Из коридора послышался грохот, глухой удар и треск древесины. Я испуганно подпрыгнула, а твари с шипением шарахнулись в сторону, однако от меня не улетели. Они вели себя очень странно. В черных бездонных глазах светилась жажда крови, твари бросались на меня с яростью, но замирали и не решались убить, словно их что-то останавливало. Но с каждой минутой наглели все больше и подбирались ближе. Если бы не грохот, возможно, они бы кинулись на меня и все же сожрали или просто убили. Я не представляла, что именно хочет сделать со мной окровавленная сладкая вата с когтями.
Кого я совершенно не ожидала увидеть в своей квартире, так это Ли-сонсеннима, который, похоже, услышал мой визг и выломал дверь. В его облике что-то неуловимо изменилось, и дело не в одежде – вместо делового костюма светлые вытертые джинсы и короткая кожаная куртка. Изменились повадки, движения и взгляд. Он стал ледяным. Увидев нависших надо мной багровых тварей, Ли Ком Хен не испугался и не удивился, а весь подобрался, словно хищник, готовый к прыжку. Слегка тряхнул кистью, и в руке появился странный нож с огненным переливающимся лезвием, на котором проступали черные символы, больше всего похожие на чамо хангыля.
Я не была уверена, что рада его приходу. Во-первых, он видел тварей, а значит, они действительно реальны, а не плод моего больного воображения. Во-вторых, я не думала, что вдвоем умирать веселее. И я не верила в то, что с тварями можно справиться. Но Ком Хен, похоже, считал иначе. Он двигался плавно и красиво. Первый же выпад в сторону аморфной клыкастой твари завершился удачей. Огненное лезвие прошло сквозь ватное тело, и создание с визгом истаяло в воздухе. Вторая тварь оказалась проворнее, хитрее и быстрее. Она уплывала от лезвия, раздваивалась и пыталась подобраться ближе ко мне, но Ком Хен запрыгнул на диван и закрыл меня спиной. В какой-то момент мужчина скинул куртку и остался в ярко-красной майке. Тварь злобно зашипела и шарахнулась в сторону, но почти сразу возобновила нападение. Я сделала вывод, что окровавленной сладкой вате не нравится красный цвет. От моего халата она тоже шарахалась.
Под защитой Ком Хена было спокойно, пришла уверенность, что меня не дадут в обиду. Слезы прекратились, и я больше не визжала, возможно, потому что видела перед собой только спину в ярко-красной майке и то, что находится ниже. К слову сказать, задница у Ком Хена была хороша, и я всеми силами старалась на нее не смотреть, но вариантов было немного. Можно было чуть поднять голову и любоваться играющими мышцами спины. Страх растворился, а дыхание перехватило. Только увидев его в неформальной одежде, заметив сильные руки с хорошо развитой мускулатурой и широкие плечи, я поняла, что именно разглядели в преподавателе девчонки. А может быть, меня покорило его умение обращаться с ножом? «Или задница», – мрачно заключила я, подумывая, не закрыть ли глаза или вообще грохнуться в обморок. Приличным барышням пристало падать в обморок в момент опасности. Только вот, судя по мыслям, приличной барышней я не была, поэтому продолжила как завороженная наблюдать за смертельным танцем Ком Хена.
Тварь целилась в ноги корейцу, видимо, избегая его красной майки, но он каждый раз оказывался чуть быстрее и изворотливее.
Выпад – и тут же плавное движение назад, чтобы уклониться от аморфной твари. Стремительный прыжок и молниеносный удар, рассекающий багровый туман. Тварь завыла и рассыпалась веером брызг, напоминающих кровь. Я с визгом закрыла голову руками, а Ком Хен просто распластался на диване. Только сейчас я заметила, что мой спаситель без ботинок, и это повергло меня в состояние шока. То есть пока меня тут убивали, он разувался в прихожей? Это было за гранью моего понимания.
В комнате стало оглушительно тихо. Опасность миновала, и меня накрыла запоздалая паника. Трясло, зубы выбивали причудливую дробь, а руки мелко дрожали. Я чувствовала, что не могу сказать ни слова, не могу задать интересующие вопросы просто потому, что душат рыдания. Они рождались где-то в груди, сдавливали спазмом горло и вырывались нечленораздельными всхлипывающими звуками.
В голове смешались в кучу мысли и страхи. Я поняла, что не верю своим глазам. Сейчас, когда все закончилось, хотелось кричать и отрицать увиденное. Не бывает багровых монстров, не бывает преподавателей-ниндзя, которые после того, как ты разобьешь им нос, приезжают к тебе домой и сначала выламывают дверь, а потом вытанцовывают с огненным ножом на твоем единственном диване. Это все бредовый сон, который слишком затянулся.
– Анжелика, вы как? – тактично поинтересовался Ли Ком Хен, осторожно заглядывая за диван, где я уже рыдала в голос, закрыв лицо руками.
– Полохо-о-о, – провыла я и забилась дальше в угол, раздражаясь от своего полного имени. В семье и друзья иначе как Лика меня не именовали. Полное имя мне не нравилось ужасно. – Я сошла с ума и брежу-у-у!
– Выйдите, пожалуйста, нам нужно поговорить, – очень спокойно и подозрительно ласково сказал он. Я мигом почувствовала себя пациенткой психиатрической клиники. – Вы не сошли с ума. Мне нужно просто кое-что вам объяснить. Я не смогу этого сделать, если вы будете и дальше рыдать в углу.
– Вы мне скажете, что это сон? – с надеждой поинтересовалась я, громко всхлипнув и подняв на него заплаканные глаза. – Вы мне снитесь, правда ведь?
– Увы, нет, – устало заметил он и опустил глаза, словно чувствовал себя виноватым за произошедшее. – Лика, выбирайтесь из-за дивана. Там узко и холодно. Вы можете простыть и заболеете.
Через несколько минут уговоров я все же выползла из своего укрытия и с рыданиями кинулась на шею к Ком Хену. Действовала автоматически, на рефлексах и без какой-либо тайной мысли. Просто сейчас мне было очень нужно, чтобы меня обняли и пожалели. Хотелось почувствовать рядом живое существо и понять, что я действительно в безопасности, а вокруг реальный мир. После всего случившегося Ком Хен ассоциировался с безопасностью. От него пахло дорогим табаком и терпким, практически выветрившимся парфюмом, и я почувствовала на короткий миг, как сильно и ровно бьется его сердце. Он меня спас, но, видимо, на этом и все. Так как прижаться и пореветь на плече мне не дал. Вместо этого напрягся и аккуратно отстранил меня от себя.
На лице застыло очень странное выражение. Через маску невозмутимости пробивался то ли страх, то ли брезгливость, я не поняла. Ком Хен прикоснулся ко мне только для того, чтобы отодвинуть, и тут же опустил руки и отступил. Я почти не обиделась. В конце концов, он столько для меня сделал и вполне мог себе позволить не утешать. Его право, но жаль. Он теплый, и руки у него сильные.
– Вам нужно успокоиться, – повторил он, услышав очередной всхлип. – Чай есть? Если позволите, я заварю.
– Есть… – ошарашенно пробормотала я, чувствуя, как дрожит нижняя губа. – На кухне в верхнем правом ящике.
Мужчина без слов ушел на кухню, а я упала на диван, размышляя над странным поведением гостя. Сначала спасает, а потом шарахается, как от прокаженной. Неужели я такая страшная и со мной рядом находиться настолько противно? Конечно, я уже убедила себя в том, что он не обязан со мной нянчиться. Но все же почему ему так неприятно? Сложно, что ли, замереть на пять минут и приобнять, хотя бы для виду? Разве девушек утешать принято как-то иначе?
– И это чай? – Ком Хен появился в дверях спустя минуту. На его лице застыло удивление, в руках он брезгливо держал пачку чая в пакетиках. Обычного, не очень дорогого, но и не самого дешевого. Я, сразу же несколько смутившись, кивнула:
– Да.
Казалось, Ком Хен хочет еще что-то сказать, но он молча развернулся и спустя несколько минут вернулся с чашкой горячего чая.
– Я взял на себя смелость добавить коньяк, – чуть замявшись, отметил он. – Вам это необходимо для того, чтобы снять стресс. Не бойтесь. В чашке всего лишь столовая ложка. Этого достаточно. У меня был с собой, – заметил он, предвосхищая вопрос. – И прошу прощения за то, что воспользовался вашей кухней. Просто сами бы вы, думаю, вряд ли смогли сейчас справиться даже с таким нехитрым делом. А теперь присядьте и внимательно меня выслушайте.
Я испуганно кивнула. Было странно, что Ли-сонсенним постоянно извиняется. Он меня спас, едва не пострадал от тварей, а несколькими часами раньше я разбила ему нос. Это я должна готовить ему чай и рассыпаться в извинениях.
Судя по мрачному выражению лица Ком Хена, разговор нам предстоял серьезный. И это меня заранее пугало.
Но поговорить нам не дали, так как нагрянула полиция, которую вызвали бдительные соседи. Видимо, мои визги, выбитая дверь и грохот не оставили им выбора. Ладно, хоть сами не заявились. Бравый десант, состоящий из тети Люси со шваброй, вечно брюзжащей бабы Маши и Михал Васильевича с берданкой, наличием которой он пугал местных хулиганов, наверное, произвел бы впечатление. С таким никакие розовые твари справиться не в состоянии.
С полицией пришлось объясняться. Кажется, суровые, сонные и злые стражи порядка не поверили в грустную историю про забытые ключи и выломанную по этой причине дверь в квартиру, но повода, чтобы задержать меня или Ком Хена, не было. Я являлась хозяйкой квартиры, а из этого следовало: дверь моя – что хочу, то и делаю.
Пока я заливалась соловьем, в красках описывая, как именно все произошло, Ком Хен подобно статуе стоял у меня за спиной и, наверное, проклинал тот миг, когда решил по какой-то неясной причине приехать ко мне домой. Смотрели на нас полицейские с нехорошими ухмылочками, но день выдался настолько нелепым и тяжелым, что уже было все равно. К тому же по паспорту мне было восемнадцать, Ком Хен смог предъявить права, и вопросы к нам очень быстро закончились.
Я с облегчением выдохнула, когда нас оставили в покое. То, что подумают стражи порядка, волновало меньше всего. В конце концов они не староста группы Леночка, которая умудрялась распространять слухи со скоростью света. Вот ее следовало бояться. Но она в данный момент была на моей стороне и пока мне верила.
Как ни странно, общение с полицейскими подействовало успокаивающе, и я расслабилась. Ком Хен попытался прикрыть дверь в квартиру, но сделать это оказалось не так-то легко. Замок был сломан, а часть косяка вывернута.
– Я оплачу, – несколько виновато заметил мужчина, с тоской посмотрев на вывороченную личину недорогого хлипкого замка, а я кивнула. Была не настолько состоятельна, чтобы оплачивать ремонт. Стыдно, конечно, но своих денег у меня было крайне мало, а говорить о случившемся родным – несусветная глупость. Всей правды не скажешь, а врать и изворачиваться я не любила, особенно если это касалось близких мне людей.
Сил совсем не осталось. Хотелось упасть и уснуть, а проснуться утром с осознанием, что этого дня не было, а был лишь бредовый, очень реалистичный сон. Но это всего лишь мечты. Я сползла по стенке в прихожей и устроилась на полу рядом с новыми осенними сапогами на шпильке, прикрыв лицо руками. Плечи мелко дрожали.
Ком Хен наконец-то справился с дверью, кое-как ее прикрыл и подошел ближе. Он не делал попыток поднять меня, отхлестать по щекам, чтобы привести в чувство, а мне этого хотелось. Отстраненная холодность и невозмутимость раздражала.
– Чай с коньяком остыл, – тихо заметил Ком Хен. Я подняла голову и заметила, что он протягивает мне плоскую металлическую фляжку. – Знаю, что непедагогично, но вам стоит выпить. Хотя бы несколько глотков.
Коньяк я не любила, но отказываться не стала. Чем, похоже, очень сильно удивила Ком Хена, потому что вел он себя, на мой взгляд, очень уж странно.
– Я не должен был предлагать вам выпивку… – заметил он. – Вы студентка…
– Ага, слышала.
Я отмахнулась и сделала большой глоток.
– Это непедагогично.
Коньяк теплым комком протек в горло, и я почувствовала себя намного лучше. Даже смогла подняться, посмотреть на Ком Хена и оценить ситуацию в целом.
В этот момент он совсем не походил на строгого преподавателя и выглядел значительно моложе. Всегда идеально уложенные иссиня-черные волосы сейчас пребывали в беспорядке. Короткие рукава ярко-красной узкой майки оставляли открытыми сильные руки с рельефными мускулами. На правом плече из-под рукава виднелась татуировка. Я не разобрала, какая именно, вглядываться было до ужаса неловко. Ком Хен вообще оказался неприлично хорошо сложен для обычного преподавателя. Похоже, он много времени проводил в тренажерном зале. Майка облегала широкую грудную клетку. Узкие джинсы плотно сидели на бедрах, и я поняла, что очень даже хорошо, что обычно он ходит в классическом костюме. Явись он в таком виде в университет, девчонки бы его точно не выпустили. Эта мысль возникла из ниоткуда и заставила улыбнуться.
– Вы улыбаетесь, – заметил Ли Ком Хен, который, к счастью, был не в курсе моих мыслей. – Это хороший признак. Значит, приходите в себя. Могу я с вами поговорить. Думаю, больше нас никто не потревожит.
– Вы приехали отчитать меня за то, что чуть не сломала вам нос? – Я подозревала, что это не так, но должна была уточнить. К слову, сейчас нос Ком Хена выглядел замечательно – ни синяка, ни припухлости.
– Не совсем… – Улыбка преподавателя вышла невеселой. – Вы не преследовали никаких целей. Все произошло случайно. Поэтому винить вас, на мой взгляд, несколько неправильно. Мне не следовало подходить так близко.
– Просто я невероятно неуклюжа. – Признание далось с трудом. – Но я действительно случайно. И чувствую себя виноватой. Правда.
– Не стоит себя винить. Это совершенно ни к чему. К тому же я не пострадал. – Мужчина усмехнулся. – Разве что гордость. Только вот любая случайность имеет некие последствия, хотим мы того или нет. Иногда последствия бывают достаточно серьезны. Игнорировать их, увы, не получится.
Я представляла, о каких последствиях говорит Ком Хен, и почему-то сейчас от мыслей о слухах, которые поползли в университете, бросало в жар. «Как он целуется?» – некстати всплыл в голове вопрос Ленки, и я почувствовала, что краснею. Внезапно пришло понимание – передо мной стоит красивый сильный мужчина, который мне только что спас жизнь, а я, зареванная и в пеньюаре, наспех подвязанном шелковым кушачком. Полы постоянно разъезжаются, открывая слишком много. И, как назло, из головы вылетело, что их нужно периодически поправлять. Обычно я не появляюсь перед гостями в подобном виде. Еще пять минут назад меня совершенно не волновало то, что ткань тонкая и слишком уж откровенно льнет к коже, а под пеньюаром на мне лишь два кружевных лоскутка, которые по недоразумению назвали трусами. Стало до невозможности неловко, и я, пискнув:
– Можно привести себя в порядок? – прошмыгнула в ванну, даже не дождавшись ответа.
Я закрыла дверь на защелку и, опершись руками о раковину, попыталась отдышаться и разложить по полочкам произошедшее. Получалось очень плохо. В голове смешалось все: дурацкое происшествие в университете, сплетни и Ленкины расспросы про поцелуи, которые заставили, о ужас, смотреть на губы Ком Хена! Причем мой взгляд постоянно замирал на них, и я невольно отмечала четкую границу верхней губы, округлую и, вероятно, мягкую нижнюю. Мне стало просто страшно. Правда, я быстро убедила себя в том, что размышления о Ли-сонсенниме – это защитная реакция организма, который пытается стереть из памяти все сверхъестественное. В каком-то смысле думать о губах преподавателя корейского языка безопаснее для душевного равновесия, чем вспоминать окровавленную сладкую вату с когтями. Странные твари, которые просочились ко мне в квартиру сквозь щели в окнах, и феерический танец Ком Хена с ножом заставляли сомневаться в собственной нормальности.
Я поняла, что в дальнейшем не смогу смотреть на Ли-сонсеннима как на преподавателя, хотя именно этот вопрос сейчас меня вообще не должен был волновать. Но в голову лезли мысли о простых и понятных вещах, я не хотела задумываться над тем, что выходит за рамки моего представления о действительности.
Холодная вода освежила. Я долго плескала ее на лицо, смывая остатки косметики, а потом тщательно вытирала. Вытащила из волос шпильки, потрясла волосами и бросила взгляд в зеркало. Отражение мне не понравилось. Большие, словно блюдца, испуганные глаза с черной радужкой смотрелись неестественно. Я сейчас напоминала демона из сериала «Сверхъестественное», ко всему прочему веки припухли и покраснели от слез. Тяжелые черные волосы падали на плечи, словно черная вдовья вуаль. Забранная за уши отросшая челка только усиливала сходство. Я раздраженно выправила длинные пряди, позволив им свободно падать по обеим сторонам лица, а волосы снова заколола пинё. Так стало несколько лучше. Хотя хотелось подкрасить либо глаза, либо губы, а еще мазнуть румянами по скулам, чтобы не походить на кладбищенского призрака.
Выходить к Ком Хену в халате больше не хотелась, и я надела джинсы, которые днем закинула в стирку, и сняла домашнюю майку с полотенцесушителя. Так я себя почувствовала несколько увереннее и спокойнее.
Когда вернулась, Ком Хен неподвижно, словно сфинкс, сидел на кухне. Его взгляд был отрешенным, задумчивым. Я присела напротив и внимательно посмотрела на него, не решаясь начать разговор первой. Он нелепо смотрелся в моей маленькой квартирке. Казался слишком большим и совсем чужим. Дорогая одежда, качественный парфюм, экзотические черты лица – все это подчеркивало скудность обстановки. Мне впервые стало стыдно за еще бабушкины шторы, пожелтевшую раковину и затертую клеенку на столе. На ней так и остались крошки после завтрака. Фанатом уборки я не была, и тех гостей, которые ко мне приходили, это обычно не смущало. Меня тоже. До сегодняшнего дня.
– Может быть, чаю?
Я решила проявить вежливость и заодно прервать затянувшееся молчание.
На лице Ком Хена появилась вежливая, но натужная улыбка. Он едва заметно кивнул, потом закусил губу, заставив меня против воли вспыхнуть, и страдальческим голосом произнес:
– Да, конечно. Буду благодарен.
При этом взгляд у него был такой несчастный, и я невольно вспомнила о том, что мой чай ему, мягко сказать, не приглянулся. Хотя преподаватель об этом тактично умолчал.
– Но если вы не хотите, я не настаиваю… – осторожно заметила я, наблюдая за реакцией. На лице Ком Хена промелькнуло заметное облегчение, но он мужественно ответил.
– Нет-нет, все в порядке, наливайте!
– Хорошо.
Я пожала плечами и не двинулась с места, так как не была садисткой и не собиралась пичкать человека тем, что ему не нравится, только потому что он постеснялся отказаться.
Я смотрела на него и молчала. Еще с утра и представить себе не могла, что буду сидеть на своей маленькой кухоньке с преподавателем, по которому сохнет вся наша подгруппа. Ком Хен внимательно смотрел на меня из-под опущенных ресниц, и на его лице нельзя было прочитать ни одной эмоции. Он, как и на своих парах, был совершенно невозмутим. Впервые я сидела настолько близко к нему, что могла внимательно разглядеть длинные жесткие ресницы, по-азиатски высокие скулы и мягкие черты лица, но при этом упрямый смуглый подбородок.
Взгляд раз за разом возвращался к его губам, и я мысленно проклинала Ленку. Если бы не она, я бы даже не думала о поцелуях с ним. А сейчас от одних мыслей на коже появлялись мурашки. Чтобы хоть как-то вернуться в реальность, я поинтересовалась:
– Вы знаете, что здесь произошло? Кто на меня напал? И, самое главное, почему?
– Да, – невозмутимо ответил Ком Хен и, заметив мой ошарашенный взгляд, пояснил: – На вас напали вонгви…
– Кто? – Я сглотнула. Все же в глубине души я искренне надеялась на то, что произошедшее сон или бред и преподаватель подтвердит это, рассказав правду.
– Вонгви – это злые, мстительные духи людей, умерших насильственной смертью, – пояснил он, словно мне сразу должно было все стать ясно.
– Никогда не слышала… и не верила во всю эту чертовщину!
– А сейчас?
Ком Хен смотрел, пожалуй, слишком внимательно, словно пытался прочитать мысли. Я бы не удивилась, окажись у него подобная способность. Чтения мыслей я не боялась, они были настолько сумбурны, что я сама в них разобраться не могла – сплошная каша. Нелепо предполагать, будто у постороннего человека получилось бы сделать это лучше. Правда, на поверхности лежали мысли о поцелуях и о том, что интересно было бы узнать, какой вкус у его губ. Я гнала их прочь, пытаясь размышлять о чем-то более серьезном.
– Сейчас… – Я не торопилась с ответом. – Сейчас произошло что-то, объяснения чему найти не получается. А это значит, либо я сошла с ума, либо… это были, как вы там сказали… вонгви. Ни разу не слышала! Что за чертовщина!
– Правильно, вы же не живете в Корее… – пожал плечами Ком Хен. – Это наши предания.
– Смею заметить, и вы тоже сейчас не у себя на родине! Да и вокруг российская действительность, в которой всяким разным «вонгвигам» не место! – огрызнулась я. Так хотелось найти всему какое-нибудь рациональное объяснение, но, видимо, моим мечтам не суждено было сбыться.