…И был пленум
Четырнадцатого октября 1964 года к 6 часам вечера под величественным куполом Свердловского зала Кремлевского Сената – одного из лучших творений архитектора Матвея Казакова – собрались три с лишним сотни мужчин и десяток женщин, все в строгих деловых костюмах. Это первые секретари республиканских, краевых, областных комитетов партии, руководители министерств и ведомств, прочие представители высшей партийной и советской номенклатуры прибыли на Пленум Центрального Комитета КПСС.
В отличие от привычного сбора на плановый пленум, повод для встречи правящей элиты на этот раз был не рядовой – смена вождя партии и страны. Участники пленума понимали значимость события и как никогда были внимательны, не упуская из виду каждую деталь обстановки, всякое произнесенное слово.
Долгие годы проработавший в ЦК партии и не понаслышке знавший нравы партийного аппарата А. С. Черняев в своих воспоминаниях красочно передал атмосферу подобного форума, на котором в 1984 году после смерти Андропова голосовали за нового генсека. «Свердловский зал… уже почти полон, – писал он. – Провинциальная элита уже вся здесь. И все как обычно:… громко, через ряды приветствовали друг друга, делились «новостями» о снеге, о видах на урожай, словом, шел «партийный толк» между своими, чувствующими себя хозяевами жизни.
Где-то без двадцати [минут до начала заседания. – Авт.]. зал смолк. Началось ожидание. С каждой минутой напряжение росло, атмосфера будто наполнялась электричеством. Напряжение достигло кульминации. Все взоры в сторону левой двери за сценой, где выход в президиум: кто первый?!»[13]
Смена вождей в Советском Союзе – явление исключительное. Поэтому все Пленумы ЦК партии, где проходила «интронизация» нового руководителя, объявлялись судьбоносными для страны. У каждого из этих пленумов есть общие черты, есть и свои особенности. Мы коснемся некоторых из них по ходу рассказа о снятии Хрущева.
Октябрьский (1964 г.) Пленум ЦК КПСС[14] был внеочередным, вопросы, которые следовало рассмотреть, заранее не объявлялись. Впрочем, многие из съехавшихся в Москву секретарей республиканских и областных парторганизаций участвовали в подготовке смещения Хрущева и были в курсе происходивших событий. Часть членов ЦК, не привлеченных к «заговору» против Хрущева, догадывалась о причинах вызова в столицу. Один из них, первый секретарь новосибирского обкома Горячев сообщил кандидату в члены Президиума ЦК Ефремову: «Говорят, нет единства в Президиуме относительно записки Хрущева к Пленуму ЦК. Решили посоветоваться с секретарями обкомов»[15]. И лишь меньшая часть, в их числе Ефремов (о причинах его неосведомленности мы расскажем позже), находилась в неведении. Если верить свидетельству члена ЦК тех лет Мухитдинова, некоторых вызвали на пленум вообще без объяснения причин: «…мне позвонил на работу заведующий общим отделом ЦК Малин и сообщил, что в Свердловском зале Кремля через три часа состоится Пленум ЦК. Я спросил о повестке дня. Он сказал, что не знает»[16].
Свердловский зал Кремлевского Сената
На пленуме присутствовали 153 из 169 членов Центрального Комитета, 130 из 149 кандидатов в члены ЦК, 46 из 63 членов Центральной ревизионной комиссии (ЦРК). Был почти полный кворум, и все участники пленума единогласно «проштамповали» постановление о снятии Хрущева, которое за несколько часов до открытия пленума принял высший постоянно действующий партийный орган – Президиум ЦК (так с 1952 по 1966 год называлось всесильное Политбюро).
На пленуме отсутствовали только те, кто оказался в заграничной командировке либо болел. Многие из отсутствовавших поспешили солидаризоваться с пленумом, прислав письменные одобрения его решений. Кое-кто, памятуя о партийной дисциплине, дополнительно известил о причинах, помешавших прибыть на партийный форум. А вот член ЦК и будущий нобелевский лауреат писатель Михаил Шолохов, многолетний друг Хрущева, догадавшийся о мотивах созыва внеочередного пленума, проявил смелость и сознательно проигнорировал пленум, прислав в ЦК КПСС вызывающую по содержанию телеграмму: «Москва. Кремль. Товарищу Кириленко. Из Уральска 14.10. Приехать не могу. Сердечный привет. Шолохов».
Официальная советская историография долгие годы уверяла, что освобождение Хрущева от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР и члена Президиума ЦК КПСС произошло на Пленуме ЦК КПСС по просьбе самого Хрущева «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья» после коллективного обсуждения вопроса о его «стиле и методах руководства». Подробности того, что в действительности произошло за стенами Кремля, появились в печати лишь в годы перестройки. С объявлением гласности фигура Хрущева и обстоятельства его смещения оказались в центре внимания средств массовой информации, всех тех, кто занимается исторической публицистикой. Возможность публичного рассказа о пережитом получили участники и очевидцы событий.
Многие из тех, кто был причастен к смене партийно-государственного руководства, словно соревнуясь в изложении неизвестных подробностей и оценках произошедшего, начали делиться своими воспоминаниями. В их мемуарах отсутствует единообразие. Один из членов тогдашнего Политбюро Шелест утверждал, что по поручению Президиума ЦК заседание пленума открыл Подгорный[17]. Воронов, член Президиума (Политбюро) ЦК в 1961–1973 годах, вспоминал, что Хрущев, войдя в зал, где собрались члены Центрального Комитета, не занял привычного председательского места, а сел в сторонке. Бразды же правления взял в свои руки Брежнев, чувствовавший себя хозяином положения[18]. Воронову вторит Мухитдинов: «Когда все собрались в зале, из боковой комнаты вышел Брежнев и занял место председательствующего»[19]. Еще один участник событий, Гришин, бывший в то время председателем ВЦСПС и кандидатом в члены Президиума ЦК, писал: «…мы пошли проводить пленум ЦК. Пригласили Никиту Сергеевича. Он пришел, накинув на плечи габардиновое светлое пальто. Сел в президиум в конце стола. Вид у него был как у больного человека. Пленум вел Л. И. Брежнев. С докладом выступил М. А. Суслов»[20].
А вот свидетельство члена ЦК, в те дни второго секретаря ЦК Компартии Казахстана, Соломенцева. Оно тем более важно, что он утверждал: «Мне удалось записать отдельные положения и моменты этого важнейшего заседания ЦК». По версии Соломенцева, Хрущев находился в президиуме вместе с другими членами и кандидатами в члены Президиума ЦК: «Сидел он не в первом ряду, что всех сразу удивило». Заметим сразу, что удивило не всех, а только тех, кто, как Михаил Сергеевич, не был заранее посвящен в суть происходившего. Впрочем, как только была сформулирована повестка дня, удивление мемуариста должно было пройти. А воспроизвел ее Соломенцев следующим образом: «О сложившемся ненормальном положении в Президиуме ЦК КПСС в связи с действиями тов. Н. С. Хрущева»[21].
То, что с докладом выступил именно Суслов, подтвердили все оставившие воспоминания участники пленума. А вот оценки длительности и полноты выступления разнятся. Шелест утверждал, что в докладе якобы повторялось все то, что было сказано в течение двух дней на заседании Президиума ЦК, и длился он около двух часов[22]. Ему вторили Шелепин и Семичастный[23]. По словам же Мухитдинова, это был не доклад, а сообщение, подготовленное на скорую руку, которое длилось всего полчаса. Ефремов и Аджубей также называли доклад коротким[24].
По мнению Соломенцева, на пленуме был дан «содержательный, глубокий анализ сложившегося положения в Президиуме ЦК, были названы причины, породившие это положение, а также главный виновник. Положения доклада были четкими, строгими, подтверждены множеством примеров. Доклад был принципиальным и сдержанным, объективным и доходчивым, в нем не было и намека унизить Хрущева»[25].
Чтобы понять, чьи утверждения ближе к истине, обратимся к архивным документам. В архивах хранятся материалы многих Пленумов ЦК КПСС. Материалы эти разнятся по своему количественному и качественному составу. Одним пленумам «повезло» больше: в делах сохранились не только протоколы и стенографические отчеты, но и неправленые стенограммы заседаний. В этом случае исследователи имеют возможность узнать, о чем на самом деле шла речь на пленуме, поскольку стенографистки скрупулезно фиксировали как речи, произнесенные с трибуны, так и реплики из зала и президиума. Например, в архивных делах июньского (1957 г.) пленума в неправленой стенограмме можно увидеть буквально следующее: «Маленков. Я не хотел бы говорить что-либо, так как здесь ведется стенограмма». Есть и такой пассаж – Кириленко, перебивая Молотова, говорит: «Зачем вы нам читаете цитаты? Чтобы девушка записывала? Это не нужно. Вы нас не просветите» [26].
К сожалению, полной неправленой стенограммы октябрьского (1964 г.) Пленума не существует: стенографистки по не установленной пока причине не записали начало заседания. Что касается члена Президиума ЦК, открывшего пленум, то им мог быть только Брежнев. В постановлении Президиума ЦК КПСС, датированном 13–14 октября 1964 года, с витиевато-туманным названием «Вопросы, возникшие в Президиуме ЦК, и о мерах по восстановлению ленинских принципов коллективного руководства в деятельности ЦК КПСС» под третьим пунктом прямо указывается: «…Поручить открытие Пленума тов. Брежневу Л. И.». В отредактированных протоколе и стенографическом отчете пленума также значится, что открыл и вел его именно Брежнев. Эти архивные документы подтверждают воспоминания большинства участников пленума о председательстве Брежнева. Можно с уверенностью предположить, что и в зал первым из членов Президиума вошел Брежнев.
Ошибка в воспоминаниях Шелеста об открытии пленума Подгорным могла возникнуть из-за того, что в ходе заседания, как мы увидим позднее, функции председательствующего переходили от Брежнева к Суслову и Подгорному и обратно.
Итак, после того как члены Президиума ЦК вышли к собравшимся на пленум, Хрущев не занял председательского места, а скромно «сел в сторонке», рядом с другими членами Президиума. Заседание пленума открыл пока еще не первый, просто секретарь ЦК Брежнев.
Как свидетельствуют стенограммы многих пленумов, председательствующий, открывая пленум, всегда информировал собравшихся о кворуме и повестке дня. Даже любивший поболтать Хрущев во время открытия пленумов воздерживался от многословных вступлений. Можно предположить, что не отличавшийся красноречием Брежнев сохранил традицию и сообщил участникам октябрьского форума обязательные сведения о количестве присутствующих и причине, по которой они собрались. То, что Леонид Ильич все-таки огласил повестку дня, подтверждает, помимо записей Соломенцева, еще один архивный документ. Это «Стенограмма совещания актива промышленной и сельской парторганизаций Ростовской области по обсуждению решений октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС». Датирована она 16 октября 1964 года. Выступавший на партактиве член ЦК первый секретарь Ростовского сельского обкома Скрябин проинформировал собравшихся о том, что пленум обсудил вопрос «О ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в связи с неправильными действиями Н. С. Хрущева».
Расходясь в деталях, рассказы очевидцев сходятся далее в одном: после открытия пленума с докладом выступил секретарь ЦК по идеологии и международным делам Суслов.
Первая страница неправленой стенограммы октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС
К октябрю 1964 года Суслов накопил обширный опыт выступлений, посвященных «отступникам» от генеральной линии партии. Именно ему было поручено сделать официальные сообщения на пленумах 1957 года, связанных с заговорами внутри партийной верхушки. На первом из них разгромили так называемую антипартийную группу Маленкова, Молотова и Кагановича, на втором – осудили «непартийное поведение» маршала Жукова. Убийственную характеристику Суслову дал в одном из своих интервью Воронов: «Как о ключевой фигуре тех событий сейчас говорят и пишут о Суслове. Он заслуживает, думается, отдельного разговора. Надо понять, почему идеологом партии столько лет был этот человек. Взять его речи на трех партийных съездах: на XIX, где он славословил Сталина, на XX, где превозносил Хрущева, и на XXVI, когда в зените власти был Брежнев. Главное в позиции Суслова – готовность следовать за тем, кто сильнее в данный момент. Вот и тогда, в 1964 г., готовый текст доклада ему вручили перед пленумом»[27].
Стенографистки записали часть выступления Суслова, в которой он охарактеризовал положение в промышленности, проблемы в планировании и международные вопросы. Текст неправленой стенограммы свидетельствует, что выступление это было сумбурным и не имело четкой структуры: Суслов периодически возвращался к сказанному, постоянно приводил все новые примеры «вредоносной деятельности» Хрущева и, как он выражался, «мелкие факты большой политической важности». Заявления Суслова периодически перебивались одобрительными и уточняющими репликами из зала и из президиума пленума. На них Суслов реагировал в типичной для себя манере: «Я сказал вам», «Это обязательно правильно», «Я скажу, если хотите» и т. п.
На трибуне М. А. Суслов
Опираясь на протокол № 9 заседания пленума, стенографический отчет пленума и отдельные фразы из неправленой стенограммы, можно назвать вопросы, затронутые в сообщении докладчика. Суслов, видимо, говорил о «неправильных методах работы т. Хрущева», его ошибках в различных сферах деятельности, прежде всего, в партийном строительстве и сельском хозяйстве. Подробнее эти сюжеты будут рассмотрены в следующей главе, когда речь пойдет о подготовке стенографического отчета пленума и некоторых обстоятельствах антихрущевского заговора. А пока вернемся к пленуму, дальнейший ход которого мы достоверно реконструируем на основе неправленой стенограммы.
По словам Суслова, зафиксированным стенографистками, положение в промышленности, «разумеется, лучше, чем в области сельского хозяйства». Тем не менее, заявил Михаил Андреевич: «…нам не нужно очень хвастаться нашими успехами и в области промышленности, в управлении промышленностью. Сейчас в этой области проводилось также много непродуманных вещей и много накручено, много бестолковщины, безответственности. И в этом деле, в области руководства промышленностью, здесь также придется Президиуму довольно серьезно поработать и также, может быть, после того, как будут внесены предложения на Пленуме ЦК». В доказательство своего тезиса Суслов сослался на ситуацию с разработкой планов народного хозяйства. Довольно сбивчиво он рассказал о том, что ему нанес неожиданный визит начальник Центрального статистического управления СССР В. Н. Старовский. Тот, по словам Суслова, уже после принятия очередного пятилетнего плана предложил принять другой план, чтобы замаскировать невыполнение показателей материального благосостояния трудящихся. Проблема находится в организационном тупике, подытожил Суслов и перешел к международным вопросам.
Начал он с традиционных сентенций о генеральной линии партии: «Мы считаем, что генеральная линия партии правильная в международных вопросах и что в общем и целом Центральный Комитет высоко держит знамя престижа нашей страны и знамя борьбы за мир, которое помогает странам, бывшим отсталым колониальным странам, борющимся за свое освобождение. Это, мы считаем, не подлежит сомнению – борьба за мир, за обеспечение условий мирной жизни для народов и нашей страны, и наших друзей, и всего мира». Затем докладчик выразил озабоченность «некоей поспешностью, которая может привести и к осложнению». Сетуя на раскольническую деятельность китайских коммунистов и рост национализма в социалистических странах, Суслов обвинил Хрущева в неоправданных претензиях к братским странам: румын поучал, как сеять кукурузу, а у поляков отказался закупать самолеты Ан-2. Закончил Суслов «международный сюжет» рассуждением о вредительской деятельности на ниве дипломатии зятя Хрущева редактора газеты «Известия» Алексея Аджубея.
В заключение Суслов проинформировал участников пленума о решении, которое принял Президиум ЦК. «Товарищи, Президиум, все члены Президиума, кандидаты в члены Президиума, секретари ЦК – все мы пришли к выводу, что тов. Хрущев не обеспечивает правильного руководства работой, что он не в состоянии исправить положение и потому необходимо освободить его от поста и Первого секретаря ЦК, и члена Президиума ЦК, и Председателя Совета Министров СССР». Это заявление было встречено, как помечено в стенограмме, бурными, продолжительными аплодисментами.
Докладчик приоткрыл завесу тайны над не так давно закончившимся заседанием Президиума ЦК, сообщив, что в его ходе Хрущев сначала подавал неправильные реплики, но в результате единодушной критики согласился с мнением товарищей и обратился в ЦК с заявлением об отставке. Это заявление Суслов и зачитал присутствующим.
Затем он напомнил собравшимся о главной задаче, ради которой они, собственно, и были собраны в Кремле. «Центральный Комитет рассмотрел это заявление, – заявил Михаил Андреевич и тут же исправился, – Президиум ЦК рассмотрел это заявление и принял следующее решение, которое и выносится на утверждение Пленума ЦК».
Суслов предупредил собравшихся, что это решение носит секретный характер: «Товарищи, учитывая сложность обстановки, в том числе и в особенности международной обстановки, Президиум ЦК считал бы необходимым для печати ограничиться только первым пунктом постановления», – и попытался сформулировать поручение Секретариату ЦК – избрать форму, в которой следует проинформировать партию и народ об изменениях на вершине политического Олимпа.
Здесь в ход пленума вмешался Брежнев. «Михаил Андреевич, – подал он реплику, – мы без тебя посоветовались, члены Президиума, и внесли такое предложение, чтобы завтра в ЦК собраться секретарям ЦК республик, секретарям обкомов и посоветоваться по этому вопросу и по некоторым другим вопросам, вытекающим из сегодняшнего обсуждения». Опытный докладчик быстро сориентировался и поддержал Брежнева: «Мы думаем, товарищи, что это в интересах партии, у нас другого и не должно быть». Тут он, видимо, решил, что пора заканчивать, и завершил свое выступление обязательной формулой о партийном единстве: «Товарищи, мы принимаем с вами ответственное решение и мы должны сделать все для того, чтобы наша ленинская партия стала в результате этого еще более крепкой, единой, монолитной, боеспособной, успешно решала бы великие задачи построения коммунизма в нашей стране», – после чего снова сорвал бурные, продолжительные аплодисменты.
Из неправленой стенограммы далее следует, что Суслов некоторое время еще оставался на трибуне, видимо, для ответов на возможные вопросы и поправки к предлагаемому постановлению пленума, а слово вновь взял Брежнев. Он сообщил присутствующим, что, хотя Суслов и не смог доложить пленуму обо всех проблемах, поднятых на заседании Президиума, суть изложена верно. При этом Брежнев уточнил, что ситуация в руководстве и поведение Хрущева обсуждались на этом заседании спокойно, правдиво, честно, без истерики, то есть по-партийному. Сославшись на сусловские слова о международном и внутриполитическом положении СССР, он заверил пленум: Президиум теперь будет работать интенсивно и быстро исправит хрущевские ошибки. Брежнев привел нехитрый аргумент – присутствующие, дескать, сами знают, насколько тяжелая ситуация сложилась в стране.
Затем пленум вступил в кульминационную фазу. Брежнев обратился к собравшимся со следующими многозначительными словами: «Учитывая все эти обстоятельства, Президиум ЦК считал возможным, если это примет Пленум ЦК, если вас удовлетворяет сообщение Президиума ЦК по этому вопросу, не дополнять сегодня, не открывать прений». Не дослушав председательствующего, поднаторевшие в подобных намеках члены ЦК разразились аплодисментами – им не нужно было объяснять, что от них требуется. Когда же Брежнев договорил, из зала раздались возгласы: «Правильно!»
Как будто не слыша эти одобрительные голоса, Брежнев с показным смирением повторил свое предложение: «Мы все понимаем и знаем, что члены Центрального Комитета партии безусловно дополнили бы ту очень мрачную картину в стиле руководства, с которой мы столкнулись в последние годы. Но, товарищи, мы все-таки сочли и при этом возможным с таким предложением к вам обратиться – не открывать прений, а обсудить проект решения». В ответ зал вновь дружно зааплодировал.
Следует иметь в виду, что при подготовке многих пленумов члены Президиума не гнушались инструктировать подотчетных или близких им членов ЦК с целью создания атмосферы одобрения ключевых выступлений и постановлений. Октябрьский пленум в этом отношении не был исключением. Вспоминая о нем, Шелест язвительно замечает: «Чувствовалось, что была проведена «большая работа» среди членов ЦК, то и дело раздавались выкрики «правильно», но это, как правило, одни и те же крикуны, они бывают во все времена. Хрущеву они тоже кричали “правильно”».
Сам Шелест также провел подготовительную работу. По его указанию за два часа до начала пленума в постоянном представительстве Украины собрали коммунистов, избранных в ЦК от парторганизации республики. Шелест проинформировал их о заседании Президиума и о том, что Президиум удовлетворил просьбу Хрущева об отставке со всех постов.
На трибуне Л. И. Брежнев
«Во время моей информации, – вспоминал позднее Шелест, – была гробовая тишина и чувствовалась большая напряженность. Я призвал членов, кандидатов в члены ЦК и членов ревизионной комиссии ЦК поддержать на Пленуме решение Президиума ЦК КПСС. После информации наступила пауза тяжелой тишины. Но вот член ЦК КПСС И. С. Сенин, первый заместитель Председателя Совмина республики, задает вопрос: “А что, Н. С. Хрущев сам подал заявление или его вынудили к этому?” Пришлось снова “разъяснять”, и это “разъяснение” – чувствовал я – было не очень убедительным. Тогда последовал второй вопрос: “Можно ли будет задать вопрос на Пленуме и выступить там?” Я ответил, что задавать вопросы никому не возбраняется, что касается выступлений, то, насколько мне известно, этот вопрос на Пленуме не будет обсуждаться, а после информации или доклада будет принято постановление Пленума. О. И. Иващенко задала вопрос: “А почему не оставить Н. С. Хрущева на одной из должностей и как освобождение Хрущева может отразиться на международных отношениях?” Мной был дан ответ, что Н. С. Хрущев подал заявление и он уходит на заслуженный отдых, остается жить в Москве. Что касается международной реакции, в том числе и некоторой реакции в компартиях соцстран, то, возможно, мы будем иметь какие-то издержки. Но главное то, что намеченная генеральная линия XX–XXI–XXII съездов КПСС остается в силе и мы ее должны проводить в жизнь. Был задан еще один вопрос: “А кого же рекомендуют на Первого секретаря ЦК КПСС?” От прямого ответа я ушел, формально ответил, что это дело Пленума ЦК, но посты будут разделены, и на Предсовмина рекомендуется А. Н. Косыгин. На этом совещание и моя информация были закончены. О проведенном совещании с членами ЦК я тут же доложил Подгорному и Брежневу, сказал о настроении и задаваемых вопросах. Они уточнили некоторые положения, на этом и закончилась с нашей стороны подготовка к Пленуму ЦК»[28].
Вернемся снова в Свердловский зал здания Правительства СССР. Согласно неправленой стенограмме, несмотря на поддержку собравшихся, Брежнев в третий раз поинтересовался у участников пленума, нет ли возражений против отказа от прений по докладу, и, убедившись в их отсутствии, поставил на голосование зачитанное Сусловым решение.
Не успело голосование начаться, как со своего места в зале поднялся член ЦК посол СССР в Алжире Пегов: «Можно дополнение? Надо дополнить. Хрущев допустил неправильные действия. Я вношу дополнение в том отношении, что там все сказано только в отношении Президиума ЦК, принижена роль Президиума и ЦК». Пегов имел в виду то обстоятельство, что деятельность Хрущева негативно отразилась не только на Президиуме, но и на всем Центральном Комитете партии.
Предложение Пегова зал поддержал. Услышав одобрительные выкрики, встрепенулся застывший на трибуне Суслов: «Я думаю, что стоит принять, потому что это так и есть. Нет возражений? Нет».
Поднялся еще один член ЦК посол СССР в Польше Аристов: «У меня дополнение». Суслов предоставил ему слово: «Пожалуйста, Аверкий Борисович».
«Михаил Андреевич убедительно доложил, – раскланялся в ответ Аристов, – что все это нанесло огромный ущерб партии. Раз это нанесло огромный ущерб партии и потребуется очень большая работа, как сказал товарищ Брежнев, по исправлению допущенных ошибок и недостатков, у нас давно принято в партии за ущерб, нанесенный партии, формулировать и, так сказать, отвечать за этот ущерб. Поэтому я считаю, что раз нанесен ущерб, значит, т. Хрущев не оправдал доверие Центрального Комитета партии. А как же иначе? Раз нанесен ущерб, поэтому я считаю, что надо дополнить формулировку словами, оценками, выводами, которые здесь докладывал товарищ Суслов, что если он нанес ущерб, то это надо написать в резолюции и в отношении Хрущева добавить: не оправдал доверия ЦК. Это поднимет авторитет ЦК и будет на будущее иметь огромное воспитательное значение для всей партии».
Увлекшийся Суслов, фактически подменивший собой в этот момент председательствующего, осведомился: нет ли возражений и других замечаний, и вновь поставил на голосование решение Президиума. Члены ЦК приняли решение единогласно, о чем Суслов и объявил под аплодисменты зала.
В запале Суслов заявил: «Товарищи, у нас присутствуют и кандидаты и члены ревизионной комиссии. Имеют ли они желание проголосовать это решение?» В ответ раздались голоса: «Уже проголосовали!» «Члены ревизионной комиссии? – откликнулся Суслов. – Тогда, товарищи, для убедительности, для монолитности позвольте проголосовать всем вместе. Кто за это предложение, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против?» Здесь стенографистки зафиксировали бурные, продолжительные аплодисменты.
Овация отрезвила Суслова. Видимо, вспомнив о том, что не ему предназначена должность первого секретаря ЦК, он извиняющимся тоном, торопливо заговорил уже не от себя, а от имени всего партийного ареопага: «Товарищи, я на ходу, но позволю себе от имени всех членов Президиума ЦК, кандидатов в члены Президиума ЦК, секретарей ЦК подчеркнуть знаменательность того факта, что сегодня обсуждение вопроса и решение, которое сейчас принял Пленум, свидетельствуют, что у нас действительно ленинский Центральный Комитет. (Бурные аплодисменты)».
Дабы оправдать затянувшееся пребывание на трибуне, Суслов подвел дело к выборам нового партийного лидера: «И как ни тяжелы последствия культа личности, Центральный Комитет найдет в себе силы, чтобы по-ленински поправить и по-ленински повести дело. Мы решили вопросы. Положено, очевидно, товарищи, избрать Первого секретаря ЦК и решить вопрос о Председателе Совета Министров СССР. (Аплодисменты)».
Для всех партийных и иных мероприятий в советские времена всегда составлялся негласный сценарий, в соответствии с которым распределялись роли между участниками. Можно предположить, что Суслову этот сценарий предписывал произнести некую условленную фразу, которая стала бы сигналом для другого «исполнителя», чьей задачей было выдвинуть кандидатуру Брежнева.
Этим «исполнителем» согласно неправленой стенограмме стал член Президиума ЦК Полянский. «Товарищи, – объявил он, – вносится предложение избрать Первым секретарем ЦК нашей партии товарища Брежнева Леонида Ильича». Снова раздались продолжительные аплодисменты.
Здесь роль председательствующего взял в свои руки Подгорный. Без обсуждения он сразу поставил предложение Полянского на открытое голосование членов ЦК. «Давайте, товарищи, – сказал Подгорный, – раз завели такую практику, проголосуем, учитывая мнения кандидатов и членов ревизионной комиссии. Кто за то, чтобы избрать товарища Брежнева Первым секретарем ЦК КПСС, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против? Кто воздержался? Товарищ Брежнев избран единогласно».
Вспоминая этот исторический момент пленума, Мухитдинов рисует весьма примечательную, но не вполне точную с точки зрения последовательности событий картину. Согласно его версии, решение не открывать прения было принято после оглашения кандидатуры Брежнева. «… Участники пленума могли бы внести и другие кандидатуры, поскольку в составе Президиума и ЦК имелись, на мой взгляд, достойные кандидатуры – Косыгин, например, или Шелепин.
Брежнев по характеру, стилю, образу мышления, теоретической базе, размаху, привычкам и другим субъективным параметрам хорошо проявлял себя на вторых ролях и вряд ли подходил на роль лидера огромной и могучей тогда партии и главы сверхдержавы, каким считался в то время Советский Союз.
Сидевший рядом со мной маршал С. К. Тимошенко недоуменно спросил своим басом:
– Кого? Леню Первым секретарем? Ну и дела. – и поднял руку, прося слова, но именно в этот момент уже приняли решение не открывать прений»[29].
Как видно из неправленой стенограммы пленума, решение не открывать прений по докладу Суслова было принято раньше, чем состоялось голосование по кандидатуре нового вождя партии.
Сразу после избрания Брежнев взял слово и произнес краткую благодарственную речь. Он заявил, что понимает всю тяжесть и ответственность порученного ему дела и постарается – безусловно, при поддержке ЦК – отдать все свои силы, опыт и знания для того, чтобы оправдать то высокое доверие и честь, которую ему оказали. В заключение Брежнев пояснил, что сегодня на пленуме содержательные вопросы, кроме организационных, рассматриваться не будут: безотлагательно только надо решить вопрос о новом Председателе Совета Министров СССР. Раздавшиеся в ответ аплодисменты новый первый секретарь расценил как согласие с кандидатурой Косыгина, которую он даже не назвал.
Информация о выдвижении Косыгина, видимо, уже широко распространилась среди членов и кандидатов в члены ЦК. Шелест, как уже упоминалось, заранее сообщил эту новость представителям украинской партийной организации. Аналогичным образом могли поступить и главы других делегаций. Брежнев, конечно, был в курсе этого обстоятельства, поэтому продолжил: «Это совпадает и с мнением Президиума ЦК. Других предложений нет, товарищи? Я голосую. Кто за то, чтобы товарища Косыгина избрать нам.»
В эту минуту помочь оговорившемуся Брежневу решил заведующий общим отделом ЦК Малин. «Рекомендовать», – подал он реплику, имея в виду, что Пленум ЦК не вправе избирать Председателя Совмина, т. к. это прерогатива Президиума Верховного Совета СССР. Брежнев, однако, не стушевался и ответил: «Пленум сформулирует, товарищ Малин. Я так волнуюсь. Может быть, научимся когда-нибудь без шпаргалок говорить в дальнейшем, – тоже не плохо будет». Поправку тем не менее первый секретарь внес, объявив: «Рекомендовать товарища Косыгина избрать Председателем Совета Министров СССР».
Члены ЦК единодушно, под аплодисменты, проголосовали за Косыгина. Однако Брежнев этим не удовлетворился и повторил сусловскую новацию: «Давайте проголосуем все по старому способу, и кандидаты в члены ЦК, и члены ревизионной комиссии, и, конечно, члены ЦК. Я голосую. Кто за то, чтобы товарища Косыгина утвердить Председателем Совета Министров СССР, прошу поднять руки. Прошу опустить. Кто против, кто воздержался? Нет».
Благодарственная речь Косыгина была еще короче брежневской, но столь же по-канцелярски «выразительна»: «Товарищи! Я тоже, так же, как и Леонид Ильич, не сказал бы, что надо два поста. Весь наш ленинский Центральный Комитет сегодня взволнован этим событием. Я хочу поблагодарить вас за то большое доверие, которое мне оказано сегодня. Со своей стороны приложу все силы, знания, умение, чтобы оправдать ваше высокое, большое доверие, буду стремиться к тому, чтобы выполнить с честью».
Демонстрируя новый демократичный стиль руководства, Брежнев далее заявил о том, что хочет посоветоваться с пленумом о способе оформления только что принятого решения: «В Конституции у нас нет параграфа такого или пункта, который бы определял порядок назначения председателя. У нас в практике были случаи, когда Председатель Совета Министров назначался Указом Президиума Верховного Совета СССР, а затем на очередной сессии утверждался. Поэтому у нас есть такая правовая возможность: опубликовать Указ Президиума Верховного Совета об освобождении товарища Хрущева по таким мотивам, в связи с возрастом, как условимся мы, и о назначении товарища Косыгина Председателем Совета Министров СССР. Если с вашей стороны нет возражений, то решение это будет опубликовано завтра в таком порядке».
Возражений, естественно, не последовало. Брежнев продолжил: «Других вопросов Президиум ЦК КПСС сегодня на пленум не выносит. У членов ЦК, у кандидатов или у других товарищей есть какие-либо замечания?»
Далее последовал самый таинственный эпизод пленума. Судя по стенограмме, слово получил член ЦК заместитель Председателя Совета Министров СССР Лесечко – он, видимо, каким-то образом дал понять председательствующему, что хочет выступить. Лесечко заявил: «На первом Пленуме ЦК[30], когда избирали Первого секретаря Центрального Комитета партии, мы одновременно тогда проголосовали, избрали второго секретаря ЦК товарища Козлова, если вы помните…»
«Нет, товарищ Лесечко, – немедленно перебил его Брежнев, – мы не избирали, а проголосовали. Это было, товарищи, так: на одном из пленумов товарищ Хрущев спросил, что у нас второй секретарь есть или нет по Уставу, – и все поняли, что вроде утверждается второй. Это оговорка такая была. Вы что имели в виду? Сейчас мы не поднимаем такой вопрос».
Завесу тайны над этой непонятной для непосвященных сценой в своих мемуарах приподнял Шелест. Он вспоминает, что накануне пленума на заседании Президиума ЦК, где снимали Хрущева, речь зашла об учреждении поста второго секретаря ЦК, и заговорил об этом не кто иной, как Брежнев – сразу после того, как стало очевидно, что единственным кандидатом на пост первого секретаря является он сам. На заседании Президиума Брежнев рекомендовал на этот пост Подгорного, с чем все и согласились. Очевидно, в связи с договоренностью Лесечко получил от близкого к Подгорному Шелеста задание объявить об этом. Однако уже на пленуме Брежнев изменил позицию и решительно оборвал выступавшего, не дав ему озвучить предложение об избрании второго секретаря ЦК. Шелест в этой связи далее пишет: «Для нас осталось загадкой, на каком этапе и кто перерешил наше общее мнение, принятое за 2–3 часа перед пленумом»[31]. Предположение на этот счет Шелест, конечно, высказал, подозревая Брежнева – тот, дескать, подговорил некоторых членов Президиума и в первую очередь Суслова отказаться от мысли избрать второго секретаря.
Как бы там ни было, в этом вопросе Брежнев показал себя мастером интриги, не дав состояться нежелательному для него решению.
Седьмая страница неправленой стенограммы октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК КПСС. Суслов зачитывает заявление Хрущева об отставке
Неправленая стенограмма в конце пленума зафиксировала голос штатного клакера, выкрикнувшего: «Да здравствует наша могучая ленинская партия и ее Центральный Комитет!» Присутствующие дисциплинированно захлопали и закричали «Ура!». Стенографистки в шуме аплодисментов, однако, уловили вопрос кого-то из секретарей обкомов: «Когда завтра?» Имелось в виду время начала совещания, назначенного Брежневым на следующий день. Вопрос услышал Брежнев и ответил: «В 11 часов дня в зале Секретариата ЦК КПСС». Это были последние слова, прозвучавшие на партийном форуме, отстранившем Хрущева от власти.
Как видно из представленных документов, члены ЦК послушно, без обсуждений, проголосовали за решения, предложенные Президиумом. Формально отставка Хрущева была оформлена как решение Пленума ЦК. Фактически его отстранение с занимаемых постов предопределила другая, более узкая, группа лиц.
Вот как охарактеризовал пленум один из современников – Ф. М. Бурлацкий, в те годы ответственный работник аппарата ЦК КПСС. «Историческая драма внешне выглядела фарсом. Сплошное лицемерие. Лицемерный доклад Суслова, в котором так и не был дан анализ позитивных и негативных моментов хрущевского десятилетия. В нем были обойдены решения ХХ и XXII съездов, ничего не сказано о Программе партии, не определен новый курс. Лицемерная апелляция к якобы добровольному уходу Хрущева со своего поста. Лицемерное решение о Брежневе, которого никто не полагал тогда человеком действительно способным возглавить великую страну. Мне редко приходилось видеть такое скопище тартюфов. Хотя в кулуарах все шептались о Шелепине, Семичастном, но внешне выглядело так, как будто они стояли в стороне. Хотя все знали о методах подготовки заговора, но внешне все выглядело как благопристойный уход в отставку усталого старика»[32].
Здесь выскажем несколько источниковедческих замечаний по поводу воспоминаний и исследований, посвященных октябрьскому пленуму.
Не подтверждающиеся подробности пленума приводит в воспоминаниях его участник кандидат в члены Президиума ЦК Мазуров. «На пленуме после освобождения Хрущева, – пишет он, – я выступил с замечанием, что нельзя сосредоточивать всю политику в руках одного человека, руководителя партии. Потому что если она неправильна, то народ связывает все недостатки и провалы с партией, а это вредно для общества. (Кстати, я сам об этом как-то не вспоминал, а много лет спустя перелистывал книжку одного итальянского историка-коммуниста и увидел ссылку на то мое выступление.) Я говорил эти слова искренне, а не подлаживаясь под ситуацию»[33]. То ли Мазуров надеялся на то, что стенограмма пленума не сохранилась, то ли, зачитавшись книжкой итальянского коммуниста, сам уверовал в истинность своего рассказа, то ли на старости лет перепутал заседание Президиума, где действительно выступал, с пленумом, где не имел слова.
У Д. А. Волкогонова можно прочитать, что Хрущев не присутствовал на пленуме, поскольку сразу после заседания Президиума ЦК уехал на дачу. Однако это противоречит официальным документам пленума и воспоминаниям непосредственных участников событий.
По словам Шелепина, после окончания пленума в комнате, где обычно собирались члены Президиума, Хрущев попрощался с каждым за руку. Подойдя к Шелепину, он будто бы произнес: «Поверьте, что с вами они поступят еще хуже, чем со мной»[34]. Шелепину вторит его друг Семичастный, описывая ту же трогательную картину прощания[35].
Другой непосредственный участник событий – Шелест – категорически отрицает эту сцену. Он утверждает, что Хрущев даже не знал, что членов ЦК уже собрали на пленум. «Ему об этом сказали только в тот вечер, когда на 18 часов назначили Пленум… Узнав об этом, он сказал: «Я на Пленум не пойду – решайте без меня». Его начали просить: «Никита Сергеевич, ну надо!»
Я бы на его месте не пошел. Видно, он был уже раздавлен. Он очень добропорядочный человек был. Когда меня освобождали по моему заявлению, я не пошел на Пленум.
Здание Совета Министров СССР в Московском Кремле
Хорошо помню Хрущева в президиуме, за столом. На него жалко было смотреть. Жалко! А как только решили вопрос – он ушел. Уехал.
Он не прощался с членами Президиума. Уехал сразу и больше не появился. Говорят о том, что якобы он подошел к каждому члену Президиума, попрощался, сказал несколько теплых слов и т. д. Нет. Он несколько слов сказал на Президиуме. И все. Чтоб прощаться с каждым – этого не было»[36].
В рукописной версии воспоминаний Шелест упоминал о том, что после принятия пленумом решения о Хрущеве объявили перерыв и тот покинул зал и уехал домой. Отъезд Никиты Сергеевича подтверждал и член ЦК Новиков. «Хрущев… после голосования встал и ушел в заднюю комнату. Больше в своей жизни я Хрущева не видел»[37].
Скорее всего, Хрущев простился с членами Политбюро в одном из перерывов пленума либо заседания Президиума ЦК, после того как подписал заявление об отставке. Мы еще к этому вернемся.
Психологическое состояние Хрущева в этот день пытался оценить и Бурлацкий. «Я не верю в ту версию, которая промелькнула в воспоминаниях Сергея, будто его отец сам отказался от борьбы, так как устал, – писал он. – Нет! Это был боец, и боец неистовый! Достаточно вспомнить XX съезд, или июнь 1957 года, или Венгрию в 1956 году, или карибский кризис. И был еще Хрущев в прекрасной рабочей форме. Что-то не то и не так. Полагаю, что на этот раз Никита Сергеевич понял бесполезность борьбы. Все было разыграно куда более умело, чем в 1957 году. Аппарат ЦК, КГБ и даже армия, которую возглавлял друг Хрущева Малиновский, больше не подчинялись ему. И еще ближайший соратник – Микоян – по-настоящему побоялся включиться в борьбу. Делать было нечего. Надо было подставить непокорную прежде лобастую голову под неизбежный удар судьбы.
Не думаю, что Хрущев внутренне сломался. Ему было 70 лет, и он мог продолжать свою деятельность. К тому же психологически он был совершенно не готов к крушению, напротив, чувствовал себя на вершине власти. Видимо, неожиданность удара и полное единство всех других членов руководства потрясли его. Он понял не только невозможность борьбы за власть, но и тщетность своих реформаторских усилий. Больше всего, полагаю, он был поражен поведением самых близких соратников, подобранных им самим»[38].
Думаем, Бурлацкий был прав: Хрущев внутренне не сломался. Можно вспомнить не только перечисленные этапы, но и его поведение на пенсии. Когда его вызвали в Комитет партийного контроля и комиссия во главе с Пельше с пристрастием допрашивала его по поводу написания мемуаров, Хрущев принял бой и упорно сопротивлялся превосходящим силам противника. «Вы как следует разговаривайте со мной. Я не болванка, чтобы дергать меня за ниточку, – горячился он. – Я человек и имею свои достоинства. Вы пользуетесь своим положением. Но пока бьется мое сердце, я буду защищать человеческие достоинства». В ответ на слова о партийной ответственности Хрущев заявил: «Я готов на крест, берите гвозди и молоток»[39]. Полностью с содержанием этой беседы можно ознакомиться в приложениях.
В следующих главах мы с вами передвинемся во времени в 63-й год и подробнее рассмотрим, какие события предшествовали этому поистине особенному пленуму, в ходе которого свергнутый вождь партии не произнес ни слова. Что заставило Хрущева уйти в политическое небытие?
Но об этом чуть позже, а пока ознакомим читателей с тем, как готовился стенографический отчет Пленума ЦК КПСС. Какие при этом правки вносились в стенограмму и как они меняли общую картину событий.