕКОЛОГУ НЕ ТРЕБУЕТСЯ НИЧЕГО БОЛЬШЕ, КАК БЫСТРО И ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНО РЕШАТЬ ПРОБЛЕМЫ СВОИХ ПАЦИЕНТОК.
Я благодарю Бога за то, что женщины любят поговорить. Если ты сделал даме добро, благодарность накроет тебя благоухающим покрывалом. Она почувствовала себя задетой за живое? Жди тлеющей ненависти. У меня почти всегда получался первый вариант. Как только я избавлял Мари-Луизу от гнетущего настроения, она рассказывала обо мне и подруге Жульетт, и тете Симон, и кузине Клеменс. Такое сарафанное радио работало исключительно эффективно. Постепенно отзывы обо мне облетели Париж, а комната ожидания заполнилась пациентками: я с удовольствием замечал, что становлюсь востребованным.
Каждый день я шел на работу рядом с Домом Радио – местом, где располагались самые крупные радиостанции и телевизионные каналы. Тут надо уточнить, что 30 лет назад во Франции было только три радиоволны, но их слушали все. И вот, проходя мимо этого огромного круглого здания, я неизменно уносился на крыльях мечты: «Может быть, однажды настанет день, когда меня пригласят на съемки, чтобы я дал свой комментарий». Это казалось таким желанным, но таким невозможным. Однажды, проделывая свой обычный путь, я встретил знакомого – такого же юного врача, как и я. И трудно поверить, он выходил из Дома Радио! «Как, как ты попал туда?!» – стараясь сохранить видимость спокойствия, спросил я. «Написал книгу, а редакция заинтересовалась», – просто ответил он. В голове сразу родилась мысль сделать то же, написать какой-нибудь весомый труд. Но жизнь распорядилась по-своему – поток работы полностью накрыл меня с моего собственного позволения. А первая книга вышла только спустя 15 лет. А после я написал еще пять книг. Я забыл про свою мечту, пока не поймал себя на мысли, что хожу давать комментарии в Дом Радио уже который десяток раз. И даже иногда отказываю настойчивым редакторам, приглашающим на эфир, – я довольно потешил самолюбие, и на такие глупости уже не хватает времени!
Crazy Horse, или «Бешеная Лошадка», – известное парижское кабаре. Будучи молодым врачом, я пару лет арендовал кабинет на соседней улице с той, где располагалось легендарное заведение. Однажды семейный врач, с которым я дружил, порекомендовал обратиться одной из своих пациенток, работавшей там танцовщицей, к гинекологу. То есть ко мне. Так я и познакомился с миром французского бурлеска.
Пару десятков лет назад парижское кабаре имело сомнительную репутацию – сюда приходили посмотреть на танцы девушек без комплексов. Но после того, как у руля встал новый директор, место по-настоящему обновилось.
Это был необычайно требовательный месье. Он хотел сделать из шоу международно известный спектакль, поэтому отбирал самых стройных и талантливых танцовщиц со всего света. Суровая дисциплина, диета, потрясающая хореографическая подготовка – все танцовщицы должны были соблюдать довольно строгий распорядок жизни. И конечно, все были красавицами как на подбор.
Программа Crazy Horse получила новую жизнь. Теперь здесь показывали изысканные хореографические номера, а само заведение стало больше напоминать мюзик-холл. В кабаре теперь назначали встречи, представители разных политических кругов собирались в Crazy Horse, чтобы поужинать и обсудить предвыборные стратегии.
Апофеозом успеха заведения нового формата стала блестящая свадьба главы кабаре и солистки танцевальной труппы. Неожиданно я получил приглашение на этот праздник любви. Какое потрясающее скопление красивых людей в одном месте! Там я встретил множество своих пациенток. И вдруг у них родилась идея сделать забавное фото – безупречный ряд стройных солисток кабаре, а в середине… Безумно смущенный гинеколог! Сказано – сделано. Через пару секунд прекрасные колибри окружили меня. В тот момент я думал, что Джеймс Бонд по сравнению со мной жалкий неудачник. Я был одновременно смущен и… горд.
ЕСЛИ ЖЕ ГОВОРИТЬ СЕРЬЕЗНО, ТО, КАК ТОЛЬКО ЗАКРЫВАЕТСЯ ДВЕРЬ МОЕГО КАБИНЕТА, ЛИЧНОСТЬ И ВНЕШНОСТЬ ПАЦИЕНТКИ ПЕРЕСТАЕТ МЕНЯ ВОЛНОВАТЬ.
За один день я часто принимаю больше 20 женщин, которые сразу же раздеваются передо мной. Однажды во время обеденного перерыва я ожидал свое блюдо на террасе ресторанчика. И вдруг заметил, как совсем рядом прошла красивая и явно довольная жизнью женщина. Она собрала восхищенные взгляды всех мужчин, в том числе и мой. И вдруг я смутно припомнил, что где-то ее уже видел. Конечно, не позже как час тому назад в моем кабинете! Почему же я теперь посмотрел на нее другими глазами? Все просто: она была в новом, интересном для меня обличье. Она была одета.
Не скрою, что почти все мои друзья (и даже врачи!) завидовали мне. Мой кабинет располагался на одном этаже с обиталищем ревматолога, с которым мы делили напополам аренду помещения. Каждый день его коридорчик наполнялся дамами почтенного возраста, жаждавшими вылечить свои больные суставы. Он был крайне любезен и провожал своих самых верных клиенток до выхода вниз по лестнице. И часто встречал там меня, а я… Открывал дверь очередной стройной танцовщице на каблуках. Средний возраст его пациенток – 66 лет. Моих – едва ли 27. Однажды он нагнулся, чтобы поднять выпавшую у бабули из рук палку. А выпрямившись, неожиданно уперся глазами в изящные загорелые коленки, спешившие ко мне на консультацию. Мы никогда не обсуждали этот забавный случай, хотя спустя некоторое время он признался, что в иные минуты думал про себя: «Может быть, что-то в своей карьере я сделал не так?»
Кем же были мои пациентки? Все – настоящими актрисами со сценическим даром. Дамами с загадкой. Своей красотой они были обязаны жесткой дисциплине. Во время действия контракта им не разрешалось ни полнеть, ни беременеть. Но они не обращали на это внимания, мечтая блистать на знаменитых подмостках. И каждая из них получила свою порцию славы, неплохой гонорар и интересный круг знакомств. Эти танцовщицы прекрасно знали, что не смогут всю жизнь выступать в купальнике с перьями. Их план был таков: достигнуть пика славы на сцене, а после создать семью и сменить профессию. Поэтому многие из них откладывали материнство на временной промежуток в 32–34 года. И я считаю, что это нормально.
БЕЗУМИЕ ЗАСТАВЛЯТЬ РОЖАТЬ ЖЕНЩИНУ, КОТОРАЯ ЭТОГО НЕ ХОЧЕТ, НАХОДЯСЬ НА КАРЬЕРНОМ ВЗЛЕТЕ.
Кстати, у этой сказки нет плохого конца – судьба всех танцовщиц, которых я знал, сложилась вполне благополучно.
Правда, с возрастом их поджидала небольшая ловушка, подстроенная красотой юности. Очаровательные в молодости женщины боятся стареть. Этот непростой процесс может вызывать даже панические атаки. Трудно наблюдать собственное увядание, если многие годы ты жила лишь своей красотой! В этом случае спасительной может стать система, которую я называю правилом поворота страницы. Это значит, что в определенный момент нужно просто сказать себе: «Да, я была чудесно хороша в молодости, и это прекрасно. Теперь я изменилась и повзрослела, наступает новый этап, который принесет мне не меньше радости». Такой настрой разрешает вам быть счастливой в любом возрасте и обличье.
С многими танцовщицами Crazy Horse я до сих пор поддерживаю теплые отношения. Никогда не забуду, какой умопомрачительный подарок они сделали моему сыну Бенджамину на 15-летие. Он получил шанс пообедать с 10 солистками кабаре. Сейчас ему за 30, но, думаю, он до сих пор под впечатлением от пережитого.
Вьетнам. Обычно мечта реализуется тогда, когда ты забываешь о ней в постоянном круговороте дел. Я работал, но всегда знал, что мне нравится помогать людям просто так, безвозмездно. Хотел ли я стать членом гуманитарной миссии? Никогда не думал об этом. Казалось, что это что-то глобальное и трудноосуществимое, пока однажды в одном медицинском журнале я не наткнулся на объявление: «Требуются французские врачи для налаживания работы Госпиталя Ханоя во Вьетнаме». Цель – сформировать профессиональную команду, обучить местных врачей медицинскому искусству на французский манер. Оплачивается только питание и проживание. Три недели в году.
Я ничего не знал про Вьетнам, не говорил на вьетнамском языке. Но у меня есть дух авантюризма и любовь к путешествием. Я купил книгу об этой стране, прочитал залпом и сразу подал заявку на участие в миссии. Мне предстояло узнать, что даже в закрытом обществе, которое функционирует по законам, тебе непонятным, быть врачом – удивительный шанс, словно ключик, открывающий двери в мир неизвестной культуры. К тому же путешествия, совмещенные с работой, – лучшее лекарство от иллюзий. Ты видишь реальную жизнь людей, далекую от туристической картинки, и это позволяет понять суть многих вещей.
Вьетнамские врачи, с которыми я столкнулся, поразили меня. Это были медики с огромнейшим желанием учиться, люди, который схватывали все на лету. Стоило им показать какую-нибудь медицинскую манипуляцию один или два раза, как они тут же повторяли все с невероятной точностью. Мы, молодые врачи изо всех уголков Франции, ввязавшиеся по доброй воле в эту авантюру, познакомились с иностранными коллегами, которые были настроены получать новый опыт со всей серьезностью.
Я НЕОДНОКРАТНО ПРИНИМАЛ РОДЫ У ВЬЕТНАМОК И НИКАК НЕ МОГ ПРИВЫКНУТЬ К ИХ МИНИАТЮРНОСТИ – КАЖДЫЙ РАЗ КАЗАЛОСЬ, ЧТО РОЖАЕТ 16-ЛЕТНЯЯ ДЕВУШКА.
Но, в отличие от трепетных подростков, вьетнамки совершенно не застенчивы и полностью раздеваются для любого осмотра. Они все слеплены будто по одному образцу – тонкие и очень изящные. Поэтому и все медицинские инструменты меньше привычных мне западных аналогов. Дамы во Вьетнаме очень долго сохраняют прекрасную кожу и волосы. Связано ли это с генетическим фактором, с той одержимостью, с которой они избегают солнца, или с их питанием? Рацион здесь крайне насыщен растительной пищей, фруктами и особенно соей, чье действие на организм схоже с влиянием женских гормонов-эстрогенов. Думаю, именно поэтому эти женщины преодолевают 50-летний рубеж намного легче, чем европейки.
Интересно, что жительницы этой страны предпочитают, чтобы ребенок приходил в мир «через большие двери, а не сквозь маленькое нижнее окошко», выбирая кесарево сечение даже тогда, когда показаний для этого нет. Они ориентируются на фазы Луны и часто просят врача провести операцию в определенное время. «Месье Салама, нужно, чтобы мой сын впервые увидел свет сегодня в 17:45», – говорили они мне. Я поднимал брови от удивления, но покорялся их воле. Иногда мне приходилось задерживать кесарево, сверяться с часами и извлекать малыша на несколько минут позже. И все это из-за уважения к даме и Луне!
Но вместе с этим со стойкостью вьетнамок не сравнится никакая выдержка любой наций. Я никогда не видел в других странах, чтобы женщина с огромными опухолями приезжала в госпиталь за 300 километров от своего дома, наутро спокойно переносила операцию, а спустя два дня таким же путем возвращалась домой. И во Франции, и в России фиброма в 5–7 сантиметров считается довольно большой. Во Вьетнаме мне приходилось иметь дело с новообразованиями в 15–20 сантиметров.
Хирургические вмешательства здесь не покрываются страховкой, оплата труда невелика, поэтому сумму на любое лечение здесь собирают всем семейством. До сих пор во многих местах Вьетнама сохраняется фактически родоплеменной строй, во главе рода стоит глава семьи – мужчина. В этом случае женщина может только согласно кивать головой, не имея возможности возразить. Однажды мы очутились в подобной консервативной деревеньке и были приглашены выпить чаю. Глава семьи сначала не позволил женщинам-врачам находиться с нами в одной комнате. Через полчаса нам удалось убедить его, что коллеги-женщины должны к нам присоединиться, но в течение всего разговора глава смотрел в глаза только мужчинам, игнорируя все попытки дам восстановить равноправие.
У вьетнамцев своеобразное чувство юмора. В один из визитов в Ханой я взял с собой моего тогда маленького сына Бенджамина. Женщина – секретарь госпиталя, увидев активного мальчика, сказала: «Господин доктор, какой у вас красивый сын!» На что я, решив блеснуть своим остроумием, ответил: «А отец даже привлекательнее сына!» Тогда она серьезно смерила меня взглядом, сравнила с подрастающим поколением и произнесла: «Нет, совсем нет». Не то чтобы я расстроился, но нельзя же принимать все настолько буквально!
Кстати, отношение к финансовой стороне вопросов в этой стране заметно отличается от того, к чему мы привыкли. Однажды поездка нашей французской миссии пришлась на 25 января – на вьетнамский Новый год. В этот день в Ханое, изобилующем ресторанчиками, все было закрыто. Тогда водитель, который сопровождал нас, сказал, что знает, где можно поужинать. В указанном им небольшом кафе нас приняли как королей. Но на столах не было меню – оказалось, хозяин заведения предлагал нам попробовать закуски, супы и основные блюда согласно своему усмотрению. Потрясающие нотки сладкого и горького, неведомые моему нёбу! Ужин протекал потрясающе, пока мне и коллегам не пришла в голову неприятная мысль: какой же счет выставят за все это пиршество? Пустые тарелки уносились, а новые снова и снова появлялись на столе. Скверное чувство, что мы не найдем достаточно денег, чтобы рассчитаться, медленно распространялось по телу. И вот уже десерт застревал во рту: что же будем делать, а вдруг не достанет средств?! Конец трапезы мы встречали уже в полном смущении, ожидая цифру со многими нулями как кару за это эпикурейство. Но обернулось все иначе: хозяин заведения вышел к нам со скромной улыбкой и сказал, что в Новый год для него честь – принять иностранных гостей, это значит, что год станет счастливым. Мы не были должны ничего! Более того: этот мужчина сам вызвался накормить нас в неурочный час, ведь его ресторан не работал в праздничный день, как и все остальные. В нашем западном мире мы так привыкли к тому, что всему своя цена, что были пристыжены этим простым уроком человечности и гостеприимства.