Битва продолжалась и, словно притягиваемая Ареем, начала постепенно смещаться в его сторону. Из пыльных облаков, из мятущейся людской массы вылетали колесницы, за ними, под тучами стрел, матово взблескивая щитами, огненно вспыхивая доспехами, выползали колонны воинов; они схлестывались, переплетались узлами, рвались на части и, яростно противоборствуя друг другу, снова исчезали в облаках пыли, откуда в скором времени опять вылетали колесницы и выползали сильно поредевшие колонны воинов, – так эта звенящая, громыхающая кутерьма приближалась к Арею.
Скоро его внимание привлек к себе воин из числа данаев. Как Арей, казалось, притягивал к себе битву, так и этот могучий боец притягивал к себе воинов противника. Он сражался пешим, желающие сразиться с ним волнами накатывались на него и, будто разбившись о скалистый утес, смиренные, обессиленные бежали прочь. Это был великолепный образец человеческой расы. Ни ростом, ни физической силой он, пожалуй, не уступал бессмертным. Зато большинство бессмертных наверняка уступило бы ему в бесстрашии и отваге.
В конце концов пыл наступающих иссяк. Воин оказался в центре круга, границы которого отваживались пересекать лишь стрелы и дротики. Да и тех было немного, ибо, казалось, выдохлись, подустали и данаи, и троянцы. Тут бы им и закончить свою распрю, хотя бы отдохнуть до утра, но вдруг в свободное пространство круга вылетела колесница. Колеса ее вращались так быстро, что обитые медью спицы слились в сплошной сияющий диск. В кузове находилось двое; один управлял колесницей, другой целил копьем в прикрывшегося щитом воина.
Мощь руки, метнувшей копье, сложилась со скоростью колесницы. Копье насквозь пробило щит и ударилось о латы воина. Сам он, однако, остался невредим. Отшвырнув ненужный теперь щит, он мгновенно послал свое копье навстречу колеснице. И снова скорость копья сложилась со скоростью колесницы. Воин, метнувший первым, еще не успел и распрямиться; копье пронзило ему голову возле носа, отсекло язык и вышло под подбородком. Загремев латами, он рухнул на землю.
Ликующие данаи кинулись к своему товарищу. Троянцы же словно окаменели. Лишь тот, оставшийся в колеснице, рвал вожжи, стараясь быстрее развернуться, чтобы опередить врагов, спешивших к поверженному воину. Он выскочил на ходу и, яростный, грозный, скорбный, остановился у неподвижного тела, готовый защищать его даже после смерти.
Данаи не заставили долго ждать. Подталкивая друг друга, с криком и бранью они кинулись на троянца, облепили его со всех сторон, но тот устоял. Несколько человек с визгом откатились и замерли, остальные в беспорядке отступили. Тут пришли в себя и другие троянцы; немного поколебавшись, они бросились на помощь товарищу. Вдруг просвистел камень и ударил сражавшегося воина в бедро. Подлый удар! Троянец зашатался, упал на колено, выпустил копье; голова его склонилась вниз, могучая рука уперлась в землю, будто пытаясь удержать темную громаду, неотвратимо надвигающуюся на него. Однако другая рука – тонкая и нежная – вовремя остановила ее.
Облако, в котором появилась Афродита[25], было таким прозрачным, что Арей не сразу и рассмотрел его. Сначала он увидел ее хрупкую фигуру, закутанную в длинный плащ, и только потом обнаружил облако, заметное лишь по незначительному дрожанию воздуха, искажавшему пространство позади него. Это значило, что энергии у нее слишком мало, что облако способно было лишь перенести легкое тело, но предохранить от разящих ударов копий и стрел – навряд ли. К счастью, она догадалась укрыться плащом – он был тонкий, но для холодного оружия непробиваемый. «Хорошо хоть так», – почувствовав, что у него мгновенно пересохло во рту, подумал Арей. Хорошо хоть так, а то ведь с ее беспечностью она могла опуститься на Землю в пеплосе[26] или модной короткой тунике, как это делает Артемида[27]. Но ведь та в случае чего может постоять за себя. Стрелы же Афродиты, насколько понимал Арей, предназначались вовсе не для самозащиты. «Черт бы побрал этих красавиц с их легкомыслием! Они, кажется, думают, что ристалище – это наиболее подходящее место для демонстрации моделей одежды», – неожиданно разозлился Арей. Взволнованный, он поднялся со своего камня, рука его снова скользнула к левому бедру и снова наткнулась лишь на пустые ножны… Он выругался и, чуть успокоившись, опустился на камень. Собственное волнение было непонятно ему. Ну кто для него эта девчонка? Они еле знакомы, да и видел-то он ее всего несколько раз, и встречи эти были малоприятны как для него, так и для нее наверно.
Афродита, безусловно, заметила Арея, но, занятая своим делом, никак не дала ему это понять. Она склонилась над воином, осторожно сняла с него шлем (видимо, боялась, что громоздкий головной убор поранит ее) и с головой накрыла его своим плащом. Арей заметил только, что голова эта была покрыта такими же золотыми вьющимися волосами, как и прелестная головка Афродиты. Этот цвет редко встречался среди бессмертных, а уж среди людей Арей увидел его впервые.
Вокруг Афродиты между тем творилось что-то необъяснимое. Воины обеих армий замерли, словно забыли, зачем они здесь собрались; их горящие от восхищения взоры были обращены к Афродите. Казалось, они вот-вот кинут свое оружие и начнут собирать цветы по берегам Скамандра, чтобы возложить их у ног юной богини. «Что с ними? Чем она околдовала их?» – недоумевал Арей. И вдруг понял: они любуются ее красотой.
Слов нет, Афродита была хороша, но ведь и на Земле попадались прехорошенькие женщины – Астиоха[28], например. Кстати говоря, призрачная, быстро пролетающая красота земных женщин возбуждала Арея гораздо больше, чем нетленная красота богинь. С землянками всегда было как в последний раз: к следующей встрече девушка могла превратиться в старуху или просто растолстеть, подурнеть – короче, измениться до неузнаваемости, – и это сознание дарило дополнительное наслаждение, доставляло особую остроту ощущений; в общем, земные женщины никогда не приедались, любой бессмертный с удовольствием «грешил» с ними. Нет, с физиологией и у богинь было все в порядке, они были даже более искушенными в любви, но как раз эта искушенность и заставляла думать о том, что в отношениях с ними не хватает чего-то существенного, что искусственно подменяется специальными навыками на ложе и специфическим поведением вне его. Их немеркнущая красота дарила успокоение, и зачастую благая мысль «а куда она от меня денется, как-нибудь в другой раз» сводила на нет все ухищрения похотливой богини. Вот и получается, с немалой досадой подумал как-то Арей, что земных женщин, несмотря на краткость их существования, приходится брать долгой осадой, хитростью и чуть ли не силой, а бессмертные богини второпях, пользуясь случаем и моментом, чуть ли не силой берут тебя.
Люди, однако, похоже было на то, относились к божественной красоте иначе. Они и не думали рассматривать ее в качестве источника вожделения. Зачем же тогда красота, недоумевал Арей. И вдруг вспомнил себя на вершине, свою отрешенность, задумчивость, порожденную ей, и мысли – множество новых мыслей, – что тихо, незаметно являлись в голове. «А кто ее знает, – неожиданно подумал он, – может, эта девчонка сумеет добиться того, о чем мне толковал Прометей?» Он подумал так и усмехнулся своей же наивности: эта девчонка – и титан[29] Прометей, как можно их сравнивать? Какая нелепица!
И тут, будто специально для того, чтобы отнять нелепую надежду, только что появившуюся у Арея, показался воин, недавно привлекший его внимание своей отвагой. Он без труда пробился сквозь кольцо людей и с копьем наперевес кинулся вслед за Афродитой. Она почувствовала его спиной, услышала опасность, оглянулась, в ее глазах мелькнул испуг, и она инстинктивно, будто таким образом можно было остановить гиганта с копьем, выбросила вперед руку. Как ни странно, Афродита почти добилась своего, воин притормозил, но поздно. Копье задело руку у кисти, из раны бурно полился ихор[30].
Арей вскочил, врезался в толпу, расшвырял десяток людей… и потерял Афродиту из поля зрения. Пришлось вернуться назад, к Скамандру, но и отсюда он уже не видел ее. Битва разгорелась с новой силой, люди дрались исступленно, яростно, будто устыдившись своего недавнего замешательства, словно наверстывая упущенное во время досадной заминки, – где уж тут рассмотреть тонкую девичью фигуру? Арей в отчаянии прокручивал диапазон за диапазоном, натыкаясь в эфире на кого угодно: на Афину, на Феба[31], на Ириду (полигон отчего-то так и кишел бессмертными) – но только не на Афродиту… Он проклинал все на свете: науку, Центр, Лабораторию – а больше всего – Дия, допустившего к нелегкой работе на полигоне неопытную девчонку-практикантку, которой самое место за столиком кондитерской, но уж никак не в самой горячей точке Земли, где и Арей порой чувствовал себя неуютно.
И вдруг она ответила ему.
– Я здесь, Арей, – тихо сказала она и коснулась его плеча рукой.
Ей трудно было стоять, слишком велика была потеря ихора; прикусив губу от боли, заметно побледнев лицом, прижав к груди раненую руку, она оперлась другой о плечо склонившегося над передатчиком Арея.
Он готов был расцеловать Афродиту от радости, что она наконец появилась, что она жива и что стоит рядом, доверчиво положив руку ему на плечо, однако он давно усвоил, что здесь, на полигоне, не стоит поддаваться порывам, что здесь это может плохо кончиться, а потому, окинув ее невозмутимым взглядом, сухо сказал:
– Покажи-ка руку.
Хмуро осмотрев рану, он ввел ампулу сыворотки и наложил бактерицидную повязку. Афродита слабо улыбнулась:
– Спасибо, Арей. Не знаю, что бы я без тебя делала… А мне говорили, будто ты груб и неприветлив.
Арей все еще держал ее руку.
– Так оно и есть, – сказал он. – Так оно и есть. Здесь не пансионат, не кафе-мороженое; здесь полигон, где живут и умирают. И все по-настоящему, никаких шуток. Беспечность и легкомыслие здесь неуместны. Понятно?… Задрать бы кое-кому пеплос, да отшлепать как следует, – хмыкнул он.
– Я давно уже не практикантка, чтобы объяснять мне такие вещи! – Гневно вспыхнув, Афродита выдернула руку. Резкое движение, видимо, причинило ей сильную боль. Она снова побледнела, зашаталась и упала бы, если б Арей не подхватил ее на руки. Кулачок Афродиты протестующе уперся ему в грудь: – Пус-ти, – сдавленно прошептала она.
– Ну-ну, спокойнее, – совсем уже ласково усмехнулся Арей.
Он отнес ее к колеснице, осторожно опустил на сиденье, пристегнул ремнем. Потом оглянулся назад, на шум битвы.
– Вот что, полетишь одна. Лучше на автопилоте. Он запрограммирован прямо на ангар.
Афродита удивленно посмотрела на него.
– А как же ты? – В голосе ее послышалась озабоченность.
– Мне тут нужно поболтать с одним человеком.
– Я тебя подожду, – решительно заявила Афродита.
– Слушай, детка, делай что тебе говорят! – разозлился Арей. И заметив, как потемнели от обиды ее глаза (умением мгновенно обижаться она здорово походила на землянок), гораздо мягче добавил: – Тебе нужно срочно показаться Пеану[32]. Здесь опасна любая царапина. Это ведь полигон. Тут обычная заноза вызывает гангрену. Понимаешь? И прощай тогда рука или нога… Поверь, я многое повидал здесь.
– Да-а-а? – Афродита испуганно округлила глаза. Перспектива, обрисованная Ареем, явно не устраивала ее.
– Да-да, – не сдержавшись, ухмыльнулся Арей. Афродита медленно покраснела. Он просто решил избавиться от нее, поняла она.
– Побеспокойся-ка лучше о себе! – запустив двигатель, посоветовала раздраженная богиня.
Прежде всего, тут следует навести порядок, иначе в этой сутолоке его не сыщешь, подумал Арей.
Раздавая удары руками и ногами, подавая команды зычным голосом, ему удалось построить войска троян в подобие цепи. Порядок бьет класс – фаланги данаев начали медленно отступать в сторону лагеря, за высокой земляной насыпью которого они, вероятно, намеревались укрыться. Арей, безоружный, шагал впереди; вид его, как всегда, действовал устрашающе, желающих сразиться с ним не находилось. На это он и рассчитывал. Арей понимал, что если кто и отважится вступить с ним в единоборство, то лишь тот воин, встречи с которым он искал. Опытный боец, тот непременно должен был определить, откуда исходит опасность для войск данаев и, будучи храбрецом каких мало, попытаться устранить ее.
Так оно и случилось. Скоро он увидел колесницу, во весь опор мчащуюся вдоль цепи троян, щедро осыпавших ее копьями и стрелами. Они, однако, не причиняли заметного вреда ни коням, ни воину, стоящему в колеснице, – это был он, тот самый человек, которого искал Арей. Колесница, казалось, была неуправляемой; по крайней мере, воин не держал вожжи в руках, но при этом – странно! – они не лежали на днище, а были натянуты, будто их раздувало мощным потоком встречного воздуха. Подозрения Арея сменились уверенностью. Однако уверенность нуждается в проверке для того, чтобы стать истиной (хоть истина превыше всего, – лишь проверка возносит ее на пьедестал).
Арей не глядя поймал копье, со свистом пролетавшее рядом, и, лишь колесница приблизилась на достаточное расстояние, метнул его, целя в напряженно вытянутую шею скачущей лошади. Он уверен был в правильности прицела и твердости своей руки, однако копье, будто скользнув по невидимой поверхности, свернуло в сторону и упало далеко от колесницы. И тогда воин в свою очередь поднял руку с копьем. Арей почувствовал, как внутри у него что-то сжалось.
– Стой! Кто ты?! – что есть силы крикнул он.
Его страшный окрик, от которого как подкошенные повалились окружающие Арея троянцы, подействовал, как он рассчитывал, и на лошадей. Они остановились, прядая ушами, тревожно встряхивая головой, роняя со злых губ белые хлопья пены.
– Кто ты? – нормальным уже голосом повторил свой вопрос Арей.
– Диомед[33], сын Тидея – так ты можешь меня называть! – горделиво ответил воин.
Лицо его раскраснелось, в глазах полыхал огонь безумия. Похоже на состояние аффекта, заключил Арей. Слишком близко он его подпустил, уж больно грозным оружием выглядит копье в его могучей, решительно отведенной назад для сокрушающего удара руке. Но кто вложил копье в эту руку?
– Ты, парень, опусти копье-то. Или не видишь, кто перед тобой? – как можно спокойнее сказал Арей.
Воин упрямо мотнул головой.
– Ты разве не знаешь, что бывает с теми, кто осмеливается поднять руку на бессмертных?
Рука воина дрогнула, но не опустилась.
– Я не боюсь смерти, – хрипло ответил он. – Она настигнет меня так или иначе. Пусть бессмертные боятся ее. И ты, Арей, в первую очередь. Ты больше всех заслуживаешь смерти.
– Не тебе судить о делах бессмертных. Скажи лучше, кто стоит за твоей спиной. Кто управляет твоей колесницей?
– Ты разве ослеп, Арей? – осклабился воин. – Каждый имеющий глаза скажет, что за моей спиной никого нет. А колесницей моей, как, впрочем, и всеми колесницами мира и всем, что есть только на этом свете, управляет великий Зевс. Тебе должно быть это известно лучше, чем мне, Арей.
– Ты дерзок и глуп, – засмеялся Арей, не выпуская из вида наконечник копья, мрачно поблескивающий в нескольких метрах от него. – Ты дерзок и глуп, но я прощаю тебе и то и другое, поскольку с твоей помощью я узнал все, что хотел. – Он намеренно провоцировал парня, потому что лишь таким способом мог постичь истину. Он знал, что истина стоит дорого, но в данном случае цена его не интересовала. Так или иначе, он должен был оплатить ее. – Ну вот, а теперь бросай свое копье; бросай скорее, не дрейфь, ибо если ты к тому же еще и трус и не сможешь убить меня, то участи твоей не позавидуешь. Муки Аида[34]