В пыточной было душно и смрадно. Именно смрадно, ибо из сплошного переплетения самых разнообразных запахов незримо витающих в подземном этом помещении, в первую очередь ощущались запахи пота, крови, зловонных человеческих испражнений. Всякое могло произойти во время допроса, тем более, допроса с пристрастием.
Но к этим запахам можно было как-то привыкнуть и почти не замечать их. Куда труднее было свыкнуться с резким специфическим запахом жжёной человеческой плоти, который тоже ощущался в пыточной почти постоянно.
И что удивительно. После каждого, считай, допроса, двое уродов, специально для этого приставленных, тщательно очищали всё помещение от крови, мочи, блевотины, прочих источников отвратительных этих «ароматов». Потом они так же тщательно мыли (и даже выскабливали) деревянный пол помещения, ещё более тщательно проделывали всё это с пыточными устройствами и инструментами…
Но запахи всё равно оставались.
Впрочем, в этом их упрямом постоянстве, кроме минусов, имелись и свои плюсы. Ибо когда очередного подозреваемого (чаще всего это, естественно, были уроды из резервации, но время от времени, к сожалению, приходилось подвергать пыткам или угрозам применения пыток и настоящих людей) первый раз вводили в мрачное это помещение, запахи обрушивались на него даже ранее, нежели экзекуторы приступали к непосредственным своим обязанностям. И не просто обрушивались, а, можно сказать, оглушали, до такой степени парализуя и волю, и способность к сопротивлению, что многие, пав духом, сразу же начинали усиленно признаваться во всех своих имеющихся прегрешениях, даже тех, которые не были ранее известны, да, признаться, и не особенно интересовали лиц, ведущих допрос. Впрочем, уродов, даже чистосердечно во всём признавшихся и раскаявшихся, всё равно ожидали в дальнейшем мучительные пытки с пристрастием, на то они и уроды…
Переступив порог пыточной, старший инспектор первым делом брезгливо поморщился. Потом, с ещё более брезгливым выражением лица, окинул внимательным взглядом окровавленное тело урода, бесчувственно обвисшее в хитроумном переплетении пыточного устройства и двух экзекуторов в кожаных фартуках, старательно, но безуспешно пытавшихся вновь привести его в чувства.
«Рутина! – невольно подумалось инспектору. – Бог мой, какая ж всё-таки рутина, эта моя служба! Нужная, почётная… но какая всё же рутина! И угораздила меня попасть в эту распроклятую дыру, а тем более, застрять в ней так надолго!»
В это время, завидев в тусклом дверном проёме знакомый силуэт инспектора, старший жандарм, ведущий допрос, быстренько вскочил из-за стола, цепляя при этом объёмным своим чревом его край и едва не опрокидывая набок сам стол вместе с разбросанными на нём бумагами.
– Смирно! – хриплым нутряным басом взревел он, вытягиваясь в струнку, точнее, отчаянно пытаясь сие осуществить путём втягивания собственного чрева куда-то внутрь, хоть втягиваться чреву сему было практически некуда. Одновременно с этим жандарм лихорадочно шарил толстыми пальцами возле дрябло обвисшего подбородка в тщетных поисках верхней пуговицы мундира, крамольно расстёгнутой из-за духоты.
Оба экзекутора, синхронно повернувшись в сторону высокого начальства, тоже застыли по стойке смирно. Уроды же, их подручные, очевидно посланные чуть ранее с каким-то поручением, как раз в это время, вбежали в пыточную через боковую дверку. Вбежали, да так и застыли у входа, упав на колени и низко склонив обритые до синевы головы.
– Господин старший инспектор! – взревел далее жандарм, наконец-таки отыскавши и приведши в порядок недисциплинированную пуговицу. – В настоящий момент нами проводится допрос с пристрастием подозреваемого в сокрытии преступления урода…
– Мутанта, – тут же мягко поправил жандарма старший инспектор. – Не урода, а именно мутанта!
– Подозреваемого в сокрытии преступления мутанта! – поправился жандарм. – Допрос временно приостановлен, в связи с явной неспособностью преступника…
– Подозреваемого! – вторично поправил жандарма старший инспектор. – Давайте будем называть вещи своими именами!
– Так точно, подозреваемого! – громыхнул преданно жандарм и, немного понизив голос, добавил: – В связи с временной неспособностью подозреваемого чётко и правильно отвечать на вопросы следствия, допрос приостановлен.
– Ну, это я и так вижу! – буркнул инспектор.
Потом он помолчал немного и добавил нехотя:
– Вольно!
– Вольно! – взревел жандарм и оба экзекутора, облегчённо вздохнув, немного расслабились.
А инспектор, вплотную подойдя к столу, захлопнул, лежащую на нём раскрытую папку.
– Грамотный? – не глядя на жандарма, спросил он, понизив голос почти до шёпота. – Читать умеешь?
– Извините… не понял! – пропыхтел жандарм, беспомощно озираясь по сторонам. – То есть, так точно, умею читать!
– Тогда читай! Вслух!
Ничего на это не отвечая, жандарм лишь продолжал беспомощно озираться.
– Долго мне ждать? – вкрадчиво поинтересовался инспектор.
– Извините, опять-таки не понял! – прохрипел растерянно жандарм. – Что именно мне читать вслух?
– Вот тут, в самом верху! – инспектора ткнул пальцем в красную надпись наискосок… – Что тут написано?
– С-совершенно с-секретно… – заикаясь, прочёл жандарм.
– И что это значит? – ещё более вкрадчиво спросил инспектор.
– Это значит, что…
Не договорив, жандарм замолчал, преданно глядя в глаза инспектору. Впрочем, что с дурака возьмёшь!
– Это значит… – продолжал растерянно мямлить он, – значит, что…
– Что во время допроса в помещении не должно быть мутантов! – уже не сдерживаясь, заорал инспектор прямо в жирную физиономию жандарма. – Бардак развели, понимаешь!
– Так точно… то есть, никак нет, господин старший инспектор! – заикаясь, проговорил жандарм, оборачиваясь в сторону уродов-подручных, по-прежнему застывших в коленопреклоненных позах.
– Вон! – сдавленно рявкнул он. – Чтоб духу вашего…
Уродов как ветром сдуло, а жандарм вновь повернулся к инспектору с крайне виноватым видом.
– Прошу прощения, господин старший инспектор! Случайно вышло… тем более, они и не слышали ничего…
Ничего на это не отвечая и даже не глядя на жандарма, инспектор обогнул стол и, усевшись поудобнее, вновь развернув папку. Некоторое время просто смотрел в неё, потом принялся рассеянно пролистывать находящиеся в ней материалы…
– Где протокол сегодняшнего допроса? – спросил он у жандарма некоторое время спустя.
– Вот протокол! – угодливо пропыхтел жандарм, спешно подхватывая со стола отдельно лежащий лист и подсовывая его как можно ближе к инспектору. – Только преступник…
– Подозреваемый! – процедил сквозь зубные пластины инспектор, подхватывая лист и вновь бросая его на стол. – Что ты мне такое суёшь?!
– Протокол допроса, – угрюмо проговорил жандарм и вздохнул.
– Это ты называешь протоколом допроса?!
– Так точно… то есть, не совсем понял… – начал, было, жандарм и, не договорив, замолчал.
– Вопросы, вопросы, вопросы! – инспектор вновь схватил лист, ткнул им в рыхлую одутловатую физиономию жандарма. – А где ответы?! Ответы на вопросы где, я тебя спрашиваю?!
– Молчит, гад! – вместо жандарма отозвался старший экзекутор. – Уж мы и так, и этак… совсем из сил выбились – а ему хоть бы хны! Одно слово – урод! То есть, – сразу же поправился он, – мутант, одним словом!
Инспектор, коротко взглянув на экзекутора, ничего ему не ответил… да и что было отвечать. Кажется, допрашиваемый мутант оказался куда более твёрдым орешком, нежели предполагалось вначале.
Инспектору вдруг вспомнился первый допрос… впрочем, его и допросом-то назвать нельзя было. Так, беседа… ибо именно таковой являлась излюбленная тактика старшего инспектора в проведении первого допроса и она, тактика эта, никогда его не подводила.
Доставленный для допроса мутант был к тому времени уже основательно избит и истерзан, а его мундир с чудом сохранившимися нашивками старшего охранника изорван, буквально, в клочья. Впрочем, избивать его начали, кажется, ещё в резервации во время задержания и потом, по дороге в посёлок… и делали это, разумеется, не стражники (и тем более, не жандармы), а свои же мутанты. Коллеги по работе бывшего старшего охранника.
Ну, а потом тут, в посёлке, ещё и стражники внесли посильную лепту…
Мутант по имени Ник после этой первичной «спецобработки» был уже достаточно растерян и даже напуган. Совсем недавно он получил почётное звание старшего охранника (причём, минуя сразу два предыдущих ранга: младшего охранника и просто охранника) и очень, кажется, этим свои званием гордился. И вот в одночасье потерять всё…
Впрочем, следуя своей неизменной тактике, старший инспектор встретил задержанного вежливо и даже, можно сказать, с участием. Вслух высказал возмущение незаконными действиями своих подчинённых и даже пообещал строго наказать всех в этом виновных (на что, впрочем, задержанный мутант никак не прореагировал, продолжая тупо глядеть куда-то себе под ноги). Потом инспектор предложил мутанту сесть, что тот после непродолжительных колебаний и сделал.
А ещё потом начался сам допрос. Впрочем, его куда вернее было бы назвать доверительной беседой.
Такая вот своеобразная тактика «кнута и пряника» всегда приносила старшему инспектору успех, и этот случай тоже не стал исключением. Правда, в самом начале беседы мутант чувствовал себя ещё довольно скованно и по собственной инициативе даже не открывал рта, стараясь лишь отвечать на вопросы инспектора чётко и по возможности кратко. Но потом, видимо поверив наконец-таки в полную искренность собеседника и даже в то, что после этой беседы он не только с чистой совестью сможет вновь вернуться к себе в резервацию, но и будет там немедленно восстановлен в прежней должности, мутант оживился и стал куда более разговорчивым.
Впрочем, всё, что он поведал тогда, инспектор знал и ранее. И о встрече местных парней с чужаком Аланом возле лавры, и о драке между ними… да и обо всех последующих событиях, вплоть до того самого ночного посещения Ником этой сбежавшей твари, которая в последнее время столько нервов и крови попортила старшему инспектору.
– Итак, ты её предупредил и тем самым дал возможность сбежать? – прервав на полуслове сбивчивую исповедь мутанта, спросил довольно резко инспектор. Вернее, не спросил даже, а просто констатировал сие, как непреложный факт. – А почему ты так поступил? Она тебе что, очень нравилась? Влюблён ты в неё был, так?
– Никак нет, господин старший инспектор! – замотал головой Ник, вскакивая с места и вновь опускаясь на табурет, повинуясь повелительному жесту своего собеседника. – Ничего такого, просто по-соседски… жили рядом, с детства, можно сказать, друг друга знали. Да я и не думал тогда, что это так серьёзно, клянусь Вам!
Он замолчал, исчерпав, кажется, всё оправдательные доводы, но инспектор тоже молчал, внимательно разглядывая своего собеседника… и это их обоюдное молчание длилось довольно-таки продолжительное время.
– А больше ты ничего не хочешь мне сказать, Ник? – впервые назвав мутанта по имени, прервал, наконец, затянувшееся это молчание инспектор. – Или больше тебе сказать нечего?
– Больше нечего, господин старший инспектор! – вновь вскочив с места, на одном дыхании выговорил Ник. – Я всё сказал, клянусь Вам, господин старший инспектор! Всё, что знал…
– Да верю я, верю! – благодушно отозвался инспектор, жестом вновь возвращая мутанта на табурет. – А вот скажи… на такой вопрос мне сейчас ответь. Ты ведь слышал, что с ней потом произошло? Слышал ведь?
– Кое-что слышал, господин старший инспектор! – низко опустив голову, пробормотал Ник.
Словно по взаимному уговору (хоть уговора такого, естественно, не было, да и быть не могло) они не упоминали имени этой, так дерзко сбежавшей от заслуженного наказания мутантки.
– Ну, и что же ты слышал, Ник? – откинувшись в кресле, инспектор с каким-то даже интересом взглянул в лицо мутанту. – Говори, не бойся!
– Слышал, что она как-то ухитрилась сбежать отсюда, прямо из подвала… – заикаясь, проговорил, а вернее, еле выдавил из себя Ник. – С подлой крысиной помощью, об этом тоже у нас говорят. А ещё ходят слухи, что она…
Осекшись, он замолчал, не договорив.
– Что, она? – переспросил инспектор. – Давай, договаривай!
– Что она стала почти всемогущей…
– Что?!
Резко вскочив с места и, опрокинув при этом кресло, инспектор стал нервно вышагивать из угла в угол. Мутант же, съёжившись на своём табурете, испуганно за ним наблюдал.
– Всемогущей стала! – не останавливаясь, бормотал инспектор. – Надо же! Ничего, мы скоро её схватим, эту всемогущую! Кресло подними!
Сорвавшись с места, мутант быстренько поднял кресло, и инспектор вновь в него опустился.
– А ты? – резко и с какой-то даже злостью обратился он к мутанту. – Ты тоже считаешь её всемогущей, эту тварь?! И встать на колени, когда разговариваешь со старшим инспектором!
– Никак нет, господин старший инспектор, не считаю! – испуганно забормотал мутант, опускаясь на колени. – Как можно! Преступница, она преступница и есть… самая обыкновенная преступница вне закона… особенно, коль с крысами подлыми связалась!
– То-то же! – наставительно проговорил инспектор, постепенно успокаиваясь и даже откидываясь на спинку кресла. – Скажи, а что бы ты сделал, если бы встретил её вдруг в резервации?
Кажется, чего-чего, а такого вопроса, мутант явно не ожидал.
– Что бы я сделал? – запинаясь, повторил он. – Я бы… я бы, это…
– Ты бы её арестовал?
– Разумеется, господин старший инспектор! – вздохнув с облегчением, воскликнул мутант. – Непременно арестовал бы, клянусь Вам!
– Да верю я, верю!
Разумеется, это были только слова, ибо инспектор не верил. Не верил ни единому слову стоящего перед ним на коленях мутанта. Да и с чего бы он вдруг ему поверил?
Мутантам нельзя верить, ибо все они лживы и скрытны от природы, а ещё более лживы и скрытны от воспитания. Лживы, трусливы… а уж как вероломны! Клянутся в вечной преданности, а сами втайне ненавидят всех настоящих людей! Добросовестно и быстро обещают выполнить любую заданную работу, но выполняют её добросовестно до тех только пор, пока за ними кто-либо из людей присматривает. А по своей воле палец о палец не ударят, так и норовят от любой работы увильнуть… а ежели увильнуть невозможно, то обязательно спереть чего-либо пытаются или хотя бы испортить, людям назло.
Тупые, трусливые, злобные твари… и вот приходится же, сдерживая себя, вежливо с ними разговаривать, хоть внутри всё так и бурлит, так и клокочет…
Пять лет назад старшего брата инспектора (он тоже был тогда старшим инспектором, но на более высокой должности, в окружном посёлке) убил мутант. Убил во время допроса, подло, исподтишка. Никто и не заметил, как и когда эта тварь сумела освободить правую руку… но когда брат инспектора наклонился над мутантом, чтобы в очередной раз привести его в чувства (или, наоборот, окончательно убедиться в том, что допрос следует на время приостановить), мутант внезапно выхватил у стоящего рядом экзекутора острый металлический штырь (излюбленное орудие пытки данного экзекутора) и со всего размаху всадил его в шею ничего не подозревающему инспектору.
Убийцу предали мучительной казни, посадив на кол на центральной площади его родной резервации. Причём проделали это при огромном стечении народа, дабы все собравшиеся видели и хорошенько запомнили, что может быть с их сородичем, осмелившимся поднять руку на настоящего человека. Потом, на следующий день после начала экзекуции, урода этого, ещё подававшего некоторые признаки жизни, сожгли на медленном огне, попросту обложив окровавленный кол снизу сухими связками хвороста.
Раззяву-экзекутора, допустившего столь преступную беспечность, резко понизили в должности, переведя аж в младшие жандармы, казнили также обоих мутантов, помощников экзекутора (хоть они-то, по правде говоря, были и совсем даже не причём)… но брата, любимого старшего брата, было уже не вернуть.
С той поры старший инспектор (впрочем, в ту пору он ещё не был старшим) и возненавидел всех без исключения мутантов жгучей ненавистью, хоть, признаться, и до этого всячески их недолюбливал.
Потому, прекратив собеседование раньше запланированного (ибо притворяться и сдерживать себя уже не было сил), инспектор только хлопнул в ладони и приказал вбежавшим стражникам отвести мутанта Ника в комнату для гостей. С тем, чтобы завтра утром вежливо препроводить его обратно в резервацию…
Стражники всё правильно уразумели, ибо именно с комнаты для гостей и начинались для уродов самые жестокие и самые изощрённые пытки. Но мутант естественно об этом даже не подозревал и, пока его выводили, со слезами на глазах благодарил господина старшего инспектора за всю его доброту и справедливость.
Это было три дня тому… и всё это время мутанта подвергали почти непрерывным пыткам, которые шли по нарастающей…
И ничего нового от него так и не добились!
– Приходит в себя, господин старший инспектор! – услужливо доложил один из экзекуторов. – Прикажете продолжить?
– Подождите!
Встав из-за стола, инспектор вплотную подошёл к бессильно провисшему в хитроумном переплетении пыточного устройства мутанту. Некоторое время молча всматривался в его окровавленное, чудовищно распухшее от почти непрерывных побоев лицо.
– Не вижу, чтобы он начал приходить в себя! – раздражённо проговорил инспектор, ни к кому конкретно из подчинённых не обращаясь.
– Приходит, приходит! И не сомневайтесь даже! – поспешно проговорил экзекутор.
Потом, торопливо смочив тряпичный лоскут новой порцией нашатыря, ткнул этот лоскут под самый нос мутанту.
– Хватит притворяться, тварь! – заорал он при этом. – Глаза открывай, живо!
Мутант и в самом деле чуть приоткрыл глаза. Вернее, один глаз, ибо второй заплыл так, что его даже не было видно.
– Вот видите, господин старший инспектор! – отходя чуть в сторону, с удовлетворением констатировал экзекутор. – Полный порядок!
Инспектор, ничего не отвечая, смотрел прямо в открытый глаз мутанта. И тот тоже, кажется, смотрел на инспектора. Впрочем, видел ли он его сейчас… в этом инспектор был далеко не уверен.
– Ну, здравствуй Ник! – проговорил инспектор таким тоном, словно и не в пыточной всё дело происходило, а так, встретились они случайно на улице и решили чуток покалякать. – Ты меня, надеюсь, узнал?
Мутант ничего не ответил. Некоторое время он лишь молча продолжал смотреть на инспектора затуманенным взглядом, то ли узнавая его, то ли так и не узнавая. Потом взгляд его внезапно прояснился, круглый, как и у всех уродов, зрачок расширился почти до предела… и инспектор понял что мутант его всё же узнал…
– Ну что, поговорим? – всё тем же дружелюбным тоном продолжил инспектор. – Ты и теперь ничего не хочешь мне сообщить? Из того, что я ещё не знаю…
Запекшиеся окровавленные губы мутанта слегка шевельнулись…
– Что? – пододвинувшись к мутанту как можно ближе, спросил инспектор. – Ты что-то хочешь сказать? Ну, так говори!
Мутант ничего не ответил, но по всему видно было, что он всё слышит и всё понимает.
– Говори! – повторил инспектор. – Говори и мы сразу же тебя освободим!
Разумеется, это была ложь… а лгать всегда неприятно, даже если твой собеседник – всего лишь презренный урод из резервации. Но лгать сейчас было просто необходимо, к тому же, как там говорится? Цель оправдывает средства… так, кажется…
– Ты, верно, считаешь, что я соврал тебе тогда, во время первой нашей встречи? – вновь заговорил инспектор, когда ясно стало, что мутант отвечать явно не собирается. – Обещал отпустить, а вместо этого… Но ты ведь сам во всём виноват, согласись? Ты ведь не всё тогда мне рассказал? Ты промолчал о том, что встречался с этой тварью уже после того, как она от нас сбежала! Ведь встречался, разве не так?
Распухшие губы мутанта вновь слабо зашевелились.
– Ну?! – крикнул инспектор нетерпеливо. – Давай, отвечай! Где сейчас эта тварь? Что замышляет?
– Тварь – это ты! – неожиданно громко произнёс мутант.
А потом ещё и плюнул прямо в лицо инспектору. Вязкой кровавой слюной.
– Ах ты, мразь!
Мгновенно отскочив от допрашиваемого, инспектор выхватил из кармана носовой платок и принялся лихорадочно утираться. Вот же мразь… едва в глаз не угодил!
Невольно припомнилось расхожие слухи о том, что слюна уродов почти ядовита… впрочем, слухи эти были всего лишь слухами, не содержащими в себе ни малейшей капли истины.
А вот то, что подчинённые, находясь поблизости, всё слышали и всё наблюдали…
– Мразь паршивая! – мгновенно приходя в ярость, заорал инспектор.
Подскочив к мутанту вплотную, он размахнулся и изо всей силы ударил того по лицу.
– Получай, тварь!
Удар сыпался за ударом… инспектор и сам понимал, что поступает неправильно, что нельзя так поступать. И что сегодня же вечером и жандарм, и экзекуторы будут с упоением (и по великому секрету, разумеется) рассказывать всем встречным и поперечным не только о великом унижении господина старшего инспектора презренным уродом, но и о том ещё…
О том, что инспектор, этот образец выдержанности и хладнокровия, так позорно сорвался во время самого заурядного допроса.
Но инспектору было сейчас совершенно наплевать на то, что о нём подумают после.
– Мразь! – рычал он, нанося удар за ударом. – Мало тебе, тварь?! Мало?! Ещё получи!
– Господин старший инспектор! – донёсся до инспектора встревоженный голос экзекутора. – Как бы вы не прикончили его часом, господин старший инспектор!
Эта же мысль как раз в это время пришла в голову и самому инспектору. Тяжело дыша, он прекратил избиение и даже сделал шаг назад. Потом, вытащив из кармана очередной носовой платок, принялся тщательно вытирать испачканные кровью руки.
«Хотел же перчатки взять!» – промелькнуло у него в голове.
– Господин старший инспектор! – всё так же испуганно проговорил экзекутор. – Что прикажете делать с…
Он замялся, не договорив.
– Продолжайте допрос! – не глядя на экзекутора, сказал инспектор, одновременно с этим швыряя испачканный платок на пол.
– Слушаюсь!
Экзекутор наклонился к безвольно поникшему мутанту, а инспектору жгуче вдруг захотелось, чтобы мутант вновь ожил и смачно плюнул прямо в самодовольную эту харю, низко склонившуюся над ним. Конечно, желание сие было сплошным ребячеством, и ничем кроме… но как было бы здорово, если бы такое вдруг произошло!
Но ничего подобного, разумеется, так и не случилось. Мутант, хоть и остался жив после столь жестокого избиения, пребывал, кажется, в глубоком обмороке.
– Нашатырь! – не оборачиваясь, крикнул экзекутор помощнику. – Живо!
Но и нашатырь не помог. Мутант упрямо не желал более приходить в чувство, и все попытки его хоть как-то расшевелить равно оканчивались неудачей.
И инспектор почти обрадовался, когда в пыточную вбежал запыхавшийся секретарь.
– Господин… старший… инспектор! – ещё от порога выкрикнул, вернее, выдохнул он. – Там… там…
– Что там? – радуясь, что хоть на ком-то может сорвать всю накопившуюся злость и раздражение, рявкнул на секретаря инспектор. – Да не молчи же ты, болван!
– Там… господин окружной комиссар… прибыл…
– Что?!
Мгновенно подскочив к секретарю, инспектор ухватил того за отвороты мундира, с силой встряхнул.
– Что ты сказал?!
– Прибыл господин окружной комиссар, – испуганно повторил секретарь. – В Вашем кабинете сейчас… бумаги пересматривает. Вас дожидается…
– Чёрт!
Оттолкнув секретаря, инспектор бросился к выходу. Секретарь, понятное дело, сразу же последовал за ним.
– Чёрт! – прыгая сразу через три ступеньки, бормотал себе под нос инспектор. – Вот же чёрт!
Отношения между старшим инспектором посёлка и окружным комиссаром (непосредственным его начальником) были, мягко говоря, непростыми. И на то были свои веские причины…
Господин окружной комиссар любил всяческое славословие и неприкрытый подхалимаж в свой адрес… но ни славословить, ни подхалимничать старший инспектор так и не научился, да, честно говоря, и не желал учиться. Противно ему было угодничать перед кем бы там ни было, тем более, перед этой заносчивой посредственностью, облечённой, по какому-то нелепому недоразумению, столь значительной властью.
Окружной комиссар, несмотря на всю свою посредственность, полным дураком всё же не был, а посему сразу же, с первой же встречи с инспектором, почувствовал истинное отношение к своей особе со стороны этого строптивого подчинённого. И давно б уже старший инспектор с треском вылетел со службы, если бы не влиятельный дядя-сенатор. Именно из-за дяди окружной комиссар не мог поприжать инспектора в полную силу, ограничиваясь лишь мелкими словестными придирками да такими вот неожиданными наездами, совершаемыми в тщетной надежде застать непокорного подчинённого врасплох.
Врасплох он инспектора так и не застал ни разу, но крови попортил изрядно…
Выбежав на улицу и невольно взглянув налево, в сторону конюшни, инспектор с удивлением не обнаружил там такой знакомой красной кареты. Там вообще ничего не стояло, кроме недавно прибывшего почтового дилижанса.
Это было странно и даже необъяснимо, ибо господин окружной комиссар не пользовался никаким видом транспорта, кроме своей глубокоуважаемой кареты. И уж тем более он никогда не снизошёл бы до такого плебейского средства передвижения, как почтовый дилижанс.
Лошадей из дилижанса уже выпрягли, заменили им железные дорожные намордники на стойловые, ременные… и теперь со всеми предосторожностями заводили по одной в стойло. Занимались этим опасным делом, понятное дело, мутанты… а конюхи-люди с заряженными арбалетами стояли поодаль и лишь время от времени выкрикивали короткие отрывистые команды.
Инспектору невольно вспомнилось, как в прошлом году одна из почтовых лошадей (а запряжные лошади огромные, раза в полтора больше обычных верховых), чем-то, то ли напуганная, то ли раздражённая, вдруг вырвалась из загона и помчалась вдоль улицы, топча и хватая острыми зубами всякого встречного, невзирая на пол и возраст. Тогда, прежде чем лошадь смогли настичь и обезвредить, она успела лишить жизни шестерых человек и втрое больше покалечить. И, что самое удивительное (и самое обидное тоже), среди всех этих убитых и покалеченных не оказалось ни единого мутанта, хоть эти твари несомненно попадались на пути внезапно взбесившегося животного.
Конюхам за такое головотяпство грозил суд с весьма неприятными для них последствиями, но, как оказалось, судить было просто некого, ибо, когда суматоха постепенно улеглась и разгневанные жители посёлка кинулись искать непосредственных виновников произошедшей трагедии, они с ужасом узрели, как трое оставшихся в загоне лошадей с громким тошнотворным хрустом и чавканьем доедают бренные остатки своих бывших хозяев. Оказалось, что конюхи от страха совершенно потеряли голову и, спасаясь от мечущейся и яростно визжавшей лошади, вбежали в загон, видимо, совершенно позабыв о том, что три ранее введённых туда лошади тоже не имеют намордников (дорожные сняли, а стойловые не успели ещё надеть. И, тем более, не находятся в стойлах (не успели загнать).
В общем, из огня, как говорится, да в полымя…
После этого случая новые конюхи категорически отказались запрягать и распрягать ездовых лошадей, передоверив опасное это занятие уродам, то бишь, мутантам…
Впрочем, инспектору сейчас не было никакого дела ни до лошадей, ни до их хозяев. Повернув налево, он быстрым шагом прошёл мимо почтительно вытянувшихся стражников и, терзаемый нехорошими предчувствиями, поднялся на второй этаж, где, собственно и находилась святая святых всего этого огромного здания, а именно, личные апартаменты господина старшего инспектора.
Он был первым после Бога в этом захудалом посёлке, но тот, кто находился сейчас в его кабинете, был всё же на ступеньку (а то и на несколько) выше инспектора, а значит, и значительно ближе к Всевышнему. И ежели старший инспектор мог устроить жесточайший разнос любому из своих подчинённых (а в подчинении у него был весь посёлок, не говоря уже о соседней резервации с презренными её обитателями), то окружной комиссар, нетерпеливо поджидающий его в собственном кабинете, имел полное право (а также возможность) устроить подобный разнос ему самому.
С тяжёлым сердцем инспектор вошёл в приёмную, где помощник секретаря тут же вскочил с места и вытянулся по стойке смирно. Но инспектор лишь махнул рукой: «сиди, мол!», и, пройдя мимо, очутился, наконец-таки, в своём кабинете.
И сразу же почувствовал огромное, ни с чем несравнимое облегчение, когда человек, сидящий в его собственном кресле и рассеянно перебиравший какие-то бумаги, лежащие на столе, вдруг поднял голову и, приветливо улыбнувшись инспектору, поднялся и шагнул ему навстречу. Протянул руку для пожатия…
– Дядя! – проговорил инспектор, осторожно пожимая сухую, тонкую, но на удивление крепкую ладонь гостя. – Какими судьбами?
– Да вот… – вторично улыбнулся сенатор. – Соскучился, повидаться приехал…
Впрочем, улыбался он одними губами. Глаза сенатора пытливо и как-то настороженно разглядывали племянника… а тот, под этим его испытующим взглядом, вдруг вспомнил, почему, собственно, и бежал сюда так торопливо…
– Подожди! – проговорил он с явным недоумением. – Секретарь сказал мне, что приехал окружной комиссар, а приехал, оказывается, ты! Он что, перепутал с перепугу, кретин? И кстати, на чём ты приехал? Неужто на дилижансе?
– А что, собственно, ты имеешь против дилижансов? – сенатор засмеялся, но глаза, как и прежде, оставались холодными и настороженными. – И кстати, твой секретарь ничего не перепутал. Вот уже второй день, как я исполняю обязанности окружного комиссара. Временно, разумеется… – тут же поправился он. – С сохранением всех моих сенаторских полномочий!
– Понимаю! – медленно проговорил инспектор, хоть понимал далеко не всё.
Что ни говори, а для дяди это было понижением. Хорошо, если и, правда, временным.
И что, интересно было бы узнать, произошло с прежним комиссаром? Пошёл на повышение? На пенсию? Или, может, спешно переброшен в другой округ… такое иногда случалось…
– Ни то, ни другое, ни третье! – резко, даже излишне резко отозвался сенатор, и инспектор вдруг понял, что последние свои слова произнёс вслух. – Он погиб…
– Погиб? – машинально повторил инспектор, потом до него дошло. – Погиб?! – повторил он удивлённо и, одновременно, встревоженно. – Как он погиб? Крысы?
– Если бы! – мрачно буркнул сенатор, вновь опускаясь в мягкое кожаное кресло. – Если бы… – повторил он ещё более мрачно. – Да ты садись, разговор у нас долгий предстоит!
Инспектор, немного поколебавшись, всё же уселся в одно из кресел для посетителей. Тоже кожаное, тоже достаточно мягкое… впрочем, до того кресла, в котором так удобно расположился в данный момент комиссар-сенатор (он же, родной дядя инспектора), креслицу сему было, ох, как далеко…
– Ты спрашиваешь, как он погиб? – каким-то незнакомым, враз изменившимся голосом проговорил дядя, нервно комкая в пальцах первый попавшийся лист бумаги. – Так вот: его разнесло на куски! Вместе с его долбаной красной каретой! Понимаешь?! И жандармы, что сопровождали верхом карету, тоже разорваны на куски самым невероятным образом. Точнее, и они сами, и их лошади получили увечья, несовместимые с жизнью.
– Оружие древних? – прошептал инспектор внезапно осипшим голосом.
– Вроде того… – кивнул головой комиссар. – Но их, ещё живых и, наверное, жалобно умолявших о пощаде, добивали потом… из тел некоторых извлечены пули, подобные тем, что были извлечены из мёртвых крыс, погибших во время того памятного набега на резервацию. Так что, там не одно оружие древних… там, как минимум, были задействованы две его смертоносные разновидности…
Он замолчал и вновь принялся мять в пальцах бумажный ком. А инспектор тоже молчал, ошеломленно пытаясь осознать только что услышанное.
– Я вот чего не понимаю, – вновь заговорил комиссар. – Зачем ей понадобилось убивать ещё и тех маленьких пони, которые были запряжены в карету. Из злобности, разве что, из дикой ненависти ко всему живому… ведь в каждое из этих несчастных созданий она всадила не менее пяти пуль. Причём, именно в живот, чтобы не сразу погибли… чтобы помучились ещё как следует перед смертью…
И грохнув кулаком по столу, он неожиданно заорал прямо в лицо племяннику:
– Как ты мог?! Как мог ты выпустить живой эту кровожадную тварь?! Из этого здания, из которого ни один попавший сюда урод не должен выходить живым! О чём ты, мать твою, думал тогда… да и думал ли вообще?!
Инспектор ничего не ответил, да и что было отвечать. Он один виноват в том, что произошло… он и никто иной…
Хотя… кто бы мог знать, что всё так случится?! Или эта тварь и ранее находилась в сговоре с крысами?
– Да ни в каком сговоре она не находилась! – буркнул комиссар… и инспектор вновь с удивлением осознал, что произнёс вслух последний вопрос. – И вообще, что ты хотел ещё из неё вытянуть? Она ведь и в самом деле рассказала тебе всё во время первого допроса… или, скажем так, собеседования! Да ты и сам это тогда понял, разве не так?!
Инспектор ничего не ответил… впрочем, вопрос был чисто риторическим и не требовал ответа…
– И она ни в чём не была виновата тогда, эта девочка! – вновь повысил голос комиссар. – Она и в самом деле случайно во всё это вляпалась, неужели ты этого не понял сразу же?
Хоть и этот вопрос тоже был чисто риторическим, ответить на него всё же пришлось.
– Понял, – медленно, почти по слогам проговорил инспектор, стараясь при этом не встретиться с дядей взглядом. – Но, согласись, ведь нельзя же было эту тварь… эту мутантку, – тут же поправился он, – просто взять и отпустить…
– Нельзя! – сразу же согласился комиссар. – Ни в коем случае нельзя было! Но умертвить её быстро и безболезненно, это ведь было в твоей компетенции?! Не мучить, не подвергать бессмысленным и никому не нужным пыткам… мне кажется, эта девочка страданиями своими искупила те небольшие прегрешения, кои имела (ежели, вообще, их имела!), и тем самым заслужила лёгкую и быструю смерть. А вместо этого ты повелел пытать её жестоко и изощрённо, а потом вновь отправил в подземелье, на новые страдания! Зачем, спрашивается?
– На всякий случай, – не глядя на дядю, буркнул инспектор. – А вдруг она всё-таки что-то ещё пыталась скрыть от нас…
– Что?! – вторично заорал комиссар, грохая кулаком по столу. – Что скрыть?! Как она целовалась с этим Аланом, которого вы, кстати, так и не смогли задержать? Как он поимел её прямо в придорожной канаве?! Так ведь даже этого у них не было… просто не могло быть! Крысы помешали!
И тут же, совершенно поменяв тон, спросил вполне обычным, участливым и даже немного встревоженным голосом:
– Кстати, забыл спросить. Тогда, в ту ночь набега… с Мартой, с Алексом ничего не случилось? Ну, я имею в виду, крысы их не сильно напугали?
– Да Алекс их даже не видел, – сказал инспектор, весьма благодарный дяде за его такое, вполне человеческое участие к жене и маленькому сынишке своего единственного племянника. – Марта сразу же, как тревогу подняли, подхватила его спящего – и в подвальную комнату-крепость. Изнутри заперлась… а потом и я подоспел со стражниками. В общем, легко отделались: всего один стражник погиб да двоих ранило… зато мы не менее десятка этих тварей уложить успели, пока они в бегство не обратились!
– Похвально! – кивнул головой комиссар. – Весьма похвально! Но в целом, я слышал, посёлку несладко пришлось в ту ночь?
– Несладко – не то слово! – несколько кривовато усмехнулся инспектор. – Туго нам всем пришлось в ту ночь, и это ещё мягко сказано!
Он замолчал, вновь припоминая кровавые события той страшной ночи.
Как почти всегда, задержавшись допоздна (хоть и не на работе), инспектор, не спеша, направлялся домой по такой знакомой и достаточно освещённой масляными фонарями улице, как вдруг прямо из ночной темноты бросились к нему сразу три крысы.
Вообще-то, излюбленным оружием крысы является короткое копьё с острым стальным наконечником, но эта троица почему-то была вооружена лишь боевыми топориками. Это и спасло инспектору жизнь, ибо топорик – оружие куда более ближнего боя, нежели копьё. Вернее, спас меч, который полагался старшему инспектору по должности, но инспектор довольно часто пренебрегал всеми этими условностями.
Но в тот вечер он почему-то ими не пренебрёг, словно надоумило что-то свыше. И мгновенно выхватив меч из ножен, инспектор первым нанёс удар – и одна из крыс сразу же свалилась под ноги своим товаркам, извиваясь в предсмертной агонии и пронзительно вереща при этом от боли и бессильной злобы.
Впрочем, обеих оставшихся крыс это нисколечко не устрашило. Размахивая своими топориками, они бросились в атаку… и инспектору пришлось приложить максимум умения и усвоенных в кадетской школе боевых навыков, дабы отразить яростный их натиск. И кто знает, чем бы всё дело закончилось, если бы не подоспели вовремя стражники во главе с жандармом, расстрелявшие крыс из арбалетов.
В это время уже вовсю бухали со всех сторон сторожевые колокола, из ближайших домов выскакивали полуодетые вооружённые мужчины (да и женщины тоже). И многие из них тут же падали, пронзённые острыми крысиными копьями, ибо этих хвостатых тварей оказалось на удивление много, и нападали они скопом…
Тут только инспектор, осознав весь масштаб внезапного крысиного нападения, понял, что это набег.
И вспомнил о семье…
– За мной! – крикнул он стражникам, бросаясь вперёд. Он бежал, поражая мечом случайно подвернувшихся под руку крыс… и только…
Справа и слева исступленно вопили погибающие именно в данный момент жители посёлка, пытающиеся хоть как-то защитить своих похищаемых малышей… но ни сам инспектор, ни стражники, всецело ему подчиняющиеся, не обращали на это ни малейшего внимания. Там, впереди, тоже был малыш… единственный, кого инспектор просто обязан был спасти в эту страшную ночь.
И они успели. И вбежали в дом инспектора как раз в тот самый критический момент, когда несколько крыс, пользуясь, как столярным инструментом, своими острыми резцами, уже прогрызали дыру в комнату-крепость. Остальные крысы (а их набилось в дом никак не менее двух десятков) в это же время занимались обычным грабежом, поспешно складывая в заплечные мешки всё более-менее ценное.
Стражники от порога дали прицельный залп из арбалетов, свалив несколько ближайших мародеров… а потом в комнате завязалась жестокая рукопашная схватка, впрочем, довольно непродолжительная. Потеряв ещё нескольких своих товарок, крысы наконец-таки дрогнули и обратились в паническое бегство, преследуемые стражниками. Впрочем, один из стражников, насквозь пронзённый острым крысиным копьём, уже корчился на залитом кровью полу в предсмертных судорогах, ещё двое тоже не смогли принять участие в преследовании из-за полученных во время схватки ранений.
– Крысы в последнее время становятся всё наглее и наглее, – вернул инспектора к действительности голос комиссара. – Ты ещё не в курсе, но в прошлую ночь они напали на Зареченский скит. Вернее, пытались напасть, но…
Комиссар замолчал, не договорив, узкие губы его тронула какая-то самодовольная улыбка.
– Их вовремя заметили, да? – спросил инспектор.
– Их уже ожидали! – вторично улыбнулся инспектор. – Наша служба… она недаром свой хлеб кушает! Уже за двое суток зная о готовящемся набеге, мы приняли соответствующие меры. И знаешь, какие?
Инспектор лишь пожал плечами.
– Мы пригнали из Гнилого распадка две сотни мужчин-мутантов с кирками и топорами. Вот они то и приняли на себя первый удар… не без потерь, разумеется. Зато из настоящих людей никто даже ранен не был, представляешь?!
– Представляю! – сказал инспектор. – А скажи, на Гнилой распадок в ту ночь…
– Представь себе, нет! – развёл руками комиссар. – Хотя, если бы крысы напали бы ещё и на резервацию, местным уродам несладко бы пришлось…
И тут же, безо всякого перехода спросил:
– А знаешь, по какому принципу мы отбирали эти две сотни мутантов?
– По принципу физической силы, наверное, – предположил инспектор и не угадал, ибо комиссар тут же отрицательно качнул головой.
– Принцип был совершенно другой… – проговорил он, думая о чём-то своём. – Скажи, а вашу резервацию не затронула такая мода: не брить головы?
– Есть такое, – кивнул головой инспектор. – Я ж тебе писал…
– Писал, помню, – сказал комиссар.
– И что, в Гнилом распадке тоже?
Комиссар ничего на это не отвечая, лишь молча кивнул.
Это новое среди мутантов веяние возникло как-то спонтанно, и сначала инспектор даже не придал сему большого значения. Просто помощник коменданта резервации как-то, при встрече, со смехом рассказал инспектору о том, что некоторые молодые уроды, то ли из лени (к коей все мутанты от рождения предрасположены), то ли ещё по какой причине, перестали регулярно сбривать шерсть на головах, отчего стали выглядеть ещё более неопрятными и противными, нежели обычно.
Сначала, когда мода сия лишь зарождалась и охватывала самую незначительную часть молодёжи, органы самоуправления резервации пытались вразумить этих зарвавшихся юнцов и девиц достаточно мягкими мерами, а именно: традиционной публичной поркой с последующим насильственным бритьём головы.
Но меры эти не помогали (как не помогло и гневное осуждение пагубного сего поветрия со стороны всех без исключения священников резервации), количество молодых мутантов, пренебрегающих общепринятыми нормами гигиены, стремительно росло… а потом среди таких обволосённых «модников» стали замечать и мутантов более почтенного возраста.
В общем, интересная возникла ситуация. Публично перепороть всех этих «модников» и «модниц» стало физически невозможно, да и не действовали более на них столь мягкие методы увещевания. Сжигать же нарушителей, как поступали обычно с выявленными крысиными пособниками… так, вроде, столь жестокая мера никак не полагалась за простой лишь отказ от регулярного бритья головы и прочих частей тела.
Не зная, что и предпринять и не решаясь более действовать самостоятельно, старосты блоков вынуждены были совместно обратиться к Корнелиусу, заместителю коменданта резервации, за помощью и консультацией. А Корнелиус в тот же вечер, смеясь, пересказал всё это старшему инспектору, с коим находился в хороших приятельских отношениях (они некоторое время даже семьями дружили и регулярно захаживали друг к другу в гости).
Инспектор, тоже отсмеявшись, сколько положено, тем не менее, пообещал разобраться в ситуации. И в первую очередь просмотреть старые директивы и указания насчёт этого самого бритья.
Внимательное ознакомление с архивными документами привело старшего инспектора в лёгкий шок, ежели не сказать большего. Оказалось, что нигде и ни один документ не предписывал мутантам этого самого бритья, а значится, уроды, отказывающиеся брить головы, никаких законов и инструкций не нарушали. Более того, инспектор неожиданно разыскал один из очень старых документов, в коем мутантам под страхом самого сурового наказания запрещалось походить на настоящих людей путём этого самого постоянного сбривания своего шерстного покрова.
Вот так, ни больше, ни меньше!
Этот документ (никем, кстати, не отменённый), оказывается, действовал и поныне! Просто на него сначала махнули рукой, глядя сквозь пальцы на жалкие потуги презренных уродов хоть в чём-то походить на настоящих людей. Потом, постепенно, среди уродов прижилась и укрепилась такая традиция, тем более, что власти этому никоем образом не препятствовали и даже, можно сказать, поощряли…
И никому в голову не приходило, что тут что-то не так…
Но после знакомства со старинным этим документам, инспектор понял вдруг всю щекотливость ситуации. Оказывается, закон нарушали не те новоявленные бунтари, по какой-то неизвестной инспектору причине вдруг отказавшиеся от бритья, а именно обычные законопослушные мутанты, тщательно и почти ежедневно сбривавшие свою уродливую головную растительность! И именно их требовалось сурово наказывать за столь вопиющее нарушение старинного, но так никем и не отменённого закона!
Не зная, что и предпринять, инспектор тогда просто написал дяде (ещё не в должности комиссара) письме, где подробно изложил ситуацию и принялся ждать ответа. А помощнику коменданта резервации посоветовал не торопиться и пока ничего конкретного не предпринимать.
Впрочем – дал он помощнику коменданта ещё один дельный совет – публичные порки пускай устраивают, как, впрочем, и насильственное бритьё голов непокорным (а девчатам, так и не только голов, и тоже публично!). Но пусть всё это выглядит так, что проблема сия беспокоит лишь внутреннюю власть резервации, а никоим образом не настоящих людей. Им до этих внутренних уродских дрязг нет никакого дело… по крайней мере, так это должно выглядеть внешне…
Ответа от дяди инспектор тогда так и не дождался… а вот теперь оказывается, что «мода» сия охватила и Гнилой распадок. И кто знает, возможно, и более отдалённые резервации тоже.
– Так вот, – сказал дядя (он же комиссар) жёстко, – ты поступил абсолютно правильно, представив всё это, как внутренние дела самой резервации. С Гнилым распадком я приказал поступать точно так же. Но, выбирая этих двести мутантов для обороны Зареченска, я дал негласное распоряжение…
– Выбрать лишь не бреющих головы? – воскликнул инспектор. – Классная идея, дядя!
– Тем более, – улыбнулся комиссар, – что отбирали этих мутантов сами старосты. Так что, вроде, это их личная инициатива…
– Понимаю! – сказал инспектор. – А скажи, много их погибло в схватке с крысами?
– Точных данных у меня нет, – проговорил комиссар задумчиво. – Что-то, около трети…
– Отлично! – сказал инспектор. – Надеюсь, остальные «модники» после этого немного призадумаются!
– Хотелось бы верить…
Произнеся это, комиссар замолчал и как-то странновато взглянул на племянника.
– А знаешь, что ещё нового появилось в Гнилом распадке? – спросил он негромко и тут же сам ответил на свой вопрос: – Слухи!
– Слухи? – переспросил инспектор, настораживаясь.
– Слухи! – повторил комиссар. – О рыжеволосой деве-освободительнице! Ослепительно прекрасной и почти всемогущей. И даже, «не почти», а просто всемогущей! Некоторые вообще называют её «дочерью божьей», которая в скором времени явится к ним в ореоле всесокрушающего небесного пламени и освободит несчастных мутантов от тягостной и унизительной власти над ними со стороны, так называемых, настоящих людей. Именно, «так называемых», а не просто «настоящих»!