Вещей «под горлышко», которые могли бы прикрыть покрасневшую шею, у меня с собой не было. Как-никак, я же в теплую страну собиралась, потому-то и ограничила свой гардероб двумя-тремя легкими блузками. Имелся, правда, один теплый свитер, на случай холодов, но и он выставлял мою шею на всеобщее обозрение.
– Может, Наташ, ты платочек какой повяжи, – посоветовала Мария.
– Да не ношу я платочков. Нет у меня ничего такого.
– Тогда сходи на базар и купи! А то люди от тебя шарахаться будут. Откуда ж им знать – проказа это, или «нервное», как ты говоришь.
– Типун Вам на язык.
В словах Марии был резон. В мгновение ока от сыпи я не избавлюсь, а пугать народ мне сейчас нельзя.
– Зайдем на рынок, а? – обращаю на Монтаза умоляющий взор.
– Зайдем-зайдем. Купим тебе платок, – улыбается пакистанец, – Собирайся.
– Минуточку!
За «минуточку» я успела подвести тушью припухшие глаза и распустить по плечам волосы (с целью максимальной маскировки дерматита).
– Наташа, ты раньше шести не приходи. Никого дома не будет, – предупредила Фила.
– Не приду.
Похоже, мне придется слоняться по городу целый день.
– Пошли сначала в аптеку, – Монтаз взял меня за руку и повел прочь из пахнущего кошками дома.
Я старалась запоминать дорогу. Мало ли, а вдруг мой поводырь потеряется, как я тогда «домой» попаду? Мне ведь даже адрес не известен. Поворот, поворот, мусорные баки, магазинчик с вывеской «Dolci» и аппетитными пирожными в витрине. Запоминай, Наташка, запоминай! А вот и «Farmacia», то есть «Аптека».
Монтаз продемонстрировал пожилому аптекарю мою шею со словами:
– La ragazza e malata. (Девушка больна).
Аптекарь в ответ предложил какую-то баночку со сметаноподобным содержимым. Монтаз еще о чем-то поговорил с аптекарем и заплатил за лекарство.
– Возьми, Наташа. На ночь намажешь.
– Спасибо.
Хоть бы помогло! Я-то хорошо помню, что шеей это дело может и не ограничиться. Прошлый раз начиналось все с красного ошейника, а потом сыпь пошла по предплечьям, животу и внутренней поверхности бедер. Наверное, Монтаз обладал даром читать мысли, потому что ни с того ни с сего спросил:
– Больше такого нигде нет?
Я отрицательно замотала головой.
– Монтаз, ты не бойся, это не заразно. Нет!
Мне была неприятна сама мысль, что этот человек может меня сторониться из-за какого-то несчастного покраснения.
Монтаз мне нравился. Видимо, в детстве я насмотрелась слишком много индийских фильмов. Как результат – смуглые кареглазые брюнеты с внешностью Алладина и Али-Бабы вселяли в душу мою благоговейный трепет. Даже продавцы персиков и арбузов на родном Варшавском рынке оказывали на меня гипнотическое, парализующее волю влияние. Я знала за собой такую слабость, потому мимо прилавков с южными плодами старалась пройти как можно быстрее. Это спасало мой кошелек от разорительных оптовых закупок.
– Монтаз, а ты давно в Италии?
– Семь лет.
– Скучаешь по дому?
– Да.
Монтаз достал из нагрудного кармашка фотографию. На ней – женщина в черном одеянии с тремя детьми.
– Лейла и дочери.
– А когда ты к ним вернешься?
– Не знаю. Я им деньги отсылаю. Пакистан – бедная страна, – Монтаз погрустнел.
Семь лет! С ума сойти. Неужели все эти семь лет хрупкая пакистанская газель верно ждет своего Одиссея?
– Монтаз, ты тут с Людой, да? А у Лейлы там, в Пакистане, тоже кто-то есть?
– Нет. Нельзя. Она живет в доме моего отца.
Плохо дело. Бедная Лейла. Совсем не завидую ей. Что с того, что она вроде как замужем? Мужа-то нет рядом, и неизвестно когда он объявится. А может и не объявится вовсе.
– Ты любишь Лейлу?
– Люблю.
– А Люду?
– И Люду люблю.
Стало быть, в сердце мастера тату хранится достаточно большой запас любви и хватает места не только для законной супруги.
По моим понятиям, Монтаз не мог не нравиться прекрасному полу. Хоть был он и невысокого роста, зато великолепно сложен и гибкий, как пантера. Яркая цветастая рубашка, которая смотрелась бы смешно на бледнолицем мужчине европеоидной расы, лишь подчеркивала сияние бронзовой кожи пакистанца. Даже если мои соседки по комнате правы, и Монтаз имеет невинное сутенерское хобби, то разве нельзя ему слабость эту простить за одни только миндалевидные глаза?
Поворот, поворот, новая незнакомая улица. Мы идем на рынок. Впереди маячит цветастая рубашка, я пытаюсь от нее не отставать. О том, что базар уже близко, нас оповестил нарастающий гул.
Я никогда особо не любила больших скоплений народа – и, по возможности людские толпы обходила стороной. Говорят, восточный базар – совершено уникальное и незабываемое зрелище. Не знаю, там бывать мне не приходилось, но его неаполитанский брат меня ошеломил. Не грудами мерцающей серебром рыбы и диковинных чудищ морских, не горами благоуханных плодов и специй, а бьющей через край энергией и силой голосовых связок торговцев. Продавцы, подобно обезьянам ревунам в период гона, орали что есть мочи над своим товаром призывные рулады.
– Pesce fresca!!! – крикнул изо всей силы мне в ухо один из них. Я испуганно отскочила в сторону. Столь агрессивная реклама свежей рыбы едва не лишила меня слуха. До чего же шумный народ эти итальянцы!
Недалеко от прилавка с рыбой торговал разноцветными платками рослый синий негр. Вот он-то стоял молча, распахнув увешанные тряпьем руки как на распятье. На нем я заприметила легкую косынку в красно-белые полоски. Вещь была достаточно воздушной, чтобы не доставлять неудобства в жарком климате.
– Монтаз, тут платочек подходящий. Я бы, пожалуй, его купила. Только мне надо доллары на лиры обменять. Где можно это сделать?
– Много менять?
– Долларов сто.
– Мой друг обменяет. За мясной лавкой. Сейчас к нему пойдем. А это – тебе подарок, – Монтаз снимает с руки негра полосатую косынку.
– Спасибо, – я тут же повязала платок себе на шею.
Над кусками мяса с отчаянным надрывом зазывал покупателей кудрявый продавец в фартучке сомнительной чистоты:
– Сarne-e-e!!! Carne-e-e!!!
Чего ж так орать-то? И так ясно, что «carne»!
– Signorina, prego!!! – мясник сует мне под нос окровавленную тушку какого-то животного. Судя по размерам – кролик, или кошка, точнее сказать не могу. Кто знает, чем они тут питаются? К примеру, вон те прозрачные гроздья сероватых присосок – идут нарасхват, а мне даже смотреть на них неприятно.
Торговец мясом хотел во что бы то ни стало продать мне убиенного зверька. Он очень убедительно тряс тушкой перед моим лицом, а чтоб клиентка не сбежала, крепко схватил меня за руку чуть выше локтя. Я запаниковала:
– Отпустите!!!
Монтаз обернулся и рыкнул на мясника, тот выпустил мою руку. Смотрю на локтевой сгиб – на нем красуется огромное ярко-красное пятно. Сначала мне показалось, что это кровь с ладоней продавца, но – нет. Пятно было таким же, как и на шее. Значит, придется еще и руки прятать. Я еле сдержалась, чтоб сразу же не осмотреть и живот.
– Жди здесь, – Монтаз отвел меня в сторону, – Никуда не уходи.
Пакистанец скрылся за палатками, и пока он отсутствует – осторожно щупаю кожу на животе. Ну да, сыпь и там. Вся надежда на волшебную баночку с мазью. Хоть бы Фила не выгнала меня из квартиры. Кому, скажите, приятно делить постель с носителем какой-то кожной болячки? Словом, я расстроилась.
Монтаз вернулся в сопровождении симпатичного, крепко сбитого мужчины. Внешне он больше напоминал араба, нежели итальянца. Хотя и те и другие – невысокие, смуглые брюнеты, разница все ж чувствуется.
– Buona mattina, cara (Доброе утро, дорогая), – поздоровался со мной друг Монтаза.
– Buona mattina, – эхом повторила я.
– Sono Anvar. (Я – Анвар).
Имя показалось мне знакомым. Уж не тот ли это Анвар – конкурент Гвидо? У меня пересохло во рту и я, запинаясь, промямлила свое имя:
– Наташа.
– Sei molto carina, Natascia. (Ты очень мила, Наташа).
– Grazie. (Спасибо.)
Я физически ощущаю скольжение взгляда Анвара по моему телу. Снизу – вверх, сверху – вниз. Горячая волна бросается мне в лицо. Провалиться бы куда-нибудь, что ли? Или превратиться в маленькую-премаленькую букашку. Жаль, не умею. Уверена, что от пристального внимания мужчины не скроется даже самая бледная веснушка. Сканирующий взгляд остановился на руках. Руки мои Анвару не понравились. Он нахмурил бровь и спросил:
– Che cosa? Sei malata? (Что это? Ты больна?)
Ага, значит, заметил сыпь. Ну, как мне объяснить, что это не болезнь, по большому счету, а просто такая себе защитная реакция организма на стресс? По итальянски я еле-еле понимаю, говорю еще хуже. Придется отвечать не столь витиевато:
– Si. (Да).
Ответ Анвару тоже не понравился. Он повернулся к Монтазу и разразился достаточно длинной тирадой, из которой я не поняла ни слова. Монтаз вроде бы что-то возражал.
В надежде уловить смысл разговора всматриваюсь в мужские лица. Ясно одно – Анвар чем-то недоволен, причем у меня появились смутные подозрения, что недоволен он мной. Почему же? Шарю в карманах в поисках валюты. Может, Анвар сомневается – имею ли я деньги для обмена? Протягиваю стодолларовую бумажку Монтазу, но он останавливает меня жестом. Мол, не до валютных операций нынче. Странно как-то.
Спрятав деньги обратно в карман, я отошла на пару шагов и принялась изучать содержимое прилавка с морскими чудовищами. Пусть мужчины между собой разбираются, не буду им мешать.
Ах, чего тут только нет – сепии, осьминоги, морские гребешки, кальмары… Глаза разбегаются. Вживую мне еще не приходилось видеть стольких представителей средиземноморской фауны. Не представляю – как их готовят? В процессе любования очередным ракообразным вдруг замечаю боковым зрением, что Анвар уходит. Как же так?
– Что случилось? Почему он ушел? А доллары поменять? – засыпаю вопросами Монтаза.
– У него сейчас нет денег.
Ответ прозвучал не очень убедительно, но докапываться до истинной сути я не стала.
– А где же можно обменять валюту?
– В банке обменяем.
– Далеко?
– Нет, через улицу.
– Тогда идем.
Мы покинули базар, и вошли в переулочек, в котором останавливались автобусы из Украины с новыми безработными. Сюда же стекались и работающие украинки, чтобы передать через водителей посылку ДОМОЙ. В переулке стояло два белых «Мерседеса», от них змеились длинные хвосты очередей. В конце одной очереди я заметила знакомую серую куртку.
– Надя! Здравствуйте!
Женщина обернулась:
– О! Привет! Ты гляди, не съел тебя твой пакистанец.
Встреча с Надеждой меня очень обрадовала.
– Не съел, – улыбаюсь. – Познакомьтесь. Надя. Монтаз.
Они приветственно кивают друг другу.
– Наташа, – обращается ко мне Монтаз, – если хочешь, подожди меня здесь. С подругой поговори. Я сам в банк схожу.
– Хорошо.
Я отдала деньги, и яркая рубашка пакистанца скрылась из поля зрения.
– Ты так доверяешь этому парню? А что, если он не вернется? – покосилась Надя.
– Он – хороший, это раз. И потом, я знаю, где он живет. Кстати, а Вы нашли себе ночлег?
– Да где там, на улице ночевать пришлось. Тут, возле автобусов. Ты-то как устроилась?
В двух словах я рассказала Наде о квартире Филы.
– Может, и меня эта Фила на ночь приютит, как думаешь?
– Надо спросить. Места у нее почти нет. Втроем на одной кровати спали, двое – на полу.
– Я согласна хоть на полу!
– Давайте тогда вместе вечером пойдем туда. Фила сказала, чтобы я раньше шести не возвращалась.
– Конечно. А пока я домой посылочку отправлю. Вот, кое-что для внучки прикупила, – Надя показывает пакет, доверху набитый, в основном, детскими вещами и игрушками.
– Смотри, какие ботиночки! А юбочка, а? Жирафик этот такой забавный – копейки стоит. Потрогай. Чувствуешь, у него шарики внутри. Еще и дочке брюки купила, – женщина расцветает, демонстрируя покупки.
– Сколько лет внучке?
– Четыре годика. Дашенька.
– Давно не видели ее?
– Два года уже, – голос у Нади дрогнул.
Наверное, в разлуке с дорогими сердцу людьми время течет по другим законам, и два года вдали от Дашеньки – это очень и очень большой срок для Нади. У нее мелкой дрожью трясутся руки, и глаза вот-вот станут на «мокрое место».
– Надя, ну, что Вы?!
– Не обращай внимания. Нервы.
– А когда Вы домой собираетесь?
– Пока не знаю. Мне сейчас некуда возвращаться.
– Как некуда? ДОМОЙ. К мужу, дочке, внучке.
– Нет больше у меня ни мужа, ни дома.
Ой, кажется, я поневоле затронула какую-то больную струну. Что же случилось? И пока мы стояли в очереди к автобусу, Надя рассказала, как она попала в Страну Макарон.
Началось все с того, что у мужа ее, Степана, врачи обнаружили в сердце серьезные неполадки. Жизнь горячо любимого супруга оказалась под угрозой. Спасти его могла лишь дорогостоящая операция с заменой клапана. Денег, естественно, на это «удовольствие» не было.
Идею с заграничными заработками подбросила односельчанка, у которой двоюродная сестра уехала в Италию. Кузина благополучно устроилась среди «макаронников» и, на зависть родственникам, регулярно слала домой симпатичные кругленькие суммы.
Надя с мужем и дочкой устроили семейный совет, на котором постановили: «Надо собираться в Италию». Кому? Конечно, Надежде. Не Степану же с больным сердцем и не дочери с двухлетним ребенком на руках. Надя уехала. К той кузине односельчанки. Устроилась в маленькой деревушке около Помпеи присматривать за одной дряхлой синьорой. Отказывала себе во всем, но собрала-таки нужную для операции сумму.
Клапан заменили, Степан поправился – и опасность овдоветь для Нади миновала. Но случилась неприятность с дочерью. Ее бросил муж, и она с маленькой Дашей решила вернуться в отчий дом. Каково же было удивление Надиной дочки, когда папенька ее на порог не пустил, мотивируя отказ тем, что у него теперь «новая жизнь». Основным составляющим элементом «новой жизни» была и «новая» жена, на добрый десяток лет моложе укатившей на заработки супруги.
Полагаю, вместо одного клапана Степану заменили все сердце каким-то современным насосом из железа. А может, и совесть по недосмотру удалили.
– Надя, и куда дочь подалась?
– Сначала к подруге. Потом – в райцентр. Квартиру там снимает, а я ей деньги шлю.
– Ах, вот оно все как обернулось. Вы не жалеете, что уехали?
– Чего жалеть? Степан добрый был. Я сделала для него то, что ДОЛЖНА была сделать. А как иначе? Бог судья ему. Но я на Степу зла не держу. Перегорело уже. Видно, было мне на роду написано – мужа потерять. Так лучше же, что он к другой ушел, чем помер бы. За дочку с Дашей переживаю. Их «поднять» надо. Главное – здоровье, остальное – заработаю.
Говорила Надя без пафоса, буднично, как говорят о погоде или удоях. Она отдала должное любимому человеку, поскольку поступить по-другому не могла. Меньше всего Надежда походила на героиню какого-нибудь слезоточивого телевизионного «мыла», которым, честно говоря, попахивала ее история.
Обыкновенная серенькая женщина в серенькой куртке несказанно удивила меня своей тихой всепрощающей любовью. Я на ее месте, наверное, голыми руками вырвала бы новый клапан из груди неверного Степана. Стыдно признаться, но на героические поступки во имя ближнего меня не тянуло. В Италию я ехала по меркантильным побуждениям, никоим образом не связанным со спасением чьей бы то ни было жизни. Мне просто хотелось заработать денег.
– Ладно, хватит о грустном, – встрепенулась Надя, – чем пакистанец-то твой промышляет?
И я выложила Надежде все, что знала про Монтаза, включая несколько странную встречу с его другом.
– А ты не думала, Наташ, что Анвар и не собирался никакую валюту менять?
– То есть?
– Мне кажется, он пришел к тебе присмотреться, а из-за лишаев не приглянулась ты ему.
– Это не лишаи! – обиделась я.
– Ну, он же, судя со слов твоих новых знакомых, скорее сутенер, чем дерматолог. Посмотрел – болезнь какая-то паршивая. Зачем ему больная «телка»? Проблемы одни.
Я задумалась над словами Надежды. Не исключено, что она права, и этот дерматит – своего рода моя охранная грамота. У меня даже появилась мысль не спешить с использованием мази.
Очередь к автобусу двигалась медленно. Шофер тщательно проверял и взвешивал посылки, чтоб, не дай Бог, ему не подсунули какой-нибудь вызывающий недоверие таможенников предмет. Внезапно переулок наполнили ревущие звуки. Как черти из табакерки, появились подростки на мопедах.
Их было человек пять-семь. Каждый из ребят имел по небольшому лотку яиц. И чертята просто внаглую стали «расстреливать» очередь. Женщины визжали и прятались друг за друга и за автобусы. Хоть яйца, конечно, не смертельное оружие, но приятного мало, когда липкая желтково-белковая масса заливает глаза или украшает одежду.
Водители двинулись сквозь визжащую толпу на мальчишек с явными педагогическими намерениями. Пацаны на мопедах поняли, что шоферов яйцами не напугаешь, побросали лотки и с победным улюлюканьем испарились из переулка.
Нам с Надей повезло не попасть в зону прицела яичных снайперов.
– Надь, что это было? Те дети – сумасшедшие?
– Сволочи они, а не сумасшедшие, – откликнулась позади меня одна из жертв «обстрела». По черному пиджаку дамы растекалась яичная глазурь. Женщина была очень расстроена. Я, конечно, могу ее понять. Неприятная сцена с налетом беспардонных подростков даже как-то не укладывалась в голове. Что мы им сделали? За что? А главное – управы на тех чертят нет никакой. Допустим, задали бы водители кому-то из ребят хорошую трепку. На следующий день (если не в тот же) родители подростка напустили бы на переулок карабинеров – и в итоге кто бы пострадал? Ответ очевиден.
Никогда раньше меня не «расстреливали» продуктами. Я слышала о фактах забрасывания недоброкачественными помидорами служителей Мельпомены, в тех случаях, когда их творчество не соответствовало высоким культурным стандартам публики. Наверное, происходило это в довольно давние времена, так как мне еще ни разу не доводилось присутствовать при подобных расправах. Даже если постановка из рук вон плоха. Не спорю, иногда бывало жаль, что под рукой нет лишнего гнилого помидорчика или тухлого яичка. Но все равно – бросить в человека чем-то более тяжелым, чем слово, я бы не решилась.
Знаете, какой вывод я сделала из яичной атаки? МЫ тут НЕ желанны. Аборигены этой страны воспринимают нашествие нелегалок как египетскую кару жабами или саранчой. Кто знает, как реагировала бы я, запруди весь наш городской вокзал китайцы, например, которые спят и видят – как бы на работу тут устроится? Одно точно – яиц для них я бы не покупала.
– У вас салфетки какой-нибудь не найдется? – обратилась к нам женщина в черном пиджаке.
У меня был в кармане скомканный носовик.
– Возьмите.
Женщина взяла его и стала брезгливо удалять с ткани яичную слизь. Потом выбросила платочек.
– Гаденыши, – злоба пузырилась в уголках тонкогубого рта.
Я внимательнее присмотрелась к женщине. Первая ассоциация, которая возникала при взгляде на нее, – фретка. Лицо с маленькими глазками за круглыми очками, острым носиком и мелкими зубами поразительно напоминало мордочку одомашненного хорька. Невысокого роста, худощавая, вся одетая в темное (не смотря на жару), женщина несколько отличалась от собравшихся в переулке соотечественниц тем, что явно «косила» под итальянку. Сначала мне было не понятно, что в ней меня, вроде как настораживает. Мы разговорились. Представились. (Ее звали Света). И тогда до меня дошло – она НЕ НАША. Симптомы похожей мутации я уже чувствовала в присутствии Ольги и Татьяны. Так, под диктовку естественного отбора светлые бабочки пядениц, попадая в промышленно загрязненные места, меняют окрас крыльев на коричневый. Женщины подтверждали хрестоматийный пример с бабочками с той лишь разницей, что в них изменения происходили с цветом душ.
Нет, Света, была тоже из Украины и по-украински говорила, но она НАС презирала.
– Да чего они (о нелегалках) все прутся сюда? – возмущалась Света, вероятно полагая, что мы с Надей можем разделить ее праведное негодование (?).
Надежда и я переглянулись. Люди добрые, уж не затесалась ли в наши плебейские ряды гордая патрицианка из Житомира или Конотопа? Мы, конечно, промолчали. Во-первых, потому что Света была первой знакомой РАБОТАЮЩЕЙ, а значит стояла на ступень выше в иерархии нелегальных пришельцев. Во-вторых, она вскользь упомянула, что в той деревне, где она сейчас трудится, владелец не то кафешки, не то ресторанчика подумывает взять на работу украинку…