Все мы ежеминутно умираем, просто некоторые из нас острее чувствуют это.
Стелла Джексон положила руку над сильно бьющимся сердцем и попыталась задержать дыхание. Знакомое напряжение в груди усилилось и превратилось в железный обруч, все сильнее сдавливавший ее ребра с каждым следующим вдохом, пока она не начала хватать ртом воздух. Стелла вытянула руку, инстинктивно пытаясь обрести равновесие и расслабить колени на тот случай, если она потеряет сознание и упадет. Так бывало уже много раз, и она знала, что лучше обмякнуть, как ватная кукла, чем рухнуть, как дерево.
Его куртка по-прежнему висела в платяном шкафу. Стелла не думала о нем, когда открыла дверцу; она даже не вспоминала о нем с тех пор, как проснулась, оделась и выпила утренний кофе. Теперь это маленькое чудо улетучилось при виде его синей прогулочной куртки из материала, похожего на замшу. Одна из его любимых вещей. Стелла покатала мягкую ткань между большим и указательным пальцами, задаваясь вопросом, как он обходится без этой куртки и вообще заметил ли он пропажу?
Она прислонилась к стене и толчком ноги закрыла дверь шкафа. Это не помогло; вред уже был нанесен. Синяя куртка Бена. Бен. Она закрыла глаза и подогнула ноги, скользнув вдоль стены, пока не оказалась на полу спальни. Потом она запрокинула голову, и пришли слезы, которые она монотонно утирала рукавом шерстяного кардигана.
Ее телефон зазвонил. Экран был размытым от слез, но Стелла поняла, что звонили из агентства. Должно быть, ей собирались сообщить о новой работе или напомнить о старой, срок собеседования на которой истек. И то и другое было одинаково неприятно, поэтому Стелла решила звонок проигнорировать. На нее всегда можно было положиться, но нервный срыв все разрушил, включая ее рабочий этикет.
Когда Стелла утерла слезы и смогла нормально видеть, она просмотрела электронную почту и постаралась ответить на все более озабоченные, а иногда и раздраженные сообщения от ее лучшей подруги Кэтлин. Так она хотя бы отвлекалась от пустых навязчивых мыслей. Во входящей почте было и электронное сообщение от ее матери, интересовавшейся, не сможет ли она приехать в гости на выходные. Там упоминалось о ленче с жареным мясом и о неспешной загородной прогулке. Стелла попыталась представить это – вообразить домашний уют, заполняющий пустоту, зиявшую у нее внутри. Было бы легко вернуться домой в Рединг, свернуться калачиком в старой и знакомой спальне и войти в прежнюю роль. Бедная маленькая Стелла. В одно мгновение греза о реальной жизни развеется как дым.
Почему он оставил куртку? Неужели он хотел, чтобы у него был повод возвратиться? Оставить повод для возобновления их отношений? Впрочем, судя по всему, он не нуждался в предлогах, поскольку звонил ей, отправлял эсэмэс и электронные письма каждую неделю после своего ухода. Возможно – хотя Стелла признавала, что это была отчаянная и тщетная мысль, – но возможно, он хотел оставить какую-то частицу себя в их прежнем доме. Возможно, это означало, что наваждение было временным и скоро она очнется от кошмара.
Стелла поднялась с ковра и пошла в ванную, чтобы умыться. Она старалась не смотреть на свое отражение в зеркале. Большие каменные плитки, так тщательно выбранные ею, теперь как будто смыкались вокруг. Она покрыла стены и пол плиткой одного цвета с мыслью о «шикарном минимализме», но это лишь усиливало ощущение закрытой коробки.
Внизу, на низком столике в гостиной, ее дожидалась вторая чашка кофе, и телевизор показывал изображение с выключенным звуком. Стелла уже понимала, что больше не может оставаться в этом доме. Она продержалась четыре месяца, убеждая себя, что оставила главные трудности позади и встала на ровный киль, – плюс тысячу других банальностей о способности пережить день, не сваливаясь в черную дыру, – но куртка вдребезги разбила эту иллюзию.
– Все очень плохо, – тихо, почти шепотом произнесла Стелла, обращаясь к столу. Слова прозвучали как обещание. Все очень плохо. Все очень плохо.
Стелла заставила себя очнуться. Она приготовила еще кофе и разрезала яблоко, лежавшее нетронутым на тарелке, собираясь с силами для звонка в агентство. Она узнает, сможет ли получить работу хотя бы до конца недели. Ей не хотелось заглядывать дальше, но это было уже начало. Кейтлин была права – Стелла нуждалась в рутинной работе, которая поможет ей вернуться в нормальное состояние. Сначала она разобралась со стиркой, аккуратно складывая и распрямляя одежду, пока не почувствовала, что ее дыхание стало глубоким и ровным. Во всяком случае, таким ровным, как обычно. Телефон снова зазвонил, заставив ее вздрогнуть, хотя она знала, что, скорее всего, это «холодный звонок»[1] с предложением банковской страховки или оконных стеклопакетов. Но на экране высветился номер Бена, и сердце Стеллы гулко забилось в груди. Противиться не было никакой возможности. Она могла игнорировать его звонок с таким же успехом, как и улететь в окно.
– Дорогая, – голос Бена пронзил ее томительной дрожью с головы до ног. Она закрыла глаза, как будто это могло помочь.
– Я опаздываю на работу, – солгала Стелла. Она гадала, собирается ли он спросить о своей куртке и о том, как она расстроится, если он спросит об этом. Ей всегда казалось, что они так тонко настроены друг на друга, что между ними должна существовать некая психическая связь. Но сейчас ей не хотелось убедиться в доказательстве такой связи – от этого стало бы только больнее.
– Это займет не больше минуты, – сказал Бен. – Мне просто нужно навести кое-какие справки. Это насчет дома.
Насчет дома, а не «нашего дома». Стелла рефлекторно прижала руку к груди, но ее сердце не ускорило ход.
– Я по-прежнему думаю, что ты должна сохранить его, – продолжал Бен, не подозревавший о ее чувствах. – Мне не нравится мысль о том, что тебе придется переехать. Я мог бы поддержать тебя в финансовом отношении, если ты скажешь сколько…
– Смена обстановки пойдет мне на пользу, – перебила его Стелла. Ей не нужны были его деньги в качестве отступного, и она не хотела говорить о закладной, финальной трещине в их некогда тесно переплетенных отношениях.
– Но это лишь вопрос нескольких месяцев – до тех пор, пока ты твердо не встанешь на ноги. Или до тех пор…
Стелла предчувствовала продолжение – «до тех пор, пока ты не найдешь себе кого-нибудь еще», – и быстро заговорила, не давая ему закончить:
– Я хочу переехать на новое место. Это будет классно.
Классно? Откуда ей пришло в голову это слово? Хуже не придумаешь.
– Понимаю, – произнес Бен непривычно сдержанным тоном. Ей так сильно не хватало его. Не того Бена, который обращался к ней в данный момент, не того, кто так мягко говорил с ней, как будто опасался, что она может вот-вот сломаться, – но прежнего Бена. Того Бена, чью куртку она обнаружила в платяном шкафу. Того Бена, который любил ее. Того мужчины, который хотел строить свою жизнь вместе с ней.
– Я знаю, что это было тяжело, – говорил Бен, – но, по словам твоей мамы, ты по-прежнему собираешься продать дом, и мы оба думаем, что это будет слишком поспешным поступком. Я хочу сказать, что это непростое дело в душевном плане.
Он сделал паузу, и Стелла задумалась, когда он последний раз звонил ее матери. Раньше они постоянно общались друг с другом. Она могла слышать, как он звонит ее матери и сообщает новости о здоровье Стеллы, о ее последней проверке и о том, как она вообще поживает. Стелла притворялась раздосадованной и повторяла «не говори обо мне», но на самом деле ей это нравилось. Это создавало ощущение надежности, позволяло чувствовать себя любимой и защищенной.
Не дождавшись ответа, Бен протяжно вздохнул. Это был вздох из разряда «зачем ты все усложняешь?». Вздох терпеливого, настрадавшегося мужчины, который старался урезонить ее.
– Мне просто не нравится мысль о том, что тебе придется пережить очередной катаклизм. И я знаю, тебе нравится этот дом. Не нужно принимать поспешных решений, о которых придется пожалеть в будущем.
Стелла уперлась взглядом в обои. Они были покрыты красивым абстрактным узором от Гильдии дизайнеров и обошлись в целое состояние. Бен был прав: она действительно любила этот дом и знала, что он разделяет ее чувства. Ее посетила невольная мысль, что это отчасти объясняло его нежелание окончательно расставаться с домом. Ему не хотелось, чтобы дом достался чужому человеку, даже если он сам больше не хотел жить в нем.
– Это эгоизм с твоей стороны, – сказала Стелла и удивилась собственным словам. – Мне нужно двигаться дальше. Что толку топтаться на одном месте?
– Я все понимаю, – быстро сказал Бен. – Поступай так, как будет лучше для тебя. Только я хочу, чтобы ты еще подумала. Обещай мне, что немного подумаешь об этом.
Стелла слишком долго стояла. Она пыталась не видеть перед собой картину того, как кто-то наливает жидкость из кувшина в ее грудную клетку, но это становилось все труднее.
– Хорошо, – ответила она, чтобы завершить разговор. Нужно было попрощаться и повесить трубку, но она не могла этого сделать. Какая-то часть ее существа все еще ждала, что Бен скажет, как он ошибся и как хочет к ней вернуться. Глупая крошечная часть, не способная уследить за ходом событий.
– Ну, ладно, – сказал он. – Тогда я больше не буду задерживать тебя.
Стелла едва не сказала, что не собирается никуда идти, забыв о своих прежних словах.
– Пока, пока, пока, – трижды произнес Бен по своему обыкновению и сразу же повесил трубку, не дожидаясь ответного прощания.
У Стеллы закончились силы. Она опустилась на диван с телефоном в руке и постаралась не думать о том, что сейчас ей следует находиться на работе. Душевные страдания не означали, что она не нуждалась в деньгах, но трудно находить стимулы для борьбы, обреченной на поражение. Она понимала, что не сможет выкупить закладную, даже если будет работать семь дней в неделю, и что продажа дома станет очередным этапом этого жуткого процесса.
Она прочитала последнее сообщение от Кэтлин. Поступай так, как тебе захочется. Было бы хорошо встретиться с тобой. Они с Робом приглашали Стеллу пожить у них с тех пор, как ушел Бен, и она каждый раз отказывалась. Сначала она отрицала случившееся и ждала, когда Бен изменит свое решение. Потом она не могла и помыслить о расставании со знакомой обстановкой. Теперь Стелла смотрела на черные буквы на освещенном экране и гадала, как быть дальше. Возвращаться в Шотландию было бы нелепо; к тому же Кэтлин и Роб могли сделать свое предложение просто из вежливости. На протяжении всей их дружбы Кэтлин выступала в роли опекуна и, возможно, вздохнула с глубоким облегчением, когда Бен взял Стеллу под свою опеку, а ее нынешнее предложение было продиктовано чувством долга. Стелла знала, что на самом деле это неправда – или, по крайней мере, отчасти неправда, – но даже такое осознание причиняло боль. Бедная Стелла, она такая хрупкая. И теперь, когда ее физическое сердце было приведено в относительный порядок, ее метафорическое сердце разлетелось на части.
Она должна была остаться, упаковать вещи Бена и отвезти их к нему на квартиру, как поступают взрослые люди. Она должна была позвонить в агентство и получить работу до конца месяца. Отправиться домой к родителям на выходные, приятно улыбаться, изображать присутствие аппетита, смеяться над ужасными отцовскими шутками и заверять их, что у нее все хорошо, просто замечательно.
В одном из своих самых ранних воспоминаний Стелла находилась в хирургической палате и сидела на краю кровати, которая казалась очень высокой. Разумеется, это была стандартная больничная койка, но маленькая Стелла боялась упасть. Она была раздета до пояса и срывала электроды с груди так же быстро, как врач успевал снова прикрепить их на место. Ее руки так и мелькали, отрывая ненавистные штуки, ужас пересиливал детское воспитание.
Это лучше всего запомнилось Стелле: она плохо себя вела. В тот момент она была дикой и необузданной.
Сейчас Стелла испытывала сходное ощущение. Ее сердце громко стучало в груди, но волнение было смешано со страхом и грозило вырваться наружу. Электроды на коже исчезли, но она могла повести себя так взбалмошно, как в детстве.
Стелла заставила себя двигаться еще до того, как это чувство миновало. Иначе она бы, скорее всего, бросилась бы в постель и закрыла голову подушкой.
Понадобилось меньше часа, чтобы ответить на электронные письма Кэтлин и собрать вещи. На прикроватном столике в георгианском стиле были разложены безделушки, и она выбрала одну из любимых: маленькую бабушкину чернильницу из зеленого стекла.
Все выглядело так, как будто она не собиралась возвращаться.