Быть в Нижнем Новгороде и не видать Ивана Кондратьича Рыбникова было все равно что быть в Риме и не видать папы. А видеть Ивана Кондратьича можно было каждый божий день: поутру в депутатском дворянском собрании, а вечером в дворянском клубе. Тридцать три года прослужил он депутатом и чуть ли не пятьдесят лет был членом клуба.
Бывало, усядемся с ним возле бильярдной; человека два-три из неиграющих в карты подсядут, и пойдут у нас нескончаемые россказни. Раз зашла беседа заполночь; говорили про старинные псарни, про медвежью охоту. Кто-то рассказал о нечаянной встрече одного помещика с лесным боярином, Михайлой Иванычем Топтыгиным. Помещик, совсем безоружный, чудом спасся от когтей разъяренного зверя. Толковали о том, что должен был испытать помещик в обществе Мишеньки… Иван Кондратьич молча прошелся раз-другой по комнате и, остановясь перед нами, молвил:
– Со мной хуже было!
Все знали, что Иван Кондратьич не охотник. Удивились.
– Где ж это, Иван Кондратьич?
– В Чудове, Новгородской губернии.
– Как же это случилось? Расскажите, пожалуйста!
– Пожалуй – теперь можно.
– Пожалуйста, пожалуйста, Иван Кондратьич!
– Я еще молод был, – начал Иван Кондратьич, – двадцать с небольшим мне тогда было. Теперь, по новым порядкам, человек в двадцать лет – совершенный, умнее стариков, а в наше время – молокососом считался… Да… Однако я уж тогда и дворянству послужил и в отставку выйти успел. Завелись лишние деньжонки – дай слетаю в Москву, погляжу, что за Москва белокаменная… А она в ту пору отстраивалась после французского разоренья… Собрался, поехал. И встретился я в Москве с нашим помещиком, с Андреем Петровичем Приклонским. Он тогда в откупа вошел; сначала дела у него пошли хорошо, своя винокурня была, а потом спуталось как-то: взыскания пошли, споры да иски – скверное дело. Оттого и жил он в Москве: в сенате хлопотал.
Встретились мы с ним, обрадовались… Обедал я как-то у него. Вдвоем обедали. Андрей Петрович и стал мне откровенно про свои делишки рассказывать.
– Вот беда-то, – говорит, – здесь у меня все на мази, а в Петербург до зарезу надо съездить – справки там пособрать да барашка в бумажке кой-кому сунуть. Самому отлучиться нельзя, пожалуй, все дело испортишь. А верного человека нет. Хоть волком вой!
Толкуем этак, того, другого перебираем, кого бы можно в Петербург послать. Тот тем не годится, другой другим, а ехать – послезавтра.
– Знаешь ли что, Иван Кондратьич? – говорит Андрей Петрович.
– Что, – спрашиваю.
– Сделай дружбу – съезди!
– Легко сказать: съезди, – отвечаю ему. – Да как ехать-то?
– Не твоя беда: на мой кошт поедешь.
– Не в коште сила, – говорю. – Деньги что! Я и сам думал на Петербург посмотреть. А то возьмите, что в Петербурге я не бывал, приеду, как в лес: никого не знаю, за дело взяться не умею. Чтоб не испортить как-нибудь.
– Об этом, – говорит, – не беспокойся. Дам письма к приятелям, все у тебя выйдет, как по маслу. Мне нужен ты только для верности… А на тебя во всем полагаюсь: дело соседское.
– Соседское-то оно соседское. Только ведь я в откупах никакого толку не смыслю. Особенно по заводу, тут уж ни бельмеса не понимаю. Испортить боюсь. Вот что.
– Ицку пошлю с тобой.
А это – жид был, на заводе винокуром служил. Жидам строго было тогда запрещено в столицах проживать.