– Заходим, – деловито сказала Наташка. – Шапки не снимать, холодно.
Мы ввалились внутрь. Промороженный дом встретил неприветливо. Пахло холодным и кислым, стекла раскрасило морозом, от дыхания шёл пар.
Позади была поездка в электричке, пробежка от станции к даче и лихой штурм забора: калитку замело снегом, нам пришлось перелезать и падать в сугроб с той стороны.
– Сперва какао, потом гулять, – предложила Лера.
Мы болтали и уплетали какао с печеньем. Я думала о том, как здорово, что от каникул осталось ещё целых три дня!
Колоть дрова на морозе смешно. Каждая по очереди воевала с поленом, а остальные комментировали:
– Па-аберегись!
– Не попади себе в голову!
– Девочка с топором – это страшная сила!
После такой разминки стало теплее. Мы растопили печь и, не сговариваясь, решили:
– Идём на Неву!
Фонари на улице горели через один. Мы бежали, оскальзываясь на льду. Заснеженный берег был пуст: ни лыжни, ни человечьего следа.
Зимняя река предлагала не меньше развлечений, чем летняя. Можно было скатываться под горку вниз, до самого льда, или прыгать с разбегу в сугробы. Или падать на спину, раскинув руки, как крылья, чтоб отпечатать в снегу силуэт ангела.
Чёрные макушки камней, вмерзших в лед, чётко выделялись на белом фоне. Ещё можно прыгать с камня на камень. И…
– А слабо на тот берег сходить? – подала голос Ирка.
Мы знали, что кто-нибудь обязательно предложит и это. И, конечно, мы тут же откажемся: не самоубийцы же мы, в самом деле? В темноте, по льду, местами тонкому, под которым плещут холодные, смертельно опасные невские воды?
– Слабо, – заявили мы дружно на три голоса.
– И тебе слабо тоже, – сурово добавили специально для Ирки.
– Да я так, шучу, – невинно сказала она.
Но удочка была уже заброшена.
– Давайте просто спустимся, и посмотрим, какой там лёд? – предложила Наташа.
Мы скатились по берегу вниз. Было светло от снега и от луны, пронзительно-жёлтой, резко очерченной в морозной дымке.
– Потопаем? Ух ты, как крепко! – мы стали носиться вдоль берега, проверяя льдины на прочность.
– Смотрите, тропинка! – крикнула Лера, – интересно, куда она ведет?
Мы подошли и увидели, что тропка во льду тянется к середине реки и пропадает во тьме.
– Так что же, получается, люди всё-таки туда ходят? – удивилась Наташа.
– Может, они до середины идут, а там – всё?
– А чего тогда утоптано?
Мы стояли у берега. Но очень хотелось хоть немного пройти вперед.
Я не выдержала:
– Может, пройдём чуть-чуть, посмотрим?
И мы пошли. Шаг за шагом. Место это мы хорошо знали: летом тут был наш любимый пляж. Метров десять-пятнадцать от берега шла отмель с камнями, а дальше – обрыв, с глубиной и сильным течением.
Тропинка оказалась широкой, а справа и слева от неё на белом льду выросли сугробы, будто кто-то с лопатой ходил и чистил.
– Как думаете, какой толщины лёд под нами? – спросила я.
Никто не ответил.
Незаметно мы отошли от берега. Я оглянулась, и камней на отмели уже не увидела.
Мы были почти на середине.
Справа от нас в нескольких метрах оказалась огромная полынья. Мы увидели, как вода, переливаясь через лед, застыла прозрачным валом и образовала уродливый, как огромный пузырь, ледяной нарост.
– Может, хватит? – спросила Наташа.
– Да, девчонки, давайте-ка поворачивать, – согласилась Лера.
И всё-таки, Ирке важно было сделать последний шаг. Хоть на пару метров пройти дальше, чем все остальные. И она ещё чуть-чуть прошла к тому берегу.
Ну и подумаешь! Я тоже так могу. И я прошла ещё немного. Она посмотрела на меня и опять шагнула. И я тоже.
Шаг. Зачем нам это глупое состязание?
Еще шаг. Это было похоже на гипноз.
Мы услышали позади рассерженные крики девчонок. Полынья плескалась совсем близко. Действительно, хватит. Кто-то должен остановиться. Ладно, раз Ирка хочет быть первой – пожалуйста, решила я и сказала:
– Всё, поворачиваем, – и услышала, как она произнесла ту же фразу.
Мы обе торопливо отошли от страшной, парящей в ночи полыньи.
– А ведь люди-то ходят, – разряжая обстановку, болтала Ирка на обратном пути.
Девчонки не реагировали. Они злились на нас, потому что переволновались.
– Дуры, – не выдержала Наташка. – А если бы вы провалились?
Путь к берегу оказался короче. Когда мы вернулись на отмель, настроение поднялось. Мы носились, перепрыгивая с камня на камень. Теперь можно было скакать, хоть как стадо слонов. Не страшно, глубина тут не больше метра.
Камни обледенели, и удержаться на них стоило больших усилий. Одно неловкое движение – и я полетела вниз, угодив ногами меж двух камней.
– Крак! – хрустнула льдина.
– Бульк, – ледяная вода подтвердила, что на дворе, действительно, январь.
– Чвак! – неодобрительно откликнулись сапоги, хлебая воду.
– Аааа, – заорала я, почувствовав, что ноги ухнули в воду глубже, чем по колено.
На меня налетели девчонки и выдернули из ловушки. Прогулку пришлось завершить. Путь домой в мигом обледеневших прорезиненных сапогах напомнил первый выход на лед неопытного фигуриста.
Дома меня завернули в одеяло, брюки повесили сушиться, а сапоги поставили на печь. Потрескивали дрова, горел торшер, руки согревались о кружку с какао. Пахло дымком. Было уютно, и жалко, что скоро уезжать.
– А если бы я дальше пошла, – тихонько спросила Ирка, – ты бы тоже?
Я не стала отвечать, хотя думала о том же. Я сказала:
– Самое интересное, что холодная вода обжигает. У меня, когда провалилась, было ощущение, что в кипяток ноги сунула.
Ирка кивнула.
– Угу. Знаешь. Мы с тобой, действительно, дуры.
Мы смотрели на огонь в печке.
– В следующий раз на тот берег – обязательно! – подмигнула я.
– Это когда? – заинтересовалась Лера.
– Летом! – ответили мы хором и засмеялись.
Пора было собираться. Мы убирали со стола, и вдруг услышали крик Наташи:
– Что за гадость вы тут разлили? Всю печку измазали! Как это теперь убирать?!
Мы выскочили на кухню. Пахло палёной резиной. По плите на пол стекала темная дымящая жидкость, внизу собралась уже приличная лужица.
Источник безобразия стоял на плите.
Это были оплавленные до размера домашних тапочек, сморщенные и ни на что не годные остатки моих сапог.