В трубу трубили слоники… - читать онлайн

На узком диване в своем кабинете

Я скоро усну и нырну в твои сети,

Мир призрачный, где

Овраги, дороги

И лики, и боги —

Круги на воде.

Пройду по канату,

Откроюсь, как брату,

Незнамо кому.

Раскроются крылья –

И вверх, без усилья,

Себя подниму.

Какие просторы!

И реки, и горы

Леса, и поля.

И в зеркале солнца

Два узких оконца,

Где я, и не я.

Кто их знает, товарищ майор,

Все причины подспудного страха.

Плачет в небе невидимый хор

Так, что к телу прилипла рубаха.

Может там в черной ночи без дна

Нам куется расплата в итоге,

И начальная сбита цена,

И вбивают последнюю боги.

Огорошены тьмой, смущены,

Вопрошаем нетвердую память,

И владеют умами лгуны,

И прохвосты командуют нами.

Кто их знает, и кто разберет

Все сплетения ставок и судеб.

Перепутаны выход и вход

Нет ответа, где были, где будем.

Но не зря за сплетеньем теней

Все сильней ощущение света —

Запрягает упряжку коней

Ненасытное жаркое лето.

И по небу пойдут облака,

И растают подспудные страхи,

И расправит небрежно рука

Ворот к телу прилипшей рубахи.

Мой друг, мой товарищ, мой кот длиннохвостый,

Давай убежим на таинственный остров,

На тот, обойденный слепыми цунами,

Где больше никто не пожертвует нами.

Не пешки мы в этой игре в непонятки,

Не голь для битья, не картофель для грядки.

Мы мыслим – и, значит, достойны успеха;

Мы можем уплыть, улететь и уехать;

Сказать свое слово, поступком ответить —

И быть всех мудрее на всем белом свете.

А ты все твердишь про еду и про воду.

Ну, пей, наедайся, блюди, брат, породу.

Пойду, поброжу по осеннему саду

И там на скамью одинокую сяду.

Взгляну на притихшие липы и клены

И буду мечтать в окружении сонном:

«…На острове дивном за морем далеким,

Где птиц голоса и где мыслей истоки…»

Все призрачно здесь, недосказано Богом,

И все мы поймем лишь за смертным порогом…

Птичка расписная Какаду улетела из дому, наверное,

Мальчик плачет, хлеб ест на ходу, бросив есть на кухне

суп на первое.

Вот картина: птичка на ветвях, лошадь рядом; щиплет

травку, серая.

Мальчик плачет, – ох тебе и ах, – жизнь всем отмеряет

равной мерою.

Все наладится – и птичка прилетит, и обед докушан

будет вскорости.

Дом, тепло, еда и аппетит перевесят маленькие горести.

Ну, а нам лететь наискосок сквозь житье-бытье

пичугой мелкою.

По зерну клевать – и, прыг да скок, в колесе – крутиться

глупой белкою.

Хорошо, когда все хорошо, будет лучше – будем

хорохориться.

Снова утро; солнечно, свежо, сладко спит чикагская

околица.

Волки воют под окном,

Средь снегов бежит дорога,

Всё ты думаешь о том,

Что осталось жить немного.

Книги мудрые твои,

Безусловно, много значат:

Все о жизни и любви —

Разве может быть иначе?

Льётся смертная тоска

На шершавый лёд бумаги.

Надо капельку отваги,

Чтоб начать издалека.

Жизнь несется – то режет то нежит,

То одарит, а то отберет.

Чудеса всё случаются реже,

Неудачи почти каждый год.

И приливы судьбы и отливы

Так похожи на жест игрока:

Мечет карты он ловко, – и лживы

В этот миг и глаза, и рука…

Там, на краю рассвета, где вечно живут потомки,

За линией горизонта, где жизнь обретают слова,

Сквозь влажную зелень леса струится лучик тонкий,

В тени набежавшей тучи заметный едва-едва.

Туда я приду когда-то на долгие посиделки

Легко разговаривать с ветром и птицам дарить голоса.

У каждой, чтоб отличалась, должны быть в голосе метки,

Есть в этом высокая правда, та, что глаза в глаза.

И эти журчащие звуки услышите вы, проснувшись,

Обрывки слов лягут в душу прозрачною белизной,

И будете вы на рассвете стоять и настраивать уши,

Чтоб птичью песню услышать, подсказанную мной.

И что еще в мире надо счастливому человеку,

Я рад, что мне по силе этот нелегкий труд,

И в день мой в самый последний, когда перейду я реку,

Меня бессмертные боги в лес тайный войти позовут.

Ты был пчелой и бил челом

Цветку почти в бреду,

А я, задев тебя плечом,

Врываясь на ходу

В твой незатейливый мирок,

Смеялся тихо между строк

И дул в свою дуду.

Не верить в Бога – твой конек,

Ехидный твой прием,

А я на лавочку прилег

И думаю о нем.

Смотрю на небо: облака

Неторопливы и слегка

Подсвечены огнем.

Пугливый маленький зверек

Нырнул в свою нору,

Всем естеством своим изрек:

«Сегодня не умру!».

Живи, живи, мой юркий друг,

Сегодня ты расширил круг,

Продлил свою игру.

Здесь не найдешь чернил, шершавой нет страницы,

Где с росчерком пера мысль замедляет бег —

Один лишь только звук, как крик короткий птицы, —

Навек.

Как непривычно все: быть вечным в этом мире,

Плыть в небе облаком, шуметь в лугах рекой

И ощущать в себе все глубже и все шире

Покой.

Где день и ночь сливаются в пространстве,

Где чертит горизонт незримая рука,

Куются в полной тьме для бесконечных странствий

Века.

И тем же образом, с волшебным действом рядом,

Забыв про суету и прочие грехи,

Рождаются на свет со всей своей усладой

Стихи.

Так будь же новый день покорен песне новой,

Как море в полный штиль покорно кораблю,

И сохрани печаль, где суть – одно лишь слово:

Люблю.

И смерть приходит и уходит,

И жизнь болтается на рее,

А, если что-то происходит,

Так это в жизни брадобрея…

Прозаик легкой прозой дышит,

И, будто дождь из грузной тучи,

Бьют капли времени по крыше

И никого уже не учат.

Сквозь ткань прозрачную рассказа

Мы видим прошлого зарницы,

И так легко проникнуть сразу

За грань прочитанной страницы.

А там и холодно и жарко,

И Ариадны нить капризна,

И у огня сидит весталка

Магического реализма.

Люди, улицы, дома,

Корабли под парусами,

Здесь давно, мы знаем сами,

Спит история сама.

Самость скошенных церквей,

Самость палевых каналов,

Говорят, быть может, малость,

Но, что может быть ясней.

Ах, не так уж жизнь сложна,

Как нам в юности хотелось,

Не нужны ни смерть, ни смелость

чтоб познать ее до дна.

И все ищем мы не там,

И живем, – и крыть нам нечем,

Если бросит нам на плечи,

Влажный вечер Амстердам.

В чужой стране не пишется, она, как чувств околица,

Как будто в тексте ижица, чужим изгибом колется.

И радости, и горести, и за окном прохожие —

Слепые вехи повести, на жизнь так непохожие.

Все начато, все выжато, чужой рукой разложено,

И даже осень рыжая своей смущает кожею.

Что делать мне нездешнему, взлететь где в небо синее?

И конные, и пешие – одни скупые линии.

Над домом аист кружится, шуршит дорога гравием,

В овраге речка-ужица поет себе во здравие,

День чистым светом полнится, как ветром грудь у паруса,

А мне душа-невольница – ни строчки и ни замысла.

Пересоленую снами

Кашу призрачную есть.

Все, что было, будет с нами.

Весть.

Ни за что, никак на свете

Эту нить не разрубить.

Сон-настой и дремы эти

Пить.

Здесь среди деревьев голых

Осень прячется, жива.

И растут слова-глаголы.

Два.

Увядай, умри – два слова

Прочат участь за окном;

Обволакивают снова

Сном.

Солнце всходит, лежебока,

Снег пошел – принять изволь.

Славно выросла до срока

Боль.

У оконной занавески

Роль ухоженной вдовы.

На стене ваш профиль веский.

Вы.

Вновь пришли, нет – прилетели:

Дышат крылья за спиной.

Неужели в самом деле

Свой?

Нить неведомых созвучий,

Рябь невидимых затей,

Сквозь окно небесный лучик.

Пей!

Легко нам музыка дает

Возможность слышать за пределом

Той грани, там, где переход,

Очерченный упрямым мелом.

За гранью, там, где переход,

Где музыка совсем другая,

Где стрелок остановлен ход

Одним щелчком, как бы играя.

Кем остановлен? – не узнать.

А, может быть, на том кордоне:

Всем стрелкам приказали гнать

Быстрее самой злой погони…

И только музыка дает

Возможность оценить без страха

В прах неизбежный переход

И вновь рождение из праха.

Нету солнышка и тучки,

Знать, деревьям не расцвесть.

Принимаю всё, как есть.

На террасе пью свой кофе,

Кот мурлычет, воздух пьет.

У него не жизнь, а мед.

Браться нужно за работу:

Углубиться бы на треть.

Вольной птицей не взлететь.

Говорят, что жизнь прекрасна,

Я не спорю: хороша.

И на солнце тоже пятна,

Что ж ты мечешься, душа?

Спать хочу, уснуть, забыться,

С высоты упасть, как птица,

Раствориться в молоке,

Словно льдинка на реке.

Утром всё ясней и проще:

Птичий гам в соседней роще,

Дробь дождя и рев машин,

Слов особенный нажим.

Хорошо бы эти крохи

Стоны, возгласы и вздохи

Превратить в живую речь,

Возвеличить и сберечь.

Разве это мне по силе?

Будь, что будет, или-или.

А теперь все мысли прочь —

Обнимай, усердствуй, ночь!

Ошибку сделал я, сейчас ее исправим.

Лишь оттолкнусь веслом от общих правил,

Направив лодку в сторону любви.

Как хорошо быть легче, невесомей

И не спеша скользить в чарующей истоме.

Вперед, вперед – и Бог, благослови!

Лишь музыка в поэзии права.

Она за гранью, текст лишь перемычка.

Божественна поэтова привычка

Всей грудью нараспев озвучивать слова.

Да будет музыка, – и гроздь оживших слов

Нальется солнцем радостных созвучий.

И что судьба и разный прочий случай,

Когда исчез завистливый покров?

Вино столетнее, осадок вековой…

Пей влагу темную, наполненную прошлым,

Расстанься с пустопамятным и пошлым,

Уйди в себя бесстрашно с головой.

Найди в себе и силы, и слова

Незамутненные и чистые, как воздух,

Лежащий между скал, таинственных и грозных,

Где лишь у птиц бесспорные права.

И снова одиночество, и вспять

Должны уйти сомнения и страхи,

И только так, почти у самой плахи,

Ты сможешь победить и устоять.

Тень моя лежит на травке.

Встрепенулась – и пошла.

Будто слон в посудной лавке,

Жизнь вершит свои дела.

Спорить с ней мне не охота:

Разжуем и проживем.

Не мечтательно мне что-то

Этим пошлым майским днем.

Все понятно. Вот и тучи,

Дождик серый прыг-да-скок.

Ничего придумать лучше

Ты, мой ласковый, не смог?

Видишь, тень моя истлела,

Источилась, умерла,

Да и день белее мела,

Укроти, брат, удила.

Когда идет в тумане дождь,

Набросив сумерки на плечи,

Остановить его нам нечем.

На подоконник ляжет гроздь

Его нелепых теплых капель,

И вот уже он сад облапил, —

И льет вовсю, незваный гость.

Его обычные права

Меня немного задевают,

И что там тучи затевают

Узнать мне надобно сперва,

А уж потом ему дать волю

Хлестать по городу и полю,

Крутить тугие жернова.

Я вижу дерево и дом,

И облака плывут по небу.

Все это говорит о том,

Что лето празднует победу,

Что дождь иссякнул, отошел

Куда-то в дальние пределы.

И вот уже искрится пол,

На нем играет лучик белый:

Цифирь рисует озорник:

Все блики на нее похожи,

Как будто хочет каждый миг

Он подсчитать и подытожить.

Ах, это летняя игра,

Намеков и догадок краски,

Ищу ответы я и ра-

Дуюсь любой подсказке.

Как муха в паутине.

Не вырваться туда,

Где сладкий воздух синий,

Огни и города.

Где улиц повороты

И кольца площадей,

И магазинов соты,

И тысячи людей.

В домашнем затрапезе

Сижу, про всё забыв,

И мир в своем разрезе

Пугающий обрыв.

Но все же крылья, крылья!

И, значит, впереди

И новые усилья,

И новые пути.

А все, что сердце гложет,

Исчезнет, пропадет —

Мурашками по коже

Нырнет за поворот.

Удивительно и странно

Жить на свете долгий срок,

И не ведать: поздно-рано

Унесет тебя поток

Желтым ветром листопада,

Белым ветром января?..

Может, так оно и надо,

Может, это все не зря.

Сквозь волнистые туманы

Пробивается луна…

Удивительно и странно,

Бесконечная стена.

Вертолетик смотрит волком,

Нет ни облачка, ни тучки.

Все равно, не будет толку

От сегодняшней летучки.

Шелестят машины снизу,

Тяжело ползут на кручу.

Светофор, смеясь капризу,

Их легко сбивает в кучу.

Вот включил опять зеленый -

Зашумели, побежали.

Вертолетик, шмель бессонный,

Улетел в чужие дали.

В небе солнце разыгралось,

Жжет, сердечное, без квоты.

И одна осталась малость:

К черту все послать заботы.

Пора, пора вставать,

Пора, пора, обедать,

Пора ложиться спать,

И вновь не жить, не ведать.

А после, умерев,

Прийти на те разборки,

Где душу твою лев

Стоглавый съезд до корки,

И корку эту в Ад

Забросят для сожженья,

Всем объявив стократ

Итоги пораженья.

Вставай, вставать пора

И вновь призвать все силы,

Чтоб праздное вчера

Легло на дно могилы,

Чтоб утренний задел

Был только первым шагом,

Для новых славных дел,

Окрашенных отвагой.

Надоело мне в Рязани

Пить сырое молоко

И готовить летом сани

Надоело – не легко.

Мне бы разгуляться вволю,

Исходить пятьсот дорог,

Ну, а я дрожу, как кролик, —

От бессилия продрог.

Обрести свободу мне бы,

Взять бы крылья – и взлететь.

Осветить собою небо,

Пусть не полностью – на треть!

А потом звездой падучей

Пасть на влажную траву.

Ничего нет в мире лучше,

Ни во сне, ни наяву!

Каждодневные заботы —

Поиск золота в золе…

Мне себя спросить бы: «Кто ты?

Для чего ты на Земле?»

Расставляет нас всех расстояние,

По ухабам и кочкам, и пням,

Ну, а время, дотошно, заранее —

В календарь по неделям и дням.

Разменяю свое я призвание

И божественный навык отдам,

Чтобы враз обмануть расстояние

И на миг оказаться не там.

Чтобы время забыло про шалости,

И ушло, хоть на миг, на покой.

Чтобы жизнь, пусть не вся – в самой малости,

Оказалась не сном, но игрой!

Зачеркнуть бы все жалкие правила,

Не смотреть беспокойно назад,

И чтоб легкость веселая правила,

А не хмурый житейский расклад,

Чтобы день нес свои многоточия —

Облака, не спеша, наугад,

И чтоб птицы, и трели, и прочая,

И в цветенье проснувшийся сад.

Поливать меня надо, как дерево.

Стал душой моей душ по утрам.

За бодрящее чудо теперь его

Никому ни за что не отдам.

Тру себя под народную песенку,

Что по радио славно звучит,

Подпеваю ей громко и весело,

Нагоняя с утра аппетит.

Пусть соседи симфонии слушают,

Обзывая меня так и сяк.

Все они министерские шушеры,

Я один из простых работяг.

Их мамаши на лавочках пялятся

На костюм разутюженный мой,

Будто я уголовник и пьяница,

А не трижды «совейский герой».

И глаза их вылазят и колются,

Жаба-зависть за глотку берет,

Когда важно к дорожной околице

Подъезжает обкомовский форд.

И я еду опять на собрание,

Выступаю с трибуны опять,

Хоть до печки мне их Пакистания,

И на всех палестинцев плевать.

Не забыть мне лишь детство убогое

И убогое трижды жилье,

Где своей пробивалась дорогою

К низкопробному счастью жулье.

Да, мне выпала карта козырная,

Может быть, на сто тысяч одна,

И во мне шевельнулась настырная,

С детства жгучая, злая струна.

Вот теперь вы ответите, мальчики,

Кто на дне, ну, а кто на коне,

И вы, девочки, бросите пальчики,

Теребить, когда речь обо мне.

Презирайте, завидуйте – побоку

Мне ваш школьный трусливый расклад.

Ваш расклад уподобился облаку,

Мой – просыпался блеском наград.

Людей и селений судьба,

Вещей незатейливых участь —

Хранить их в душе – есть не ба

ловство, но призванье, что круче.

Всю жизнь я смотрю на других

С подспудною мыслью: узнать бы

Какие кружат их круги,

Рожденья и тризны, и свадьбы.

И, может, еще впопыхах,

В стихи открываю им двери,

Вдыхая восторги и страх,

Удачи, победы, потери.

Без рабства и оков свободы нет —

Устроен так Всевышним белый свет.

И тем она приятней и ценней,

Коль избежала тюрем и цепей!

А рабство существует неспроста:

Им потчуют за хлебные места.

За постную похлебку и за кров

Иной тюрьму благословить готов.

И нет пределов подлости раба,

Чтоб перейти на лучшие хлеба.

Предательство живет в его крови,

На брюхе приползет, лишь позови!

Свобода – вот где множество путей!

Она приходит к тем, кто посмелей.

Взвалив на плечи множество забот,

Свободу ни один не предает.

Ситуация такая —

Нет ни водки, ни Токая,

Для чего и почему

Знать нам смертным ни к чему.

Надоело куролесить,

Толку нет от звонких песен,

В рифму петь пустая блажь —

Этот век уже не наш.

Незадачливая повесть:

Захватила Слово помесь

Куркулей и саранчи,

Громким голосом кричи.

Уползу в свой дальний угол,

Голова пусть ходит кругом

От нахлынувшей волны…

Никому мы не нужны.

Перезрелые груши – стареющих женщин тела,

Заполняют собой все пространство квартирного зала.

Однотипна их жизнь, однотипны слова и дела,

Их Америка всех под гребенку одну причесала.

И московская дива начинает плести свой рассказ,

Просоленный без меры жаргонною речью и матом,

Ну, а зал, как всегда, рукоплещет, впадая в экстаз,

А потом в перерыве бежит за вином и салатом.

Так искусством врачует себя эмигрантский бомонд.

Разве плохо побыть у радушных хозяев в квартире

И увидеть, открыв в показном изумлении рот,

Предоплаченный блеск передруженных крыльев

валькирий?

Весна задержалась на месяц,

Снег выпал, бесстыжий, в апреле.

Мне жаль, что задиристых песен,

Вы, птицы, сложить не сумели.

Попрятались, звука не слышно,

И где ваши звонкие трели?

Не вам отвечать, что так вышло

В таком непутевом апреле.

Как хочется сладких объятий,

Весеннего солнца в зените

И вашего пения, кстати,

Взлетайте под небо, звените!

Кружите над лугом и лесом,

Зовите весну-недотрогу:

Вставай, просыпайся, невеста,

Пора собираться в дорогу!

И хочется, и колется,

Мгновение лови.

По небу мчится конница

Свободы и любви.

Напористые белые

Густые облака

Нас озаряют верою

На годы, на века.

И нет уже пристанища

Для мелких праздных дел,

Когда так вызывающе

Над солнцем конь взлетел!

Отвага, озарение,

Безудержный полет.

Всего одно мгновение,

Так за душу берет!

Воскресным утром все сны так сладки,

И тени редки,

И солнца лучик разгладил складки

У табуретки.

Лежишь в постели, укутан снами,

В потоках лени,

В цветные игры играет с нами

Рассвет весенний.

День осторожно, как тот волшебник,

Простер ладони,

И ты взлетаешь без возражений,

И в солнце тонешь.

Иногда общаться надо.

В этой жизни пустотелой

Иногда общаться надо,

Между прочим, между делом.

Иногда общаться надо.

Пусть бессмысленно в итоге…

Сотоварищ был бы рядом,

Собеседники в дороге.

Птичий гомон. Сад проснулся.

Дом проснулся. Коршун в небе

Крылья развернул искусно,

О насущном вспомнив хлебе.

И сидеть мне на веранде,

И смотреть в немые дали.

Снова боги утром ранним

Мне общение не дали.

Иногда общаться надо.

В этой жизни непутевой

Не последняя есть радость

Обменяться с кем-то словом.

И сидеть мне на веранде,

И листать пустые книги.

И какого смысла ради

Эти скорбные вериги?..

Иногда общаться надо.

Заклинаю всех и всюду:

Возводить нельзя преграду

Разговорческому чуду.

Не идите дохлой тропкой

Вслед за ветреным прогрессом,

Но сверните, пусть неловко,

И, как прежде, – лесом, лесом.

Поэт убил поэта.

Он выстрелил в упор,

Так завершив на этом

Их бесконечный спор.

Прошли века-столетья,

И кто теперь поймет

Хитросплетенья эти,

Их мрачный переплет.

В подборке хрестоматий

Найдете их едва ль.

Поэт убит некстати,

Такая вот печаль.

А тот, кто жить остался,

От горя изнемог,

Писать стихи старался,

Но более не смог…

Сидеть на дряхлом пне

И подводить итоги —

Такая участь мне

Еще не суждена.

Я человек, а не

Какой-то там двуногий,

Гарцую на коне —

И ноги в стремена!

Идут за мной полки

Тяжелым твердым шагом.

Движением руки

Я их отправлю в бой.

И, Бог нам помоги,

Вперед под гордым флагом!

Заклятые враги,

Кляните жребий свой.

И коль останусь жив,

Бойцам в глаза я гляну

И первому – Держи! —

Я крест свой подарю, —

Иди перевяжи

Свою пустую рану,

Скачи и доложи

О радости царю!

Желтая птичка спит на балконе.

Желтая птичка.

Ты не волнуйся, кто тебя тронет,

Желтая птичка?

Знаю, не просто быть незаметной

В дальней чужбине.

Как хорошо, что под окнами лето

Желтый и синий

Цвет на балконе дарит надежду,

Отдыхом манит.

Так что расслабься, прыгая между

Роз и герани.

Дом ты найдешь, и проляжет дорога

В синее небо.

Верь в чудеса, подкрепись, недотрога,

Корочкой хлеба.

Почти незаметно исправлено будет,

Развеется пыль незатейливых буден,

И фреска проступит на голой стене,

И день промелькнет белой птицей в окне.

А там уже близко к словам еле слышным,

Рожденным любовью и посланным свыше,

Они прозвучат, позовут за собой,

И крылья раскроются вдруг за спиной,

И ты, ощутив остроту перемены,

Взлетишь за пределы слепой Ойкумены

И там, где рождаются звезды во мгле,

Познаешь себя и свой путь на Земле.

Пойду-ка завтракать – пора!

Писал стишата до утра,

Под утро дождь ударил громом.

И захлестало – благодать!

Как будто дождь хотел сказать,

Кто он таков для всех, и кто мы.

Как тень, растаяли следы,

Недавно пляшущей воды,

Вернулся в кабинет работать.

И потянулись чередом

В стихи мои и сад, и дом,

И память, та что за углом

Бормочет что-то.

И снова еду я в метро,

И пью чуть сладкое ситро

На улице у гастронома.

Звоню домой и говорю:

«Я не пойду встречать зорю,

К двенадцати я буду дома».

А утром прогремит трамвай,

И ты себе твердишь: «Вставай,

Не все покуда карты биты

Пока находишься в тепле,

Где теплый завтрак на столе,

Двумя салфетками накрытый».

Как хорошо все это знать,

Нести в себе, не потерять

И не рассыпать по дороге.

Все эти радости мои

Они, как в небе журавли,

Они и здесь – вверх посмотри,

И там, в итоге.

надо бороться надо бороться

так уж поется так уж поется

будут в начале только печали

так уж поется так уж поется

будешь бояться то не подняться

так уж поется так уж поется

а на вершине озеро сини

так уж поется так уж поется

солнце и ветер смелых приветят

так уж поется так уж поется

быть нам лет двести с музыкой вместе

так уж поется так уж поется

мы ли не знали близи и дали

так уж поется так уж поется

разве удачу мы не встречали

так уж поется так уж поется

Не пора ль остепениться,

Если есть в руках синица,

Позабыть о журавле?

Хлеб насущный на столе.

От высоких облаков,

Где парит свободно птица,

Не пора ли отстранится?

Целый мир уже таков.

У него свои замашки,

У него дела свои.

Не гадает на ромашке,

Не тоскует о любви.

За спиной, где крылья были,

Шрам под сеточкой волос.

Мы летали, но забыли,

Что летать нам привелось.

Ах, не нужно словопрений

О полете в облака,

Если мир раскис от лени

И валяет дурака.

Обволакивайся в кокон,

Будь не птицей, но ужом,

Позабудь про свет из окон,

Где лик божий отражен.

Лишь только искупаться в далеком водоеме –

И снова свеж, и молод, и взор твой неуёмен.

Лишь только молвить имя волшебное – и снова,

Ты полон чистой веры и полнозвучьем слова.

Так выходи под утро на влажную дорогу,

Еще не бить поклоны постыдному итогу,

Горит рассвет, и ночи уже не утвердиться,

Мир полон сладкой тайны, и должное случится!

Все должное случится, мир полон озарений,

Сияют счастьем лица, бледнеют, тают тени,

Зима себя стыдится и плачет за порогом,

Дав волю распрямиться всем четырем дорогам.

В шарике прозрачном,

Будто под стеклом,

Ленимся, батрачим,

Каемся, живем.

Судим и жалеем,

Радуемся, ждем,

Холим, что имеем, —

Пусть горит огнем!

Облака, как вата,

Солнце, как пятак,

Мы не виноваты,

Что живем не так.

В замкнутом пространстве

Новый день протух…

Чтоб не слышать распрей,

Замыкаем слух.

Глаз не открываем,

Чтоб не видеть зла.

Наша хата с краю —

Таковы дела.

Все замерзло ночью синей;

Над асфальтовой грунтовкой

Только иней, хрупкий иней,

Огранённый черной кромкой.

Будто тролль и в самом деле

Зеркало разбил в испуге,

И осколки разлетелись

Мелкой крошкой по округе.

Из окна глядишь как дали

Просыпаются, сверкая,

И сквозь снег летит не та ли,

Что к себе забрала Кая?

В пять часов, когда стемнеет,

За порогом снег истлеет,

Станут мокрыми дорожки,

Не останется ни крошки

От зимы, что бушевала,

Что из улиц выживала.

Кривда правде не сестрица.

На забор присядет птица,

Улыбнется черным глазом,

И зажгутся в небе сразу

И луна, и звезд осколки;

Дождь завистливый и колкий

Второпях пойдет трудиться;

Освещать прохожих лица

Навесной фонарь не сможет

И умрет в слезах. А позже

Ночь во всей красе предстанет.

И начнет свой нежный танец.

Мы уснем, и станут снами

Все, что есть и будет с нами.

Идешь на рабочее место

Чужие сапожки тачать,

И мне, хоть убей, неизвестно

Доколе там будешь торчать.

Эх, деньги сулящее дело,

Твоя паутина крепка,

Душа в ней завязла и тело,

И ты в западне на века.

Ты вдавлен в коробку, где стены

Из мертвой безликой доски,

И нет никакой перемены,

И не убежать от тоски.

Но сверху, ни крыши, ни страха,

Ты крылья свои разверни,

Взлети в сине небо, как птаха,

Про цепи забыв и ремни.

И воздух сияющей бездны

Тебя воскресит; ты поймешь:

Потуги твои бесполезны,

И ценностей в них ни на грош.

Куда мы катимся во тьме, зачем нам эти передряги?

Пусть счастья не было и нет, но есть волненье

пенной браги.

И вот, что я еще скажу, послушный пряному размеру,

Мы все подвластны куражу, и принимаем жизнь на веру,

Но, иногда, в порыве чувств, мы забывает про рассветы

И, кажется, что все есть чушь, пустая блажь и все секреты,

заветы, помыслы – поэты