Дон по-прежнему бесит спать под брезентом, и мысль о новом рюкзаке уже не спасает, тем более что, когда солнце заходит, становится уже ощутимо холодно. Бо`льшую часть ночи она проводит, свернувшись в спальном мешке, – дрожа от холода, прислушиваясь к шелесту деревьев на ветру, хрусту веток и переживая, что медведица вернется.
А когда она устает переживать из-за медведей, она начинает переживать из-за горы Пук.
Конечно, Дон ничего не знает о горе Пук, кроме этого глупейшего названия, поэтому очень быстро переходит к своим главным переживаниям – увидит ли она когда-нибудь свою ба и дразнят ли Брайса в школе. Она чувствует себя бесполезной и беспомощной, одинокой, голодной и грустной.
(И замерзшей. Очень замерзшей.)
Успевает она позлиться и на Кристиана с Эмбер вместе со всей их группой дебилов. На медведицу – за то, что пыталась ее сожрать, на Лукаса – за то, что напугал ее горой Пук. На Венди – за то, что вышла за Кэма, на Кэма и Венди вместе – за то, что похитили ее и отправили в это ужасное и невыносимо холодное место. А когда она перестает злиться на каждого, о ком думает, то обращает весь свой гнев на того, кто заслуживает этого больше всего.
(И это сама Дон.)
Если бы не Дон, папа был бы жив.
И весь тот кошмар, что выпал Дон после его смерти…
Поделом ей, заслужила.