Загадка

Прошла неделя с тех пор, как мужчина странного вида свалился как снег на голову в дом Такамори и Томоэ. Все это время домочадцы, за исключением Такамори, невольно бросали неприязненные взоры в направлении той комнаты, которую отвели Гастону. Что же касается Томоэ, ее маленький носик периодически зеленел от гнева и она с ненавистью поглядывала на брата. И в этом не было ничего удивительного: попробуйте поставить на ее место себя.

В тот день, покинув корабль, когда Томоэ, вынужденная раскошелиться на такси, усадила в машину Такамори и этого иностранного бродягу, Гастон – совершенно как трехлетний ребенок – прильнул к окну и с восторгом рассматривал улицы Йокогамы, продуваемые весенним ветром.

– Гастон-сан, это улица Исэсаките, а это – городской муниципалитет.

Хотя Такамори и пытался рассказывать о местах, мимо которых они проезжали, Гастон никак не реагировал и самозабвенно прижимал лицо к окну. Только время от времени, открывая похожий на крокодилью пасть рот, он издавал свой идиотский смешок. Хотя можно было ожидать, что, оказавшись в Японии после стольких лет мечтаний о ней, он будет очарован всем необычным, что увидит на улицах Йокогамы, Томоэ его поведение было неприятно. Длинная лошадиная физиономия Гастона периодически расплывалась в слабоумной улыбке и поворачивалась к Томоэ как бы за подтверждением увиденного.

– Ребенок-сан.

Действительно, это были дети, которые на тротуаре играли в бой на самурайских мечах.

– Собака-сан.

Делая поворот под мостом на улицу Сакурагите, такси вспугнуло бездомную собаку, которая мочилась у фонарного столба. Томоэ ничего не оставалось – только кивнуть в знак согласия.

– Собака-сан опасно.

– Да, собака-сан опасно. – Незаметно для себя Томоэ тоже заговорила на странном японском языке.

Гастон, видимо, очень любил собак и поэтому проводил псину долгим взглядом, пока та не перебежала через дорогу.

Если бы все было только так, то еще ничего. Когда они доехали да станции Сакурагите, было уже за полдень, и Такамори сказал:

– Томоэ, может, зайдем куда-нибудь перекусить? Хорошо бы суси. Это ведь лучшая японская еда.

Такамори предложил это, сделав вид, что свободно распоряжается кошельком своей сестры. Похоже, отлично поняв его японский, Гастон радостно закивал головой.

В ресторане суси трое заняли места и сразу оказались в центре внимания как обслуги, так и посетителей. Томоэ всем своим видом показывала, что не имеет никакого отношения к спутникам, и сидела отвернувшись. Слушая объяснения Такамори, Гастон из вещевого мешка, лежащего у него на коленях, неожиданно достал что-то белое и длинное с привязанными шнурками.

– Это… – торжественно заявил он, – подарил мне японский матрос по имени Танака-сан в Марселе.

И у всех на виду Гастон неторопливо завязал шнурки вокруг шеи и простодушно рассмеялся.

– Вот я и прикрепил японскую салфетку…

За исключением Томоэ и Такамори, весь ресторан разразился гомерическим хохотом: то, что повязал на шею Гастон, было отнюдь не салфеткой, а фундоси – узкой набедренной повязкой для мужчин.

Когда в электричке по дороге в Сибуя Такамори с горькой усмешкой спросил у Гастона, откуда у него эта повязка, тот рассказал, что за день до посадки на «Вьетнам» он обнаружил на том же причале пришвартованный японский сухогруз. Сердце Гастона тут же учащенно забилось, и он немедленно отправился на экскурсию. Молодой матрос по имени Танака-сан любезно согласился показать ему корабль, а затем в своей каюте угостил маринованными сливами, сушеными водорослями и японским печеньем. Увидев висевшую на иллюминаторе длинную белую тряпку со шнурками с обеих сторон, любопытный Гастон спросил, что это такое. Молодой искренний матрос, как и следовало ожидать, не смог открыть ему истину и был вынужден сказать:

– Это… японская салфетка.

Можно сказать, что японское фундоси и европейская салфетка внешне с большой натяжкой похожи друг на друга. Но желая оставить себе какую-то память о посещении японского судна, Гастон предложил поменять «салфетку» на свой галстук. Танака-сан был вынужден пойти на эту сделку.

Учитывая обстоятельства, в действиях Гастона не было ничего плохого: он искренне поверил объяснению Танака-сан и в японском ресторане, несомненно, хотел лишь простодушно показать Томоэ и Такамори всю радость своего приезда в Японию. Однако Томоэ, покраснев, не вынесла такого вульгарного поступка в переполненном ресторане.

«Хоть он иностранец, – думала она, – но дурак, дурак. Ну, действительно, не дурак ли он?»

Весь обратный путь в электричке и в автобусе она не проронила ни слова и сидела, демонстративно отвернувшись не только от Гастона, но и от своего брата.

– Ну, довольно, успокойся. Сейчас уже ничего не поделаешь. Он ведь впервые в Японии, – пытался заступиться за Гастона стоявший рядом Такамори, но Томоэ не отвечала. – Даже ты, Томоэ, поехав впервые за границу, можешь совершить подобные промахи.

Но она, крепко сжав губы, не проронила ни слова. И только виновник всего этого, Гастон, положив на колени вещевой мешок, продолжал с восторгом наблюдать за видами города, пролетавшими за окном.

* * *

Наконец они прибыли домой.

Поручив дальнейшую заботу о госте маме Сидзу и Матян, которые сразу не смогли избавиться от первого шока при виде его, Томоэ бросилась в свою комнату и заперлась. На столе валялся раскрытый журнал о кино. С его страницы раздражающе смотрело меланхоличное лицо актера Даниэля Гелина в роли Наполеона.

– Вот твоя комната… – послышался из коридора голос Такамори. – Чувствуй здесь себя как в своем доме.

* * *

Полагая, что Гастон после длительного путешествия устал и захочет немного подремать, хозяева разложили на полу в его комнате японский матрас и оставили гостя в покое. В три часа дня, когда гнев Томоэ немного поубавился, она спустилась на кухню, чтобы попросить Матян приготовить чай и пирожное для гостя.

– Томоэ-сан, а наш гость действительно родственник Наполеона?

– Похоже, что это так. А почему ты спрашиваешь?

– Он только что ушел из дома в ночной пижаме.

Когда полчаса назад Матян убиралась у входа в дом, неожиданно появился Гастон, который вроде как должен был спать, и принялся искать свои ботинки. Поверх ночной пижамы на нем было надето летнее кимоно, которое дал ему Такамори. Матян принесла его поношенные башмаки, требовавшие срочного ремонта. Он быстро обулся и вышел из дома.

– О нет. Что он еще выкинет… Почему ты его не остановила?

Уловив упрек в голосе Томоэ, Матян насупилась:

– Откуда я могла знать? Я думала, он собирается только походить по саду.

Кимоно и ботинки! Ну и комбинация! Как будет неудобно, если его в таком виде увидят соседи. И вместе с тем – откуда Гастон мог знать, что японцы никогда не носят ботинки с кимоно?

– Схожу поищу его. Позови Такамори.

Такамори дремал у себя на втором этаже.

– Что случилось?

– И он еще спрашивает, что случилось, когда сам пригласил этого идиота в наш дом!

Узнав, что произошло, Такамори разразился хохотом:

– О, это просто великолепно!

Томоэ бросилась на улицу, но Гастона нигде не было видно. Если он забредет в торговые ряды около станции, думала она, там повторится сцена в ресторане суси, и они станут посмешищем для всех соседей. Как будто ей и без того забот с Такамори не хватает, так сейчас этот слабоумный из-за границы свалился им на голову, и с ним, похоже, будет даже больше проблем, чем с ее братом.

Она остановилась у группы маленьких сопливых мальчишек, игравших на улице, и спросила, не видели ли они иностранца.

– А, американец в кимоно?

– Он не американец. Но все равно. Куда он пошел?

И тут она увидела Гастона – тот не спеша шел ей навстречу. Невероятно смешно – огромный борец сумо, завернутый в слишком маленькое кимоно, в этих ужасных башмаках. За ним ковыляла грязная и худая бездомная собака. Гастон увидел Томоэ, и на его лошадином лице появилась уже знакомая идиотская улыбка.

– Бедная собака-сан. Совсем голодная. Вы не дадите ей что-нибудь поесть?

«Какое нахальство», – подумала Томоэ.

* * *

Вечером по случаю приезда Гастона устроили торжественный ужин. Стол был уставлен разнообразными редкими блюдами. Почетный гость переоделся в свою старую одежду, в которой он был на корабле, и сидел теперь в неудобной позе на своей подушке. Колени торчали впереди. Такамори пытался заставить его сесть, скрестив ноги, но они у него были слишком длинными для такой позы.

Увидев перед собой столько необычных блюд, Гастон, как ребенок, захлопал в ладоши и, показывая на них, начал считать:

– Один, два, три, четыре, много, много блюд!

Видя его искреннее восхищение, Томоэ чуть не забыла о своей к нему неприязни.

– Гастон-сан, вы впервые едите японскую еду?

– Однажды в Париже я пробовал японские блюда.

В Париже есть японский ресторан, которым владеет японец, женившийся на француженке. Гастон был в нем однажды со своими друзьями.

– Что вы изволили там кушать? – спросила Сидзу, с опаской глядя на Такамори и предчувствуя, что Гастон может не понять ее японский язык.

– Мама, не употребляй такие трудные слова. – Сидзу выбрала самую вежливую форму глагола «кушать». – Если ты будешь говорить простым языком и делать паузу между фразами, он тебя поймет.

Совет Такамори распространялся на всех присутствующих.

– Гастон-сан, с этого момента мы будем звать тебя просто Гас. Гастон слишком сложно.

– Да, я понял.

– Гас, что ты ел в японском ресторане?

– Сукеякы.

– Не сукеякы. Правильно сказать сукияки[3].

Уже некоторое время Матян стояла в углу, не в состоянии отвести взгляд от Гастона. Томоэ пыталась ей сигнализировать, чтобы она прекратила пялиться на гостя, но Матян зрелище заворожило настолько, что она забыла обслуживать сидевших за столом.

Гастон действительно представлял собой достойное зрелище. Его палочки неуклюже опускались на кусочек еды в одном из стоявших перед ним блюд, захватывали его и осторожно несли в направлении рта. Затем лошадиное лицо встречало палочки на полпути, рот распахивался и – хлоп! – еда исчезала в нем. Таким образом поглощались кусочки сырой рыбы, шпинат и все остальное. Почти как гиппопотам, которого Томоэ видела однажды в диснеевском фильме.

– Гас, ты потомок Наполеона, не так ли? – наконец отважился спросить Такамори.

– Да, моим предком был Наполеон.

Ветвь Гастона происходила от ребенка, родившегося от Наполеона у знаменитой Марии Валевской.

«Правда ли это?» – думала Томоэ, наблюдая за Гастоном. Это лошадиное лицо и застольные манеры бегемота! Трудно поверить, что Гастон мог своим предком иметь этого знаменитого героя, который преодолел Альпы и захватил Италию. Внезапно ей пришло в голову подозрение: а не мошенник ли он?

Томоэ ничего не знала о законах наследственности Менделя и Лысенко, но ей казалось странным, что первый и последний представитель родословной линии могут во всех отношениях настолько отличаться друг от друга.

Известно, что император Наполеон был невысокого роста и имел маленькое лицо. Вместе с тем он обладал острым соколиным взглядом и имел хитрые, как у лисы, губы. А посмотреть на Гастона – лицо и тело призрака, а манеры совершенно несовместимы с родом Наполеона. В нем было так же трудно отыскать какие-нибудь следы Наполеона, как рыбу на дереве. Если бы мир не изменился со времен Наполеона, его сегодняшний потомок назывался бы граф Гастон де Бонапарт. Томоэ пыталась представить его себе в Версальском дворце с его сверкающими люстрами, – вот он почтительно целует руки элегантно одетым благородным девицам и танцует с ними в бальном зале.

Какой абсурд! Даже представить, как обладатель этой лошадиной физиономии кружится в грациозном вальсе, – значит разрушить все романтические мечты и ожидания. Подозрения вновь вернулись к Томоэ. А что, если, скрываясь за этим идиотским внешним видом, он что-то против них замышляет? Она украдкой взглянула на него. Гастон перестал есть и рассеянно смотрел в окно.

– Гастон-сан, вы не хотите что-нибудь еще поесть?

Он не ответил.

– Гастон-сан.

В этот раз он повернулся к Томоэ и печально улыбнулся.

– Что случилось, Гас? – с беспокойством спросил Такамори, поставив бутылку виски, из которой наливал себе вторую порцию.

– Собака-сан, – ответил Гастон, показав на свою тарелку, – хочет кушать.

– Собака-сан?

Томоэ сразу поняла, что имел в виду Гастон, когда вспомнила его фигуру в кимоно и старых ботинках, за которой плелась истощенная и грязная псина.

– Ах да. Та бездомная собака.

Эта собака всегда бродила в окрестностях. Иногда она даже пробиралась на кухню и опрокидывала мусорное ведро, вызывая гнев Матян.

Гастон поднялся и открыл окно, через которое стало слышно, как собака кашляет на улице. Видимо, как и люди, она страдала от астмы. Гастон взял остатки еды со своей тарелки и бросил их собаке. Томоэ и Матян с отвращением отвернулись.

– С сегодняшнего дня эта собака-сан ваш друг. Как и я ваш друг, – заявил Гастон, глядя на всех со счастливой улыбкой на лице.

Вечером, когда Гастон ушел в свою комнату, Томоэ устало вздохнула. Она чувствовала себя совершенно измотанной – как физически, так и морально.

– Теперь ты, надеюсь, удовлетворен, пригласив этого дурака в наш дом, – сказала она Такамори с возмущением.

Тот покачал головой:

– Еще рано говорить, дурак он или нет. Он еще может удивить тебя.

– Если он не дурак, то мошенник, который постарается доставить нам неприятности.

Такамори, чувствуя свою ответственность за приезд Гастона в их дом, красноречиво защищал его, но так и не смог убедить сестру. Она была готова согласиться, что лошадиное лицо и медлительность в движениях Гастон получил от бога – тут уж ничего не поделаешь. Но, слушая его и наблюдая за его поступками, она была вынуждена признать: его умственное развитие соответствует уровню маленького ребенка. Гастон ни в малейшей степени не походил на сообразительного, находчивого и остроумного молодого француза, к образу которого Томоэ привыкла по книгам и кинофильмам.

– Это можно назвать инфантильностью. И подобное случается не только во Франции. Ты посмотри на наших самозваных интеллигентов и деятелей культуры, а таких в Японии великое множество, – убежденно заявил Такамори.

– Что бы ты ни говорил, всему есть предел. Подумать только – выйти на улицу в кимоно и ботинках… Это же полное отсутствие здравого смысла, даже если он не знает наших японских обычаев.

– В этом все и дело. Он может оказаться глубоким, как океан, и его не интересуют все эти мелочи. Во всяком случае, Томоэ, ты никогда не могла различить достоинств в мужчине. Даже в том, что касается меня, ты никогда не была в состоянии понять, что я самый достойный мужчина среди мужчин.

Достойный мужчина среди мужчин? И таким может считаться Такамори, который готов проспать все утро и постоянно выпрашивает у сестры карманные деньги?

Если он хочет узнать мнение другого человека о Гастоне, думала Томоэ, пусть послушает звон посуды на кухне. Матян вымещала свое плохое настроение на посуде, чтобы та знала, как она себя чувствует.

– Я не представляю, как родственники Наполеона могут гордиться своим происхождением, имея в семье такого типа. Они должны были полностью потерять свое лицо. Зачем он вообще приехал в Японию? – сердито спросила Томоэ.

– Я спрашивал его, но не получил удовлетворительного ответа. Он все-таки загадка, не так ли?

* * *

На следующее утро Такамори и Томоэ нужно было на работу.

– Гас, какие у тебя планы на сегодня? Не хотел бы ты посмотреть Токио?

Гастон дошел вместе с ними до станции Киодо, держа в руках туристическую карту Токио, на которой Такамори тщательно пометил наиболее интересные достопримечательности. Они все вместе сошли с поезда на станции Токио.

– Гас, после того как осмотришь здания парламента и разных министерств, иди к Токийской башне. Знаешь, она даже выше Эйфелевой.

– О, выше, чем Эйфелева башня?

С любопытством озираясь, Гастон исчез в утренней толпе.

– Посмотри на него, – сказал Такамори, глядя ему вслед. – Он в состоянии сам ориентироваться на улицах Токио. И он совершенно не глуп.

– Я беспокоюсь, все ли будет с ним хорошо.

– Конечно, ничего с ним не произойдет.

Но когда Такамори и Томоэ вернулись вечером домой и спросили Гастона, который пришел незадолго до них, что он сумел посмотреть за день, выяснилось, что он ничего не видел. Маршрут, который с таким старанием наметил на карте Такамори: здание парламента, министерства, Токийская башня и даже театр Нитигэки, – был полностью проигнорирован.

– Что же вы тогда видели, Гастон-сан?

– Храм, – он слабо и печально улыбнулся. – Я видел много, много детей и голубей.

Как выяснилось, он прошел, не останавливаясь, через квартал Маруноути и мимо улицы Гиндза[4] и зашел на территорию храма, где и провел целый день, наблюдая за детьми и голубями. Зачем же он тогда пересек океан и приехал в Японию? Нет, этот человек действительно загадка.

* * *

Затем произошел инцидент, который дал им некоторое представление о характере Гастона. В воскресенье Такамори предложил показать ему ночной Токио.

– Куда ты его поведешь? На Гиндзу? – спросила Томоэ.

– Нет, не на Гиндзу. Я покажу ему изнанку Токио, которую даже ты, Томоэ, не знаешь, – смеясь, ответил Такамори. – Мы пойдем вдвоем, Гас.

Но затем, вспомнив о предстоящих расходах, Такамори быстро изменил мнение и пригласил Томоэ пойти с ними.

– Я подумал, Томоэ, что для расширения твоего кругозора было бы полезно пойти с нами, – резонно сказал он.

– Ты что, собираешься показать Гастону темные стороны Японии?

– Не говори глупости. Можешь пойти с нами и сама все увидеть, если, конечно, пожелаешь.

После ужина они вышли из дома и на поезде доехали до Синдзюку[5]. На Гастоне был все тот же костюм на несколько размеров меньше, но лицо его светилось радостью.

Такамори хвастался, что он так хорошо знаком с этим районом, что знает даже все крысиные норы.

– Крысиные норы – бог с ними, но не показывай ему мест, позорных для всей страны.

– Могла бы мне этого и не говорить.

Но не успели они выйти со станции Синдзюку и двинуться по улице, как случилось то, чего больше всего боялась Томоэ.

Возбужденный Гастон постоянно вертел головой, реагируя на все вокруг: на огни маленьких баров, вытянувшихся вдоль улицы, как спичечные коробки, на соблазнительный запах шашлычков из куриного мяса, на голоса зазывал, приглашающих зайти в их заведения, на звуки стукающихся шариков в залах игральных автоматов.

– Такамори-сан, я поражен всем этим.

– Я уверен, что тебе понравится. Гас, может, зайдем куда-нибудь выпить?

При этих словах Томоэ потянула брата за рукав и неодобрительно покачала головой. Пока она с ним спорила, к Гастону, держа руки в карманах куртки, подошел молодой человек и с хитрой улыбкой начал фамильярно нашептывать ему что-то на ухо. Томоэ повернулась и увидела его, но не смогла понять, что ему нужно. В тот же момент Такамори тоже увидел эту сцену и сразу позвал:

– Гас, Гас.

– Одну минуту, – ответил Гастон и продолжал, улыбаясь, разговаривать с молодым человеком, державшим руки в карманах.

– Этот парень хочет показать мне несколько красивых фотографий Японии.

– Не обращай внимания, Гас. Пошли дальше, – и Такамори потянул его за руку. – Не дай себя обмануть.

Только после быстрого объяснения Такамори Томоэ поняла, что парень пытался продать Гастону непристойные фотографии. Гастон никак не мог взять в толк, в чем дело, но Такамори и Томоэ потащили его за собой. Не успели они пройти и несколько шагов, как парень догнал их и поравнялся с Такамори.

– Ты чего лезешь? Дай мне поговорить с этим человеком, – угрожающе сказал он, продолжая держать руки в карманах. Хоть характер у Томоэ и был сильный, в такие моменты она все же предпочитала искать защиты у брата, а потому спряталась за его спиной, крепко вцепившись в его плащ.

– Не пытайтесь убежать, – продолжал приставать к ним парень.

– Мы и не убегаем, – сказал Такамори внезапно севшим голосом, закрывая собой Томоэ, – но знаешь ли ты, кто этот иностранец?

– Чего?

– Взгляни получше. Ты его не помнишь? Ты не видел его фотографии в газетах?.. Ну что, так и не узнаешь его? Это чемпион Бразилии по боксу господин Гастон. На следующей неделе он выйдет на ринг против Енэкура. Мы с этой девушкой – журналисты газеты «Дейли геральд».

И Такамори позвал Гастона, который в тот момент заглядывал в салон игральных автоматов, не имея ни малейшего понятия о драме, которая разворачивается вокруг его личности.

– Господин Гастон, пожалуйста.

– Да. Да.

– Пожалуйста, господин Гастон.

– Да. Да.

– Нокаутируйте этого типа. – Такамори говорил на английском, которого ни Гастон, ни этот парень не понимали. Некоторое время парень постоял в нерешительности, глядя на Такамори и Томоэ, но, когда Гастон, наконец, сумел оторвать себя от салона игральных автоматов и направился к нему, он сделал несколько шагов назад и исчез в ближайшем темном переулке.

Когда все закончилось, Томоэ бросило в дрожь. Сердце ее готово было выскочить из груди.

– Такамори! – Тот как раз вытирал со лба пот. – Мы должны как можно скорее уйти отсюда.

И они быстро пошли, таща за собой Гастона, при виде которого лица подвыпивших встречных прохожих изумленно вытягивались. Томоэ продолжала дрожать, даже когда они дошли до перекрестка перед залом Мусасино.

– Ты действительно вытащил нас из этой неприятной истории.

Такамори, видя, что его акции выросли в глазах сестры, начал хвастаться:

– Да я мог бы расправиться и с десятью такими.

– Давай остановимся и отдохнем где-нибудь. Сердце никак не уймется.

Они как раз стояли перед кафе «Куйен», откуда доносились звуки французского шансона. Это кафе было известно тем, что в нем создали псевдофранцузскую атмосферу – этакий «кусочек Парижа».

– Я уверена, что вам это понравится, Гастон-сан.

– Это ужасное заведение, – запротестовал Такамори, глядя на кафе с отвращением. – Здесь собираются студенты и прочие, кто помешан на французской культуре. Меня даже тошнит от этого.

Но коль скоро вблизи не наблюдалось другого подходящего места, они все же вошли внутрь. В кафе было темно, как в аквариуме, поскольку даже днем толстые шторы закрывали окна и тусклый свет ламп на золоченых стенах придавал лицам посетителей желтый цвет рыб за стеклом.

Оглядевшись, Такамори подумал, что даже независимо от освещения в лицах присутствующих было что-то рыбье. Например, глаза вон того богемного вида молодого человека со сросшимися бровями – казалось, он поглощен решением глубокой философской проблемы, – были в точности такими же, как у серой кефали. И вон та девушка, с восхищением внимающая слащавой мелодии шансона, похожа на рыбу оризия, а средних лет мужчина, который тихо беседует с ней, выглядит так же отталкивающе, как и сайда.

Такамори никогда не понимал, чем могли нравиться подобные кафе. Он не принадлежал к тем, кто глубоко вздыхает над чашкой крепкого кофе, слушая шансон о «душе поэта».

«Куйен» притягивал особую породу молодых японцев, которые увлекались всем французским. Как молодые «русские», одетые так же, как, по их представлениям, одеваются русские рабочие, собирались в определенных барах, где пели русские народные песни, – так и эти франкофилы в беретах и с французской книгой под мышкой стекались в кафе, подобные «Куйен», чтобы вздыхать под звуки французского шансона.

Что касается Такамори, он вообще не знал, как вести себя в подобных местах, и чувствовал бы себя значительно свободнее в каком-нибудь соседнем баре. Но коль скоро Томоэ оплачивает счет и они к тому же только что пережили неприятное приключение, ему ничего не оставалось делать, как последовать за ней и Гастоном в это кафе.

Едва они уселись, за соседним столиком Томоэ увидела своего сослуживца Осако и окликнула его. Заметно удивившись встрече в подобном месте, Осако поставил на стол чашечку чая, которую элегантно держал в руке, и подошел к их столу. Он был хлыщевато одет и еще больше, чем обычно, походил на угря.

– Такамори, я хотела бы представить тебе Осако-сан, который работает у нас на фирме. Он внук барона Осако.

– Ах вот как – значит, вы и есть Такамори-сан. Томоэ мне много о вас рассказывала, – отозвался внук барона почти женственным голосом.

– А это… – Томоэ какой-то миг помедлила, – Гастон Бонапарт. Он приехал из Франции и остановился у нас.

При слове «Франция» лицо Осако мгновенно напряглось – да и не только у него. Сидевшие за соседними столиками тоже повернулись и устремили на них взгляды.

– Вы не будете столь любезны, чтобы разрешить мне присоединиться к вам?

– Пожалуйста, – с раздражением ответил Такамори: он уже понял, что почти все посетители кафе с интересом за ними наблюдают.

Без дальнейших церемоний Осако пододвинул свое кресло к их столику и сразу вступил в беседу с Гастоном.

– Для меня большая честь иметь возможность поговорить с настоящим французом.

– Да, да, – Гастон протянул большую руку и поздоровался с Осако.

– Каждый, кто приходит в это кафе, – большой любитель французского искусства.

Как раз в этот момент Такамори случайно взглянул на входную дверь и увидел за нею парня в куртке, который хотел продать Гастону непристойные фотографии. И в этот раз он был не один. Рядом с ним с ноги на ногу переминался мужчина крепкого телосложения в ярком спортивном костюме. По внешнему виду он вполне мог сойти за бывшего боксера. Периодически они прижимались лицами к стеклянной двери, чтоб получше разглядеть столик Такамори. В панике Такамори стал искать глазами другой выход из кафе и, не найдя его, понял, что им еще придется встретиться с этими бандитами.

– Вам понравился Токио? Очень грязный город, не так ли? А вот Париж – великолепный город… Мировой центр искусств… каштаны и Сена. Токио – такое ужасное место, его даже нельзя сравнивать с Парижем, верно?

Обращаясь к Гастону и Томоэ, Осако продолжал высказываться о Токио и Японии в подобном тоне. Презрение к стране, в которой родились, и к городу, в котором жили, было одной из характерных черт франкофилов. Гастон смотрел на Осако, широко раскрыв глаза, и по выражению его лица невозможно было сказать, понимает ли он, о чем речь. Но даже недалекий в таких делах Такамори понял, что Осако фактически адресовал свои слова не Гастону, а Томоэ.

– Кроме того, японцы сегодня, как обезьяны, во всем подражают американской культуре… Гастон-сан, вы понимаете японское выражение «подражать как обезьяна»?

– Обезьяна? – сонно переспросил Гастон.

Каждый раз, когда Такамори в баре или кафе натыкался на кого-либо, похожего на Осако, он старался как можно скорее покинуть это место – и не потому, что не был согласен с тем, что проповедовали эти люди. Прежде всего, он сознавал свою слабость в абстрактных дискуссиях, но в данном случае он не мог примириться с презрением к родине, которое выказывал Осако. А уйти нельзя, ибо типы у дверей следили за ними и определенно их поджидали.

– Подражать, как обезьяна! – громко заговорил Осако, даже не подозревая, что происходит в голове Такамори. – Томоэ-сан, вы не знаете, как будет по-французски «обезьяна»?

– Не имею понятия.

– Обезьяна… то есть «монки». – Осако повернулся к Гастону и изобразил обезьяну.

– А, обезьяна! – обрадовался Гастон. – Значит, вы обезьяна?

Томоэ не могла удержаться и прыснула. Раздраженный Осако принялся энергично помешивать ложечкой чай и больше не проронил ни слова.

Вероятно, Гастон почувствовал, что чем-то обидел своего собеседника, и с печалью на лице повернулся к Такамори. Смущенная Томоэ предложила уйти и, не ожидая ответа, взяла свою сумочку и встала.

– Я тоже ухожу, – сказал Осако.

Такамори вновь посмотрел на дверь, и человек в куртке, перехватив его взгляд, быстро отошел в сторону.

Осако и Томоэ, не подозревая об опасности, стояли рядом у стола, а Такамори пытался скрыться за спиной Гастона.

– Томоэ-сан, разрешите мне заплатить, – предложил Осако.

– Разумеется, нет.

Они оба потянулись за счетом. Такамори было безразлично, кто из них будет платить, поскольку это не касалось его собственного кошелька. Гораздо больше его интересовало, что ожидает их за дверью. Пока там никого не было видно.

– Томоэ, подожди секунду, – Такамори остановил сестру, когда она уже двинулась было к выходу: он испугался, что на нее неожиданно могут напасть.

– В чем дело? – Ее вопрос прозвучал несколько напыщенно – вероятно, из-за присутствия Осако.

– Я кое-что должен сказать тебе.

Томоэ посмотрела на него с подозрением, пропустив вперед Осако и Гастона.

– После вас, мосье. – С улыбкой Осако открыл дверь, фамильярно взяв Гастона под руку.

– Что случилось? – Томоэ взглянула на Такамори.

– Подожди здесь секунду.

– Зачем?

Предчувствие не обмануло Такамори. Как только Осако и Гастон вышли на улицу, к ним с двух сторон вплотную подошли два поджидавших типа.

– О, это тот человек! – воскликнула Томоэ, вцепившись в руку брата.

– Вот именно!

– И что нам делать?

Второй человек, в спортивном костюме – видимо, старший, – повернулся и уставился на Такамори и Томоэ. Осако, побледнев от страха, тоже смотрел на них. Тип в куртке что-то прошептал ему, и Осако послушно пошел вместе с ним, испуганно оглядываясь на Такамори и Томоэ. Дружелюбно улыбаясь, Гастон последовал за ними.

– Я позвоню в полицию, – сказала Томоэ.

– Бесполезно. Мы не знаем, куда они их ведут.

После некоторого молчания ее лицо побелело от гнева и носик задергался. Такамори прекрасно знал, что в таком состоянии никакая опасность ее не остановит.

– Я иду с ними, – решительно сказала она. – Пошли. Мы не позволим им от нас так просто отделаться. – Когда Такамори сразу не ответил, она добавила: – Ты что, боишься? Трус!

– Хорошо, пойдем. – Даже Такамори, который, во всяком случае, был мужчиной, не хотел, чтобы сестра считала его трусом. К тому же их было трое против двоих врагов. Но какая будет польза от этого неженки Осако? Однако есть еще Гастон. Может, когда он поймет, в чем дело, окажется на высоте.

Двое бандитов с ухмылкой наблюдали за их приближением.

– Эй, послушайте… Прекратите эти глупости.

Проявленная хотя бы только на словах смелость Такамори воодушевила Осако, и он закричал своим пронзительным женственным голосом:

– Не трогайте нас… Не трогайте!

Внезапно откуда-то появились еще два бандита и встали по обе стороны Такамори и Томоэ. Один, с полуоткрытым ртом, выглядел как идиот – он вертел в руках какую-то игрушку.

Проходившие мимо люди и понятия не имели, в какое положение они попали. Недалеко располагались целые кварталы дешевых баров – известное логово этих гангстеров. За станцией Синдзюку имелось темное пространство, где проходившие поезда заглушали все звуки и стоял спертый запах застоявшейся мочи. Такамори понял, что именно туда их и хотят завести.

Внезапно Томоэ резко остановилась и закричала двум студентам:

– Пожалуйста, помогите нам! Эти типы к нам пристают!

Студенты в замешательстве посмотрели на нее, затем оно сменилось испугом – человек в спортивном костюме, явный главарь этой банды, с угрожающим видом направился к ним.

– Извините, ребята, – тихо сказал он, криво улыбаясь. – Моя подруга слишком много выпила.

Студенты же так перепугались, что встали как вкопанные, не в состоянии сдвинуться с места. Тем же тихим голосом, но более резким тоном бандит посоветовал им идти дальше по своим делам.

На помощь молодых интеллектуалов в подобных случаях рассчитывать бесполезно. Студенты быстро сообразили, что им невыгодно вмешиваться в эту историю, и с окаменевшими от страха лицами быстро ретировались. Даже бывший боксер не выдержал и процедил им вслед:

– Трусливые ублюдки…

Улучив момент, когда бандиты потеряли бдительность, Осако вдруг бросился наутек, издавая на бегу пронзительные звуки, подобные скрежету металла. Охранявший его парень в куртке попытался его схватить, но Осако уже набрал фору и мчался как стрела, сталкиваясь с людьми и сбивая с ног девушек, пока не исчез в толпе.

Прохожие на улице наконец поняли, что происходит. Они на мгновение останавливались, но затем двигались дальше – как и студенты, не пошевелив пальцем, чтобы помочь Такамори и компании.

– Гас, Томоэ, быстро! – закричал Такамори, кинувшись всем телом на идиота с игрушкой, который охранял Томоэ, схватил ее за руку и побежал. Они скоро смешались с толпой, и Томоэ почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Она не помнила, что происходило следующие несколько минут, но, когда пришла в себя, увидела, что Гастона с ними нет. Она все еще держалась за руку Такамори, но сейчас они уже были на главной улице, ярко освещенной неоновыми огнями.

Томоэ остановилась передохнуть, опершись на фонарный столб. Вся кровь отхлынула от ее лица, и она тяжело дышала. Напротив станции Синдзюку стояла полицейская будка, и Такамори, таща за руку сестру, которая по-прежнему не могла произнести ни слова, бросился к ней. Не тратя времени на объяснения, он обратился к полицейскому:

– Пожалуйста, пойдемте с нами. К нашему другу из-за границы пристают хулиганы.

– Где? – безразлично осведомился полицейский. Для него это было обычное явление.

Однако что же происходило тем временем с нашим Гастоном? Когда он увидел убегающего с пронзительным криком Осако и услышал, как Такамори зовет его и Томоэ, а затем они убежали, он, кажется, наконец понял, в какую попал переделку. Подобно роботу, он неуклюже начал двигаться к толпе японцев, которые с безопасного расстояния с любопытством и страхом в глазах наблюдали за происходящим.

– Эй, подожди! – закричал ему вслед идиот с игрушкой. – Так ты фотографии покупать будешь?

Гастон ничего не ответил.

– Ты купишь эти фотографии или нет?

Гастон остановился и с улыбкой на длинном лице покачал головой:

– Мои друзья…

– Да плевать мне на твоих друзей. Я с тобой разговариваю. Ты что, совсем того?

Главарь банды медленно подошел к нему, и толпа зевак подалась назад. Он медленно осмотрел Гастона с головы до пят своими водянистыми глазами и с суровой миной повернулся к своим приспешникам.

– Что за дурацкие выдумки? Какой это боксер? Взгляните на его руки. С такими руками он никогда не был даже близко от ринга. Хорошо, Нисино, займись им.

Нисино был тот тип, который первым подошел к Гастону и его спутникам. У гангстеров имелась своя шкала ценностей. Например, считалось более почетным помериться силами со знаменитым боксером, чем надрать задницу простому студенту. Авторитет Нисино в банде, несомненно, возрастет, если он одолеет этого огромного типа с телом коровы. К тому же он иностранец, а это дополнительный плюс.

– Вы, чертовы американцы! Разгуливаете с важным видом по всей Японии, как будто это ваша страна!

Нисино вынул из карманов перебинтованные руки и принял стойку карате.

– До свидания всем, – доброжелательно прокричал Гастон с улыбкой, которая, похоже, так и не сходила с его лица. – До свидания.

Неожиданно Нисино, как боевой петух, взлетел в воздух и нанес Гастону удар руками и ногами по телу и коленям. С громким воплем большое тело Гастона сложилось пополам.

– Oh, non, non… Tu m’as fait mal.

– Ух ты, сволочь!

От сильной боли Гастон, казалось, забыл весь свой японский. Он стоял, согнувшись и завывая от боли. Нисино еще и еще раз ударил его ногой. Толпа наблюдала необычный спектакль со смешанными чувствами. Гастону она глубоко сочувствовала – но одновременно испытывала трепетное удовольствие, подобное тому, какое много лет назад испытали японцы, когда маленький японский профессиональный борец Рикидодзан нанес поражение значительно более крупным американцам, братьям Шарп. Нечего говорить о том, что никто даже не пытался помочь иностранцу.

Вскоре Гастон медленно поднял руку и посмотрел в лицо Нисино. Окружающие почувствовали, что иностранец, наконец, разозлился.

Загрузка...