Выжить. Не самая простая задача. В книгах, которые изредка мне попадались, все было до удивления просто – почти как в незатейливой игре, за которыми я коротала время в полетах. «Спаси рыбку»… Меня ожидало участие в шоу «Последний герой», причем весьма антиутопичном.
Выжить. Задача номер один. Мария Хлопова всего лишь заболела расстройством желудка – я горько усмехнулась, покосившись на графин. Мне хотелось пить, но воспоминание о судьбе несчастной девушки комом встало в горле.
Чаю хотелось просто до одури. И странно, вроде бы я должна мучиться без кофе, но нет, про него я почти забыла. А вот чай – чего бы я сейчас не отдала за чашку да хоть поганого «Липтона»! Только нет здесь чая, даже самого дрянного. Но должны быть травы, да и фрукты. Я, конечно, не смогу заставить слуг кипятить пустую воду – дохлый номер, не поймут, даже будь я королевой. Но будь я королевой с такими претензиями, может быть, не поволокут на костер, только не слишком ли это большая жертва – здоровье в обмен на спокойную жизнь?
Но вот бросить в воду травы или фрукты, и получится что-то вроде компота, морса или узвара… небольшая, но приемлемая страховка от фатальной дизентерии. Эту мысль стоило обдумать, но после.
Мне не давала покоя случайно пришедшая на память несчастная Мария Хлопова. Она прошла смотр невест, и это не понравилось некоторым знатным людям, у которых были свои понимания о влиянии на престол. Мария пустячно захворала, и ее никто ни о чем не спрашивал – только раз осмотрели врачи, чьи диагнозы те самые влиятельные люди тотчас переврали и изложили царю так, как им было угодно, и объявили девицу «к царской радости неугодной», и царь – а что царь, царь такая же марионетка, Марии дважды не повезло – покорно согласился отправить бедняжку по ссылкам на долгие семь лет. И даже после того, как заговор был раскрыт, после того, как ушлые деятели легко отделались по тем временам – кто отправился в вотчины, кто в монастырь, и так будучи человеком несветским, – мать царя опять прогнула властелина под свои капризы: нет и нет, чем-то ей Хлопова не угодила. Победившая всех соперниц Мария прожила еще десять лет и мирно почила все там же, в далеких ссылках. Впрочем, гораздо ближе к Москве, чем была отправлена изначально…
Хорошо, подумала я, примеряя перспективы к себе. Марию мне было искренне жаль, но такой вариант – со ссылкой – меня бы устроил. Но мне мало было отпущенных семнадцати лет, и Мария все-таки была, судя по всему, вполне здорова. А вот что со здоровьем у Йоланды – я не слишком представляла, и совсем не факт, что если меня куда-нибудь запрут, я поживу там сколько-нибудь долго.
Люди все-таки жадные до всего, что касается их лично. Особенно жизни – и если учесть, что судья Анастасия Еремина прожила бы еще приблизительно двадцать лет, столько ли мне и здесь отмерено?..
Однако оставим Россию. Византийский правитель из всего многообразия потенциальных императриц выбрал себе поэтессу Кассию. Та оказалась не промах и «уязвила императора словом» – замечательно, и жила своей жизнью, но то ли у жениха выбор был, то ли он по натуре был довольно сговорчив. Уязвить я могла, но не сократило бы мне это отведенные неизвестными силами дни? Кто знает, не укажут ли мне за это на плаху?
А Марфа Собакина, третья супруга Ивана Грозного, прожила после свадьбы недели две… А если обратиться к истории стран Европы? Анна Клевская, которую по портрету Генрих Восьмой посчитал красавицей, а по факту ужаснулся и шарахнулся, словно от прокаженной? Да, такой вариант меня тоже мог бы устроить, пусть придворные творят с королем что хотят, мне бы лучше забиться в тень и просидеть там все эти годы.
Хотя зачем мне такая жизнь? Моя деятельная натура еще не успела устать от многообразия, новых людей, обычаев, мест, но это там – там, где всего десять часов, и ты на другом краю света, и оставшиеся в занесенной снегом Москве знакомые смотрят фотографии пляжа с белым песком и поникшими от жары пальмами. Здесь поездка в соседний город превращается в событие жизни…
У меня была привычка забираться в огромное кресло, поджимать под себя ноги, раскладывать на столе материалы предстоящего слушания и заниматься их изучением. Сейчас я этого была лишена, служанка не поняла бы такой привычки.
Стоп, подумала я и даже потерла рукой глаза и лоб. На минуточку – стоп. У меня, похоже, кончились варианты и воспоминания хоть каких-то подробностей отборов царских невест, но зато у меня был гнев матери Йоланды – и этот гнев можно было считать за факт. Она так обозлилась на строптивую дочь, что надавала ей пощечин и потребовала вести себя в кои-то веки прилично, и если правда то, что я помню, а медики непременно должны осматривать всех невест, то у меня есть отличный шанс сойти с дистанции, не дожидаясь, пока меня решат устранить. Наверняка не самыми приятными методами.
Итак, если первый этап – это оценка – господи, как коровы на рынке! – невесты медиками и кем-то еще, то меня могут отправить домой из-за кривой ноги. Стоит на это надеяться? Наверное, нет, потому что рожать наследников кривая нога еще никому не мешала. В России, тогда еще на Руси, обращали внимание на плодовитость женщин в семьях невест, но тут это может не считаться за плюс. Первый этап по моему состоянию я могу и пройти, почему бы и нет. Я опять покосилась на служанку, которая торчала задом из сундука, не ворует она оттуда что-нибудь, интересно? Она не хотела такой участи прежней своей госпоже, но и мне она тоже ее не желает. Поверим. Поверим и сделаем так, чтобы доктора определенно посчитали меня… недостойной его высочества.
Моя мать – мать Йоланды – не знала собственную дочь, которую вышвырнула как некондиционный товар в сельскую глушь. За это спасибо. И, судя по всему, здесь нет никого, кто мог бы заинтересоваться странностями в ранее абсолютно адекватном поведении Йоланды. Столько лет я наблюдала, как подсудимые корчат из себя душевнобольных, что должна была чему-нибудь научиться. У меня преимущество – здесь точно не умеют диагностировать заболевания психики так, как там, где я жила раньше.
Но я не успела выработать стратегию поведения, поняла только, что мой истерический смех вызвал тогда правильную, нужную мне реакцию у матери Йоланды. Пусть даже я получу еще несколько оплеух, если такова цена двадцати лет жизни. Рискну, понадеявшись на то, что в худшем случае меня отправят на церковное покаяние, потому что, если судить по истории, сумасшедшие дома должны появиться намного позже.
Я услышала в коридоре шаги, приглушенные голоса, а потом отворилась дверь и на пороге возникла графиня. За ее спиной маячили двое мужчин, и я насторожилась.
– Пошла вон, – коротко бросила мать Йоланды служанке, и та подчинилась, успев бросить на меня озабоченный взгляд. – Осмотрите ее, – обратилась она теперь уже к одному из мужчин – высокому, похожему на половинку ободранного козла, и тот с готовностью затряс головой.
Бородка у мужика тоже была козлиной. В коридоре появился третий мужик, по виду сущий бандит, но лишь по виду. Кому как не мне было знать, что самые большие сроки получают те люди, на которых никто никогда бы и не подумал, и что бежать без оглядки стоит от незнакомца, которому хочется отдать все, что у тебя есть – и руку, и сердце, и банковский счет, а бывает, что крайне добропорядочный, уважаемый, обласканный академиями разных стран гражданин интересуется не счетами, а именно что руками… И прячет их в двух шагах от районного управления внутренних дел в темной воде закованной в камень речки.
Графиня закрыла дверь, и я осталась один на один с – докторами? Кого еще могли прислать для осмотра? Вероятно, это люди от короля, подумала я и спросила себя: а что будет, если они найдут меня немного не первой свежести?
Одеты доктора были – конечно! Здесь явно не в почете были яркие тона! – в темное. Короткие штаны до колен и что-то вроде стеганых курток, из-под которой у козлообразного выглядывал белый воротник. У других и того не было… хотя нет – было, но тоже темное. У них тут траур?
Я встретилась взглядом с козлообразным мужиком. Его помощник, совсем еще молодой парень, поставил на пол деревянный сундук наподобие тех, какими во времена моей юности обзаводились сантехники. Я не хотела даже гадать, какие там у них инструменты, но, пока доктор смотрел на меня, я демонстративно стащила с пальца один из перстней и показала ему.
Это было неплохое решение. Доктор стал странно задумчив. Должно быть, перстень немало стоил, и я поспешила закрепить впечатление.
– Я дам вам этот перстень, если вы скажете при дворе, что я уже недевственна, – заявила я, и доктор опешил так, что затряс бородой точь-в-точь как козел. Идеальное сходство.
– Ме-ме, – неуверенно начал он, и я даже глаза прикрыла, чтобы иллюзия была абсолютной. – Ме-ме… меня прислала ее сиятельство, ваше сиятельство, как вы себя чувствуете?
Я надела перстень обратно на палец.
– Ужасно, – призналась я. Отчего-то мне стало весело, хотя я и предположила, что это первый предвестник серьезного срыва. – Меня бросает то в жар, то в холод, иногда я не могу подняться с постели, сплю урывками, просыпаюсь и долго потом не могу заснуть, я не могу есть, не хочу пить, – вранье, я уже давно хочу пить, – меня раздражают звуки.
Этого мало, с досадой подумала я. Но, кажется, доктора и без того смутила моя откровенность.
– У вас… – проблеял он, но я решила, что ему рановато ставить диагноз.
– Я забываю, как прошел мой день. Я не помню людей, которых видела, и что я им говорила. Я роняю предметы, ночами я не чувствую рук. Меня бьет озноб, даже когда тепло, и если я все-таки сплю, то чувствую, что задыхаюсь. И меня пугают клоуны.
Клоуном, конечно, была сейчас я сама. И говорила, что приходило мне в голову, понимая, что это не болезни появились в последние времена, а наука сообразила их диагностировать как нечто, что подлежало лечению. Все неврологические заболевания я могла в этой эпохе исключить смело, но притвориться психованной дамочкой сходу мне мешало именно правдоподобие. Я же не бухгалтер Берлага, в конце-то концов…
Доктор важно покивал.
– Да-да-да, ее сиятельство так и сказала. Приступайте, господин Бак.
Грозного вида мужик согласно кивнул и повернулся сперва к помощнику, а я задумалась: этот паренек медик или его подручный? Чей это кофр, или как его верно назвать? Паренек принялся доставать из кофра подозрительной чистоты инструменты, и меня пугал не столько их вид, сколько то, что со мной собираются делать.
Не зарезать, это понятно, но – обречь на заражение крови, похоже на то.
– Поднимите рукав, ваше сиятельство, – пророкотал господин Бак, и я вцепилась в подлокотники кресла.
Кровопускание и клизма – такой же символ медицины, как в мое время – чаша, змея и красный крест. И клистир я бы выбрала с большей охотой, потому что меньше всего я хочу умереть не то чтобы рано, но очень мучительно.
Я подумала про Джорджа Вашингтона – того самого. Светило политики скончалось от рвения докторов, лишившись за пару суток половины всей крови. Я опять вспомнила про комаров и тайгу и позволила себе нервно хохотнуть.
Помогло, но не полностью. Доктор уставился на меня с изумлением, но паренек все так же бесстрастно выкладывал прямо на стол инструменты моей предстоящей пытки. Я же снова сняла кольцо, протянула его теперь уже господину Баку.
– Нет-нет, ваше сиятельство, за услуги цирюльника ее сиятельство уже расплатилась.
Я плачу тебе, чтобы ты не резал меня, идиот!
Инструменты, похожие на щипцы, опасную бритву и металлические емкости, конечно, ополоснули. Но этого было мало даже с учетом того, что их – маловероятно! – могли протереть спиртом. Я не могла вспомнить, как именно пускали несчастным кровь, но подозревала, что резали вену, и как после этого не истечь кровью совсем?
Сохранила ли история имена и количество жертв коновальского произвола? У меня под рукой больше нет «Гугла», и мне этого уже не узнать.
– Возьмите это, – приказала я сквозь зубы и бросила перстень цирюльнику, что примечательно, тот ловко поймал трофей, – и уберите от меня все это! – я ткнула пальцем в сторону стола. – Я буду кричать и скажу, что вы втроем воспользовались положением и хотели подвергнуть меня бесчестью. Мало того, что я графиня, я еще и должна завтра предстать на отборе перед самим королем.
В моем плачевном положении были плюсы, и я не могла их не использовать. Шантаж? Всего-то словами, и на войне хороши все средства, а я в самом прямом смысле сейчас сражалась за свою жизнь.
Мысль, что меня начнут кромсать грязными, нестерильными ножами, приводила меня в ужас. И вот теперь я начала чувствовать панику, смешанную с омерзением.
– Вы еще не передумали стать врачом, Дамиан? – спросил доктор у паренька. – Что же, тогда вот вам явный пример кипения крови. Она будет сопротивляться, держите ее.