В утреннюю смену - читать онлайн

О сколь удивителен мир,

Чьи воды всё то отражают,

Чем нас небеса поражают:

Оттенки и птичий пунктир.

О сколь удивительны мы!

О как мы легко забываем,

Что мы на краю, а за краем

Бескрайние залежи тьмы.

О как грандиозен рассвет,

Который всегда наступает

И мраку нас не уступает,

Сводя его тихо на нет.

О как изумителен тот,

Кто эту волынку затеяв

И бедами землю засеяв,

Заставил сиять небосвод.

Коль радостей нет, то душа побирается.

Без радости жить она не собирается.

Она не стесняется, просит подать:

Подайте, мол, нищенке на благодать.

Ведь коль не поётся ей и не летается,

Такая душа и душой не считается.

А жить без боли, как не жить,

И остаётся с ней дружить.

То бишь, привыкнув к этой боли,

Не спрашивать её: «Доколе?»,

А встретив вместе с ней рассвет,

Сказать ей весело: «Привет!

Что будем делать? Чем займёмся?

Надеюсь, мы с тобой споёмся.

Ты будешь жару задавать,

А я тихонько подвывать».

Какая дивная возможность

Вздыхать, заметив жизни сложность.

Вздохнул – и вроде помогло,

Слегка от сердца отлегло.

Вздохнул – и вроде полегчало.

А если боль, что докучала,

Жжёт, не давая отдохнуть,

Попробуй тяжелей вздохнуть.

Стихи – они ведь капля влаги

И жить должны не на бумаге,

Должны в воздушной жить среде,

Как полагается воде.

Стихи – они подобье вспышки,

И место им совсем не в книжке,

Где буквы чёрные мертвы, —

А средь искрящейся листвы.

Стихи – они ведь что-то вроде

Дыханья по своей природе.

Ты не пиши их, не пиши.

Ты их возьми и надыши.

Ах, к чему бы прислониться,

Чем, скажите, заслониться

От несчастий и обид

В мире, где покой лишь снится,

Да и то лишь тем, кто спит?

Кто ж бессонницей страдает,

Тот вообще живёт, гадает —

Что же это? Кто такой

Тот, что лишь во сне бывает —

Восхитительный покой?

Кто подтвердит, что я была?

А, впрочем, для чего мне это?

Учиться надо у рассвета:

Пришёл, ушёл, и все дела.

Пришёл и светом всё залил,

Слегка обрадовал кого-то,

Ещё сложил и в рифму что-то

И черновик перебелил…

Когда рожает мама детку,

Ему на ручку этикетку

Обычно крепят, ярлычок,

Чтоб было ясно – новичок —

Он чей-то, он кому-то нужен,

Он не случайно был разбужен

И вытолкнут из тьмы на свет.

Есть тот, кем будет он согрет,

Накормлен, вынянчен, обласкан

И на земную жизнь натаскан,

В которой он не пропадёт,

И где всегда его найдёт

Дух Добрый по куску клеёнки,

Который крепят на ребёнке.

Под ногами крутИться и взрослым мешать…

Как же можно нас этого счастья лишать?

Вот бы, сделавшись вновь малолеткой,

Снова жить рядом с толстой соседкой,

Кипятящей в немыслимом баке бельё.

О какое волшебное было жильё!

Дни мои чудеса мне сулили.

Ну зачем меня переселили?

Ну зачем мне добавили возраст и рост,

И отправили близких моих на погост,

Упразднили пресветлые дали,

Дом разрушили, век поменяли?

Никаких человеческих сил

На земные дела не хватает.

Вот бы знать, как другой выносил

Осень жизни, где поздно светает,

Осень жизни, что всё оголить,

Обнулить постоянно грозится.

Почему он не жаждет свалить

Прочь с земли, а живёт, не боится.

Изо всех существующих книг

Ту читаю с особенной страстью,

Где про то, как осилил сей миг

Мой товарищ по трудному счастью.

А пока я доносила

Злые мысли до страницы,

Фраза: «Всё невыносимо»

Превратилась в щебет птицы.

Тихий возглас: «Вот досада,

Бесполезны все усилья»,

Превратился в гущу сада,

Где мелькают птичьи крылья.

Все печали и тревоги,

Треволнения и страхи

Превратились по дороге

В распростёртых крыльев взмахи.

Причитанья – всё, мол, тщетно,

Жизнь – скитание без цели —

Встрепенулись незаметно,

Поднялись и улетели.

А нынче вновь Творенья день,

День ковки собственного счастья.

Проснулся? Встань, прими участье,

В иголку ниточку продень.

Хоть сутки будешь хлопотать, —

Творенья акт не завершится,

Ты создал мир, а он крошится,

Необходимо подлатать.

Не понимаю, как в семь дней

Сумел Создатель уложиться,

И кто из нас сумел прижиться

Промеж небесных двух огней?

Творенье – это маета,

Мытарство, каторга, рутина,

Незавершённая картина:

То свет не тот, то тьма не та.

Стихи есть крик: «И я здесь был».

Стихи есть зов: «Я был здесь тоже».

Стихи есть выкрик: «Вот я, Боже.

Я тоже есть. Ты не забыл?»

И все четыре стороны,

Миг прошлый, будущий, летящий

Такой вот надписью молящей

Исписаны, испещрены.

То там, то сям звучат фрагменты

Моих стишков про тьму и свет.

А коли так, то мне проценты

Должны начислить. Разве нет?

А я сижу, жую горбушку

На фоне песенки своей.

Стихосложенье – не кормушка,

Будь ты хоть трижды соловей.

Что ж, хорошо, что мне поётся,

Хоть жизнь нелёгкую веду,

Но сочинять мне удаётся

В мажорном всё-таки ладу.

Не величие замысла, нет.

Жизни важен пустяк, мелочовка:

Именины, веселье, обновка,

Сладкий сон и красивый рассвет.

Жизнь – летучих мгновений петит,

Блюдо пёстрое мелкой нарезки,

Всякий довод надменный и веский

Ей, как я понимаю, претит.

О, как ей патетичность вредна,

И при виде любого котурна

Ей мгновенно становится дурно,

И теряет сознанье она.

Ей-богу, легче стать любимым,

Чем стать родным, незаменимым.

Любимых можно разлюбить

И потихонечку забыть.

А жить без существа родного —

Как жить без молока грудного

Младенцу, что впадет в тоску,

Коль срочно не прильнет к соску.

Когда уходишь, умоляю слёзно:

«Темнеет рано, приходи не поздно».

Иль говорю: «Такой холодный день.

Ты заболеешь, свитер пододень».

Но мысленно я знаешь что сказала,

Когда тебе я свитер навязала,

И что твержу я летом и зимой:

«Мне без тебя не жить, родимый мой».

Жизнь выкидывает штучки,

И остра её клешня.

Что ж, давай ходить за ручки,

Так, как ходит малышня.

Может, коль не разлучаться,

Коли рук не разнимать,

Не посмеет то случаться,

Что боюсь упоминать.

Жить бы жизнью тесной-тесной,

Не сводя друг с друга глаз,

Чтобы только луч небесный

Мог протиснуться меж нас.

А что касается меня,…

А впрочем, всё меня касается,

Включая птичку, что плескается

Во влаге ливневого дня,

Включая утренний прогноз,

Раскаты грома отдалённые

И то, как шепчутся влюблённые,

Чей еле слышимый вопрос —

«Ты меня любишь?»

«Да. А ты?» —

Доносится из темноты.

Вот качнулась занавеска,

Прилетела эсэмэска.

Прямо с утренних небес

Прилетело эсэмэс,

Сообщая лаконично,

Что явиться надо лично

Под большие небеса,

И на сборы – полчаса.

Это значит – я живая,

И должна я, не зевая,

Без задержки, сей же миг,

Им ответив, сделать клик:

Мол, спешу на перекличку,

Скоро буду. Ставьте птичку.

Какой же восторг я тогда испытала,

Когда я впервые по небу летала.

Мы с мамой летели куда-то на юг,

И вышел пилот из кабины, и вдруг

Спросил, на меня очень весело глядя:

«Ну как?» «Покачай посильней меня, дядя».

«А ты не боишься?» «Совсем не боюсь».

Я точно ведь знала, что не разобьюсь,

Я знала, что мы прилетим, куда надо,

Что я в этом мире любимое чадо,

И всё у любимого дитятки есть.

Мне было тогда то ли пять, то ли шесть,

И мир был надёжным, уютным и прочным,

Коль были проблемы, то с зубом молочным,

Который так сильно качался во рту,

Как тот самолётик со мной на борту.

Сад поредел, потом зарос,

Потом замёрз, потом согрелся,

И всё же никуда не делся

Висящий в воздухе вопрос.

И луч пронзал его с утра,

И ветры вольные трепали,

Но на него ответ не дали

Ни луч рассветный, ни ветра.

Трепещет в воздухе: «Куда?»

И трепыхается: «Откуда

Сие немыслимое чудо

И непосильная беда?»

И новый день на свет явился

И, как положено, не сбился

Он ни со счёта, ни с пути.

Его прошу я: «Не лети,

Коль ты пришёл, случился, сбылся.

Чем суетиться и мелькать,

Давай такое извлекать

Из мига каждого и шага,

Что будет и тебе во благо,

И не позволит мне сникать».

«Ну что ж, – сказал он, – извлечём.

Ты шарь словами, я – лучом».

И снова день, и снова мой.

Он сам проник ко мне домой

Разнообразными шумами

И бликом на оконной раме,

И беспардонным сквознячком,

И тенью, что легла ничком

Мне под ноги, прервав круженье.

«Я весь в твоём распоряженье, —

Сказал мне день, – я твой, я твой,

И ты жива, и я живой.

Что будем делать? Чем займёмся?

Коль планов нет, давай пройдёмся.

Ведь мы же вроде не спешим.

Пока гуляем, всё решим».

Мы в этом мире не одни.

Нас навещают ночи, дни,

Нас навещают вёсны, зимы,

Которые неотразимы,

И так способны поразить,

Что мы стремимся отразить

Во всём, что пишем и рисуем

Тот мир, что столь неописуем.

Какой нарядный нынче день!

А мне о тряпках думать лень,

Не наряжаюсь.

Надела нечто набекрень

И отражаюсь

В весёлых лужах и ручьях,

И дух не только не зачах, —

Он воскресает,

И свет в лазоревых очах

Не угасает,

И дней весенних вязкий мёд,

Сердец растапливая лёд,

На землю льётся…

Не говори, что всё пройдёт

И не вернётся.

Господь рассвет провозгласил,

А есть ли силы – не спросил,

А есть ли силы на лучистый,

Просторный день, на луг росистый,

На то, чтоб поле перейти

Не торопясь, и по пути

То наблюдать за облаками,

То разводить беду руками.

Да никакой здесь жизни нет.

Возможно, есть она на Марсе,

А на Земле – жутчайший бред,

Нашедший воплощенье в фарсе.

Ты пел и пел: мол, луч горит

И множит блёстки на сугробе,

И вдруг открыл: везде царит

Порядок тот, что в гардеробе,

И что тебя везде, всегда

Табличка грозная встречает:

Мол, за попавшего сюда

Никто нигде не отвечает.

Ответственности не несёт

Администрация. Учтите.

Богатство ваше не спасёт.

Всё ценное с собой берите.

Да я бы отошла от дел,

Но ведь дела мои – какие?

Смотреть, как ветер налетел

И тронул веточки нагие,

Смотреть, как душу веселя,

Снежинки в воздухе мелькают,

Смотреть, как небо и земля

Весь день друг друга окликают.

Слеза стекает по щеке.

А может, по щеке стекает

Снежинка, что на солнце тает,

А может, это налегке

Уходит долгая зима,

А может, тает жизнь сама.

Мне только надо знать, что всё не зря,

Что всё не зря, не тщетно, не напрасно.

Не зря вот эта новая заря,

Вот этот луч, который светит ясно,

Не зря я родилась на белый свет,

Ну а конкретней, что не зря проснулась,

Не зря, на тропах оставляя след,

Прошла сквозь день и в вечность окунулась.

Вот чудо: хоть явилась старость,

Но юность не ушла, осталась.

Вот чудо: так они дружны,

Друг с другом так они нежны

И так нуждаются друг в друге,

Как очень близкие подруги.

И всё же самый ценный дар —

Умение держать удар.

Я жду удара отовсюду,

И знать-не-знаю, как я буду

Справляться с ним, коль нанесёт

Его судьба, и что спасёт,

И как мне быть – присесть? Пригнуться?

Вперёд бежать? Назад вернуться?

Сначала он увлёкся мной,

А после Инкой, после Милкой.

Он всех любил любовью пылкой

И совершенно неземной.

Очей влюблённых не сводил

Он с дамы сердца на уроке.

Не помню, посвящал ли строки

Он ей, но провожать ходил.

И, как положено, портфель

Носил за дамой обречённо.

Какое счастье увлечённо

Жить целых пять иль шесть недель:

Краснеть, бледнеть, сходить с ума…

Всё протекало так мгновенно,

Но всё же медленней, наверно,

Чем протекает жизнь сама.

Займитесь чем-нибудь. Стихи читайте что ли,

Чтоб было больше счастья, меньше боли,

Играйте песенку, хоть пальчиком одним.

День пролетит, другие вслед за ним

Последуют, нам что-то навевая.

Давайте встретим их, тихонько напевая,

Иль, млея от рассветного луча,

Прилипчивые строки бормоча.

Коль Бог и есть, то Он не в Храме.

Он нынче в белоснежной раме

Глядящего на мир окна.

Я нынче с Ним, а не одна

Гляжу в окно на май цветущий,

На небосвод, весне присущий,

И вижу, как Господь пленён

Тем днём, что Им же удлинён.

Ничто не ново под луной?

Да как же так? А внучек мой?

А внучек мой? Моя кровинка?

Он что? Он разве не новинка?

Он здесь впервые – мой внучок,

Он в этом мире новичок.

Ему всё внове, он всем внове,

И мир безумно рад обнове.

Идёшь с трудом? Идти далече?

Ну что ж. Взвали себе на плечи

Того, кому идти не в мочь,

Как и тебе. Кто день и ночь

Идёт-бредёт, дойти не чает.

Неси его и полегчает.

Кто музыку такую сочинил,

Тот знает то, чего никто не знает:

Куда уходит день, когда он тает,

Кто этот зимний вечер засинил,

И почему горят через один

Все фонари. И почему на свете

Живут одни лишь маленькие дети —

Те – с чёлочкой, те – в облаке седин.

Есть тишина, и мне она внимает.

Есть воздух, и меня он обнимает.

Есть небеса. Они мне дарят свет.

О Господи, чего здесь только нет?!

Уменья нет. Дай, Господи, уменье

Ценить всё это каждое мгновенье.

Сегодня от сердечной полноты

Я с целым мирозданием на «ты».

Ну пусть не с ним, а лишь с его частичкой,

Помеченной заливистою птичкой.

Ну пусть всего лишь с областью одной,

Что стала мне за тыщу лет родной.

Ну пусть всего лишь с поредевшим садом,

С которым столько лет живу я рядом.

И, если даже с деревцем одним,

То небеса вселенские над ним.

Мы чем занимаемся в этих краях?

Мы что созидаем? Мы с кем на паях?

Мы светлое завтра усиленно строим

Иль яму себе да и ближнему роем?

Нам что помогает – надежда, любовь?

Да им же всю морду расквасили в кровь.

А, может быть, вера? Её растоптали.

Могу вам поведать убийства детали.

Так что же нас держит? Цветочки, лучи?

А, может, от дома родного ключи?

Боюсь, что бессильны любые резоны,

И просто мы жить не умеем вне зоны.

О Господи, зачем ты нас завёл?

Ну для какой такой высокой цели?

Ты видишь, сколько с нами канители?

Твой мир без нас куда бы краше цвёл.

Ну кто ещё Тебя так «достаёт»,

И теребит Тебя и окликает?

Кошачье племя, знай себе, лакает,

А птичье племя, знай себе, клюёт,

А тучи в небе, знай себе, плывут,

А дождик летний, знай себе, лепечет.

А люди мир Твой, знай себе, калечат,

Потом Тебя спасать его зовут.

Опять здесь что-то попирают,

Опять надежды умирают,

Опять спешат здесь наказать

Того, кто тщится доказать,

Что, как во всем подлунном мире,

Здесь тоже дважды два – четыре.

«Нет пять, – орут, – нет пять, нет пять,

Он враг, пора его унять.

Он оскорбляет наши чувства.

У нас свой счёт, своё искусство,

Своя морковка, свой укроп.

Прочь, ненавистный русофоб».

А лучшие из лучших полегли.

Причём не сами. Им здесь помогли.

Им в сих краях охотно помогают.

Здесь лучших ни за что не проморгают.

На лучших у России острый нюх,

Не переносит Родина на дух

Особо одарённых, окрылённых,

Неведомо за что в неё влюблённых,

И, не желая с ними вместе жить,

Торопится на месте уложить.

И опять перешагнём,

Как сто раз перешагнули

Через ад, где жгли огнём,

Насылали мор и пули.

Через всё перешагнём —

Через то и через это.

Даже неким чёрным днём

Переступим через света

Нам предсказанный конец

И продолжим куролесить,

И сподобится Творец

В небе солнышко повесить,

Чтобы свет, как прежде тёк,

Чтобы люди, свету внемля,

Не пустились на утёк,

А спасали эту землю.

Я ничего не упустила?

Всех добрым словом угостила?

Всех навестила по пути,

Сказав заветное «лети»?

Я всем сегодня угодила?

Летучей рифмой всех снабдила?

Я всем, как только рассвело,

Успела подарить крыло?

Сперва снега, а после – таянье,

А после – звонкий птичий гам…

Ты только не теряй отчаянья,

Оно необходимо нам,

Чтоб эту жизнь земную, грешную

Любить до боли, до тоски,

Чтоб птичья песенка нездешняя

Рвала нам душу на куски.

А я люблю одну планету,

Которой и на карте нету.

Её зовут «родная речь».

Где, если что и может течь,

То шесть проточных чистых гласных,

Счастливых и на всё согласных.

Нет, музыка вечна. Не вечны певцы.

Певцы отдают, к сожаленью, концы.

И тот, кем написана вечная фуга,

С земного сошёл, к сожалению, круга.

И тот, кто волшебно её исполнял,

Он тоже, – простите за грубость, – слинял.

Ушли тромбонисты, ударники – в нетях,

А музыка… Что ей до смертников этих?

И небо может быть чужим,

Чужим и чуждым,

Глухим к деяниям моим

И к разным нуждам.

И утро может сквозняком

Влететь недобрым,

И неприятным холодком

Пройтись по рёбрам.

Да и земля, что уйму дней

Нас тупо носит,

Меня, уютно ль мне на ней,

Увы, не спросит.

И веря, что в моём дому

Меня заждались,

Боюсь услышать: «Вы к кому?

Вы обознались».

И, если вышло всё не так,

Как опасалась,

И нынче небо мне не враг,

И прикасалась

Ко мне заря столь светозарной

Нежной дланью,

То я безумно благодарна

Мирозданью.

Запоминаю не обиды,

А только сказочные виды,

А только добрые слова,

И то, как росная трава

Погожим летним днём блестела,

И то, как синева густела.

А я тогда жила в раю,

В раю своём Замоскворецком,

Послевоенном, нищем, детском,

Простом, как «баюшки-баю»,

Как двор, как дом, как три звонка,

Что были сказочным паролем

При входе в рай. Давай отмолим

Тот рай. Он есть наверняка,

Хоть не найти туда тропы,

Хотя исчезли окна, крыши,

В нём обитающие мыши,

В него влюблённые клопы.

Я за слова не отвечаю,

Я просто в них души не чаю.

Они настолько хороши,

Что я не чаю в них души.

И как они ко мне попали?

Наверное, с небес упали:

Господь молчание хранил

И вдруг словечко обронил.

А я как раз под ним бродила,