Самолёт приземлился в аэропорту Магадана. Пассажиры по трапу сходили на землю, в багажном отсеке получили вещи. У Гребнева и Груздева было по одной сумке. Борис шёл к аэровокзалу в предвкушении встречи с бывшим сокамерником Захаром Хрусталёвым по прозвищу Хрящ. Почему он получил такую кличку, Борька никогда его не спрашивал. Тихон шагал рядом и тоже думал о человеке, которого знал Гребнев, – что за личность, каков характер?
Хрусталёв стоял на перроне аэровокзала в куртке и чёрного цвета штанах, на голове серая фетровая кепка, из-под козырька которой пристально разглядывал прибывших пассажиров, и тут среди них заметил знакомое лицо.
– Гребан! – воскликнул Хрусталёв, и бросился обниматься с Гребневым.
– Привет, Захар, привет! – ответил Борис и дружески пожал руку. – А ты чуток изменился – разжирел, гляжу, воля на пользу идёт, знать, жрёшь от пуза.
– Есть малёхо.
Груздев стоял рядом, ждал, когда же двое друзей обменяются любезностями. Тут Хрусталёв заметил молодого человека, стоявшего подле и молчавшего. Он понял, что этот спутник прибыл вместе с Гребневым, и удивлённо спросил:
– С тобой, что ли?
– Со мной, – ответил Борис. – Знакомься, мой брат Тихон.
– Ты ж говорил никого у тебя нет из родни.
– Не было, а теперь есть.
– Лады, потом разберёмся, – улыбнулся Хрусталёв и пожал руку Груздеву: – Будем знакомы, я Захар Хрусталёв, есть и прозвище – Хрящ, клич, как нравится.
Тихон назвал своё имя и фамилию, оставшись довольным весёлым характером нового знакомого. В Хряще было что-то подкупающее, притягательное, но что, Тихон понять не мог, главное, напарник Бориса ему понравился.
– Поехали ко мне на хату, а там и встречу обмоем и пошепчемся, – распорядился Хрусталёв, увлекая гостей за собой к стоянке частных извозчиков.
Ехали по городу и через окна машины разглядывали город, по дороге Гребнев предложил:
– Надо бы тормознуть у какой лавки, водочки купить и закусону.
– Не парься, всё есть, голодом томить не буду, – рассмеялся Хрусталёв.
Наконец «Москвич-401» остановился у небольшого дома, расположенного на окраине города. Здесь частный сектор, с усадьбами и небольшими огородами. Вышли из машины, Хрящ открыл калитку и пригласил:
– Заходи, братва!
Провёл во двор, отомкнул замок и широко открыл дверь.
– Прошу в моё скромное логово. Будьте как дома.
– Но не забывайте, что в гостях, – вставил Борис.
– Нет, Боря, тут ты не прав, наоборот, забудьте, что в гостях, и располагайтесь как дома.
– Коли так, тогда замётано. Хата-то твоя?
– Нет, одного кента, его уж в живых нет, на меня переписано.
Хрусталев для встречи, вернее, для угощения друга подготовился основательно. Еды было всякой и впрок, и хорошо, что так, поскольку Гребнев прибыл не один.
На столе появились мясные и рыбные копчёности, соления, отваренная картошка, предложил и приготовленную с утра уху. Расставил три стакана, разложил ложки и вилки, затем словно фокусник извлёк из холодильника пять бутылок пива и бутылку водки с наклейкой «Стрелецкая». Стекло на ней сразу покрылось лёгкой испариной, что придало алкогольному флакону своеобразную привлекательность.
Притомившиеся гости дальней дорогой и за сытный стол – это для них блаженство и упоение. Пили и ели со зверским аппетитом, пили и чай, меж тем и вели беседу. Говорили о былой жизни на зоне, о казусах и перипетиях человеческих судьбах, оказавшихся за колючей проволокой, вспоминали и о побегах зэков, и кому удалось сбежать, а кого настигла кара.
Захмелев и расчувствовавшись, спели куплет из блатной лагерной песни «Мурка»:
Ночью было тихо, только ветер свищет,
А в малине собрался совет,
Все они бандиты, воры, хулиганы,
Выбирают свой авторитет…
Слова песни и воспоминания тронули нервы, и Гребнев не выдержал. Поддев на вилку очередной кусочек малосольного хариуса, произнёс:
– Ай, хватит о былом. Расскажи лучше, чем сам живёшь-промышляешь, ведь не зря звал.
– Хочется думать не зря, – подтвердил Хрусталёв. Налил всем по четверть стакана водки, поднял свой стакан и призвал чокнуться:
– Мужики, дел интересных в этих краях столько, что двух жизней не хватит их разгрести, только мудро и толково порешать всё надо, зря голову, куда не след, толкать не нужно и всё будет чики-пики. Выпьем же за нас!
Дружно сдвинули стаканы и опорожнили. Уже не первые дозы спиртного ударили в голову, все расслабились и, сытно отобедав, вышли на улицу освежиться. Закурили.
Гребнев затянулся глубоко, медленно выпустил дым папиросы изо рта и поинтересовался:
– Какие ж виды имеются?
– Видов, Боря, море. Как там, у Маяковского: все работы хороши, выбирай на вкус.
– И всё же?
– Поясняю: много одиночек-старателей шастают по тайге, роют закапушки, втихую золотишко моют. Дела творят незаконные, потому как на золотоносных ручьях, прячась от властей, копошатся. Легавые за имя охотятся, но от случая к случаю, не жить же им в лесах постоянно, где ж обозреть просторы таёжные.
– И?.. – Гребнев пристально взглянул на Хрусталёва, подталкивая говорить дальше.
– И тут поле непаханое – самим таким же делом заняться. Риск есть, но мы ж не лохи.
– Рой и бойся, загребут и… – заметил Груздев, хотя сказал так ради услышать что-либо убедительное и вселить уверенность в себя и Гребнева в успехе предложений Хрусталёва.
– Если в барабане пусто, – Захар пальцем постучал по своей голове, – то загребут. А мы народ битый, главное, чтоб нас алчба не давила, сами знаете, жадность фраеров всегда губит. Но есть и одно но.
– Что ж за но? – насторожился Гребнев.
– Особо не напрягайся. Бывает по тайге шастают и иной народ – лихие люди, вроде воронья, но куда круче промышляют – искусители грабежа.
– Кто ж таковые?
– Бывшие заключённые, освобождённые по амнистии благодаря товарищу Берия. Спасибо родненькому: среди этой братвы в откидон попали, а может, и сбежали, и отъявленные убийцы и бандюги. Им терять нечего, нападают уж с несколько лет подряд даже на мелкие артели старателей, налёты отчаянные творят. Но в последние годы их крепко осадили, затихли, и вылазки исподтишка лишь кое-где всплывают. Подозреваю, кто-то из них имеет связь с некоторыми мусорами, поскольку больно вольготно ведут себя, ничего не боятся, а те, видать, их покрывают и долю от них имеют. Вот такие пироги, кенты.
– Даже так?
– Даже так, Боря. Конечно, за руки я с такими ментами не здоровался, утверждать не буду, но слухи ходят.
– Дыма без огня не бывает. Вполне есть среди легашей продажные шкуры, чуют и роют лёгкую добычу, карманы набивают, прибери их леший.
– Ладно, хрен с ними. Просто в таком деле, если серьёзно заниматься, следует быть настороже, с ушами на макушке. В тайге встречи могут быть всякие, и стычек не избежать.
– Дело опасное, можно сказать наряду с промывкой породы на кон жизнь поставим, – засомневался Гребнев.
– Ставим, но такой кон больших свеч стоит.
– Хм… – хмыкнул Гребнев и промолвил: – При таком раскладе оружие иметь надобно, без стволов и рыпаться нечего, ведь всяко может обернуться, коли можем перехлестнуться с лихими громилами. Купить ружья не помешало бы.
– Одна двустволка у меня имеется.
– С одним стволом не повоюешь. Не с голыми же руками промыслом заниматься, а разговорами-уговорами бандитов не угомонишь, те только силу уважают и то не всегда. Ещё пару ружей купить потребно, это как пить дать.
– Продумано. Иначе и не звал бы тебя сюда. – Захар хитровато улыбнулся и полушёпотом произнёс: – Пара автоматов и один револьвер имеются с достатком патронов, так что есть чем стращать и постоять за себя.
– Ого! Откуда ж? – удивились гости.
– Долго рассказывать, главное: есть такая грозная потеха.
– В таком разе вопросов нет. Будем знать, не с пустыми руками барагозить придётся, – с удовлетворением отметил Гребнев, а захотев справить малую нужду, спросил: – Где у тебя дальняк? Отлить бы надо.
– В огороде за домом.
До туалета сходил и Тихон – пиво и чай дали о себе знать. А когда вернулись, хозяин двора тоже отлучился, облегчился и вновь пригласил гостей в дом. Тут и достал Хрусталёв из тайника подвала всё своё вооружение.
Тихон и Борис, попеременно беря в руки то одно, то другое оружие, восхищались им. В души вселилась уверенность, что оно и есть то подспорье, которое обеспечит им уверенно осуществить задуманное и оградит от неприятностей – устрашит вероятных грабителей, позволит отбиться, сохранит жизнь.
– Классно! Новьё, словно с завода! А не подведут? – уточнил Гребнев.
– Работают как часики, сам проверял. Стрелял в глухомани по мишеням, пули ложатся в яблочко.
– Что ж аппараты клёвые, с такой опорой и в бой идти не страшно. Колись, Захар, где нарыл всё это? – спросил Гребнев.
– Шёл, запнулся, гляжу, куча оружия, поднял и…
– Хватит пургу нести, – перебил Гребнев, его просто заедал интерес: где мог взять кореш боевое оружие?
– Был тут один земеля, бывший военнослужащий, каким-то образом с армейской части умыкнул всё это добро и схоронил. Говорил, мол, на всякий случай, вдруг пригодится или продать кому удастся. Но ни того ни другого не произошло. Как с колючки откинулся, я сразу хотел на Дальний Восток уехать, а тут с ним случайно перехлестнулись, с одного места родом мы с ним, у него и приземлился. Комнату мне дал, а вскоре он на моих глазах сдал – крепко болячка прихватила, кое в чём помогал ему, а чувствуя, что вот-вот кони кинет, признался об этом арсенале, рассказал, где спрятал, хату на меня переписал. Хороший мужик был, похоронил я его, а у самого и план образовался, коль оружие такое в руках оказалось.
– Наверняка со складов стащил, раз новёхонькие, – предположил Гребнев.
– В точку попал – со складских запасов, – подтвердил Хрусталёв. – Стволы нигде не засвечены, ни в каких замарашках не участвовали – чистые. Ну, ладно, налюбовались, – и хватит, всё на место. – Хрусталёв принялся складывать оружие, заворачивая его в промасленные тряпки. – Грозное оружие это пока брать с собой не будем, всё же как на разведку едем, при людях неуместно держать его и прятать, достаточно одного ружья, хватит при надобности приструнить кого. Я тут справки кое-какие навёл и многое от людей слышал, так что злачные места мне ведомы, зря землю ковырять не будем. – Хрусталёв взглянул на собеседников и продолжал: – Тут до вашего приезда с одним бродягой заваруха вышла уж шибко корявая, чуть было жизни не лишился из-за золота.
– Чего так и к чему вдруг говоришь об этом, Захар? – насторожился Гребнев.
– Не напрягайся, так к теме вспомнил. – Хрусталёв достал папиросу, прикурил и присел к столу. – Некий Сухарь здесь проживал, кличка у него такая. Тихо жил, не совал нос, куда не попадя, а тут менты взяли его, так он оказался тот ещё орешек. Золота кучу нагрёб, а распорядиться не сумел – ума не хватило – где-то оступился, иль взболтнул кому по пьяни, язык-то он до Киева, говорят, доведёт. Вот к тому и говорю: с мозгами дружить в этаком деле надобно.
– Что с ним стряслось-то? – полюбопытствовал Груздев.
– Грабежом в последние годы и втихую занимался, как оказалось, вроде и неприметный сукин сын, а творил такое, что у местной братвы шары на лоб вылупились. Короче, изъяли у него оружие и двадцать кило золота. Следствие, суд – и закрыли этого гопника.
– Двадцать килограммов, ничего себе! – удивились в один голос Борис с Тихоном.
– Да, два десятка.
– Так это статья расстрельная, иль пожизненно дали?
– И то и другое.
– Как так?
– Вышку припаяли, а он в столицу в самые верха маляву написал о помиловании, дескать, если жизни не лишите, то пуд золота сдаст государству.
– Ничего себе Соловей-разбойник, это ж сколь старателей положить надобно было для богатства сумасшедшего, – закивал головой Тихон.
– Рассмотрели, видать, в Москве евоную просьбу, сочли: пулю в лоб человеку пустить просто, а выгоднее будет добавку с него получить. Верхушка своим судом дело переиначило, и вынесли закрыть пожизненно.
– Ну, а как с пудом, отдал или нет?
– Вроде как отдал, иначе б дырку в голове проковыряли. Шестнадцать килограммов, по весу, как в аптеке. Но я так разумею: коль при таком базаре у этого Сухаря в загашнике куда более металла припрятано. Не прошло месяца – и ему вольную дали.
– Ого! Откупился, ну и жук, – то ли восхищаясь, то ли удивляясь, заметил Гребнев.
– Кто знает, что это ему станет, ещё не вечер – может и жизни лишиться, если опять впросак попадёт.
– Так не зря легавые, видать, отпустили, проследят и вынюхают запасы его, дорожку-то всё одно укажет, не сегодня, так завтра – нужда заставит или иное что принудит, с золотом всё одно не сидел бы как курица на яйцах, покою-то оно не даёт. А тут уж как карта ляжет – или пан или пропал, – рассудил дальнейшее развитие событий Борис.
– Вполне так и есть, выпустили, чтоб выдоить подчистую, а там либо опять спрячут, либо в расход пустят. – Захар потушил окурок. – Всё, мужики, довольно балагурить, чай погоняем – и на сон грядущий, а завтра на свежую голову всё обсудим, без спешки и ладом.