«Я ищу темы с привкусом открытия. Историей варягов я занимаюсь уже почти четверть века, и мне стало очень интересно, как все было на самом деле»
Про викингов написана гора литературы на самых разных языках. Только она не приближает к пониманию самого исторического феномена викингов – сообщества морских воинов, предпринимавших завоевательные походы, которые и сейчас вызывают удивление. В этих книгах в тысячный раз пересказываются практически одни и те же факты, иногда пополняемые недавними археологическими находками, но ответов на основные вопросы в них нет.
Эта книга представляет собой решительный разрыв с подобной историографической «традицией» и представляет собой попытку воссоздать настоящую историю скандинавских викигов. Почему я говорю о настоящей истории? Потому что моя реконструкция этой истории основана главным образом на объективных, археологических источниках и на особой методике их расшифровке.
Моя книга представляет собой своего рода вызов большому сообществу историков и археологов, как в нашей стране, так и за рубежом, которые занимались историей викингов.
Какова задача историка? В общем смысле, историк должен добыть значимую информацию о возникновении и развитии того общества, в котором живет. В зависимости от масштаба исследования, это может быть человечество в целом, цивилизация, национальное государство, нация, народ, местная община. Добытая историком информация имеет значение постольку, поскольку она позволяет понять, прогнозировать и направлять дальнейшее развитие этого общества. Хотя история увлеченно копается в прошлом, тем не менее, ее выводы служат будущему. Для многих исследований требуются особые познания и приемы, историки могут и должны углубляться в детали, но при этом не терять из виду общий результат всего исследования. Все детали и нюансы должны сложиться, в конечном счете, в итоговый вывод, имеющий общественную значимость.
Так вот, нынешняя историческая наука, как в России, так и за рубежом, давно утратила понимание, зачем вообще нужны историки народу. Общественно значимого результата в их работах почти нет, и потому историки и археологи мало кому интересны, и в силу этого они замкнулись сами в себе.
Разрыв с общественной функцией истории и замыкание в своем узком кругу вполне закономерно порождает умственный застой. По-моему, многие его ощущали, но мало кто брался его осмыслить и описать. Я же попробую. Умственный застой возникает оттого, что личное любопытство удовлетворено, а причины для новых интеллектуальных шагов отсутствуют. Прилежный историк лет за 20–25 вполне в состоянии прочитать всю или почти всю литературу по своему профессиональному вопросу. Вот историк дошел до этого уровня, защитил диссертацию, занял какой-нибудь пост в университете или в научном институте. Любопытства уже нет, его самого считают экспертом в своей области, на него смотрят снизу вверх студенты и аспиранты. Если самого историка не распирает от желания найти что-нибудь новое и неизвестное, и нет принуждающего запроса от общества решить ту или иную задачу с исторической составляющей, то вот и возникают все условия для умственного застоя.
Умственный застой может выражаться в разных формах. Однако, по моим наблюдениям, наиболее распространенная форма его состоит в некритическом следовании концепциям, теориям и представлениям, перенятым таким историком от своих преподавателей или почерпнутым в литературе. Эти теории и концепции принимаются на веру, без попыток осмысления, проверки и критики. Большая беда современной науки, исторической в частности, состоит в том, что она фактически отвергла критику, то есть проверку правильности умозаключений, и своих собственных, и взятых из каких-либо публикаций. Без критики наука утрачивает способность отличить правильное умозаключение от неправильного и потому перестает быть наукой, обращаясь в самый замшелый догматизм.
Наконец, в историческом исследовании важное место занимает постановка вопросов. Это самые разнообразные вопросы, касающиеся исторических событий. Как это произошло? Почему это произошло? Почему это произошло именно таким образом, а не другим? Любое историческое событие имеет свои веские причины. Постановка таких вопросов заставляет доискиваться подоплеки событий, в том числе скрытой, то есть не отраженной в известных письменных источниках. Но современная историческая наука таких вопросов практически не ставит. Не ставит, и не решает, не вырабатывая проникновению в сплетение причинно-следственных связей. Раз нет новых методов, то и наука неизбежно деградирует до уровня «прочитал – переписал – пересказал».
Зачем мне эти заявления? Затем, что они мне в значительной степени освобождают руки и дают свободу в исследовании. В нынешней исторической науке не принято и очень не приветствуется высказывание собственных мыслей, если только какие-нибудь коллеги, предельно осторожно и иносказательно, их не высказали ранее. Можно было бы, конечно, найти в необозримой историографии необходимые цитаты и ссылки, однако это я считаю ненужной и бесполезной тратой сил и времени. Я вовсе не считаю, что должен получать на свой труд чье-то предварительное одобрение и согласие.
Но перейдем ближе к делу. Первоначально я собирался написать своего рода продолжение к своему историографическому исследованию спора о варягах: «Три века спора о варягах». Это была единая рукопись, которая по желанию издательства «Вече» была разбита на два тома[1]. Меня очень заинтересовал вопрос, как все было на самом деле. Исследование историографии я понимал как первую часть работы, которая без второй части – воссоздания настоящей истории варягов – была бы явно неполной. Историография спора о варягах касалась главным образом деятельности скандинавов на территории будущей Руси, и я намеревался ограничиться лишь этой темой. Однако, довольно быстро стало ясно, что деятельность скандинавов на территории будущей Руси и на пространствах Балтийского региона и Восточной Европы, была теснейшим образом связана с бурной военной активностью викингов в Западной Европе. Поэтому, чтобы разобраться в том, что делали скандинавы на восточных землях, как и почему, пришлось постоянно иметь в виду военные походы викингов на западных землях. Пришлось также эти походы изучать самому, поскольку обзор имеющейся литературы показал, что она весьма недоброкачественная и на многие вопросы никаких ответов не дает.
Вот эта ветка исследования, которая мыслилась как справочно-вспомогательная, превратилась во вполне самостоятельную ветвь исследований, результаты которых изложены в этой книге. Хотя тема мыслилась как вспомогательно-справочная, она получила самостоятельную ценность. Полученные выводы оказались неожиданными.
Мне пришлось полностью отвергнуть целый ряд укоренившихся в исторической литературе, преподносимых как нечто, не требующее доказательств, предвзятых представлений о скандинавских викингах и их деятельности.
Тезис первый: викинги – это лишь грабители. Мнение, широко распространенное в западной историографии и отчасти проникающее в русскую историографию[2]. Это предвзятое представление, основанное на некритичном восприятии средневековых хроник, оставляет вне поля зрения историков многие стороны жизни и деятельности викингов, без которых успешный набег и грабеж были бы невозможны. Организованный грабеж, особенно в известных нам по хроникам масштабах, вообще дело трудное и требующее хорошей подготовки: построить флот, набрать и обучить экипажи, снабдить оружием, снаряжением и припасами, провести разведку мест нападения и сил противника… Длинный список успешных нападений говорит о том, что викинги вовсе не пренебрегали этой подготовкой и явно не отправлялись в поход наобум, в расчете на везение. Полагать, что викинги просто плыли куда глаза глядят и грабили, что им попадется по дороге, на мой взгляд, означает расставание со здравым смыслом и всем содержанием военной истории.
Из того, что для крупных походов требовалась серьезная подготовка, следует с непреложностью то обстоятельство, что викингам требовалась экономическая, или, лучше сказать, тыловая база. Викинги осуществляли в значительных масштабах некую экономическую деятельность, необходимую для снаряжения флота и войска, то есть не только грабили и разрушали, но и организовывали. Такая деятельность безусловно оставила свои следы, пусть и не в письменных источниках, но в археологических материалах. Однако, историки, полагающие, что викинги были лишь грабителями, этой деятельности не видят и следов ее не ищут. Этот подход, на мой взгляд, стоит на грани фальсификации истории.
Тезис второй: викинги добывали ресурсы силой. Этот тезис скорее подразумевается, чем прямо формулируется. Между тем, археологические материалы вполне убедительно показывают, что сообщество викингов было очень ресурсоемким: флоты в десятки и сотни кораблей, качественное и сделанное на заказ оружие, превосходные украшения и вообще богатая материальная культура. Викингов обслуживало много квалифицированных ремесленников. Профессиональным морякам, воинам и квалифицированным ремесленникам требовалось продовольствие, и, стало быть, развитое крестьянское хозяйство, дающее много товарной продукции[3]. Взять эту товарную продукцию можно было только обменом и торговлей, но никак не насилием. Походы викингов продолжались в течение целого столетия, с конца VIII и по конец IX века, с возрастанием масштабов и численности войска, из чего вполне очевидно, что снабжение викингов и обслуживавших их ремесленников не подрывало крестьянского хозяйства, то есть была взаимовыгодная торговля.
Поскольку Скандинавия была и оставалась в течение веков регионом, с довольно скудными продовольственными ресурсами, я сделал предположение, что в снабжение викингов были вовлечены другие территории, в частности, населенный славянами южный берег Балтийского моря. Также в снабжение была вовлечена территория будущей Руси. Весь этот обширный регион я назвал условно и некоторой долей иронии областью «Датского тыла». Викинги с обслуживавшим его населением торговали. Именно эта, торговая по характеру экономика, которую викинги создали для своих нужд, была настоящим фундаментом их военных успехов. Сведения об этой экономике, весьма детальные, дает нам археология. Однако, историки, считающие викингов только грабителями, ничего этого не видят и даже не могут объяснить имеющиеся в их распоряжении археологические материалы.
Тезис третий: общество викингов было примитивным. Это предвзятое мнение есть и в западной литературе, и в русской литературе, в которой оно было атрибутом антинорманнистов. Это мнение вытекает из того, что викинги не создавали государств, которые считались более высокой ступенью общественного развития; государства в Скандинавии появились лишь по завершении эпохи викингов и значительно позднее, чем в Европе.
Между тем богатая литература, саги и скальдическая поэзия, особый изобразительный стиль, собственная руническая письменность, бурная экономическая активность, между прочим, доставлявшая арабское серебро из Булгара на Волге до Дании и Норвегии, то есть через всю Северную Европу, способность к дальним морским походам, вплоть до Гренландии – все это говорит о весьма высоком уровне общественного развития викингов, который был заметно выше, чем у окружавших их народов. Да, викинги развивались необычным способом. Но это не означает, что у них не было прочных общественных институтов. Историки привыкли видеть средневековое общество, основанное на сельской общине и феодальном уделе. На мой взгляд, общество викингов было другим по устройству, и его элементарной единицей была не сельская община, а корабельный экипаж. Экипаж этот плавал вместе, жил на берегу вместе и погибал тоже вместе. Знатью его были не феодалы, а капитаны кораблей, командиры отрядов и командующие флотов. Исследователи почему-то совершенно не замечают этого обстоятельства, которое на мой взгляд играет ключевую роль в понимании викингов как исторического феномена.
В силу господства перечисленных выше предвзятых точек зрения складывается парадоксальное положение в историографии. О викингах известно весьма многое, но историки не могут объяснить ни возникновения этого сообщества, ни его развития, ни причин его феноменальных успехов, ни влияния на окружавшие его народы. Имеющаяся историография определенно зашла в тупик и превратилась лишь в многократное повторение давно известных фактов. Это, конечно, меня не может устроить ни в какой степени, какими бы традициями и авторитетами подобный подход не подкреплялся. Поэтому я и предпринял попытку реконструировать настоящую историю викингов, которую и представляю вниманию читателей.
Викинги тесно связаны с историей Древней Руси. Из моей реконструкции следует, что эта связь была намного сильнее, чем представлялось прежде. Однако, наибольший интерес в контексте древнерусской истории представляет собой завершение варяжской эпохи, которое было связано, по моему мнению, с завоеванием территории будущей Руси русскими князьями, изгнанием отсюда скандинавов и созданием христианского государства.
И здесь свой подход я противопоставляю большой историографической традиции, основывавшейся на летописи, которая, описывая варяжскую эпоху, пересказывала легенды, сложившиеся значительно позднее той эпохи, и добавила изрядную долю вымысла.
У летописца имелись свои причины для внесения в летопись явной выдумки, но я не хочу его за это извинять. Как источник сведений о варяжской эпохе, летопись, увы, совсем неисправна. Самый научный, самый академический, оснащенный тысячами ссылок, анализ летописи оказывается, в сущности, анализом вымысла и к настоящей истории варяжской эпохи не ведет. В историографическом обзоре спора о варягах, который я проделал ранее[4], было хорошо заметно, как историки беспомощно бьются в клетке летописного вымысла, будучи не в силах из нее вырваться, получая лишь все более многословный пересказ все той же летописи. С чисто научной точки зрения подавляющая часть работ, в которых затрагивались вопросы истории варяжской эпохи, научно несостоятельна и недоброкачественна.
Мой подход совершенно другой и стоит на следующих основаниях. Первое – это настоящие, точнее подлинные следы интересующей нас эпохи, то есть археологические материалы. Эти следы существуют сами по себе, объективно, вне зависимости от мнений исследователей, и потому ведут к настоящей истории, какой она была. Несмотря на трудности анализа, определенный дефицит материалов, опубликованных далеко не полностью, а также гипотетический характер многих выводов, тем не менее, оказалось, что реконструировать настоящую историю по ее материальным следам вполне возможно.
Второе – это всесторонний учет исторического контекста, событий, которые происходили в других странах и оказывали влияние на события, происходившие на территории будущей Руси. Эти события нам известны лучше, и мы можем в исследовании идти от известного к неизвестному. Этот способ весьма эффективен и позволяет легко достраивать логикой неизвестные, но явно имевшие место события, и даже планы и намерения, отразившиеся в действиях и в результатах исторического процесса.
Третье – это возможно более полный учет условий места и времени, а также экономических реалий того времени. В этой книге много внимания уделено экономическому развитию территории будущей Руси и процессу превращения западных и восточных славян из рассеянных общин крестьян, занятых в основном подсечно-огневым земледелием, в общество, способное содержать собственное государство.
Теперь определения. Древнюю Русь я отсчитываю с князя Владимира, который был первым русским князем, правившим непосредственно в Поднепровье и сделавшим завоеванный Киев своей столицей. Завоеванию Киева князем Владимиром есть археологические подтверждения, которые будут рассмотрены в соответствующем месте. То, что существовало здесь до князя Владимира, Русью определенно не было и потому я использую термин – территория будущей Руси.
На территории будущей Руси управляли скандинавы, что также подтверждается археологическими материалами. Я считаю, что обширная лесная территория между Одером и Волгой, заселенная западными и восточными славянами, была для скандинавов тыловой базой для снаряжения больших флотов и многочисленных отрядов, отправлявшихся на войну с христианами в Западной Европе. После того, как война с христианами закончилась для викингов полным провалом, эта территория некоторое время была предоставлена сама себе и в ней стали формироваться некие образования, по своему устройству аналогичные области «Датского права» в Англии. Вот это правление скандинавов на территории будущей Руси, то есть до князя Владимира, я именую варяжской эпохой, чтобы отличать и разграничивать ее от истории Древней Руси. Эта эпоха резко и почти во всем отличается от последующей древнерусской эпохи, и потому заслуживает выделения.
Конечно, я понимаю, что затеял весьма радикальную перестройку древнейшей русской истории. Это уже прямое вторжение в вопрос, всегда имевший большое политическое значение, в вопрос о происхождении русской государственности, самоназвания страны и народа, а также в очень важный для политической идеологии вопрос о том, способны ли славяне в целом и русские в частности к исторической самодеятельности.
Здесь нужно отметить, что сложились два основных подхода к изучению истории, которые отличаются по своей направленности и по своей методологии. Первый подход состоит в чисто научном изучении объективной истории, такой, какая она была. В рамках этого подхода историки идут от начала к концу, прослеживая причинно-следственные связи между событиями и процессами, которые происходили в определенный исторический период. Это история как таковая.
Но есть и другой подход, который я предпочел бы назвать исторической политологией. В рамках этого подхода исследователь идет от свершившегося, от очевидных и бесспорных достижений современности или недавней истории, в древность, когда отдаленные предки нынешнего народа еще не были ни великими, ни могучими. Этот подход ищет причины, приведшие к великим историческим свершениям, акцентирует внимание на переломных моментах истории, которые меняли положение народа, вели к росту его могущества и славы, и выясняет причины этих изменений. При этом он абстрагируется от множества событий и факторов, которые не имели определяющего значения для настоящего момента. Историческая политология исходит из послезнания, то есть оценивает события с точки зрения того, что произошло потом, тогда как изучение объективной истории должно избегать послезнания. В этом и заключается одно из наиболее значительных различий в методологии.
По моему мнению, эти подходы нужно не только разделять, но и всегда четко понимать и указывать, в какой плоскости идут исследования и делаются выводы. В этой книге я в основном следую первому подходу изучения объективной истории, рассматривая экономические процессы и политические события шаг за шагом, предпосылки и обстоятельства, в которых действовали те или иные исторические деятели. С точки зрения объективной истории такое событие, как учреждение Руси князем Владимиром было лишь одной из возможностью, которое могло бы и не реализоваться, если бы князь Владимир погиб в какой-нибудь стычке, не сумев довести свой грандиозный замысел до конца. Но, поскольку это событие все же произошло, можно отложить методику объективной истории в сторону и рассмотреть его с точки зрения исторической политологии, оценив его роль и значение для всей последующей истории. Свои историко-политические выводы я формулирую в самом конце, после изложения всего материала, который был положен в их основание.