Четвёртый день в дороге, живём, так сказать, в поезде.
Всего человек около сорока пассажиров, из которых тридцать два едут в Маньчжурию, тридцать военных, – среди них два врача, поляк и еврей, и один интендантский чиновник да двое штатских; С. Соколов, у которого своя мукомольная мельница в Харбине, работающая теперь исключительно для продовольствия войск, и я.
Все, конечно, перезнакомились между собой и за чаем, обедом и ужином в вагоне-ресторане идёт оживлённая беседа.
Ни одной дамы, что повергает в некоторую печаль молодых офицеров.
– Знаете, женщины, они всё-таки оживляют! – говорил мне молоденький, симпатичный подпоручик.
Лица его молодых товарищей доказывают, что они согласны с этим мнением.
На станциях больше, как он выражается, «пейзанки», появление изредка местных дам производит сенсацию, хотя пока физиономии этих дам, как говорится «для некурящих».
Выделилась на одной из станций молоденькая, видимо интеллигентная татарка, которую юный и пылкий подпоручик хотел угостить шоколадом, но побоялся её папаши.
Погода стоит тёплая и дождливая, но дождей здесь ждали давно – это были первые на Урале, где была до сих пор жара.
Воздух дивный.
Мы вышли на станции Шафраново и пришли прямо в восторг.
Это было поздним вечером – нас очаровал какой-то чудный аромат, который оказался запахом цветущей липы и грецкого ореха.
Чудная ночь, и в кустарниках заливаются соловьи.
Всю ночь почти не спали: ждали раннего утра, чтобы не пропустить уральских гор и перевала из Европы в Азию.
Величественная картина природы!
Поезд несётся со скоростью 50 вёрст в час мимо отвесных скал огромной высоты, вдруг открывается восхитительная панорама гор, покрытых лесом, ущелий, по которым серебряной лентой пробегают быстрые речки.
И почти нигде не видать человеческого жилья.
Точно человек, сознавая своё ничтожество, убежал от этого спокойного величия природы, боясь нарушить её торжественный покой.
Только поезд, этот представитель человеческой культуры, быстро несётся мимо, отравляя чудный смолистый воздух едким дымом нефти.
Но вот Урал остался позади, подъезжаем к Челябинску, откуда уже едем по военному графику, т. е. расписанию.
В Челябинске простояли пятьдесят минут и, наконец, получили телеграммы Российского телеграфного агентства и некоторые местные газеты.
Нет дам – это ещё с полгоря, но нет газет – это уже целое горе.
Это лишение чувствуется всеми, в ком даже не бушует кипучая кровь молодости.
Телеграмма из Мукдена подтвердила общее мнение моих военных спутников, что японцы, принёсшие столько жертв для взятия Цзинчжоу, не выиграли почти ничего в смысле шансов относительно Порт-Артура.
Запах нефти сменился ещё более отвратительным запахом – оказывается, что от Челябинска паровоз топится местным каменным углём, добытым на Оби.
На станции Чумляк должны были встретиться со скорым сибирским поездом, идущим из Иркутска, но он, оказалось, опоздал на восемь часов.
Какая причина – неизвестно!
Предполагают, что задержка произошла близ Иркутска.
Несмотря на отсутствие дам и газет, едем весело, то и дело обгоняем войска, производящие своим видом какое-то бодрящее впечатление.
Даже запасные нижние чины все молодец к молодцу.
По словам полковника Леша, запасные нижние чины едут для поступления в запас действующей армии, из которого будут пополнять убыль в той или другой части, так что все кадры действующих войск будут всегда в полном комплекте.
– Это очень хорошо! – сказал он мне. – В русско-турецкую войну у нас не было запасных войск, и это делало большие затруднения.
Едем от Челябинска, как я уже писал, не только по военному расписанию, но и так сказать, на военном положении.
Все мосты, охраняются часовыми в папахах и с винтовками.
При проезде по большим мостам двери и окна вагонов затворяются наглухо.
– А если окно. будет отворено? – спросил я заведующего нашим поездом.
– Поезд будет остановлен часовыми, – отвечал он.
– Каким образом?
– Выстрелом.
– Не было такого случая?
– Нет, пока не было.
Часовые также охраняют и все водосточные трубы, идущие под железнодорожной насыпью.
После Петропавловска начались степи – однообразная, унылая картина.
Кое-где виднеются жиденькие рощицы и мелкий кустарник.
Всюду на станциях войска и войска.
В Омске у нас прибавились пассажиры.
В поезд село 4 офицера и полковник Рыковский, известный тем, что в китайскую войну 1900 года пришёл на выручку отряда есаула Ельца и освободил иностранные миссии.
За это он был награждён орденами св. Владимира, Станислава с мечами, почётного легиона, бельгийским и папскими орденами, ввиду того, что католические миссии принадлежали к этим национальностям.
Все мои спутники-офицеры бодры и веселы, точно мы совершаем увеселительную прогулку, и едем не на театр войны.
Иногда только послышится фраза:
– Если придётся вернуться…
Но она производит какое-то мимолётное впечатление.
Снова слышатся смех, рассказы, остроты, льётся оживлённая беседа, поднимаются тосты.
Вчера на мой тост за нашу доблестную армию, полковник Леш любезно ответил тостом за другую тоже сильную армию – русскую печать.
Нечего и говорить, что все предлагаемые тосты сопровождаются восторженным «ура», которое оглашает стены вагона-ресторана.
Запоздавший скорый поезд из Иркутска на конец встретили.
С ним ничего не случилось – он просто сбился с расписания и принуждён был выжидать на станциях.
Кстати о сибирских скорых поездах.
Они далеко не соответствуют тем описаниям, которые появились в печати.
Кухня в ресторане отвратительна и безумно дорога.
Добраться бы хоть до Мукдена!