– За помин ее души! – Немолодой мужчина с крупным мясистым лицом наполнил рюмку и пристально взглянул на окаймленную траурной рамкой фотографию молоденькой блондинки. – Давай, Андрей, помянем…
– Земля ей пухом, Павел Игнатьевич! – сумрачно отозвался жилистый сероглазый мужчина и, помолчав, выпил.
На столе горела свеча, и ее трепещущий оранжевый язычок отражался в стеклах книжного шкафа, в полировке мебели, в глянцевой фотографии Полины Гольцевой.
– Ты ведь, кажется, с ней работал?
– Полгода назад, в Питере, меня подстраховывала, – ответил Андрей. – Близко ее не знал, но мне показалось, что она очень доброжелательный человек и хороший профессионал.
– Да уж… – Павел Игнатьевич подумал и налил еще по одной. – Видимо, мы все-таки недооценили противника. Эти скоты оказались хитрей и изворотливей нас. Если формально – даже не подкопаешься.
– Я уже читал официальное заключение об ее убийстве. Шито белыми нитками – это я утверждаю со всей ответственностью, как бывший оперативник. – Андрей печально взглянул на портрет убитой. – Бомж-киллер – это дежурная отмазка для любого райотдела, когда реального преступника не могут взять. Неужели и в прокуратуре, и в милиции не нашлось ни единого человека, который бы заметил вопиющие несостыковки? О суде я уже не говорю…
– Понимаешь, Андрей… Мы все живем в сумасшедшем доме. И уже привыкли к этому. Сумасшедший дом – это когда офицеры наркоконтроля умирают от передозировки дурью в ведомственных саунах. Когда пьяные гаишники давят на служебных джипах детей. Когда страна продает за границу чудовищные объемы газа, а огромное количество деревень в России даже не газифицировано. Но во всем этом есть своя логика. Ее надо понимать, учитывать, использовать, действовать в согласии с ней. Другой логики у нас просто нету… – заключил Павел Игнатьевич. – Ладно, давай выпьем. Ты со всеми документами ознакомился, что я тебе давал?
– Сегодня утром дочитал.
Свеча перед портретом догорала. Расплавленный воск закапал на полировку стола. Фитилек изогнулся и закоптил.
– Я сейчас. – Павел Игнатьевич бесшумно вышел из комнаты.
Андрей подошел к окну, отдернул тяжелую штору. Хмурое утро серело за стеклами. Клочковатый туман пластался на влажных булыжниках. На противоположной стороне улицы прорисовывались угловатые контуры джипа. Однако причин для беспокойства не было: Андрей Ларин прекрасно знал, что это – машина внешней охраны конспиративной квартиры. А таких квартир в российской столице у Дугина только в пределах Садового кольца было около десятка…
…Павел Игнатьевич Дугин возглавлял ни много ни мало самую тайную мощнейшую и отлично законспирированную структуру Российской Федерации. В отличие от большинства подобных организаций, эта структура не ставила целью свержение действующего режима с последующим захватом власти. Цели были более чем благородными: беспощадная борьба с коррупцией в любых ее проявлениях, и притом преимущественно неконституционными методами.
Костяк тайной структуры составили те честные офицеры-силовики, которые еще не забыли о старомодных понятиях: «порядочность», «совесть», «присяга» и «интересы державы». Однако одиночка, сколь благороден бы он ни был, не в состоянии победить тотальную продажность властей. Тем более коррупция в России – это не только гаишник, вымогающий на шоссе взятку, и не только ректор вуза, гарантирующий абитуриенту поступление за определенную таксу. Коррупция в России – это стиль жизни.
Начиналось все с малого. Офицерам, выгнанным со службы за излишнюю порядочность, Дугин подыскивал новые места работы. Тем более что его генеральские погоны и высокая должность в Главке МВД открывали самые широкие возможности. Затем начались хитроумные подставы для «оборотней в погонах», этих самых честных офицеров уволивших. Для этого несколько наиболее надежных людей были объединены в первую «пятерку». Вскоре организовалась еще одна. Затем – еще…
Заговор необязательно подразумевает одеяла на окнах, зашитую в подкладку шифровку, подписи кровью на пергаменте и пистолет, замаскированный под авторучку. Залог любого успешного заговора и любой тайной организации – полное и взаимное доверие. И такое доверие между заговорщиками против коррупции возникло сразу же.
Очищаться от скверны законными методами оказалось нереально: та же «внутренняя безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, продажность судов и, самое главное, низменные, шкурные интересы российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее разложившихся коррупционеров. Точечные удары вызывали у разложенцев естественный страх; количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что эти смерти далеко не случайны. Слухи о некой тайной организации, этаком «ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, росли и ширились и притом не только в Москве, но и в провинции. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим карающим фактором, чем сами акции устрашения.
Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал только Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла лишь одно звено, да и то ненадолго – так у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастают новые.
Самому же Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему из нее не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль этакого «боевого копья». И, как догадывался Андрей, далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего наро-фоминского опера – случайного провала можно было не опасаться. Жизненного и профессионального опыта Андрея было достаточно, чтобы быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях, а природного артистизма – чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до губернатора. Несомненно, все эти качества Ларину предстояло продемонстрировать в самом ближайшем будущем. Он уже и не сомневался, что теперь Дугин наверняка направит его в Южный федеральный округ, притом расследование смерти Полины Гольцевой станет лишь частью будущего задания…
…Скрипнула дверь. Ларин обернулся.
– Вот, еще посмотришь. – Павел Игнатьевич положил на стол пухлую канцелярскую папку-скоросшиватель с торчащими листами. – Очень любопытно. Даже я, человек, которого очень тяжело чем-нибудь удивить, не сразу поверил в реальность подобного… Хотя, если вдуматься, все это в формате нашего привычного сумасшедшего дома.
– Новые материалы по Южному федеральному округу?
– Точней, по их краевой столице. Кстати, что ты скажешь о тех материалах, с которыми уже ознакомился? Любопытно бы узнать мнение профессионала.
Ларин хмыкнул:
– Впечатляет. Менты дают бандитам наводку на будущих жертв. Бандиты дербанят людей и откатывают половину ментам. Выгодный бизнес при полном соблюдении обоюдных коммерческих интересов. Плюс стрельба из автоматов в центре города, взрывы автомобилей, вооруженные налеты среди бела дня. Зато раз в полгода местное УВД отправляет в Москву отчет о полной ликвидации очередной бандитской группировки и получает правительственные награды. Такое впечатление, что лихие девяностые незаметно возвращаются.
– Они и не заканчивались, если разобраться, – справедливо вставил Дугин.
– Но ведь на Южном федеральном округе – огромное количество разнообразных контролеров из Москвы. Вертикаль государственной власти, – осторожно напомнил Андрей. – Уже не говоря о целой армии ментов, «фейсов», прокурорских работников…
– Если государство превращается в мафию, то все его подразделения, включая МВД, спецслужбы и прокуратуру – точно такие же подразделения мафии… – Павел Игнатьевич извлек из кармана пачку сигарет, но, вспомнив, что собеседник не переносит табачного дыма, тут же ее спрятал. – Я так думаю, Полина что-то очень серьезное нарыла в краевой прокуратуре. Иначе бы они ее не убили.
– То есть мне предстоит отправиться туда и отыскать винчестер с информацией?
– Не только. И генералом Кулешовым, и его лучшим дружком бандитом Жадобиным надо заняться всерьез и по полной, – определил задачу Павел Игнатьевич. – А также и всеми остальными.
– Легендирование? – деликатно напомнил Андрей, опуская очевидные логические построения и подходя к предмету с противоположной стороны.
– Отправлять тебя туда под видом очередного московского контролера бесперспективно и даже глупо, – ответил Дугин. – Для начала тебе покажут центнер бумаг – мол, с оргпреступностью и коррупцией у нас все в порядке… В смысле, что борьба с этими явлениями на должной высоте. Потом напоят, накормят, нахарят, сунут в карман конверт и посадят на самолет. Так что реальной картины ты не узнаешь. Прикомандировывать под видом лихого московского опера, выполняющего специальное задание Главка, опасно. Вон, многоопытную Полину, у которой шесть подобных внедрений, они и то довольно быстро раскололи. Есть у меня один вариант твоего легендирования, но он очень рискованный. Тут надо хорошенько подумать. Ладно, завтра поедем с тобой в одно замечательное место, недалеко от Москвы. Ты во Владимире никогда не был?
– Хороший город. – Ларин наморщил лоб. – Древние храмы, Золотые ворота, отличный исторический музей…
– А еще – знаменитая тюрьма.
Владимирский централ, канонизированный блатной лирикой, находится в тихом городском районе, между роддомом и кладбищем, что придает тюрьме своеобразную метафоричность: мол, по пути от места рождения до места упокоения каждый должен побывать и в местах лишения свободы.
При этом легендарная «крытка» внешне не выглядит тем страшным и беспредельным местом, какой представляют ее поклонники «русского шансона». Административный корпус, трехэтажное здание грязно-абрикосового цвета, напоминает скорее провинциальную контору БТИ. С самого раннего утра по двору стелется аппетитный запах свежеиспеченного хлеба: на первом этаже централа находится тюрьма для малолеток-легкосрочников, которые выпекают хлеб и для себя, и для прожженных рецидивистов, отдельно сидящих «на крытке», и даже для свободной продажи в городе.
Впрочем, картинка эта обманчива: Владимирский централ всегда славился жестким режимом, вымуштрованными контролерами и суровой оперчастью. Именно потому там сидели – и сидят – и знаменитые уголовные авторитеты, и влиятельнейшие воры в законе, и серийные убийцы, а в советские времена – еще и известные государственные преступники: от Василия Сталина до американского летчика-шпиона Пауэрса…
…Подъехав к административному корпусу, скромная малолитражка с тонированными стеклами остановилась. Из здания тут же выскочил дежурный офицер и хотел было отогнать машину, но, узнав Дугина, тут же изменился в лице и заулыбался – мол, я уже в курсе, сейчас все устрою.
– Солнце всходит и заходит, а в тюрьме моей темно, днем и ночью часовые стерегут мое окно… – Ларин внимательно рассматривал тюремный фасад и высокую стену, белевшую за административным корпусом.
– Ты не вейся, черный ворон, над моею головой, – в тон ему ответствовал Павел Игнатьевич. – Споем, жиган, нам не гулять по бану. Дождик капал на рыло и на дуло нагана. Андрей, а ты вообще никогда не думал, что едва ли не вся русская литература построена на конфликте тюрьмы и воли? Большинство наших литературных героев – сплошь греховодники и душегубы: тати в беличьих тулупчиках, неврастеники-студенты с топорами, циничные профессора со скальпелями… Да тот же фольклор! Даже любимый с детства Иван-царевич – и тот был фартовым гоп-стопником. Вместе со своим кентухой Серым Волком наехал на тридесятое царство, где держал масть один борзый пахан с погонялом Кощей Бессмертный. Поставив пахана на понятия, пацаны отмели у него жар-птицу, которую этот отморозок по беспределу засадил за золотые «решки»…
– Вообще выражение «От тюрьмы да от сумы не зарекайся» могло появиться только у нас, – соглашаясь, кивнул Ларин. – А к какому борзому пахану мы приехали сюда в гости?
Дугин извлек из сумки ноутбук, поставил себе на колени, раскрыл, щелкнул кнопкой.
– Смотри. Сиваков Юрий Леонтьевич. Уголовная кличка Сивый. В своем роде замечательная личность, широко известная в некоторых узких кругах. Родился… учился… Так, это неинтересно. Три судимости. Первая – тысяча девятьсот девяностый, кража со взломом, вышел по амнистии. Вторая – тысяча девятьсот девяносто четвертый, организация преступного сообщества, разбой, вымогательства, покушение на убийство. Отсидел от звонка до звонка. Третья – две тысячи шестой. Организация преступного сообщества, вымогательства, заказные убийства, разбой, хищения в особо крупных размерах, похищение людей. Получил восемнадцать лет плюс за попытку побега из автозака – еще три года. Вот его фотографии… Что скажешь?
Андрей взглянул на монитор ноутбука. С экрана на него смотрел заматеревший на «хатах», пересылках и зонах уголовник. Напряженный взгляд, мелкие морщины вокруг глаз, бритая голова в бесформенных шрамах, несколько зоновских татуировок на груди и предплечье… И телосложением, и лицом, и даже прищуром глаз этот уголовник неуловимо напоминал самого Ларина, и тот сразу понял, куда клонит собеседник.
– Бывают же такие совпадения! – оценил Павел Игнатьевич. – Редко, конечно, один раз на сто тысяч… но бывают. Сам не поверил, пока этого татуированного субъекта собственными глазами не увидел. Догадываешься, о чем я? Грамотная корректировка лица, силикон и ботокс сделают тебя почти что его двойником. Ну и временные татуировки, само собой. Правда, это лишь уголовная форма, а вот над криминальным содержанием нам с тобой придется очень серьезно поработать.
– Ну, это уже какие-то «Джентльмены удачи», – напряженно улыбнулся Андрей. – Пасть порву, моргалы выколю. Редиска – нехороший человек. Петух гамбургский…
– Если мы все поступим умно и дальновидно, то через несколько месяцев сможем со спокойной совестью сказать и генералу Кулешову, и большей части милицейского и прокурорского начальства: «А не кажется ли вам, что ваше место – возле параши?» – улыбнулся в ответ Дугин.
– То есть? – не понял Ларин.
– Все очень просто. Юрий Жадобин, один из теневых хозяев Южного федерального округа, – старый знакомый Сивого. В свое время Жадоба прошел нелегкий путь от рядового уличного гоп-стопника до очень серьезного криминального авторитета. В тысяча девятьсот девяносто третьем входил в «бригаду» Сивого рядовым «быком». Наезды на коммерсов, стрелки, терки, разборки… Ну, как обычно в те времена. Близко они, как ты понимаешь, не дружили – слишком разные калибры: Сиваков был лидером ОПГ, Жадобин – обычным исполнителем. Но при упоминании одной лишь фамилии своего бывшего босса Жадоба наверняка должен вздрагивать: у Сивого уже тогда была репутация жестокого беспредельщика, способного на все. Сиваков уже год сидит в одиночке, склонен к побегу, никто из татуированных завсегдатаев его давно в глаза не видел. Даже не знают, жив он или мертв. Никаких «маляв», никаких «коней», никаких мобильников – тут за этим очень строго следят. Вот я и подумал: а если бы Сивакова, например, за огромную взятку в Федеральной службе исполнения наказаний выпустили бы из этой «крытки»… почему бы ему не уехать к своему давешнему товарищу, чтобы поправить здоровье, выправить новые документы и на какое-то время залечь на дно? Правда, Жадобин его с девяносто четвертого года не видел… Но ведь и отказать по всем уголовным понятиям будет неудобно – братва не поймет.
Тем временем к машине подошел тюремный офицер – тот самый.
– Пропуск на вас уже оформлен, прошу, – сообщил он.
…Лязг замков, бесконечные тюремные «шлюзы», длинные ступенчатые коридоры, уходящие вверх, массивные решетки на окнах, камуфлированная форма тюремных контролеров. Тяжелый спертый воздух и смрад, какой бывает лишь в российских тюрьмах.
– Сиваков сейчас в своей одиночке, – произнес тюремный офицер. – Хотите на него взглянуть?
– Было бы неплохо, – промолвил Дугин.
Тюремщик подошел к решетчатому шлюзу, разделяющему коридор, извлек из нагрудного кармана черную коробочку рации. Ларин проводил его взглядом, склонился к уху Павла Игнатьевича.
– А как это вам удалось найти контакт с начальством этой тюрьмы? – не выдержав, спросил он.
– Как надо! – рассердился Павел Игнатьевич, и по его тону Андрей еще раз понял, насколько серьезную, влиятельную и мощную конспиративную организацию возглавляет его старший товарищ.
Утренний ветерок стрясал с парковых кустов капли росы. Едва заметно покачивали кронами старые липы, золотились высокие сосны. Кора на их желтоватых стволах шелушилась, распространяя едва различимый аромат смолы. Луч восходящего солнца, перескользнув через облачный скос, окрасил край неба в цвета фруктового салата.
Жилистый мужчина, одетый в шорты, кроссовки и майку, трусцой бежал по желтым парковым аллейкам. Лицо его, суровое и неулыбчивое, наводило на мысль о том, что он склонен к жестокости и обладает сильной волей. Фиолетовая татуировка на предплечье, изображающая тигровый оскал в переплетении колючей проволоки, свидетельствовала и о пройденных мужчиной тюремных университетах, и о высоком месте в криминальной иерархии.
Несомненно, утренняя пробежка по этому парку была для татуированного не впервой: обежав зеленый массив по периметру, он остановился, восстановил дыхание, сделал несколько приседаний и, приняв упор лежа, принялся отжиматься на кулаках.
Совсем рядом зашуршала трава, послышались шаги. Татуированный, продолжая пружинисто отжиматься, скосил глаза в сторону. Метрах в трех стояли трое молодых людей, по виду обычных гопников: развязные манеры, бритые затылки, тупые лица двоечников из плохой школы…
– Алло, мужик, закурить есть? – нарочито нагло спросил один – белобрысый верзила в куртке из кожзаменителя.
– Не курю. – Татуированный спокойно продолжал отжиматься.
– А на пиво? – подал голос коротышка в потертых джинсах и стоптанных кедах.
– Что на пиво? – Мужчина поднялся, отряхнул шорты и с нехорошим прищуром взглянул на коротышку.
– На пиво нам децл отсыпь, а? – нахально потребовал третий – длинноволосый хмырь с брезентовой сумкой через плечо. – Тут пацаны с района на дембель вернулись, прикинь! Надо отметить.
– Сегодня среда, а я по средам не подаю, – отрезал любитель утренних пробежек.
Коротышка вопросительно взглянул на белобрысого верзилу:
– Слышь, Серый, мне кажется, что эта татуированная лошара явно нарывается на неприятности.
– Кто тут лошара? – недобро спросил мужчина.
– Да ты, козел, не понял, что это, типа, наш район? – Белобрысый верзила извлек из кармана куртки нож-«бабочку», эффектным движением раскрыл его, выставляя перед собой. – Бабло и мобилу по-хорошему сливай и сваливай на хрен, пока цел!
В парке рассвело окончательно. Солнечный лучик угрожающе прокатился по тонкому лезвию, и его отблеск на мгновение ослепил татуированного. Но вовсе не испугал…
– Убери перо, бычара, – угрожающе промолвил он.
Белобрысый занес руку для удара, но тут же упал на асфальт, повергнутый мощным ударом в переносицу. Нож с коротким звяканьем отлетел на асфальт, из носа белобрысого потекла тонкая струйка крови. Длинноволосый хмырь попробовал было вступиться: подскочил к татуированному и попытался его ударить. Но сделать этого не смог: несостоявшаяся жертва мгновенно заломила ему руку за спину и приставила к горлу гопника нечто холодное и острое. Каким образом у татуированного оказалось опасное бритвенное лезвие, никто заметить не успел.
Мужчина, прижимая острие бритвы к горлу хмыря, процедил сквозь зубы:
– Что ты, параша, рыпаешься? Спокойней, спокойней… Только дернись, и будешь вдыхать воздух сантиметров на двадцать ниже. Конь ты педальный! Да таких «марамоек» на моей зоне петухи заставляли парашу жрать! Ты, сявка, – татуированный кивнул коротышке, – сейчас поднимаешь перо и выбрасываешь его далеко-далеко, во-он туда! Ну?
Белобрысый хмырь, которого еще минуту назад распирало от наглости, теперь униженно прохрипел:
– Пацаны, сделайте, как он просит! Он же меня сейчас в натуре зарежет…
Когда распоряжение было выполнено, татуированный мужчина оторвал лезвие бритвы от шеи жертвы и со всей силы дал ему пинка – тот со всего размаху опрокинулся на парковую дорожку.
– Впредь будешь помнить, что на блатных мазу тянуть накладно, и тебе не под силу, нифель вонючий… – Поигрывая бритвой, страшный мужик полоснул гопников таким пронзительным взглядом, что те тотчас же отвели глаза. – А теперь – вон отсюда, дешевки.
Молодые люди посчитали за лучшее ретироваться. А татуированный, спрятав опасную бритву в карман шортов, как ни в чем не бывало продолжил утреннюю пробежку….
Вот уже целый месяц Андрей Ларин жил во Владимире, постепенно вживаясь в образ уголовного авторитета Сивого. Павел Игнатьевич Дугин подошел к вопросу перевоплощения предельно вдумчиво. Досконально скопированные татуировки, грамотная коррекция лица придавали Ларину почти полное внешнее сходство со знатным уголовником. Андрей пересмотрел гигабайты видеозаписей блатного, скрытно сделанные и в его одиночке, и немногим раньше, в общей камере; тщательно копировал ритмику движений, манеру разговора, любимые словечки и речевые обороты, даже мельчайшие интонации. Каждый вечер с ним занимался специалист по судебной психологии – прорабатывал типовые поведенческие модели Сивакова. Что же касается биографии, связей, друзей, судимостей и даже финансов Сивого, то иногда Андрею казалось, что все эти моменты он знает куда лучше даже прожженного уркагана, по-прежнему сидящего в одиночной камере Владимирской «крытки». И уж наверняка не хуже, чем даже свою собственную биографию.
Ларин готовился к внедрению тщательно и грамотно. Ведь в случае провала его, вероятно, ждала судьба Полины Гольцевой…
Наконец, спустя немногим больше месяца, назначенный день настал. Просидев с Лариным полтора часа на конспиративной квартире, Павел Игнатьевич проэкзаменовал его и, вероятно, остался доволен. В своей новой ипостаси Андрей выглядел на редкость органично и убедительно. В его теперешних манерах не было ничего напускного: попади Ларин на серьезную «черную» зону – спустя несколько недель он наверняка сразу бы оказался в авторитете даже у видавших виды зэков.
– Похож, похож, – не без уважения проговорил Дугин. – Некоторые несоответствия с оригиналом, конечно, присутствуют, но их вполне можно списать на время, проведенное Сивым за колючей проволокой. Думаю, многие законопослушные граждане ни за что не сели бы с тобой теперешним в один лифт. А не слишком законопослушные сто раз подумали бы, прежде чем к тебе обращаться с неуважением!
– Разогнать в парке микрорайонных жлобов – не такое уже и геройство, – мягко улыбнулся Андрей. – Ведь и Жадобин, и Кулешов наверняка в тысячу раз пострашней уличной гопоты…
– По своей сути это – те же гопники, которые хотят казаться нормальными людьми.
– Читал, знаю… По сути, вся наша власть процентов на девяносто состоит из таких, как они.
– Ни секунды в этом не сомневался… Завтра отправляешься во Владимир. Дело в том, что именно завтра твой двойник совершит побег из централа. Учти, все будет реалистично и очень опасно.
– Слушаю вас, Павел Игнатьевич.