– Сержант Ужас!
Заминка. Замполит наклоняется к генералу, и на ушко, шепотом:
– Его фамилия Чжао, товарищ генерал-майор.
– Что, нерусский, что ли?
– Китаец, товарищ генерал-майор.
– Г-м, добро… А то тут неразборчиво… Сержант Чжао!
– Я!
– Выйти из строя!
– Есть!
– За мужество и героизм, проявленный во время исполнения ответственного специального задания командования, приказом министра обороны СССР Вы награждаетесь Орденом Красной Звезды. Поздравляю!
– Служу Советскому Союзу! – рука пружинно метнулась к панаме.
Вэнь Чжао Ли, а по русски – Веня, сидел в казарме, наводя последний лоск на дембельский комплект. Оставалось только прибить к укороченным сапогам высокие каблуки на манер ковбойских. Его дембель задержался на полгода, но завтра, по утрянке – домой, в Москву! Паровоз уже разводит пары! Ту-ту-у! Чух-чух-чух!
Вошел Лёнька Фролов, земляк. Вместе завтра в поезде загудим! От Ташкента трое суток до Белокаменной, будет время оттянуться! Он подмигнул другану и негромко запел:
В кабаке перегар стоит винный,
Звук гармошки душевно плывет.
За столом распояской детина,
Водку пьёт и тихонько поет:
Отслужил! Целый, не убитый,
Отслужил! Целый, не убитый,
Отслужил! Еду я домой…
Лёнька присел на койку, потрогал толстенным пальцем Красную Звезду.
– А знаешь ли ты, что раньше Звезда была высшей наградой Родины?
– Это когда же?
– В двадцатых.
– Не, Лёнь, не знал.
Помолчали.
– Ты сегодня вечером где, Веня?
– Здесь, где же ещё?
– А с Динкой, не пойдешь прощаться, разве?
– Простился уже, и бегунок подписал.
Оба захохотали. Это была старая хохма.
Татарка Динка была бесплодная вольнонаемная повариха, щедро дарящая свои ласки всем желающим. Все солдатики проходили через её опытные руки… и другие органы. И однажды, когда некто по имени Опанас, а по фамилии Подперигора, солдат-первогодок, переводился, по высшей мудрости начальства, в другую часть, и ходил везде с обходным листом, замкомвзвода с серьезной рожей спросил его:
– У Динки подписал?
– Ни. А шо, трэба?
– Ну, она тебе давала?
– Так, давала…
– Значит, должен вернуть, и пусть в бегунке распишется, что ничего не должен!
Простодушный Опанас крепко задумался: как вернуть то, что давала ему Динка? Придумал отдать присланным из дому салом, пошел к ней и попросил подписать обходной! Все бойцы чуть не треснули пополам со смеху, когда оскорбленная в лучших своих чувствах повариха-мусульманка гонялась за Опанасом с поленом, вопя:
– Я те покажу, «обходняк подпиши»! Сало поганое сувать вздумал! Я не переститутка, а честная давалка!
Принимая всех желающих, она отчаянно надеялась забеременеть. В результате пяти лет таких титанических усилий у неё, к моменту возвращения ребят, вот уже три недели подрастал рыженький и лопоухий сын полка, похожий точь-в-точь, как все утверждали, на прапорщика Гуреева, завскладом ГСМ. Жена прапора, Алевтина, прознав об этом, отлупила мужа скалкой так, что он неделю прятался в казарме, залечивая свинцовой примочкой и йодом шишки и ссадины, и задумчиво что-то высчитывая на пальцах. Алевтина устроила скандал и Динке – в виде бабьей драки с тасканием за волосы. После битвы, закончившейся боевой ничьей, тетки остыли и, неожиданно, помирились. Рожденного пацана обратно не засунешь, чего ж теперь ссориться! Посидели за чаем, поговорили душевно, придя к трём выводам. Первый: все мужики – козлы! Второй: выйти на улицу положительно не в чем. Третий: дети всякие нужны, дети всякие важны!
Сейчас друзья сидели и вспоминали эту и другие истории из их службы. Судьба и приказ начальства забросили их на два с половиной года в одну неназываемую африканскую страну, где Советский Союз имел особый интерес, вывозя втихаря необработанные алмазы, слоновую кость, самородное золото. В стране шла затяжная гражданская война, и СССР был негласно на стороне повстанцев, поддерживая их оружием и припасами. Повстанцы и обеспечивали вышеупомянутые сокровища, по-видимому, просто грабя правительственные склады и караваны. Иногда они доставляли груз на базу сами, но чаще приходилось выезжать или вылетать на вертушке в указанное место, так как у партизан своего транспорта не было. В этом, собственно, и состояла служба: сопровождение спецгрузов.
База была в зоне контролируемой повстанцами, но забирать груз приходилось откуда попало, частенько из мест, куда вертолету сунуться было опасно, а джип просто не мог проехать. Тогда приходилось переть груз на себе, по дороге отбиваясь как от армии, так и всяких бандитов, причем отличить одних от других было большой проблемой. В этих командировках бойцы носили камуфляж без знаков различия. В плен сдаваться не рекомендовалось, ибо официально их не существовало, и консул обязан был делать большие глаза и отнекиваться, буде ему предъявили бы претензии по поводу пойманных русских парней.
Однажды Веня, Лёня и ещё трое бойцов под командой лейтенанта Громова, вместе с тройкой местных доставляли груз в тридцать кэгэ алмазов из тайника на болоте к вертолету, спрятанному в трех днях пути. В первый же день нарвались на засаду, но отбились, положив пятнадцать черных и потеряв одного своего. На другой день потеряли ещё одного – гад сбежал к бурам, благо граница была недалеко. Выбрал свободу, так его растак! Идти стало труднее: могучий Лёнька пер на себе и груз, и ручной американский пулемет М60, Петька Ляхов – рацию. Только у Вени оставалась свобода маневра, и он с тремя местными шел впереди, разведчиком. Когда до вертолета оставалось часа три ходьбы, они уперлись в армейский отряд, силой до полусотни стволов. Слева, вдоль реки, была полоса минных полей шириной в сотню метров, щедро раскинутых бурами на десяток кэмэ. Справа – отвесные скалы, на которые и днем-то не заберешься, не то, что ночью. Прямо – вражеский отряд, судя по виду – ветераны. Тоже не сунешься. На единственной тропе встали лагерем, судя по всему – надолго. Что делать? Назад повернуть невозможно – был риск нарваться на банду, потерявшую их след. Громов решил выжидать. Под палящим солнцем, закопавшись в землю, выжидали двое суток, надеясь, что армейцы уйдут. Не ушли! Мучила жажда и мухи. Партизаны слиняли на рассвете, отдав, правда, остатки воды. К ночи стало совсем худо: воды ни капли, языки, сухие как терки, ворочались во рту, в головах мутилось. Душила вонь собственных экскрементов, потому что прикопать их не было возможности.
И тогда лейтенант Громов принял решение:
– Слушайте мой приказ, бойцы! Идём через минное поле, а затем сплавляемся по реке три кэмэ. Вертушка спрятана вблизи берега, среди скал, не спутаете. Нормальные герои всегда идут в обход! Останемся здесь – погибнем, а так, может, и прорвёмся. Груз доставить любой ценой надо. Если последний, кто в живых останется, не сдюжит, то груз утопить!
Веня, как самый легкий, пополз впереди, при свете одних только звёзд, нащупывая по сантиметру дорогу, пробуя почву штыком и пошевеливая впереди себя, как таракан усами, тоненьким прутиком, на предмет растяжек. Больно кололись камешки и сучья, сухая африканская трава резала бритвой камуфляж и лицо. Найдя мину, втыкал рядом колышек, и огибал её, двигаясь дальше. Вела его интуиция, резко обострившаяся от страха и желания жить. За два часа одолели треть пути. Запах близкой реки сводил с ума. Пить хотелось, как из ружья! Уловив систему в распределении мин, пополз быстрее. Ещё два часа… Нос к носу столкнулся с огромной, кило на два, жабой. Медленно и сексуально она облизнула языком губы и подморгнула правым глазом, как бы приглашая поцеловать и намекая, что превратится в царевну. С омерзением метнул её в реку… До берега всего метров пятнадцать. Взрыв! Петька, дурило, задел-таки… а ведь, замыкающим полз!
Армейцы переполошились и, галдя, двинули посмотреть, расположились на границе минного поля и стали поливать свинцом наугад. Веня, не отвлекаясь, продолжал ползти. Кожей почувствовав впереди проход, плюнул на осторожность и пробежал на четвереньках аж с десяток метров. Фролов и лейтенант, стиснув зубы, пыхтя ползли за ним. И тут армейцы пустили осветительную ракету! Бли-ин! Откуда она у них? Покачиваясь на парашютике, зараза медленно опускалась, освещая метров пятьдесят вокруг. В её мертвенно-белом свете ребята были видны, как мухи на блюдечке с мёдом. Множество стволов сосредоточилось на них, пули с тупым стуком врезались в землю. Стрелки африканцы неважные, но при такой плотности огня когда-нибудь, да попадут? Лёнька развернулся и ответил из пулемета, не жалея патронов. Снял одного, аж мозги брызнули, зацепил другого, рослого, по виду – командира. Вразумил маленько гадов! Залегли и притихли. Но! Зажглась новая ракета! Веня тронул за плечо Громова:
– Товарищ лейтенант, ползите метр на тот кустик, затем вправо, где валунчик. Там чисто! Пусть Лёнька с Вами. Я прикрою.
Забрав пулемет, выцелил группу в пять человек, сдуру кучно лежащих у какой-то коряги. С такой дистанции – меньше ста метров, превратил их в фарш одной длинной очередью. Безумие боя жаром разлилось в мозгу, понуждая стрелять, стрелять. Срезал ещё двоих, налаживавших миномет. Одного наповал, другого гада в пузо. Огонь на время поутих, стало слышно, как вопит на нестерпимо высокой ноте раненный в брюхо. Хорошо, пусть орет, другие поостынут! Быстро оглянулся через плечо: Лёньчик, с контейнером за плечами, уже прошел и скрылся за кромкой берега. Теперь он помогал, садил из Калаша. Во, попал, молодец! Руку у черного прямо оторвало на глазах! Веня стал потихоньку отползать по-рачьи. Взрыв! В задницу туго ударило взрывной волной, чем-то острым рассекло левое ухо. На миг помутилось сознание. Лейтенант! Зацепил последнюю на пути мину, но жив, стонет. Поведя напоследок стволом широко, поливая свинцом, как из пожарного шланга, Веня швырнул пулемет на землю и бросился к Громову. Тот лежал в метре от берега. Левое бедро было разворочено и видно было кость. Но кость была цела! Рывком сдернул его вниз, в илистую воду, в грязь. Сам погрузился по пояс. Жадно напился прямо из реки. Прошли! Запоздало жахнули минометы. С воем над головой пронеслось что-то, рвануло безопасно, в реке.
Оторвал рукав, скомкал, затампонировал рану. Оказалось, из бедра был вырван здоровый клок: самым краешком зацепил взрыв! Достал индпакет, зубами сорвал обертку. Стал бинтовать. Лёнька все отстреливался, возбужденно крича что-то яростное, вроде – матерился, но слов было не разобрать. Громов открыл глаза и, неожиданно звучным голосом, приказал:
– Бросьте меня и уходите с грузом! Со мной не выплыть, крокодилы кровь почуют, порвут всех!
Веня, не отвечая, закончил бинтовать и всадил лейтенанту сразу два шприц-тюбика промедола из аптечки. Он знал, что раненый прав, и надо бы бросить. Но цель уже так близка! Подтянулся Лёнька:
– Тут коряга, здоровый стволина! С комфортом поплывем, слышь, Венька!
– Вот видите, товарищ лейтенант! А ну-ка!
Вдвоем они погрузили Громова на ствол неизвестного им дерева, оттолкнулись и поплыли. Небо на востоке посветлело: скоро рассвет.
И груз, и Громова они дотащили до вертолета благополучно. Крокодилы не встретились – видимо, их распугала стрельба.
Все это было год назад.
Громов выжил, даже сохранил ногу, хотя, по слухам, сильно хромает. Его представили к Звезде Героя. Веню наградили орденом Красной Звезды, а Лёню – медалью «За Отвагу». Награды вручали, как ты уже понял, Читатель, в Ташкенте, перед самой отправкой домой.
– А что, Лёньчик, к Громову в Москве зайдем? Он в письме приглашал!
– Зайдем обязательно! У меня для него и подарок есть!
– Какой?
– Да крокодильчик сушеный! Лаком покрыть, на подставочку – вот такой сувенир!
– Хо-хо! Остроумно! А я – Капитана Флинта, попку нашего!
Ребята вывезли из Африки четырех попугаев контрабандой, напоив их до бесчуствия тростниковой поганой водкой «Качасой», чтоб не засекли на границе. Не таможня, нет, ибо летели они армейским спецрейсом. Свои, армейские проверяющие. Теперь птицы были совсем ручные, брали корм из рук, катались у Вени и Лёни на плече и любили поддать с дембелями. Им наливали в блюдечко, и они слетались на водкопой, ссорясь, как обычные голуби. Потом, сделавшись пьяными, хулиганили: дрались, ругались и засыпали где попало в причудливых позах.
– А, думаешь, ничего? Они ж ругаются по-черному, а у Громова мама – доцент!
– Не, Капитан Флинт нормально. Он больше любит команды отдавать.