Уроки для «Вожака стаи» - читать онлайн

Он выглядел так же, как и все остальные собаки на ферме: голова, как у волка, чуть закрученный хвост, длинные ноги и тощее тело койота. Но то, что это Палома[1], было ясно с первого взгляда на его шерсть: чистый, сливочно-белый окрас, который так отличался от коричневых и серых шубок всей остальной стаи. Даже когда в лучах заходящего солнца не так-то легко было разглядеть его цвет, все равно было что-то такое в этом животном, что выделяло его среди всех, когда он возвращался после очередного длинного и жаркого дня в полях.

Когда он спускался по склону холма, поднимая облака пыли с утоптанной сотнями копыт дорожки, он, казалось, воплощал собою исключительное достоинство.

Всегда рядом или чуть позади моего деда, но всегда впереди, опережая остальных людей и собак, Палома стоял, такой же прямой и горделивый, как питахайи, которыми были усыпаны холмы штата Синалоа, нашего дома в Кульякане на западном побережье Мексики.

Его уши всегда были приподняты, настороже, он поворачивал голову словно спутниковая тарелка в поисках сигнала. Его голова и шея всегда были гордо выпрямлены, но, даже когда он замирал, словно статуя, его глаза оставались в движении, сканируя все вокруг.

Палома был безусловным лидером стаи из семи или даже больше собак на нашей ферме – так же, как мой дед был безусловным лидером своей собственной стаи, в которую входили наша семья, собаки и поденные рабочие. Но Палома был не только вожаком своей стаи, но еще и лейтенантом моего деда. Пусть он и был представителем другого вида, но то, что он был вторым в большой команде, в этом не было никаких сомнений. Собаки, как и работники, знали это наверняка. Как правая рука моего деда, Палома был условием sine qua non[2], с ним приходилось считаться, его уважали и почитали.

Как и мой дед, Палома был прирожденным лидером, спокойным и сдержанным, но его полномочия были неоспоримы. Как и мой дед, каждый день Палома работал от зари до самых сумерек, чтобы заработать свое пропитание. И, как и мой дед, он отвечал за безопасность и благополучие тех, кто был под его опекой.

С самого раннего детства, которое я провел на ферме с моими дедушкой и бабушкой, мамой и папой и младшей сестрой Норой, я был очарован Паломой. Я наблюдал за его общением с другими собаками: как он учил щенков, как он восстанавливал порядок, когда вспыхивали ссоры, и особенно, как он инстинктивно отзывался на все нужды моего деда еще до того, как тот успевал дать приказ. Я помню, как погружался в глаза Паломы, светло-карие, и тот холодок, который пробегал по моей спине, когда он возвращал мне ответный взгляд – это был взгляд не животного, но глубокой, всепонимающей души. В нем было понимание и бесконечная мудрость.

Помню, как-то Палома заговорил со мной – одними глазами: «Однажды ты станешь вожаком своей стаи».

Перенесемся почти на сорок лет вперед. Паломы и его стаи давно уж нет: вот оно, бремя человека, – мы обречены пережить почти всех собак, которых мы знаем и любим. Но вот я сижу здесь сегодня, смотрю на холмы и долины, окружающие мой «Центр психологии собак» в Санта-Кларите в Калифорнии, и вижу их – не как призраки, нет, но как живых, дышащих полной грудью, существ, энергия все еще пульсирует в этих холмах. Оглядываясь назад, я осознаю, что впервые понял, что такое лидерство, наблюдая за тем, как моей дед управлял фермой. Ему не надо было орать на людей, как вышибале из трактира. Он не приходил в ярость или отчаяние, когда урожай начинал засыхать в засуху. Все, люди и животные, радостно подчинялись ему – его сильной и твердой руке, управлявшей ими.

Палома был моим дедом в мире животных, вызывая у других то же самое чувство уважения. Ему не требовалось рычать или гавкать, чтобы заставить членов стаи последовать за ним. Они никогда не проявлял беспокойства или страха, когда домашний скот начинал сходить с ума из-за жары или голода. Сейчас я понимаю, что мой дед и Палома обладали одной и той же особенностью, выработать которую я впоследствии смог только очень большим трудом: они умели вызывать доверие и уважение других. Вы не можете стать лидером, если вам не удалось построить взаимное доверие, краеугольный камень отношений человека и собаки. Лидеры, которым не удалось заложить такой фундамент, зачастую добиваются подчинения, вызывая страх, – и этот стиль не работает ни в мире животных, ни в отношениях человека и собаки.

В нашей индустрии вот уже много десятилетий существует миф, что в своей работе я использую доминантный метод воспитания собак. Слово «доминантность» по отношению к вожаку стаи постоянно неправильно интерпретируется и трактуется как доминирование или запугивание. И это не тот образ лидера, который я усвоил от моего деда и Паломы, и это совсем не тот вариант вдохновляющего лидерства, за который выступаю я. Блоки, на которых строится настоящее лидерство вожака стаи, это уважение и доверие, а не страх и доминирование.

Круговорот жизни

Я родился и первые, самые важные для моего формирования, годы провел на ферме моего деда в Кульякане в Мексике. Наша семья вела жизнь, обычную для всех деревенских жителей. Все мы работали весь день напролет, чтобы дела на ферме шли своим порядком. Дед, бабушка, папа и мама и даже мы, дети, были нагружены своими обязанностями и хлопотами. Дети – сначала только я и моя сестра Нора, а позже к нам присоединились младшие – сестра Моника и брат Эрик.

Мой дед был фермером-арендатором, а это значило, что, хотя он и не был собственником земли, но лендлорд, собственник земли, разрешал ему жить там. Каждый день своей жизни он вставал рано утром и приступал к работе: дойные коровы, свиньи, которых он продавал на мясо, сбор яиц, уход за будущим урожаем овощей – все требовало его неослабного внимания. Иногда он уходил работать в шахту и только благодаря этому нелегкому труду выживал и добывал деньги на все, что было нужно на ферме: от обработки земли до предметов первой необходимости для его семьи. Он умер там же, когда ему было сто пять лет. Такая жизнь выглядит так, как будто она была запечатана в капсуле времени, далекого прошлого – и в чем-то так и было. Но такова жизнь в развивающейся стране. Сегодня члены моего обширного семейства, те, что остались в Мексике, продолжают жить более или менее той же жизнью.

Моя семья жила и делила хлеб и труды поровну на ранчо деда в Кульякане на западном побережье Мексики.

Когда мне было шесть лет, моя семья переехала в Масатлан, в ста двадцати пяти милях от ранчо деда. Но, пока я был подростком, каждое лето по-прежнему проводил у него. Вглядываясь в эту даль, я понимаю, что идеализирую то время. И даже сегодня приписываю простым будням моего детства право открытия того, что есть настоящее счастье. Но правда заключается и в том, что жизнь на ферме далеко не всегда была буколической идиллией. Вся наша семья трудилась, не разгибая спины, от рассвета до заката. У нас просто не было места для тех, кто, будь то человек или животное, не оправдывал своего существования. Особенно мы полагались на собак – они пасли коз и коров, защищали урожай от таких хищников, как мыши, кролики и птицы, всегда стояли в дозоре, предупреждая о приближении опасных зверей или незнакомцев.

Если бы не Палома и его стая, то вряд ли бы дед смог кормить свою семью и радовать землевладельца.

Палома становится членом семьи

В Мексике, на ферме ты покупаешь, продаешь или меняешь своих животных – коров, лошадей и свиней. Но собаки так или иначе всегда остаются с тобой. И все-таки история появления Паломы была чем-то особенным. Как-то летом, когда я еще был только ползунком, дед отправился на соседнюю ферму и узнал, что одна из тамошних собак только что родила целый выводок. Деду стало любопытно, и он попросил показать ему этих щенков. Среди серых и бурых один выделялся своей белизной. Это был явный альфа-самец: весь бушующая энергия и гордость, он расталкивал и распихивал своих братьев и сестер, стремясь к сосцам матери. Мой дед, который всегда хорошо чувствовал энергию других животных, сразу понял, что маленький белый комочек – истинный лидер, и был впечатлен мощью, которая от него исходила.

Он спросил соседа, не обменяет ли тот на одну из свиней деда своего белого щенка, когда тот достаточно подрастет, чтобы забрать его от матери. Сосед не возражал. Почему дед назвал своего нового щенка Палома, испанским словом, обозначающим голубку, я так никогда и не узнал. По-английски это имя звучит как девичье, но на испанском оно используется для обозначения и мужского, и женского рода. Может быть, все дело в том, что Палома напоминал деду белые крылья голубки.

Все равны под солнцем

Все на ферме: дед, отец и другие работники – жили в полной гармонии с животными. Животные были частью нашей жизни. Собаки не жили в доме, их не кормили покупным сухим кормом и не купали в пенной ванне. Но в то же самое время они были членами нашей семьи. Представьте себе группу родственников, живущих по соседству и полностью поглощенных вашим ритмом жизни, при том, что у них есть свои ритуалы, обычаи и культура. Вот примерно так и жили наши собаки.

Собаки даже говорили на нашем языке. Я не говорю сейчас об испанском: я имею в виду язык энергии. Они были созвучны нашей жизни. Не было места дискриминации, иерархии или ранжирования; все мы, будучи объединены службой одной и той же цели, были исполнены чувством глубокого взаимного уважения и доверия. Никто не думал, что цыпленок менее важен, чем кот, а кот не так нужен, как собака, или что собака уступает лошади, потому что каждый из них служил одной более великой задаче.

В отличие от владельцев животных, с которыми я работал с тех пор, как приехал в Америку, члены моей семьи никогда не признавались в любви своим животным. Хотя Палома не отходил от деда ни на шаг, тот никогда не разрешал псу спать в своей кровати и не покупал игрушек и угощений. Вместо этого дед выказывал Паломе признательность, всегда следя за тем, чтобы вожак и его стая были накормлены, чтобы у них было укрытие и вода.

В ответ Палома вызывал уважение моего деда тем, что всегда был последовательным, надежным и отзывчивым к тому, что нужно было его человеческой семье в этот момент. Уважение, думается мне, одна из самых мощных форм любви.

Дед учил меня, что всегда нужно доверять животным, уважать их. Чем больше ты нуждаешься в нем, тем больше уважения нужно выказывать. Подумайте об этом. Если у вас нет веревки, чтобы поймать своего сбежавшего ослика, все, что вы можете предложить ему, чтобы убедить пойти вместе с вами, это доверие и уважение. Когда вы завоевываете доверие любого животного, оно становится нитью, но не плетью насилия. Доверие – нить, из которой сплетается взаимное сотрудничество.

Работа над ошибками

Когда вы живете в таком деятельном сообществе, как ранчо моего деда, ошибка вам дорого обходится. Последствия будут ужасными. Конечно, я был маленьким мальчиком, и мальчиком шустрым, любопытным и вредным. Я доводил свою мать до безумия, потому что всегда пытался взглянуть на вещи пристальнее; я все время задавал вопрос «Почему?». Дети по своей природе – источник оплошностей, всегда проверяют границы – и поверьте, я таким и был.

Однажды, когда мне было около шести, я подрался со своей сестрой. Мать заняла ее сторону, что привело меня в бешенство. В ярости я бросился прочь, чтобы сбежать в поля, где работали дед и отец. Когда я выскочил из дома, то пронесся в двух шагах от нашего коня, привязанного рядом. Почувствовав мою злость, он немедленно начал рваться и лягаться. Затем я промчался через задний двор, где мы держали цыплят, – в этот момент они мирно клевали свой корм, и они тоже уловили мою злобу и испуганно рассыпались у меня из-под ног. Петух заклокотал, растопырил крылья и погнался за мной. Наконец я добежал до ослика, который пил воду из длинного корыта, брошенного на дорожке, уходящей в поля. Ослик был единственным животным, на котором мне разрешали ездить, поэтому я вскочил ему на спину и дал пинка. Этот ослик – один из самых тихих и спокойных, каких вы только можете встретить, – начал вставать на дыбы и почти уже сбросил меня. И затем отказался двигаться с места.

Я так и не выбрался в поля в тот день. Я ждал, поглощенный угрюмым чувством жалости к себе, пока не увидел, как Палома вместе с моим отцом и дедом спускается с холма, направляясь домой обедать. Я побежал к деду и рассказал ему все о том, как несправедливо меня обидели, – как даже животные не давали мне выйти из дома. Дед слегка фыркнул.

«Права твоя сестра или нет, не имеет значения, – сказал он. – Но вот то, как ты отреагировал на это, плохо. Ты всю ферму отравил своей злостью. Животные старались остановить тебя. Но ты не хотел их слушать. Ты не испытывал уважения к тому, что они говорили тебе о твоем поведении». Мой дед показал мне, что мое намерение сбежать и моя злость создали негативную атмосферу на всей ферме, как камень, брошенный в воду. Вымещение таких деструктивных эмоций на животных разрушает те узы доверия и уважения, которые столь важны в этих взаимосвязанных системах. Когда животные не доверяют тебе, они будут пытаться исправить тебя – иногда с применением силы – и сбежать от тебя или заставить тебя убежать от них.

«Никогда не вини животных, – повторял мне дед снова и снова. – Если животное что-то делает, то всегда в ответ на то, что ты сделал. Ты должен всегда уважать их, так как ты в ответе за них».

Со временем я все-таки понял, что же я сделал: я проявил неуважение к тому балансу и к той взаимозависимости, на которых покоилось благополучие нашего ранчо. Любая ошибка, пусть даже самая малая, в этом симбиотическом мире угрожает безопасности каждого. Конечно, я был еще мал и неопытен. Но благодаря моему деду и животным на ферме я быстро научился контролировать свое поведение и свои эмоции.

Работать за еду

В моих книга и телешоу я всегда напоминаю, что собаки – а на деле все животные – обладают врожденной потребностью работать за еду и воду. И эта потребность есть и у нас, людей. Как я уже отмечал, в моей семье все работали – от лошадей и собак до людей.

Но иногда у нас ферме еды становилось мало. Временами моей матери приходилось варить суп из бобов и разбавлять его так, чтобы хватило на шесть человек. Если урожай был плох, все, что мне доставалось, одна тортилья и миска супа на весь день. Я редко говорю о том, что голод был моим почти постоянным спутником. Это режущее чувство пустоты в желудке превращало меня в злобного и раздражительного ребенка, и иногда я взрывался. Даже когда я стал взрослым, чувство голода постоянно напоминает мне о той злости. Мне приходится брать себя в руки и возвращать в настоящее, чтобы не провалиться в то чувство «жажды» из моего прошлого.