Голова Макани кружилась от нетерпения, пока она помогала бабушке готовить ужин. Это была одна из ее ежедневных обязанностей. Когда Макани переехала к бабушке Янг, та прикрепила на холодильник магнитом список ежедневных и еженедельных заданий, на котором было написано: «Ты меня не напугаешь. Я преподаю в старшей школе». Она заявила, что Макани нужно придерживаться строгого расписания, и была права. Даже Макани это признавала, но все равно выглядело это отстойно. Иногда рядом с бабушкой она чувствовала себя маленькой девочкой, а порой – сиделкой. Хотя Макани не хотела быть ни той, ни другой.
Сегодня вечером они приготовили здоровый ужин: запеченные фрикадельки из индейки и простой салат без заправки. Такая еда вгоняла в депрессию. Макани хотелось чего-то вкусненького и жирного. Папайю с лаймом. Ребрышки кальби. Пои[4] с ломи-ломи[5]. Она с легкостью потратила бы каждый цент на вкусный обед: паровой рис, мак-салат и закуска. Курица кацу. Говядина терияки. Свинина калуа[6]. У Макани потекли слюнки, а душа заныла.
Иногда ужин становился самым трудным испытанием.
Только они сели за стол, как запищал ее телефон. Бабушка Янг закатила глаза и протяжно вздохнула. Макани вытащила телефон из кармана, чтобы отключить звук. На экране появилось сообщение с незнакомого номера:
Могу сказать то же самое и о тебе.
Ее грудная клетка словно превратилась в хрупкие осколки льда.
Появилось второе сообщение:
Что ты хотела этим сказать?
– Сколько раз мне повторять? Никаких телефонов за столом.
Макани подняла голову.
– Прости, – сказала она на автомате.
Но бабушка заметила, как изменилось выражение ее лица.
– Кто это был?
– Мама, – солгала Макани.
Бабушка Янг обдумывала ее слова. Она бы никогда не поддержала разговор во время ужина с папой Макани, которого особенно никогда не любила, но она все еще надеялась, что ее дочь помирится с внучкой.
– Тебе нужно позвонить ей сейчас или это может подождать?
– Я сейчас вернусь, прости. – Макани отошла от обеденного стола на кухню, где бабушка бы ее не увидела, и перечитала сообщения. Сердце словно замерло между страхом и надеждой. Она не могла представить, чтобы это был он, но больше некому. Или нет?
Кто спрашивает?
Ответ пришел незамедлительно.
Олли.
Сердце бешено заколотилось. Макани уставилась на экран, ожидая, скажет ли он что-то еще. Наконец она написала.
Не помню, чтобы давала тебе свой номер.
Еще один быстрый ответ.
Скажи мне, что ты имела в виду.
Очевидно, Олли был из того типа раздражающих людей, которые пишут сообщения полными предложениями и игнорируют вопросы.
Что, ты ДУМАЕШЬ, я имела в виду???
Я думаю, ты чувствуешь себя уязвленной, а это значит, было недопонимание.
Уязвленной. Серьезно, ни один нормальный человек так не разговаривает. Но он завладел ее вниманием. Макани послала в ответ один лишь вопросительный знак. Она смотрела, как появлялись и исчезали на телефоне три точки, пока Олли печатал, делал паузу, а потом снова начинал печатать.
Наконец ответ пришел.
Я думал, ты меня стыдилась. А сама думала, что я стыжусь тебя.
Брови Макани поползли вверх. Редко встретишь такую прямоту, достойную восхищения. В ее голове появился вечный вопрос: «Знает ли он, что я натворила?». Было невозможно понять без лишних расспросов, но внутри возникло неприятное подозрение. Может, он и знал. А может, она ошибалась. Возможно, из них двоих именно Макани сделала неправильные выводы.
Она ответила.
Почему ты так подумал?
Ну, мы никогда по-настоящему не разговаривали, не так ли?
Не думала, что ты разговорчивый.
Я тоже не думал так про тебя.
Макани помедлила. Бабушка закашлялась – слишком громко – в соседней комнате.
Макани написала:
Так ты хочешь поговорить?
Я хочу поговорить, если ты этого хочешь.
Ей бы стоило почувствовать раздражение, но это было не так. Совсем нет.
– Макани, – предупредила ее бабушка.
– Я сейчас вернусь. Уже почти все.
– Ты даже не разговариваешь!
– Мы переписываемся.
– Это не разговор. Тебе нужно поговорить с мамой.
Макани ухмыльнулась и отправила:
Сообщения – не разговор.
Вдруг телефон в ее руках зазвонил, и Макани подпрыгнула от неожиданности:
– Черт!
– МАКАНИ ЯНГ!
Макани вздрогнула, отвечая на звонок:
– Сейчас нелучшее время. Я перезвоню тебе позже, хорошо? – она нажала отбой, прежде чем Олли успел ответить, и прокралась обратно на свое место за столом.
Бабушка Янг следила за каждым ее движением.
– Это была не твоя мать.
Макани, как ребенок, засунула тефтелю в рот целиком.
– Дай мне свой телефон.
Макани испуганно замерла.
– Зачем? – пробормотала она с полным ртом.
– Ты меня слышала. Хочу увидеть, кому ты писала.
– Ладно, это Алекс. – Макани проглотила еду. – Я писала Алекс.
Бабушка продолжала сидеть с вытянутой рукой.
– Отлично! Это парень, понятно? Теперь ты довольна?
Бабушка замолчала, раздумывая над вариантами.
– Как его зовут?
– Бабушка…
– Никаких мне бабушек. Как его имя?
– Олли. Оливер Ларссон. – Макани уже знала, лучше добавить и его фамилию. Люди в этом городе всегда хотели знать фамилию.
Бабушка нахмурилась:
– Ларссон. Не тот молодой коп?
– Это его брат, Крис. Олли – мой одноклассник.
Бабушка Янг погрузилась в размышления, и Макани взмолилась, чтобы до нее не дошли слухи об Олли. Молилась, чтобы она думала, что быть братом копа – хорошо в этом городе. Наконец бабушка слегка успокоилась.
– Крис был моим учеником. Милый молодой человек. Жаль, что такое произошло с их родителями.
Макани тоже расслабилась.
– Если хочешь продолжать встречаться с Олли, мне нужно с ним познакомиться.
– Бабушка. Мы только переписываемся.
– А потом зазвонил твой телефон. – Она угрожающе ткнула салатной вилкой в сторону Макани, тем самым констатируя факт. – Ты заинтересовала этого парня.
Когда бабушка ушла спать, Макани отправила сообщение:
Сейчас удобно?
Любопытство подпитывало ее тревогу. Перспектива поговорить с Олли – единственное, что сейчас ее занимало. Она ходила взад-вперед по ковру и смотрела на телефон, желая, чтобы тот зазвенел. Но мобильный, лежащий на комоде, молчал.
Комод и остальная мебель когда-то принадлежали маме. Макани переехала в ее детскую спальню. Громоздкий дубовый гарнитур был неприятного оттенка золотого апельсина. Кровать слишком высокая, столбики на изголовье слишком строгие. Они спиралью возносились к потолку, словно заостренные бивни. Тяжелый и длинный комод, гигантское отвратительное зеркало и письменный стол размером с бегемота. Стоящий на нем ноутбук Макани казался настолько авангардным, словно этот деревянный стол сделали давно, еще до появления компьютеров.
Эта комната – полная противоположность тому, как ее мать жила теперь. Несмотря на расслабленную атмосферу пляжа, их дом был строгой геометрической формы, а внутри все сделано из нержавеющей стали.
Бабушка и дедушка, должно быть, сами выбирали мебель и после отъезда мамы убрали все фотографии и постеры, которые могли бы пролить свет на ее подростковые годы. Теперь на их месте висели фотографии Макани в начальной и средней школе и картинки прерий. Единственный оставшийся после мамы след – старая надпись, вырезанная внутри верхнего ящика стола: SOS. Макани редко понимала свою маму, но она определенно понимала тихое отчаяние, стоявшее за этим одиноким актом вандализма.
После переезда Макани сняла свои ужасные портреты и засунула их под кровать. Лишь несколько вещей из прошлой жизни осталось на виду. На столе стояли красивая тарелка из коралла и раковина каури, на кровати лежали плюшевый медвежонок и кит, а на комоде, на держателе в виде дерева, были аккуратно развешены украшения. Все остальные вещи Макани держала в ящиках, спрятав подальше.
Она снова проверила телефон: вдруг временно потеряла слух? Ничего. Уже поздно.
Внезапное шуршание за окном потревожило тихую ночь. Макани подошла к окну и вгляделась в тени. Холеный кот соседа – не того, который потерял кончик носа, а другого – часто охотился в их дворе. Макани никогда не разрешали завести кошку или собаку. Однажды, когда у нее будет свой дом, она заведет сразу обоих.
Снова шорох. Макани прищурилась, вглядываясь в темноту.
Звук раздавался из разросшихся кустов под ее окном. Она вытянула шею, пытаясь рассмотреть, что там находится, и испугалась, заметив резкое движение. Потом наступила тишина. Кот, должно быть, поймал полевку.
Макани прижала лицо к стеклу, сложив руки козырьком и прикрываясь от света спальни. Она ждала, когда кот направится со своей добычей через лужайку, но в свете оранжевого уличного фонаря не было никого и ничего, кроме опадающей листвы.
Она вернулась к телефону. И здесь ничего не изменилось.
Макани снова бросила взгляд на окно. Непонятно, почему, но она чувствовала себя незащищенной. Она вновь подкралась к окну и выглянула наружу.
Вокруг было все так же пустынно.
Привет, паранойя, мой старый друг.
Она задернула занавески, взяла телефон и, усевшись на кровать, положила его на стеганое одеяло цвета слоновой кости – еще одна реликвия дедушки и бабушки. Макани попыталась подготовиться к тесту по испанскому, но не могла сосредоточиться. Почему Олли решил, что ей будет стыдно появляться рядом с ним? Из-за слухов? Если дело в этом, то он, скорее всего, ничего не знал о ее прошлом, иначе понимал бы, что не ей указывать, кого стесняться.
Может, у них есть шанс. Может быть, у них даже будет настоящее свидание. В конце концов, он же постарался раздобыть номер ее телефона, хотя и проигнорировал вопрос, каким образом.
Она все еще хмурилась, поэтому отложила в сторону учебник и достала последний выпуск Rolling Stone. Макани, как правило, не интересовали бумажные журналы, но она не могла удержаться, когда увидела на обложке Amphetamine. Их скандальная песня о несовершеннолетней девочке, разбившей сердце солиста – согласно статье, основанная на реальной истории, – стала настоящим хитом. Макани запоминающиеся слова песни и злили, и приводили в экстаз. Интересно, разбила ли она сердце Олли прошлым летом? Разбил ли он ее сердце? Или оно и так уже превратилось в осколки?
Вдруг зазвонил телефон. Она в спешке бросилась к кровати и в возбуждении дважды выронила трубку.
На экране была фотография огромной волосатой белой мужской задницы. Макани застонала и отбросила телефон в сторону, не ответив. Ей не хотелось потакать Алекс в одной из ее излюбленных игр. Алекс нравилось красть телефоны у них с Дэрби, набирать «волосатые задницы» в запросе картинок в Google, а потом незаметно возвращать телефоны на место. Когда они были не в школе, Алекс посылала фотографии наобум.
Телефон снова зазвонил в 23.31. Это был он.
Был на работе, но теперь дома. Ты еще не спишь?
Паника вновь накрыла Макани с головой. Нужно ли подождать, прежде чем ответить? Нет, это глупо. Из-за молчания они и оказались в этой запутанной ситуации.
Олли взял трубку после первого же гудка.
– Привет, прости за предыдущий звонок. У меня был перерыв, но, думаю, я позвонил не вовремя.
Голос Макани прозвучал спокойно:
– Откуда у тебя мой номер?
– А, – Олли растерялся. – Э, да. Прости. Мой брат. Он может, знаешь… достать разную информацию.
Второе извинение за несколько секунд. И раз он попросил Криса помочь, то, по крайней мере, что-то рассказал о ней старшему брату. Улыбка заиграла на губах Макани, но она сказала:
– Это немного жутковато.
Последовала долгая пауза.
– Да шучу я, – Макани рассмеялась, притворяясь более спокойной, чем была в действительности. – То есть не пойми меня неправильно, но это правда странно. Ты мог просто попросить номер у меня. Но я рада с тобой поговорить.
Голос Олли на другом конце провода зазвучал расслабленнее.
– И я.
– Ну.
– Ну.
Она перебирала пальцами петельки одеяла, и следующая фраза прозвучала как флирт:
– Так твоя смена в «Грилиз» все еще в среду?
Олли издал смешок.
– Да. Хотя я не мог не заметить, что ты больше не приходишь.
– Ага, там работает настоящий придурок. Он ведет себя так, словно я невидимка, когда мы встречаемся в школе.
– Интересно. Потому что в школе есть одна дура, которая тоже меня игнорировала.
Макани будоражила легкость, с которой они болтали, но в ее смехе послышалось сожаление.
– Это было глупо с нашей стороны, а? Эти предположения.
Олли согласился без раздумий:
– Невероятно.
– Мы можем сейчас поговорить начистоту?
– Я хочу, чтобы мы честно разговаривали всегда – и в настоящем, и в будущем.
Макани почти улыбнулась, но улыбка исчезла еще до того, как появилась. Ее голос зазвучал суровее:
– Слушай, я хочу продолжать с тобой общаться, только если ты хочешь, чтобы все было по-настоящему, и будешь проводить со мной время. Если просто собираешься меня трахать, я вне игры.
– Стой, – выдохнул Олли. – Нет. Нет. Я никогда не хотел только этого. Просто так случилось. Я вообще не знаю, как это произошло.
– Думаю, мы оба виноваты, – сухо ответила Макани.
В телефоне снова повисло напряженное молчание.
– Итак, – продолжил он, – только честно… я тебе нравлюсь?
– Честно говоря… да.
Долгая пауза. Или, возможно, Олли снова переводил дыхание.
– Честно говоря… ты мне тоже нравишься.
Уже давно Макани не испытывала настоящего счастья, поэтому забыла, что иногда от него может быть так же больно, как и от грусти. Признание Олли пронзило ее сердце, словно искусно брошенный нож.
Благодаря этой боли она почувствовала себя живой.