В паутине преступлений - читать онлайн

Книга написана в содружестве с полковником милиции в отставке

М.М. Полянским.

В городе дождик – что манна небесная! После надоевшей духоты, пыли и выхлопных газов проезжающих машин потянет лёгкой прохладой, грудь дышит, не надышится озоновым воздухом, насыщенным влагой, чистотой и нежной свежестью. Выглянет солнышко, засветится всё навстречу дневному светилу, засверкают, засеребрятся под ослепительными лучами лужи, ручейками сбегающие в канализационные стоки, и вот уже модницы, ловко обходя их, весело и уверенно зацокают каблучками по асфальту. А в деревне и того лучше, хотя асфальта по улицам, кроме райцентра, нет нигде и в помине. После продолжительных раскосых дождей в вечном, глубоком и просторном небе установилась роскошная яркая синь, в воздухе, напоенном и умытом каплями дождя, такая невинность и целомудрие, что сердце немеет от восторга. Томится, мается порой сиротливая душа, прикованная, как цепями, к человеку, порочному и грешному, к определённому Богом месту и времени! Вольной птицей хочет взлететь к океану небесному! С высоты гор, что виднеются вдали, хочет дотянуться, прильнуть, как к матери родной, к простору Вселенной.

Оперуполномоченный Георгий Михайлович Поляков, высокий, молчаливый средних лет мужчина, всю дорогу погружённый в свои думы, глубоко вздохнул. Когда доехали до места, вышел из милицейской машины, приветливо кивнул водителю и, чуть сутулясь из-за большого, под метр девяносто роста, зашагал к зданию райотдела милиции, куда приехал в командировку из области по поводу убийства человека. Он и поехал-то на задание в этот раз не очень охотно, полагая, что местные милиционеры и сами справятся с этим делом. Но полковник Ефимов заметил, что у тех дело зашло в тупик. Нужен свежий, незамыленный глаз.

– Здравия желаю, товарищ майор! – вскочив со своего места, поприветствовал начальник районного отдела седоусый капитан Иванов Георгия Михайловича, вошедшего в его кабинет. – Рад видеть вас. Надеюсь, нормально доехали? Обед для вас давно готов, потом банька. А завтра уж начнёте следствие… – Иванов улыбнулся, желая получить одобрение вышестоящего по званию.

– Ну, нет! – протянул Поляков, крепко пожимая капитану руку. – Сначала в морг, посмотрим труп, потом всё остальное, – добавил он, придерживаясь того правила, что прежде всего должен загрузить мозг, дать работу для него. Пока он обедает, отдыхает, кора головного мозга выдаст соответствующую оценку полученной информации. А это, в свою очередь, ускорит следственный процесс – не век же ему протирать штаны в этом захудалом местечке. Он знал, что не скоро успокоится, разум его будет до тех пор анализировать все детали и версии, пока не подскажет, не представит, не выдаст картину произошедшего убийства.

– Вы уж простите, – задетый тем, что областной представитель не оценил его гостеприимства, протянул начальник милиции. – Но, я думаю, вам никогда не найти убийцу!

– Почему? – удивлённо приподняв густо заросшие брови, майор пытливо поглядел большими серыми глазами на немолодого блюстителя порядка районного масштаба.

– Потому что убитому Куприянову, обладающему, скажем, прямо-таки скверным, сварливым характером, желали смерти многие, – капитан скептически скривил рот, адресуя своё пренебрежение отчасти и прибывшему, как ему показалось, выскочке-майору. – Задира был страшный – не любили его мужики, били часто! Мои сотрудники, можно сказать, вдоль и поперёк прочесали село. Всех подозрительных допросили, никаких следов!

– Поживём – увидим! – хмыкнул оперуполномоченный и добавил загадочно: – Цыплят по осени считают!

Он понимал, что, кроме профессиональных навыков и методов, при расследовании необходимы тонкая интуиция, логика и аналитический ум. Себе, особенно своей интуиции, он верил! У него было особое чутьё на любую мелочь, которая может стать главной и решающей при поиске убийцы, иначе собранный материал по делу будет лежать мёртвым грузом, как на этот раз у местных сыскарей, и не даст ожидаемого эффекта.

Водитель милицейского «УАЗика» высадил их с капитаном Ивановым, возле больничной ограды, откуда виднелось в окружении двухэтажных лечебных корпусов приземистое серое здание морга. Поднявшись на низенькое каменное крыльцо, открыли дверь в чистенькое, холодное помещение с белым кафелем на стенах и «кирпичной» плиткой на полу, где их встретил смуглолицый, лет под 30, далеко не в свежем халате медбрат. Он подвёл их к лежащему под простынёй трупу Куприянова, сам деликатно удалился в подсобку.

– Его нашли на берегу реки Бугурусланка, когда он, завёрнутый в одеяло, с прикреплённой для груза железкой, всплыл, и его прибило течением к зарослям камыша,– рассказывая, Иванов открыл вспухшее, отливающее синевой лицо мертвеца. – Получение черепно-мозговой травмы, по мнению эксперта, стало возможным или при падении, или при нанесении удара твёрдым и тупым предметом.

– В одеяло был завёрнут? Явно не хитроумное преступление – дилетанты, – пробормотал Поляков, разглядывая рану на затылке мертвеца. – А во что он был одет, Прохор Митрофанович?

– Был в майке и в трусах, а одеяло скручено проволокой, вернее, телефонным кабелем, – с готовностью ответил тот.

– А не могли это сделать члены семьи Куприяновых, которых он терроризировал и которые больше всего страдали от его жёсткого, неуправляемого характера? – Георгий Михайлович, обернувшись, вопросительно посмотрел на капитана. – Дыма без огня не бывает! Как вам такая версия?

– Быть того не может! – отрицательно покачал седой голой Иванов. – Мы уже беседовали с родными Куприянова. Сын у него – десятиклассник, отличник учёбы. Жена-библиотекарь – милая, славная, трудолюбивая женщина, о которой хорошо отзываются и коллеги, и читатели. К тому же, Мария Васильевна хорошая, заботливая мать и умная собеседница, – начальник милиции вдруг широко улыбнулся, излучая дружелюбие по отношению к Куприяновой, тем самым снова отметая от неё подозрение сутуловатого Полякова.

– Ну, ладно, на этот вопрос с наскока не ответишь, – правильно поняв улыбку Иванова, нахмурился тот. – А какие версии вы ещё рассматривали, Прохор Митрофанович? Может, выпивку с кем-нибудь не поделили?

– Было такое дело – гуляли выпивохи на полянке в уреме. Александр Данилов подрался с Куприяновым, который исподтишка стянул у него бутылку. Их разняли. Но Александр, разгоряченный выпивкой и дракой, выкрикнул: «Я тебя убью!» Эти слова никто бы и не вспомнил, если бы не случилась эта беда с Куприяновым. Некий доброжелатель, вспомнив об угрозе Данилова, донес об этом в районный отдел внутренних дел.

Участковый милиции нашёл подозреваемого в правлении колхоза, где Александр только что получил зарплату в бухгалтерии и, выйдя оттуда, умиротворенно похлопывал себя по нагрудному карману рубашки, куда он положил денежные купюры.

– Я задерживаю вас, гражданин Данилов, – представившись, сказал участковый.

– В чем дело? – удивленно и строго спросил Данилов, жестом отстраняясь от милиционера.

– Вы подозреваетесь в убийстве Куприянова.

– Я? С чего вы взяли? – колхозник стоял как громом поражённый. Сотрудник правопорядка, воспользовавшись заминкой, вызванной недоумением, достал наручники. – Сами пойдёте или надеть их на руки?

Евгений Титов, напарник Данилова, вышедший из бухгалтерии следом за приятелем и слышавший слова обвинения, удивился:

– Когда он мог убить Куприянова, если мы каждый день, с утра до позднего вечера, пасём с ним колхозное стадо?

И всё-таки милиционеры продержали колхозника в камере предварительного заключения двое суток, пытаясь дознаться, не он ли это сделал. Но алиби Данилова подтвердили многие, в том числе родные и председатель правления, возмущённый, что держат в камере ни в чём не повинного человека и очень нужного в колхозе работника. Пришлось его выпустить. Проверили алиби и остальных собутыльников. Всё чисто.

– А при каких обстоятельствах нашли утопленника?

– Речка Бугурусланка унесла труп довольно далеко от места его проживания, – Прохор Митрофанович помолчал, почесал начавший лысеть затылок. – Когда мертвеца прибило к камышам на берегу, купавшиеся в речке ребятишки заметили это. Взрослые сообщили в милицию. Начались поисковые мероприятия. Помог шрам на животе – прооперировали его от грыжи. Сделали запрос в несколько близлежащих районных больниц, откуда дали списки прооперированных, состоящих из 20 человек из разных населённых пунктов. Возраст четверых мужчин совпал с приблизительным возрастом утопленника. Участковые по указанным в списке адресам побывали в семьях прооперированных людей. Трое оказались живы, а вот четвёртого – Куприянова – дома не оказалось. Пропал якобы, больше двух месяцев дома не появлялся.

– Так! – насторожился Поляков. – И почему жена не сообщила в милицию, что муж пропал?

– Мы тоже задавали этот вопрос Марии Васильевне. Ответила, что муж не первый раз уходит из дома неизвестно куда, а потом появляется, не докладывая, где был. «Калымил» в разных сёлах – бани строил, крыши домов обновлял, крыл. Поэтому его отсутствие не особенно взволновало жену. Думала, придёт, снова будет мотать ей нервы – выпивал он сильно, – добавил Иванов на недоумённый взгляд старшего офицера.

– Я думаю, это дело рук его родных… – возвращаясь к своей версии, размышлял вслух опытный оперуполномоченный, когда они вышли из морга и по асфальтированной дорожке больничного двора направились к стоянке машин за ограждением. Если его сознание зацепилось за эту версию, значит, в этом что-то есть. – Завёрнут он, скорее всего, в своё, в домашнее, одеяло. Да ещё в майке и в трусах, как будто только что с постели поднялся. Кстати, какого цвета одеяло? Оранжевого? Пусть сотрудники узнают у соседей Куприяновой – не выносила ли та выбивать такого цвета одеяло на улицу? И про кабель надо поспрашивать в местном сельмаге. – Серые большие глаза Полевого возбуждённо заблестели, им овладели профессиональный зуд, нетерпеливое желание тут же опросить жену и сына Куприянова, чтобы убедиться, что его версия правильная, и тогда дело будет оперативно раскрыто. Но Прохор Митрофанович воспротивился. Как можно работать голодным? Да и обед, приготовленный в милицейской гостинице для областного гостя, остынет.

Распорядившись, чтобы к определённому времени пригласили жену убитого на допрос, майор вместе с капитаном отправился в гостиницу.

Перед оперуполномоченным Поляковым сидела симпатичная, но рано начавшая увядать женщина. Георгий Михайлович, оторвавшись от дела об убийстве Куприянова, выпрямился, поднял на неё лучистые, добрые, слегка озабоченные серые глаза.

– Мария Васильевна, расскажите, что произошло тогда между вами и мужем? – сделав упор на слове «тогда», внезапно спросил Полянский и, приготовившись к долгому разговору, ослабил галстук на рубашке, расслабился, оперевшись на спинку стула и вытянув под столом длинные, стройные ноги.

У женщины от слова «тогда» сердце ухнуло вниз. Похолодев, она прикусила губу, глаза тревожно забегали. Неужели оперуполномоченный догадывается о её причастности к смерти мужа? Она была словно натянутая струна, видимо, потому, что изо всех сил старалась держать себя в руках. Поляков подметил про себя, что руки библиотекаря мелко вздрагивают, дрожат – та спрятала их в карман жилетки. Наверно, и в голове её сейчас сплошной туман, мешавший здраво мыслить и соображать.

Ему стало жаль Куприянову. Он, высококлассный специалист и хороший психолог, понял её состояние. Заметно, что женщина сломлена – на неё не стоит напирать, изобличать, проявлять жёсткость. Спешка и давление в данном случае совершенно неуместны. Та и без того готова признаться – груз ответственности за содеянное, страх и боязнь за своё и будущее сына, свалившиеся и угнетавшие довольно продолжительное время, подмяли её, слабую, беззащитную.

Действительно, сил сопротивляться внутреннему напряжению у Марии Васильевны, не осталось. На смену желанию упираться, всё отрицать пришло намерение быстрее получить оценку произошедшего от профессионала в лице прикомандированного из области милицейского офицера. Да и облегчить свою совесть, она, чуткая, с ранимым сердцем, поняла, будет легче перед этим неравнодушным, мягкосердечным, с виду даже мягкохарактерным мужчиной, во взгляде которого читались сочувствие и понимание. Ведь убийство произошло нечаянно. Она, в конце концов, защищалась! В надежде сохранить участие и доверие офицера милиции она, торопясь и сбиваясь, приступила к откровенному и далеко не к весёлому повествованию. Рассказчицей эрудированная и начитанная библиотекарша оказалась замечательной. И чем дальше Мария Васильевна излагала свою безрадостно-печальную повесть, тем больше раскрепощалась, видя устремлённый на неё задумчивый и сострадательно-заинтересованный взгляд Георгия Михайловича. Речь женщины, по мере того, как она успокаивалась, полилась плавно и неторопливо, нерешительность и подавленность исчезли, уступив место стремлению оправдать себя в глазах этого ещё довольно молодого и, как ей показалось, чуткого мужчины.

***

Библиотекарю Марии Васильевне Куприяновой снился сон, повторяющий с ней случившееся наяву. Она исповедовалась священнику и, рассказывая о своих грехах, с волнением поведала, в том числе, и о любовной связи с соседом Павлом. Священник перекрестил женщину и назидательно-менторским тоном провозгласил, что прелюбодеяние – смертный грех, надо молиться, иначе пребывание в аду ей обеспечено. Мария густо покраснела, в этот момент ей было не до страха за будущую загробную жизнь, было стыдно за своё падение, о чём она вынуждена говорить чужому человеку, хотя и служителю церкви. Можно было, конечно, пойти на соборование, после чего грехи, в которых нелегко признаться, якобы прощались без исповеди. (Хотя кто-то при ней говорил, что на соборовании прощаются только те грехи, о которых человек забыл по какой-то причине, по давности, по неосознанности). Но у этого священника свой бизнес – он наживается на человеческих грехах. Приезжая из города в местную церковь справлять службы, тот заломил с сельчан за соборование двойную плату – 500 рубликов. Марию возмутил его аппетит – что сельчане самые богатые люди?! – и она в пику священнослужителю отказалась от этой процедуры.

Глубоко верующей Мария Куприянова, как и все советские люди, воспитанные социалистической системой, отрицающей существование Бога, никогда не была. Но присутствие в жизни людей необъяснимых явлений всё чаще заставляло её задумываться о наличии параллельных миров и потусторонней загробной жизни, что пугало и настораживало. А ну как действительно существует жизнь после смерти и придётся держать ответ за нравственное падение, попасть в то место, где тебя будут окружать грешники с чёрной, как смоль душой, темные силы затиранят бессмертную душу! Мелькнувшая молнией мысль заставила её вздрогнуть и проснуться.

Завязалась их любовь с Павлом Алёшиным, приехавшим с матерью и двумя детьми из Средней Азии, как-то неожиданно легко и непринуждённо. Мужчина не был ни узбеком, ни таджиком. Корни его предков были здешними. В трудные послевоенные годы мать Павла юной девушкой после окончания курсов продавцов уехала к сестре в посёлок Мурун-Тау в Узбекистане, где располагалась геологическая экспедиция, вышла замуж за водителя, с которым вскоре, однако, разошлась. Сына Павла Полина Матвеевна вырастила одна. Позже молодой человек, как и отец, будет работать после окончания техникума у геологов сначала крановщиком, потом бурильщиком. Завёл семью, двух ребятишек – сына и дочь. В 90-е годы многие жаловались на дискриминацию русскоязычного населения в бывших советских республиках. Но в местности, где проживала семья Павла, этого давления не было. В Узбекистане жилось им неплохо – тепло, много фруктов и ягод, которые можно было дёшево приобретать на рынке. Но любимая жена Павла умерла от рака, и, чтобы ничего не напоминало об этом, поддавшись общему настроению, на семейном совете приняли решение выехать на историческую родину матери.

Однако родина встретила их неласково. Полина Матвеевна надеялась, что ей, уроженке этой местности, ну и соответственно сыну с детьми, сразу же дадут гражданство России. Но из-за несовершенства законодательства это произошло лишь через долгих четыре года. Павел, правда, времени зря не терял. Купив пятистенный домик рядом с Куприяновыми, мужчина перестроил его на свой лад, добавив несколько дополнительных комнат, провёл газовое отопление, водопровод, канализацию.

Сыновья Павла и Марии, учась в одном классе, быстро нашли общий язык и крепко подружились. Коля готов был дневать-ночевать у друга, потому что дома из-за пьянок отца не утихали скандалы. Однажды уже стемнело, а Коля всё не шёл ужинать домой. Мария собралась за сыном. Только нерешительно переступила порог соседей, Полина Матвеевна, ещё не старая, приветливая женщина, как Мария ни отнекивалась, как ни убеждала ту, что её ждёт готовый ужин у себя дома, затащила на кухню, где пекла блины, и начала потчевать выпечкой. Подошёл кареглазый, скуластый Павел, поздоровался, а когда узнал, что Мария Васильевна пришла за сыном, сказал, что ребята битый час корпят над трудной задачкой в детской комнате, – их желательно не отвлекать от этого.

Мужчине нравилась простодушная соседка с миловидным лицом и русыми пышными волосами, но познакомиться с ней ближе до сих пор не получилось. Налив чаю себе и женщинам, Алёшин присел напротив, придвинул ближе к Марии смородиновое варенье, и потекла неспешная беседа о школе, сыновьях, которые под влиянием Павла собрались поступить в институт, чтобы стать геологами. Говорил мужчина веско, спокойно, но зрачки добрых и умных карих глаз расширились, что свидетельствовало о заинтересованности и удовольствии от общения с симпатичной соседкой. Той тоже так тепло, радостно и уютно показалось в тот вечер в доме Алёшиных, что она невольно сама зачастила к ним – то рецепт выпечки попросит у хозяйки, то варенье, которое особенно удалось ей, принесёт. Полина Матвеевна с сыном только радовались этому обстоятельству.

А когда женщина долго не появлялась у них, одинокий и пасмурный Павел откровенно скучал по беседам с нею. Тяга, влечение к Марии, стремление добиться взаимности у мужчины вскоре стали настоятельной потребностью. Павел выходил на улицу, в упор смотрел в окна соседнего дома, силой мысли и желания призывая Марию выйти хоть на минуту во двор, чтобы через невысокий штакетниковый забор, разделяющий их придомовые территории, перемолвиться с понравившейся женщиной словом, убедиться, что она также рада видеть его, как он её. И та, «услышав» Павла, действительно, выбегала то покормить живность, то с авоськой в руках в магазин за хлебом. Радостно приветствуя, он махал ей рукой, пытался завести разговор. Мария Васильевна, охотно откликалась на его душевный позыв, приветливо улыбаясь при этом, и всё же короткого, на ходу, общения ему было явно мало – мужчине хотелось постоянно находиться рядом с ней.

– Соседка, заходи к нам на огонёк, – приглашал он при каждом удобном случае её.

Муж Василий, крупный, неотёсанный мужчина, увидев однажды, разговаривающего через забор соседа с женой, заподозрил неладное.

– Неужели ты думаешь, что он любит тебя? – в кривой ухмылке, адресованной Марии, и в голосе звучали ревность и пренебрежение к ней, неизвестно почему терпевшей его пьянки.

– Куда уж нам, со свиным рылом да в калачный ряд! – с безотрадной горечью ответила Мария, понимая причину наплевательского отношения к себе со стороны супруга. Василий принадлежал к той категории людей, обладающих нахрапистым характером, которые ставят всех, кто не может дать достойный отпор давлению с его стороны, ниже себя, и, пользуясь слабостью их натуры, помыкают ими. И всё же, что-то подсказывало женщине, что Павел далеко не безразличен к ней.

В сенокос соседи вместе начали готовить корм для живности – на не просыхающего от пьянок мужа надежды у Марии никакой! Тот живёт – лишь небо коптит. А Павел с матерью по примеру соседки тоже решили приобрести корову. Библиотекарь с Павлом косили лесную траву, а ребята с восьмиклассницей Таней и Полиной Матвеевной ворошили, потом собирали подсохшее сено в копёшки. Завезти корм во двор Куприяновых и к себе Павел нанял грузовик. Когда подвезли последним рейсом вторую машину с сеном к сараю Марии, навстречу им из предварительно затопленной хозяйкой бани выскочил как чёрт из табакерки взъерошенный, помятый со сна Василий.

– Вот и помощник тут как тут, сейчас будем сено в омёт складывать! – обрадовался Павел, изрядно подуставший от непривычного занятия.

– Тебе надо – ты и складывай своё сено! – огрызнулся тот. Зрачки пустых водянистых глаз Куприянова сузились – он был настроен агрессивно по отношению к соседу.

– Так оно не моё, а ваше! – удивился и возмутился одновременно сосед. По его тону чувствовалось, что Вася так просто не отделается от него. – Жена твоя косила – это ваша доля. Зима спросит, что летом припасено. Ты что, Куприянов? как говорится: «Баба бегает, а мужик не телится!».

– Да пошёл ты… – выругался выпивоха, уязвлённый замечанием Павла, и, качнувшись, весь словно побитый молью, направился к воротам.

– Понятно! – ухмыльнулся Алёшин. – Что, похмелье замучило?

– Твоё какое дело? – вскипел Вася. – Некогда мне… – и, открыв калитку, он, шатаясь, пошёл вверх по улице к заветному дому, купить очередную бутылку с выпивкой, чтобы опохмелиться.

– В таком виде его лучше не трогать, – жалко улыбнувшись, смущено пробормотала женщина. – Всё равно от него толку мало!

Мария с некоторых пор перестала видеть в супруге мужчину, а лишь балласт, довесок к хрупким женским плечам – ему давно не было дела ни до неё, ни до сына, что уязвляло до глубины души. Тот, правда, и раньше не проявлял особого усердия в личном подворье, а теперь, когда начал злоупотреблять спиртным, и вовсе стал никудышным хозяином. Василий избегал физической нагрузки, перекладывая всё на жену. Много раз женщина пыталась склонить его к тому, чтобы дал корм живности и навоз из-под коровы и поросят почистил. Он демонстративно поднимался с пенёчка, на котором, сидя, орудовал, выковыривая из старых, собранных со всей округи железок и деталей цветной металл для продажи, и уходил восвояси. Однажды, пытаясь остановить его, она схватила мужа за полу куртки.

– Ну, пожалуйста, Куприянов, почисти навоз, мне нездоровится!

– Отстань, потом! – рявкнул он. Но жена-то знала, что этого ей не дождаться и, не отпуская полу его куртки, настойчиво потребовала:

– Убери навоз! Мужик ты, в конце концов, или нет! – Тот, вырываясь, обернулся и пнул её носком кирзовых сапог в ногу так, что Мария ойкнула от боли и отпустила его.

– Ты инфантильный, отсталый в своём развитии тип! – видя, как нога наливается синевой, чуть не плача, простонала женщина. – Как же мне надоело нянчиться с тобой! Сколько можно терпеть твою лень – ни в чём нельзя положиться на тебя!

А нянчиться с Василием, опустившимся на самое дно жизни, жертвенной по натуре жене, действительно приходилось немало. Она отпаивала его молоком и кефиром, когда тому становилось плохо в безнадёжно пьяном состоянии; в целях очищения организма от алкогольных ядов давала чай с мёдом, лимоном и с натуральным яблочным уксусом, приготовленным из плодов с собственного сада. Искала повсюду его пластиковые бутылки со спиртом и, чтобы меньше доставалось ему этой заразы, выливала в унитаз. «Конфисковывала» и найденные в карманах мужа деньги, чтобы увеличить промежутки между загулами, и организм мог очиститься во время перерывов от накопившихся токсинов. Будь рядом участковая больница, можно было подсадить его на благодатную капельницу, смывающую ядовитые шлаки и уменьшающую алкогольную зависимость. Но в пылу необдуманных реформ на селе участковую больницу закрыли, лечить негде не только алкоголиков, но и стариков, детей. Да и при настырности и упрямстве Василия не факт, что он согласился бы лечь в больницу. По крайней мере, в фельдшерский пункт, куда жена зовёт его, чтобы оказали помощь при интоксикации, он не соглашается идти – считает это позором для себя. Да и алкоголиком Вася себя не считает. Терпеть его бесконечные пьянки уже нет сил – пьющий мужчина подобен пожару в доме!

– Давай, Павел, я на омёте буду сено принимать, а вы с Колей и Андреем кидайте вилами наверх, – мыслями всё ещё находясь в прошлом, с грустью предложила Мария Васильевна. И они принялись за дело.

Коля, коренастый, сильный, несмотря на юный возраст, давно приученный к тяжёлому сельскому труду, на удивление ловко и умело вонзал навильник в сваленное с машины сено и кидал наверх, ни на йоту не уступая взрослому Павлу. Андрею, худощавому и жидковатому по сравнению со сверстником, было далеко до Коли. Активные движения смели уныние женщины, в которое она впала было, и она, счастливая, что им помогает сам Павел с сыном, изредка роняя весёлый смех, продолжала аккуратно укладывать пласт за пластом подаваемое сено. Между делом Мария бросала короткие взгляды на Павла – ей было приятно поглядывать на предмет своего обожания. Незаметно осилили омёт. Четырёхугольной формы, продолговатый, с двухскатной вершиной, он возвышался под синим безоблачным небом как величественный исполин.

– Омёт получился что надо! – восхитился Павел, когда завершили его. Это было довольно непростым делом для него, далёкого от сельских занятий человека. – Маша, где ты так сноровисто наловчилась управляться с этим далеко не женским делом?

– Жизнь научила! – улыбнулась та наверху. – И в косьбе набила руку, и омёты складывать, вершить поднаторела.

– Папа, мы съездим на велосипедах на пруд, искупаемся? – встряхивая с себя сенную труху, попросил разрешения Андрей. Тот согласно кивнул.

– Баня готова, там мойтесь, – предложила Мария Васильевна, поправляя взмокшие от пота волосы.

– Нет, в баню мы вечером, перед дискотекой в клубе сходим, – возразил Коля и, схватив руль стоявшего в сарае спортивного велосипеда, устремился вслед за Андреем, который убежал к себе во двор за двухколёсным другом.

– Ну, слезай, вершительница омёта, – улыбнулся мужчина, протягивая руки к ней.

Та кинула вилы на землю, и, придерживая полы лёгкого цветастого сарафанчика между коленями, скользнула вниз. Павел, поймав её на лету, поставил на ноги и вдруг, задохнувшись от жара эмоций, плеснувших в голову, притянул к себе, крепко обнял за плечи. Женщина слабо, чуть заметно оттолкнула его от себя, и он, чуткий к этому движению, придерживая за хрупкие плечи, слегка отодвинулся от неё и близко-близко увидел ярко-синие, как небо, глаза, в которых затаились испуг, смятение и растерянность. Разумеется, Мария надеялась на подобную с его стороны инициативу и ждала ее, тем не менее, его объятия стали для неё полной неожиданностью. Библиотекарь давно питала к Алёшину непреодолимые, глубокие чувства. И это не было подобием юношеской влюблённости, которое она испытывала когда-то к Василию, будущему мужу, и, ошибочно приняв за любовь, ответила «да» на его предложение руки и сердца. Позже придёт озарение, что выбрала в спутники жизни, в общем-то, чужого, эгоистичного и, главное, инфантильного и явно не доброго человека, рядом с которым чувствует себя одинокой и беззащитной; кроме того, недалёкий муж далёк от её духовных потребностей – душевную пустоту тот восполняет винопитием. Как, наверно, счастливы те женщины, чьи мужья трезвенники, без напоминания занимаются детьми, хозяйственными делами, заслоняют слабых половин от трудностей и жизненных невзгод, что придаёт тем чувство надёжности и уверенности.

Судьба подкидывает Марии шанс изменить семейную жизнь – почему бы не воспользоваться им? Об этом свидетельствуют объятия хорошего, надёжного и порядочного мужчины, но почему так тревожно и тоскливо вдруг стало в груди? Сердце колотилось и словно огнём палило и припекало, болело, давило и рвало на куски. Хотелось рыдать, плакать и кричать от горечи. Видно, это не кончится добром для неё, и подсознание, наперёд зная о чём-то таком, что она даже не предполагает, сигнализирует смутой в душе и беспокойством. Небольшая аккуратная грудь Марии бурно вздымалась, сердце билось неровно и неуёмно.

Они никогда не делились с Павлом о своих переживаниях, лишь глаза, устремлённые друг к другу, говорили выразительнее слов о подлинных чувствах. Алёшин понимал, что нравится ей, однако почему она с такой непонятной реакцией восприняла его пылкую ласку? Считает, что она, замужняя особа, не имеет право на эту долгожданную радость и взаимность? Словно подтверждая его мысли, в потемневших синих глазах Марии появилось выражение тонкой грусти и неизбывной печали. Жалость и боль за любимую женщину захлестнули Павла.

– Машенька, милая, не отталкивай меня! – в экстазе прошептал он и жарко припал к её губам – что он, мужчина, мог ещё предложить той в момент вспыхнувшей страсти? Мария, несмотря на сковывающие её условности, была благодарна за чувственный напор Павла и, сама не меньше его желавшая томно-страстных ласк, вся вспыхнув, в ответном порыве, наконец-то, обвила руками крепкую шею Алёшина. Затем неожиданно для себя потянула его в дышавшую жаром баню.

Войдя вслед за Машей в предбанник, Павел накинул крючок на дверь, начал раздеваться. Женщина, опередив его, скинула с себя сарафанчик, в однотонном черном лифчике и такого же цвета трусиках забежала в баню. Набрав кипятка в деревянный ушат, она разводила её с холодной водой из фляги. Забрав у неё ковш и поставив его на полок, мужчина в сладкой неге прильнул к обольстительному, нежному телу возлюбленной, расстегнул крючки бюстгальтера…

– Погоди, – шепнула та, блеснув синью глаз. В ожидании давно не испытываемого блаженства близости с мужчиной, к которому бесконечно влекло её, Марии даже не показалось странным, что в ней не осталось ни капли неловкости и стыда. Всё заслоняло непреодолимое влечение к нему. – Давай сначала смоем житейскую грязь, пот и сенную труху.

Он был словно в угаре, но, согласившись с ней, кивнул утвердительно головой. Надежда на счастье, которую Павел питал с тех пор, как познакомился с Машей, была реальной, и он был признателен за это судьбе.

С тех пор при каждом удобном случае мужчина увозил свою Машеньку на «жигулёнке» в лесные поляны, где косили до этого сено, и там под живительной тенью осинок и заневестившихся берёзок влюблённые отдавались вспыхнувшему всепожирающему огню страсти. Муж вносил столько негатива в жизнь Марии, что у неё совершенно не было желания даже изредка переспать с ним. В отличие от супруга-алкоголика Павел был трезвенником, в делах интимных Василий не был ему ровней – любовник был неистощимо пылок, знал, как вызвать у Марии ни с чем несравнимое блаженство. Тело женщины, словно берёзовый лист на ветру, трепетало в сильных и ласковых мужских руках – оба наслаждались сладкой близостью. Но разве только в этом было дело? Кроме партнёра в постели в лице Павла Мария встретила настоящего друга и опору, на которого можно во всём положиться, который брал на себя решение её многочисленных проблем.

Павел предлагал перейти жить к нему. Полина Матвеевна, догадываясь об их взаимности и тайных встречах, тоже при каждом удобном случае добродушно ворчала и намекала, что пора ей развестись с мужем и расписаться с Павлом, а не греховодничать. Но Мария всё не решалась оставить Василия одного, остерегаясь, что тот спалит дом и сам сгорит в нём, куря в постели в нетрезвом виде, или умрёт от голода и избытка алкоголя в крови.

Так как же быть? Она, как и большинство счастливых людей, и окружающих хотела видеть счастливыми. Но кто подскажет, как ей, самой обретшей взаимную любовь, одновременно спасти и Василия? Ведь неплохим работником был в колхозе, а теперь превратился в настоящего зомби! Жизнь без цели, что выстрел без прицела. Неужели нет выхода с алкогольного дна, куда тот себя загнал?

***

Однажды в раннее воскресное утро Мария Васильевна поднялась с постели и прошествовала на кухню, снова раздумывая над вечным вопросом «как быть?», которым задаётся каждый человек, находящийся на распутье. Словно услышав мысли жены, из спальни вышел и последовал за ней на кухню с утра пьяный супруг. Видно, всю ночь сосал то ли «палёную» водку, то ли технический спирт, которые приобретает в долг на дому у проживающих недалеко от них торгашей. «Повезло» ему, Василию, – удобно, не надо бежать с утра или поздно ночью в магазин, где такому, как он, алкашу, вряд ли дадут в долг. О частниках, «подпольно» торгующих спиртным, на деле известно даже в местной милиции, но никакие меры при этом не принимаются. Может, подмазали их, сотрудников? Или те ждут, когда поступит от самих сельчан официальное заявление, чтобы завести дело на наглых перекупщиков и торговцев спиртным? Но кому хочется портить отношения с ними? – еще избу или баню спалят в отместку. Только звякни в дверь к продавцам, чуявшим свою безнаказанность и жирующим на деньги, полученные от реализации нелегального товара, сразу же откроют, снабдят заветной бутылочкой, естественно, записав, в большую амбарную тетрадь должок. При случае, Василий сдаст собранный «цветмет» или «подкалымит», рассчитается с ними. Этого тот придерживается строго. Ещё не было случая, чтобы он когда-нибудь не отдал долга. Руки у него золотые, он и плотник, и электрик, и сварщик. И хоть его давно не держат в на ладан дышащем колхозе за неумеренное питьё, без работы он не сидит. То фермер его пригласит подварить технику и сельхозинвентарь при подготовке к посевной, то жители близлежащих сёл попросят сменить проводку в доме, баню срубить, крышу обновить. Дают за работу, конечно, мизер, но ему хватает на выпивку. Жене, несмотря на возмущённые возгласы, деньги, конечно, не перепадают, сам тырит их у неё при случае из кошелька, а свои умело припрятывает в потайных местах. Мария, ругая его, из жалости всё равно подкармливает мужа – жильё-то он заработал ещё в те времена, когда колхоз был на подъёме и строил дома-коттеджи для специалистов и таких, как он, работяг, не знающих выходных и отпусков. Теперь в благодарность за крышу над головой жена, по его мнению, просто обязана содержать его, безработного!

Сына Мария Васильевна, конечно, тоже поднимает одна. Отец не касается ни вопросов воспитания, ни его содержания. Себя бы обеспечить выпивкой! С каждым днём это становится всё труднее в разорённом реформами селе – заброшены, не на что обрабатывать поля, закрываются фермы. Объём работ уменьшается, безработные сельчане разъезжаются по городам и весям в поисках средств к существованию. Одни престарелые да любители спиртного, типа Васи, остались здесь. Много ли старикам надо! У них даже подсобных хозяйств нет, где бы требовалось приложение трудолюбивых когда-то, а сейчас все чаще дрожащих от похмелья Васиных рук. Старушки трясутся над каждой копейкой – у них не выпросишь в долг, хоть умирай на глазах от похмельного синдрома. Каждая не только на лекарства и неподъёмные коммунальные тратит пенсию, но и копит гроши, чтобы подкинуть детям для погашения кредитов или внукам-студентам для оплаты учёбы в коммерческих ВУЗах. Тяга к учёбе не ослабла у сельчан и в пору дикого, бездушного капитализма. Наоборот, молодёжь, правда, лучшая её часть, ещё больше стремится к учению, надеясь тем самым обеспечить себя любимой и престижной работой, а будущую семью лучшим куском. Вон и Коля с Андреем мечтают стать геологами.

Но об этом Василий думает меньше всего, умные мысли очень редко приходят в зомбированную алкоголем голову. Он даже книги перестал в последнее время читать – не идут они ему в голову. А ведь в молодости был тем ещё охотником и любителем детективного чтива. Он в своё время даже посмеивался над женой, которая из-за ежедневных домашних дел и хлопот в подворье редко могла позволить себе почитать хорошую книжку. А сейчас круг его интересов сузился до заветной бутылки и кастрюли с едой. Мария, ёрничая, говорит, что у него клетки головного мозга давно высохли от спиртного, а их остатки после каждой очередной попойки он благополучно удаляет с башки, выливая в унитаз вместе с мочой. А ещё зло подшучивает, что по гороскопу супруг однозначно кот, поэтому-то в супе он ценит только мясо. Не подумайте, мол, что он из кастрюли лапой его вылавливает. Признаки цивилизации еще не все потеряны. Все культурно!

Пройдя на кухню, мрачный Василий, сутулясь, сел за стол.

– Меня удивляет одно, как легко ты даёшь обещания бросить пить, а сам с утра лыка не вяжешь! Ты – хозяин, нет, своему слову? – Взглянув в холодные, бессмысленные, полубезумные глаза мужа, Мария Васильевна поняла – говорить с ним на эту тему бесполезно. И не только потому, что тот сейчас нетрезв и вряд ли осознаёт смысл сказанного ею, но и из-за сложившихся убеждений, что держать слово для него, эгоиста, не выгодно, а значит, совсем не обязательно. Одним словом – полное отсутствие признаков того, что люди называют чувством ответственности и порядочности.

– Мне кажется, для тебя слова о надёжности мужского плеча, верности данному слову несовместимы с твоими убеждениями, – добавила она больше для себя, чем для него, – она заново открывала для себя родного и любимого некогда мужа.

– Чего?! – Куприянов, не понимая, с враждебным недоумением вылупился на Марию, но тут внимание его что-то отвлекло, глаза тревожно забегали, и он прилепился к окну, выходящему во двор. – Вон они, наркоманы! Надо поймать их, звони к генералу. Звони скорее к генералу, я сказал! – заорал он на жену.

– Не кричи! – притормозила его Мария Васильевна. – К какому генералу? Откуда взяться наркоманам?

Приподняв занавеску, женщина наклонилась к окну. Никого она в загороженной придомовой территории не увидела и засмеялась невесело. Допился до белой горячки мужик. Что хочешь, то и делай с ним! Как же она устала от его пьянок и безрассудного агрессивного поведения! Мария зябко повела плечами. Где-то она читала, что естественное состояние человека – жизнь в условиях напряжения, борьбы, стрессов. Без этого он вырождается, превращаясь в примитивное существо, способное лишь на удовлетворение физиологических потребностей – еды и сна. Такие существа избегают проблем, хотят быть свободными от необходимости преодолевать трудности. Но ведь, пока человек остаётся им, он не может наслаждаться абсолютной свободой, не принося ей в жертву всё и всех, в том числе и семью, ибо семья и дети – это обязанности и ответственность. Стремление к чрезмерной свободе приводит к деградации личности и вырождению общества. Алкоголики тоже безответственны, может, поэтому они так быстро деградируют?

– Я говорю, звони к генералу! – вытаращив глаза, продолжал тем временем вопить Куприянов. Женщина невольно поёжилась. Однако кривая ухмылка, как знак, что она встревожена и обеспокоена, но удерживает ситуацию под контролем, появилась на её лице. Чтобы как-то успокоить его, она взяла мобильник, сделала вид, что набирает номер.

– Товарищ генерал, рядовой Василий Куприянов докладывает, что появились наркоманы. Что делать с ними? – после небольшой паузы, добавила: – Ясно, сейчас передам ему ваше распоряжение.

Опустив трубку, Мария сказала взвинченному супругу, что генерал благодарит за службу и велит ему отдыхать, а наркоманов распорядился поймать омоновцам.

– Дай пожрать! – глядя на жену осоловелыми и сумасшедшими глазами, потребовал Василий, тут же забыв о наркоманах.

– Сейчас кашу сварю, а потом пирог с яйцами и луком приготовлю, – снова поёжившись от безумного взгляда, сказала женщина. Противоречить тому в таком состоянии было небезопасно. Да и не желала она с утра вступать в конфликт с ним, портить себе воскресного настроения, не хотелось будить скандалом и сына-подростка. Пусть отоспится, отдохнёт парнишка, завтра ему рано вставать, ехать за 10 километров в соседнее село в школу. В селе, где жила Мария с семьёй, среднюю школу, сославшись на уменьшение обучающихся детей, районное начальство закрыло. Впрочем, разве только оно повинно в этом. Политика правительства в период злополучной перестройки оказалась вдруг повязанной с советами заокеанских консультантов, на деле злейших конкурентов, к кому так чутко прислушивалась наша «элита». А соперники, как известно, завсегда рады посоветовать то, что ослабляет противника не только экономически, но и в области науки и образования. Рекомендация экономить за счёт детей, больных и пенсионеров, которые не способны к протестам, пришлась представителям верхушки, занятым в тот момент своим обогащением, как нельзя кстати. Оптимизация, будь она неладна!

Василий тем временем полез в холодильник, достал оттуда яйца, которые она купила для выпечки. Уселся за стол.

– Может, щи поешь? – предложила жена, понимая, что после того как он хорошо приложится к еде – алкоголь стимулирует аппетит – яиц для выпечки не останется.

– Наливай! – распорядился хозяин дома, разбивая и проглатывая одно яйцо за другим. Жена, разогрев, налила в тарелку щей, поставила перед ним, подала хлеб, ложку. Тот, зачерпнув со дна гущу, увидел, что мяса нет, швырнул со всей силой тарелку на пол. – Жри это пойло сама, я что, свинья, недельные щи хлебать!

– Какие недельные? – возмутилась женщина, подбирая разлетевшиеся осколки от разбитой тарелки. – Только вчера вечером сварила. Я что ли виновата, что ты ночью всё мясо, словно жирный котяра, из кастрюли выловил?

– А ты кто такая? – Вася вдруг уставился на жену дикими, налитыми кровью глазами.

– У тебя белая горячка! – бросила Мария и, схватив половую тряпку, начала вытирать мокрый пол. – Жену собственную перестал узнавать.

– А, сучка, это ты! – Выпивоха вдруг схватил нож со стола и кинулся на неё. Та еле успела разогнуться и с расширенными от ужаса глазами со всей, невероятной, непонятно откуда взявшейся силой швырнула, оттолкнула его от себя. Не удержавшись на ногах на скользком от разлитых щей полу, Вася полетел и, сбивая на своём пути табуретки, стукнулся о край тумбочки, упал на пол.

Услышав грохот, на кухню вышел заспанный Коля. Мать, постаревшая вмиг, сгорбившись, сидела на табуретке, словно весь мир, рухнув, расплющил, уничтожил её.

– Мама, что случилось?

– Я убила твоего отца! – промолвила та вяло и апатично, но зрачки её небесно синих глаз были увеличены – она явно испытывала душевные страдания. – Звони в милицию!

Паренёк, побелев, сначала застыл от испуга, затем, опомнившись, завопил:

– Не надо в милицию! Может, обойдётся! Может, он жив!

– Нет, не обойдётся – он сразу умер! – опустив глаза к долу и ещё больше ссутулившись, промолвила та безнадёжно.

Мальчишка жалобно заскулил:

– Мама, а как же институт, если тебя посадят? Я никогда не стану геологом?

Мария Васильевна, подняв на сына тоскующие глаза, усадила рядом на табуретку, притянула его голову к себе, и оба зарыдали от испуга и жалости к убитому, но больше, пожалуй, из-за отчаяния за порушенные надежды. Женщина думала о неосуществимости мечты сына и о своей загубленной жизни. Так мало радости перепало ей, так хотелось получить хоть чуточку любви, ощутить рядом надёжное мужское плечо. Но один грех влечёт за собой другой. Грех прелюбодеяния – теперь вот убийство.

– Мама, как это случилось? – наконец, спросил Коля.

– Папа бросился с ножом на меня – я оттолкнула! – сникнув, мать вытерла кухонным полотенцем мокрые глаза, вздохнула печально. – Он упал, стукнулся о край тумбочки.

– Мама, ты не виновата, ты защищалась!

– Да. Но неизвестно, как на это посмотрит милиция – свидетелей-то не было. Вдруг решат, что я хотела избавиться от него…

И вот их обоих снова вызвали на допрос в милицию.

***

– А как вы догадались, что между нами что-то произошло? – завершив свою грустную историю, обратилась Куприянова с вопросом к Полякову – она побледнела, губы задрожали, ею снова овладел страх.

– Было проверено несколько версий убийства, Мария Васильевна. Там всё чисто. Остался закономерный вопрос: если не вы, то кто? Муж ваш был в нижнем белье и завёрнут в домашнее одеяло, значит, погиб он дома. – Георгий Михайлович, воззрившись на неё большими серыми глазами, добавил: – Я предположил было, что ваш сын чем-то проломил ему голову, чтобы успокоить его, пьяного и агрессивного.

– Нет, нет, он тут ни при чём! – воскликнула та.

– А чья идея завернуть тело в одеяло и утопить его?

– Моя! – торопливо проговорила Куприянова, опережая оперуполномоченного, который хотел добавить, не сын ли предложил это сделать, чтобы замести следы смерти отца. А у самой в голове, словно колокол, звучали Колины слова: «Я знаю, что делать! Он пил с дружками, дрался, придирался к ним! Могут ведь подумать, что собутыльники убили его? Тело закутаем в одеяло и с грузилом утопим в речке. Никто и не подумает на тебя, мама!»

Дождавшись ночи, мать с сыном под покровом темноты сделали так, как запланировал Коля.

Поляков, догадываясь о простительной хитрости женщины, только головой покачал, как же сильна материнская любовь! Куприянова всё готова взять на себя, лишь бы только на чадо не упала тень подозрения!

– Я попросил сотрудников милиции опросить ваших соседей. Те сказали, что оранжевое одеяло, в которое был завёрнут утопленник, ваше – его вывешивали, когда к Пасхе выбивали постельные принадлежности от пыли. И кусок кабеля, обёрнутый вокруг одеяла с трупом, как оказалось, тоже принадлежит вам – его привез товаровед по вашему заказу в местный сельмаг, когда проводили вам телефон. Значит… – полувопросительно произнёс Поляков, ожидая от неё продолжения.

– Да, да, это я убила его, я! – снова подтвердила свою вину Куприянова – хрупкие женские плечи затряслись от неудержимых рыданий. Нервно ломая тонкие пальцы на руке, Мария Васильевна продолжала: – Арестуйте меня, только сына не трогайте – он ни в чём не виноват!

– Вы действовали в рамках закона о необходимой обороне, – кинув сочувственный взгляд на сжавшуюся в комок женщину, Поляков, успокаивая, мягко коснулся широкой ладонью её тонкой кисти, потом, налив из графина воды в стакан, подал ей.

И всё же, Мария Васильевна не находила себе места в ожидании суда. Мало ли как может всё обернуться. Вдруг, действительно, сочтут, что она ради Павла решила убрать мужа с дороги… Но Георгий Михайлович оказался прав. Суд признает действия Куприяновой как неосторожное причинение смерти в процессе отражения опасного нападения, которое не может расцениваться как превышение необходимой обороны и не влечёт за собой уголовной ответственности. Марию Васильевну освободят прямо в зале суда, где, окружив, её будут обнимать сын и Павел с детьми и Полиной Матвеевной.

К сожалению, далеко не всегда всё заканчивается так безобидно для окружающих алкоголика родных. Пьянство – источник многих бед. Оно ломает, корежит жизни близких людей. Полякову припомнился случай из практики, когда он восьмидесятых годах прошлого столетия начинал рядовым милиционером в районном РОВД. Ему тогда поручили сопровождать подозреваемую в суд. Для него, тогда еще неопытного сотрудника милиции, было дико видеть, как во время судебного заседания молодая и далеко не крупная женщина, как опасная преступница, стояла бледная с расширенными от испуга глазами за решёткой в клетке. Не верилось, что она могла убить мужа, отца своего ребёнка.

– Прошу встать! Суд идёт! – объявила секретарь, и все, хлопая сиденьями деревянных кресел, поднялись, приветствуя женщину-судью с её помощниками.

Под стражей Лидия находилась с тех пор, как она нанесла мужу Колюне смертельный удар ножом в область грудной клетки. Суд рассматривал все обстоятельства дела, из которых вытекало, что родилась Лида в неблагополучной пьющей семье. Со слов самой женщины перед присутствующими предстала печальная исповедь о сломанной судьбе. Маму с папой лишили родительских прав, воспитывалась Лида в школе-интернате, где были сосредоточены озлобленные жизнью сотни ребятишек, не видевших нормальных семейных отношений и творивших по примеру беспредельшиков-отцов насилие над себе подобными. Девчонкой Лида, защищаясь от этих ранимых, озлобленных и вспыльчивых подростков, носила при себе вилку. Правда, в характеристиках, выданных из школы и с места работы, говорилось о спокойном, не конфликтном характере Лидии. Колюня, же, плотный, кряжистый, наоборот, в нетрезвом виде вёл себя разнузданно, был буйным не только в семье, но и дрался с соседями, за что неоднократно попадал в милицию.

Будучи ещё неженатым, Колюня, настороженно поглядывая из-под низкого лба маленькими, круглыми и тупыми глазками на довольно привлекательную молоденькую Лидию, из ревности избивал её – та вечно ходила с синяками. Когда девушка забеременела, молодые люди поженились, зажили в купленном его родителями доме. Избивать муж стал чаще. С работы Колюня, обезьяна в штанах, возвращался пьяным. Если что-то было не по его, кричал, распускал руки, в результате чего жена получала гематомы на теле и сотрясение мозга. А не понравиться могло многое, например, просьба не пить, отдавать зарплату ей, а не пропивать – не на что было приобретать продукты, содержать ребёнка.

– Зачем жила с ним, если он дрался? – задала судья подсудимой вопрос. Та лишь растерянно похлопала широко раскрытыми от испуга глазами.

Действительно, что удерживало женщину возле мужа-алкоголика, не сумевшего дать ни любви, ни материального благополучия и, словно вампир, подпитывавшегося Лидиной энергией, вытягивающего из неё силы? Ведь доказано, что пьяницы и алкоголики специально провоцируют агрессией своих жертв, чтобы вызвать у них возмущение и взрыв эмоций, поглощая выделяющуюся при этом недостающую им энергию. Особенно трудно приходится в семьях алкоголиков детям.

У Лидии, нянечки детсада, оклад был более чем скромным, который она тратила не только на себя и ребёнка, но и вынуждена была кормить и одевать мужа, который не считал нужным вносить свой вклад в семейный бюджет. Уйти ей было некуда – родители тоже спились. Надеялась, что Колюня исправится? – тот много раз обещал бросить пить. Но, увы, этого не случилось! Неуверенная в себе, она, боясь одиночества и бездомности, каждый раз прощала его. Но прощала ли на деле? Недаром в школе-интернате, да и в училище тоже она носила с собой вилку, чтобы дать отпор обидчикам – тихие воды глубоки! Как оказалось, и мужу она не простила побоев и унижений, которым тот подвергал её, жестоко отомстила, по словам адвоката, «находясь в состоянии аффекта и неправильно оценив ситуацию».

В тот злополучный день супруг, здоровенный бугай, снова поднял на неё руку, поливая отборной нецензурной бранью, больно ударил огромным кулачищем в лицо. Ошеломлённая очередной его жестокостью, хрупкая Лида не удержалась на ногах, рухнула на пол. Но гнев придал женщине сил. Поднявшись, быстро схватила подвернувшийся под руку кухонный нож, крикнула в сердцах:

– Я тебя убью, негодяй! – Она не собиралась убивать, угрозой хотела лишь остановить мужа от дальнейших побоев.

– Давай! – дебильный глава семьи, уверенный в своей безнаказанности – трусиха-жена не осмелится тронуть его – выпятил грудь. И она, неожиданно даже для себя самой, ударила прямо в сердце, вымещая свою ненависть за несостоявшуюся жизнь сначала в родительском доме, потом – в мужнином. Это был настоящий бунт, протест против бытового садизма и насилия, систематически творимых над ней. Но в какой агрессивной форме и манере! – другому поведению она, впрочем, и не была приучена в семье родителей.

Но самосуд не допускается в цивилизованном обществе – суд сурово карает за это. Однако, учитывая все обстоятельства, в том числе наличие ребёнка на руках Лидии, признание вины, искреннее раскаяние и первую судимость, судья, далеко не молодая женщина, мудрая и справедливая, на этот раз применила более мягкое наказание, чем предусматривает данное преступление, – 4 года лишения свободы с содержанием в исправительной колонии строгого режима. Двухлетнюю девочку передали на воспитание тётке – в семье родственницы малышке, наверняка, будет лучше, чем у пьющего папаши, останься он жив.

Сопроводив преступницу в камеру предварительного заключения, Поляков, взволнованный, шёл домой, перелопачивая в мыслях события дня. Думая об этой страшной трагедии, он тогда не мог понять причин пьянства, порождающих подобные преступления. Только сейчас вместе с жизненным опытом пришло понимание, что причина – в обилии спиртного и в его доступности, в «пьяных» традициях и в отсутствии культурных видов досуга на селе. Он уже тогда осознавал, что народ вымирает и деградирует от повсеместного пьянства. Удивлялся, неужели правительство этого не замечает? Причём позже, на последней стадии своего существования, социалистическое государство уничтожило даже лечебно-трудовые профилактории – ЛТП, куда направлялись на принудительное лечение любители зелёного змия. Якобы пребывание в ЛТП противоречит свободе личности. Конечно, разве можно лишать свободы пьяниц и алкоголиков, обижать их?! Пусть лучше страдают, мучаются, словно в бурлящем, клокочущем котле, кипят с ними всю жизнь жены и дети! Ликвидировали и административные комиссии при сельских Советах, где худо-бедно боролись с пьянством, бытовой жестокостью и садизмом в семье. Правда, в большинстве своем они существовали лишь на бумаге и не могли принимать реальных мер по отношению к пьянству и алкоголизму, захлестнувшими страну. Советское чиновничье-бюрократическое государство не только равнодушно взирало на царящее бытовое пьянство, оно само и спаивало народ. Почти треть бюджета формировалась из продажи алкогольной продукции, уничтожался генофонд нации. Впрочем, и сейчас ситуация не лучше…

***

Сияло майское хлопотливое солнышко, которое, обходя земные владения, старалось проникнуть во все уголки и щели, чтобы осветить, прогреть и возродить к жизни всё живое на свете. На открытых дневному светилу местах, вытянувшись в струнку, зеленела травка. Правда, деревья, остерегаясь утренних заморозков, раскрывали набухшие почки еще робко и несмело.

Весело насвистывая, девятиклассник Георгий Поляков шел с холщовой сумкой за спиной в соседнее село в школу. Полевая дорога шла параллельно крутому оврагу, где мелькнуло несколько фигур одноклассников. Не обращая на них внимания, он прошёл мимо, но тут услышал едва уловимый стон и сдавленные всхлипы. Паренёк настороженно застыл на месте. Он плохо знал этих ребят – ученики в старших классах были сборными из разных сёл – но несколько раз сталкивался с неприглядным поведением этих оболтусов и заступался за тех, кого они обижали. Третируя малышей, переростки Степа Червоточин, Яков Михеев и Евстигней Мерзликин, почти в каждом классе сидевшие по 2 года, принуждали приносить им деньги, заставляли более слабых одноклассников мыть за себя полы в классах, одним словом, производили впечатление забияк, всегда готовых на мелкие пакости. Что на этот раз они вытворяют? Явно опять кого-то обижают. Георгий шагнул назад к оврагу. Когда приблизился к отвесно нависшей глинистой глыбе, остолбенел на мгновенье. Перед ним предстала картина, сокрушившая сложившееся об этих дружках мнение и представление, как о незрелых, не очень добрых бездельниках и только. Оказалось, те были не так просты, как ему думалось. У этих подонков явно нет никаких представлений и понятий о достоинстве и чести, о дозволенном и недозволенном! Евстигней с Яковом выкручивали руки Дениса Иванова, ученика начальных классов, а Стёпа, стоя сзади него, полуголого и неестественно согнувшегося, совершал непристойные движения, явственно выдававшие характер его действий.

– Эй, что вы делаете, твари!

Увидев Полякова, великовозрастная троица угрожающе завопила: «Иди, иди, куда шёл!» Но юноша, потрясённый увиденным, не задумываясь, спрыгнул в овраг. Не помня себя от гнева, Георгий подлетел к долговязому насильнику и ударом кулака – откуда только силы взялись! – свалил того с ног. Евстигней с Яковом набросились на одноклассника и начали его стукать, дубасить здоровенными, словно гири, кулаками по груди, голове и лицу, разбив ему до крови нос и губы. Боли паренёк в пылу драки почти не ощущал, но кровь, запачкавшая лицо, руки и единственную белую рубашку для школы – теперь её не отстираешь! – до того разъярила его, что он, собрав силы, засветил промеж глаз Евстигнею так, что тот тоже тяжелым кулем шлёпнулся на землю. Георгий тем временем надвигался на третьего противника, Якова, саданул его в скулу. Он намеревался двинуть его ещё раз, но тот, не ожидая очередной затрещины, пустился наутёк. За ним последовали дружки. Георгий, запрокинув голову, дождался, когда остановится кровь из носа, и подошел к Денису, у которого на глазах дрожали, сверкая на майском ярком солнышке, большие оловянные слезинки. Детские пухлые губёнки были искусаны от боли. Подобрав с земли штанишки, державшиеся на резинке, малыш натянул их на себя и потупил глаза.

– И давно они так издеваются над тобой? – спросил Георгий, протягивая ребёнку руку. Оказалось, каждый раз, как идти школу, те подкарауливали сироту и по очереди творили над ним насилие. Заступиться, по словам Дениса, за него было некому, родители его погибли в автомобильной аварии, растила его престарелая, оглохшая бабушка, которой и пожаловаться-то было невозможно. На вопрос, почему он не рассказал об этом в школе, мальчишка снова опустил голову и сказал, что ему стыдно говорить об этом учительнице. Георгия он тоже попросил никому и ничего не рассказывать. Иначе Стёпка с ребятами не простят ему эту огласку – тогда хоть совсем бросай школу! Паренёк не знал, что и сказать в ответ. Пока он раздумывал, добрались до школы.

О том, что Георгий Поляков раскидал, разметал в драке троицу второгодников, уже стало известно всей школе – те явились на занятия с синяками под глазами и на скулах. Девочки с явным интересом и уважением поглядывали на Полякова, а мальчишки, ценя лидерские качества и независимый характер, заискивали перед ним, добивались его дружбы и внимания.

Прознала про драку и классная руководительница, между прочим, родная тётя Стёпки Червоточина. Племянник, известное дело, представил всё в ином свете. Георгий, по его словам, ни с того ни с сего напал на них, хрястнул, сбил с ног одного, другого, третьего, наделал им синяков. Одним словом, вышло, что ершистый юноша – а он, действительно, был таким, с ярко выраженным чувством справедливости, – ни за что ни про что придрался и поколотил всех троих. Когда уроки кончились, классная дама оставила их, четверых, в классе. Георгия она выставила к доске, как виноватого, а троица дружков, уверенная в своей безнаказанности, развалившись, сидела за партами и, нагло ухмыляясь, с мстительной ненавистью поглядывала на него, что явно не предвещало ничего хорошего.

– Ты, поганец, зачем налетел и избил моего племянника с друзьями? – набросилась Пелагея Ивановна на Полякова.

– Они знают, за что получили по роже! – с презрительным спокойствием сказал тот. Ноздри Стёпы расширились, губы оттянулись назад, обнажив оскаленные зубы, лицо покраснело. Но дело было не только в злобе, которую переросток испытывал к Георгию. Он всё-таки трусил, боялся, что Поляков обо всём расскажет тётке. Однако тот, испытывая отвращение к своим недругам, внемля просьбе Дениса, всё же помалкивал о причине драки.

– Я поставлю перед директором вопрос о твоём исключении из школы! – гневно завизжала классная дама. Ей не нравился Поляков, живой, подвижный, провоцирующий остроумными репликами одноклассников на смешки.