Тлетворное блеянье по телевизору, а иногда
Вилянье тлетворное куцым собачьим хвостом —
Левонтии всякие брешут. Идет караван,
Хоть кэмел устал и облез, и подсел на иглу.
Да он, говорят, вообще не верблюд, а канат.
На даче не спят, принимают обмытых гостей.
Язык отварной достают из коробки с говном.
Досадною мелочью нагло бренчат у бомжей
Под носом, считают копейку, у. е. берегут,
А ведь, говорят, он не доллар вообще а манат.
Заложники плачут, кричат террористам: «Акбар!».
О скидках своих объявляет АО Абырвалг.
Юрлицы ликуют – повсюду настал Опердень.
По всякой программе читает стихи Енфраншиш,
А ведь, говорят, он великий и брянский поэт.
Когда я был маленький, был Голубой Огонек —
Там песню о главном спивал нам певец Басаврюк,
Той песне внимали и зайцы, и свиньи, и весь
Сплоченный Великою Русью крылатый Народ.
И строил то куры, то ковы. А ведь, говорят,
В алтайских пещерах старик со старухой живут,
Скребут по сусекам, пекут из поскребков детей:
То выйдет Лобков, то Бобков. И в полночной тиши,
Когда все линоры с людмилами ждут женихов,
Бобков и Лобков устремляются вместе туда,
Где брешут несытые псы на щиты и мечи,
Где ходит сам-друг Якубович, лихой генерал,
Где вертится споро Фортуны слепой колесо.
И вертятся в нем до упаду Бобков и Лобков,
А лисы и волки уныло роняют слюну.