И опять я ходил по Лоуренсу.
Помню, серая кошка сидела под тутовым деревом и что-то громко кричала.
Она смахивала больше на сову, чем на кошку.
Что же она кричала?
Почему я не прислушался к ней, почему прошёл мимо?
Я слишком часто проходил мимо кричащих тварей. Я слишком часто проходил мимо молчащих тварей.
Я слишком часто проходил мимо.
Потом появились люди.
Они все куда-то спешили.
Я шёл и пялился на мужчин: а вдруг это Уильям Сьюард Берроуз?
Не знаю, о чём я думал: что он будет стоять на тротуаре, прислонившись к фонарному столбу, и курить цигарку?
Или что на каждом углу будет висеть его портрет с адресом, написанным ниже?
У меня не было ни малейшего представления, как я найду выдающегося автора «Интерзоны».
И всё-таки я не падал духом, а наслаждался своей авантюрой.
Конечно, я немного побаивался, но не слишком.
Я очень легкомыслен.
Кроме того, я был рад, что уже не нахожусь под гипнозом Бренды.
Я воспрянул духом, позавтракав в кафе оладьями с кленовым сиропом.
Помню, больше всего меня поразили витрины Лоуренса.
Некоторые из них были совершенно пусты, как те московские витрины 1918 года, о которых рассказывала Эмма Герштейн (моя любимая мемуаристка).
А другие наоборот – завалены пыльным барахлом: чучелами енотов, насекомыми в картонных коробках, оленьими рогами, медными портсигарами, оловянными солдатиками, старыми вымпелами, орденами…
Был там ружейный магазин, в витрине которого красовались старые и новые модели револьвера Smith & Wesson.
Я знал, что Берроуз любит оружие, и надолго прилип носом к этой витрине.
Помню белый кольт с костяной ручкой, помню резной барабан и гранёное дуло.
Очень изящные, соблазнительные игрушки.
Я сначала возжелал их, но потом вспомнил философа Ивана Иллича, считавшего, что чем больше у человека вещей, тем он глупей и слабее.
А Берроуз сказал: «I love good guns. If some dog attacked you, that’d be one dead dog, buddy».
Он был против контроля оружия и обожал ножи и ружья.
Есть известное фото, на котором он стоит с винтовкой.
В 1951 году он убил выстрелом из пистолета свою жену Джоан Воллмер, но и после этого не утратил вкус к огнестрельным игрушкам и хвастался этим.
Уильям Берроуз был непростой штучкой.
Ещё в какой-то витрине лежали ножницы разного размера, а рядом – гигантская металлическая расчёска, в зубьях которой застряли длинные волосы какого-то зверя.
Я подумал, что это шерсть бизона.
Рядом с расчёской высился засохший торт, на котором сидел овод.
Почему-то я хорошо запомнил эту витрину.
Я шёл дальше и дальше.
Помню довольно уродливую церковь с тонким шпилем.
Помню церковную дверь из прессованных опилок.
Перед дверью стоял человек в чёрном костюме и белой ковбойской шляпе.
Он держал в руке Библию и улыбался.
Сначала я подумал, что это Деннис Хоппер.
И тоже ему улыбнулся.
Но это был не Деннис Хоппер, а какой-то зазывала.
Он воззвал ко мне гулким басом:
– Заходите, молодой человек, заходите! Время, которое вы проведёте в нашем храме, подобно вечности в саду Эдема! Вы перестанете стареть, и с вашей головы не упадёт ни один волос! Вы выздоровеете от всех ваших болезней. В вас войдёт Святой Дух и уже никогда не выйдет. Ваши дети будут ангелами и никогда не доставят вам печали. Заходите к нам, заходите!
Но я всей душой стремился к Уильяму Берроузу и не зашёл в эту церковь.
Вдруг я увидел припаркованный к тротуару лимузин, на котором сидели звери.
Это были кошки разных мастей и собаки разной породы.
Не менее сорока тварей помещались на капоте, кузове и багажнике большой легковой машины.
Я подошёл поближе и обнаружил, что внутри автомобиля – на переднем и заднем сиденьях – тоже сидели собаки и кошки.
У всех этих зверей из пасти торчали языки – то ли издевательски, то ли идиотски.
Я просто обалдел от этой картины.
И тут дверца звериной машины распахнулась и из неё выскочила крошечная старуха в изодранном платье.
Её седые космы развевались, глаза блуждали.
Она схватила меня за руку и закричала:
– I am terribly sorry! Я ужасно извиняюсь! Мы не хотели причинить вам неудобство! Эти животные ни в чём не виноваты! Они были рождены для игр и веселья, а вместо этого их заперли в машине! Это совсем не шутка! Это звериная забастовка! Каждый зверь, которого я знаю, подавлен и печален! Каждый зверь разобщён и отгорожен! Каждый зверь кастрирован и стерилизован! Но это не может так продолжаться! Они наконец возмутились! Они взбунтовались! Они объединились, чтобы выразить своё отвращение к человеческому роду!
В этот момент чёрный кот, сидевший передо мной на буфере лимузина, задрал заднюю лапу и показал мне свою алую залупу.
Старуха увидела это и заорала:
– Смотрите, что он вытворяет! Это всё от печали! Это от хандры, меланхолии и сплина! А сплин и хандра приводят к ресентименту и бунту! И что же тут делать? К кому прикажете обратиться? К ветеринару? К шерифу? Написать губернатору штата? Посмотрите на этих животных! Я хочу, чтобы вы прониклись их состоянием, их самочувствием, их несчастьем! Я хочу, чтобы вы осознали их modus vivendi! Если б они только могли, то покончили самоубийством! Коллективно, скопом!
Она воззрилась на меня белыми безумными глазами:
– Вы помните, что случилось в Маунт-Кармел в Уэйко? Вы знаете, кто такой Дэвид Кореш? Он уважал животных! А они его убили! Они всех хороших людей убивают!
Тут серый слюнявый бульдог с кровавыми глазами, сидевший на кузове в довольно нелепой позе, уронил длинную прозрачную слюнку прямо на нос старухи.
А может, и не уронил, а намеренно плюнул?
Старуха утёрлась и уже спокойнее сказала:
– Некоторые домашние животные околдовывают своих хозяев. Другие чрезвычайно привередливы в пище, а иные просто созерцают. Некоторые из них задумчивы, другие склонны к озорству и проделкам. А кое-кто умудрён жизнью и не хочет ничего, кроме безболезненной смерти.
С этими словами она мне поклонилась и снова залезла в машину.
Углубившись в окрестности Лоуренса, я очутился в районе с разноцветными, крытыми дранкой коттеджами и гаражами.
Вокруг было много зелени – клумб, лужаек, развесистых деревьев.
Дома выглядели крайне запущенно, газоны тоже.
Пахло то ли барбекю, то ли просто кострами.
Словом, настоящая американская глубинка.
Если б я не искал Берроуза, то мог бы встретить тут Гекльберри Финна!
Или Сисси Спейсек!
Почему я там, чёрт возьми, не остался?
У меня был шанс, а я его профукал!
Нет, всё-таки не профукал!
На веранде скромного домика сидел старик и курил вонючую сигару.
Я спросил его, не знает ли он, где живёт Берроуз – автор повести «Пидор».
Старик ответил, что никогда не слыхал о таком парне.
Я уже собирался уйти, но тут из дома вышла маленькая загорелая брюнетка с морщинистым лицом и спросила:
– Ты любишь большие сиськи с коричневыми сосками?
Я смутился и не знал, что ответить.
Она улыбнулась:
– Вижу, что любишь. Заходи, я накормлю тебя, а потом мы вместе посмотрим на сиськи. И не бойся! Мой член до сих пор стоял от Бренды – поэтому я немедленно согласился.
Как сказал бы Берроуз: «You haven’t had your education yet, buddy».
В том доме сильно пахло варёной кукурузой. На кухонном столе, покрытом узорчатой клеёнкой, лежала гора дымящихся початков.
– Кушай, – сказала морщинистая брюнетка.
Она была миниатюрным вариантом знаменитой киноактрисы Авы Гарднер, которую когда-то называли «самым сексуальным животным на этой планете». Я накинулся на кукурузу как оголтелый. Дело в том, что я с детства обожаю кукурузу. Но мне ни разу в жизни не удалось вволю полакомиться этим яством. И вот я дорвался!
Я ел и давился, а брюнетка окунала влажные ладони в большую миску с солью и обмазывала очередной початок крупными кристаллами морской соли.
Эта соль была не простой, а копчёной.
И от брюнетки тоже исходил сильный копчёный запах.
Я обглодал целых девять початков, запивая их ледяной кока-колой.
«Америка есть Америка», – думал я, наслаждаясь кукурузой.
И тут она поманила меня пальцем:
– Come in and show me, dear.
Я с ужасом подумал, что она намеревается осмотреть мой пенис.
Как Бренда!
Но её звали Лоретта, и она всего лишь хотела взглянуть на мои голые ступни.
Фетишистка, прекрасная фетишистка!
Она сама меня разула: стащила с моих утомлённых ног старые рваные кеды.
– У тебя совсем детские ноги, как я и предполагала, – сказала Лоретта. – Это так чудесно. Мне это подходит. И мне нравится, что твои ступни пахнут резиной.
Одним ловким движением она выскользнула из своих шортов.
И скинула с плеч клетчатую мужскую рубаху.
Её тело было покрыто глубоким загаром, под которым просвечивали тонкие голубые жилки.
Чёрные волосы курчавились на её лобке и выглядывали из подмышек.
На тёмной шее виднелся розовый шрам, подобный нежному бутону.
Мне это всё показалось крайне эротичным.
Только тут я и догадался, что она была мулаткой. Прекрасная фетишистка и сексуальнейшая мулатка!
Я навечно благодарен тебе за урок, который ты мне преподала!
Я бесконечно благодарен тебе за то, что ты со мной сотворила!
Она забралась на кухонный стол и откинулась на гору кукурузных початков.
Она трогала свои массивные сиськи с коричневыми сосками.
Эти сиськи напомнили мне те оладьи, которые я ел утром с кленовым сиропом.
Я до сих пор вспоминаю вид и вкус этих оладьев.
В сущности, оладьи – моё любимое блюдо с раннего детства.
И кукуруза.
Но сиськи Лоретты были больше любых оладьев. Они напоминали какие-то чудные круглые грелки, наполненные горячей влагой.
Её волосатая вагина глядела на меня, как ощерившаяся морская ежиха.
Удивительная Лоретта!
Она меня спросила:
– Ты веришь в любовь, мой мальчик?
Я сказал, что верю.
– А ты веришь, что каждый день – Судный?
Я сказал, что верю.
То, что произошло в следующие минуты, было неописуемо прекрасно.
Лоретта оказалась несказанно умелой и пылкой партнёршей.
И она с первой секунды заразила меня своим энтузиазмом.
Я превзошёл самого себя с Лореттой!
Разве это не чудно?
Конечно, чудно!
И сейчас я с восторгом её вспоминаю: соительницу, марьяжницу, беззаконницу, полюбовницу, хорошиху и любодейку.
Уверяю тебя, читатель: она достойна моих мемуаров не меньше, чем Уильям Берроуз.
Она не писала рискованных книг, не сочиняла авантюрных рассказов, но творила невероятные события в жизни.
Разве это не странно и не прекрасно?
Да, прекрасно, – как те многоцветные байки, что рассказывали Чосер и Боккаччо.
Или как русские заветные сказки!
Хотя они ужасно брутальны.
Я, кстати, так тогда и подумал: «Ну вот – я в русской заветной сказке».
Хотя всё происходило в Северной Америке, в Канзасе.
В вагине Лоретты!
И она была великолепна.
Под конец Лоретта меня спросила:
– Ты знаешь, кем мы стали?
– Кем? – спросил я.
– Сестрой и братом.
Я подумал и согласился.
I love you, Loretta!
I love you очень сильно.
Я и сейчас вижу, как ты машешь мне «good-bye» своей смуглой ручкой.
И я помню, как ты прошептала мне на ухо:
– Никогда не грусти, мальчик. Грусть отдаляет нас от Бога.
Но я не хочу углубляться в детали нашего с ней любовного акта.
Пусть все подробности секса останутся энигмой.
Довольно об этом эпизоде.
Хватит.
Как сказал знаменитый русский писатель: «За мной, читатель!»