От автора:
Идея написать о великих потрясениях 7 века зародилась у меня очень давно. Еще в школе меня привлекало почему-то это время, время изменений и великих переломов, однако написано о нем по какой-то причине крайне мало. По какой-то причине, данная эпоха не интересовала историков и писателей, хотя о гораздо более древних Пунических войнах или Греко-персидских созданы тысячи произведений и научных работ. Интерес был в первую очередь о том, почему две мощнейшие державы мира так легко пали под натиском дикарей из пустыни, которые не имели опыта государственного строительства, чиновничьего аппарата, опытной армии, но свято верили в новую религию одного Бога и его пророка. Пророка, которого многие знали лично и видели все бытовые его привычки. Как получилось, что Рим и Римская империя, которая с честью прошла через тяжелейшие испытания на протяжении многих веков, так или иначе выживала под ударами судьбы и обладала просто фантастической устойчивостью и гибкостью, практически без боя, только после одного сражения, безропотно отдала большую и самую богатую часть своего государства, а оставшиеся восемь веков, по сути, растянулись в долгую агонию, которая прерывалась редкими попытками восстановить былое величие. Почему гордый Иран, который не останавливал натиск на запад в течение четырех веков и мечтал о возрождении великой империи Ахеменидов, так же безропотно и покорно, как скот на бойне, всего после двух сражений склонил свою голову перед пришельцами из пустыни, большинство из которых даже не умели читать. Куда делась Сасанидская гордость, надменные аристократы и их арийская доблесть, если они не поднялись все, как один, на защиту свой Родины от завоевателей? Да, Иран через столетие возродился в виде Аббасидского халифата, но уже на основе новой религии. Однако, это уже был другой Иран, не блистательный и гордый, а сломленный и опутанные новыми цепями, откуда он пытался найти спасение в верховенстве и фактическом обожествлении имама Али и его потомков, Иран, погрузившийся в мистицизм и богословские диспуты. Только таким образом, иранцам удалось спасти свое самосознание в океане других правоверных. Можно приводить много причин, и все они будут верны, однако основной, без сомнения, является тяжелейшая война начала 7 века, которая истощила обе великие державы. Об этой, фактически первой в истории мировой войне, которая затронула практически всю Евразию от Пиренеев до Китая и от Карпатских лесов до пустынь Эфиопии, по какой-то причине непростительно мало написано, хотя именно она создала современный мир в том виде, в котором мы его видим. В нем были, как полагается, основные противники, которых поддерживали многочисленные союзники. За Рим, так или иначе, были западно-тюркский каганат, молодой государство хазар, а за Иран были хозяева Восточной Европы, авары. Свою игру так же вели западные германские государства, которые хотели вырвать свой кусок, славяне, которых распирала пассионарность, арабские государства, Тибет и возрождающийся Китай. Это была бы просто огромная по масштабам и театрам военных действий война, если бы не одно «но». В Иране, который фактически объявил поход против Креста, большинство населения были христианами, а в Римской империи бурлили богословские споры, а официальная церковная доктрина о Святой Троице и иерархии в ней находила резкое отторжение у восточных провинций. И, кроме того, в обеих державах были сотни религиозных сект, которые то возникали, то исчезали, сливались с другими, разделялись и развивались. Все было перемешено, как на восточном базаре: христианство, зороастризм, манихейство, иудаизм, митраизм, остатки веры в эллинских и римских богов. Религии перенимали друг у друга доктрины и обычаи, перетекали одна в другую, и в этой борьбе мирополагающих идей не могло быть места многим. И не следует забыть про евреев, которые были довольно многочисленны в обеих империях и пытались вести свою игру. Евреи в Римской империи, несмотря на свою крайнюю многочисленность, оставались людьми второго сорта, еще все прекрасно помнили их кровожадные восстания, которые оставили после себя безлюдные огромные провинции. Их соотечественники же в Иране оставались в довольно привилегированном положении и сохраняли древнейшие обычаи праотцов, не без основании видя в в западных братьях радикальных религиозных фанатиков. Эта война была примером героизма и трагизма, предательства, поражения, подкупов, личная ненависть отдельных людей привели к тому, что и Рим и Иран оказались полностью разрушены. Но почему это случилось? Ведь многочисленные войны древности никогда не проводились с таким ожесточением и ненавистью, как командиров, так и простых солдат друг к другу? Да что там говорить, даже мирные жители города, взятого неприятелем, в неистовом исступлении убивали своих вчерашних соседей, чтобы, когда город был отбит, самим бежать от жестокой резни собственной армии. Почему именно эта война оказалась последней, которая закрыла эпоху Древнего мира и открыла Средневековье? Чтобы рассказать о цунами событий, пришлось начать рассказ издалека, с истоков событий, которые дали такие ужасающие следствия. А началось все в далеком 590 г. н.э., когда великий полководец Ирана, слева которого гремела далеко за пределами его Родины, внезапно попал в опалу у своего повелителя. В этой книге представлена первая часть большой истории, как личные отношения и цепочка случайностей перевернули страницу эпохи и начали новый этап развития человечества.
Пролог:
В Большом императорском дворце столицы мира, который являлся символом вечной славы и власти над большей части цивилизованного мира, в одном из тайных полутемных углов, которые, казалось, просто созданы для плетений заговоров и обсуждения предательств, одним зимним вечером происходил интересный разговор. Судя по голосам, это были мужчины средних лет, но лица были скрыты. Разговор проходил шепотом, ибо все знают, что нет такого места в дворце, где бы у стен не было ушей. Скорее всего, и сейчас их кто-то подслушивал, поэтому, они прятали свои лица и не пользовались источниками света, да и говорили фразами, из которых нельзя было понять ничего определенного.
Первый голос, казалось, принадлежал более важному человеку, который привык отдавать приказы, и даже свистящий шепот не мог изменить это впечатление.
–Ты сделал, все, о чем мы договорились? Деньги отослал, куда нужно?
Второй говоривший, судя по голосу примерно того же возраста, но привыкший подчиняться и оправдываться. Эти извинительные нотки никуда не делись даже сейчас.
–Да, да, конечно. Часть пошла…эээ…на юг, часть к восточным странам, а основная часть – на границу, как и решили.
Первый промолчал и высокомерно добавил:
–Надеюсь, ты ничего не прикарманил, как в прошлый раз?
Второй поперхнулся, и в полумраке было заметно, как он яростно мотает головой.
–Нет, нет! Я же все понимаю, глупо взять сейчас, а потом на наше дело ничего не останется. Я уже клялся Господом нашим, что в прошлый раз была ошибка, бес попутал.
–Ага, ошибка. Не повторяй ошибки. Второй не будет, с тобой случится несчастный случай во время марша армии или твои дети бесследно исчезнут, а ты знаешь, как я люблю детей.
–Я все понимаю. Все деньги были отправлены. Думаю, в следующем месяце мы можем начинать, когда деньги дойдут до нужных людей.
–Хотелось бы верить. Люди готовы, ты провел нужную работу? Они сильно недовольны?
–Я специально задерживал им жалование и обвинял во всем высших чиновников, а потом из своего кармана как бы им платил. Они очень обозлены на императорские власти и благодарны мне.
–Благодарны тебе,-задумчиво повторил первый. Повисла пыльная и тягостная тишина. Второй не осмелился заговорить и ждал, пока великолепный мозг первого создаст, оценит и отбросит десятки постоянно возникающих планов.
–Ну что,-будто очнувшись произнес первый. Тогда все в силе, отправляйся к своей армии на границу, я дам знать, когда начинаем. Примерно ориентируйся к весне, как раз дороги высохнут, и ты сможешь быстро дойти до Константинополя.
Второй согнулся в низком поклоне и вышел из этой комнаты. Как только он закрыл за собой дверь, то он сразу приосанился, и больше не напоминал того бесхребетного неудачника, которого представлял в столице. Он был отличным военачальником, но в душе его давно и прочно поселилось зло, которое он старался выплескивать на врагах. Однако, было понимание, что если их план удастся и начнется безумие в империи, все жители будут ошеломлены жестокостью и морями крови, которые прольет этот человек. Они думают, что знатные и богатые господа могут им помыкать? Он изнасилует их сыновей и заживо сожжет их, а эти, вчера еще важные и надменные аристократы, потомки еще сенаторов из Рима, будут смотреть невидящими глазами на зрелище. И пусть его сожрут все демоны Ада, если он позволит им закрыть глаза. Смерть, всем смерть!
Но не сейчас. Пока надо снова надеть маску никчемного человечишки, которым пользуются очень умные и важные господа, которые думают, что их пороки и планы никому не известны. Их алчность написана на их лице, и скоро они поплатятся за свои грехи. Сейчас следует идти в другое место великой столицы, там другой человек, не менее важный, строит похожий заговор и использует его в той же роли. Ох, как он смеется про себя, когда слышит похожие фразы, планы действий и высокомерные приказы. Боже, неужели, на самом верху находятся такие идиоты? Как они достигли таких вершин? Случайно, как же иначе. Ничего, требуется немного потерпеть, и тогда он будет смеяться самым радостным смехом в мире, а они будут желать об одном: чтобы он выжег им глаза, а потом даровал быструю смерть. Но он не настолько милостив. Глаза в последний раз сверкнули, он ссутулился и нерешительно побрел в сторону выхода.
Глава 1.
-Сколько можно ждать этого идиота Афанасия?!, – кипятилась Епифания, – ему же еще две недели назад было сказано готовиться к отъезду господина. Неужели он хочет, чтобы солдаты выступили без своего командира? Вот будет позор, когда легиона императора Маврикия отправятся в Армению, а командующий будет, как женщина носиться по дому в поисках забытых вещей.
София, ее молодая служанка, прыснула от смеха, зажала себе рот рукой и побежала искать Афанасия, так не вовремя перепутавшего дни и не собравшего нужные вещи своего господина, Ираклия. Весь большой дом гудел с самого рассвета, женщины суетились, управляющий с помощниками давали последние советы телохранителям Ираклия, Льву и Анастасию, как вести хозяйственную деятельность в Армении, конюхи успокаивали жеребцов, готовых уже сейчас броситься переплывать Босфор и нестись без остановки на Восток. Островком среди всеобщего безумия был построенный во дворе небольшой отряд личной стражи Ираклия, отборные солдаты из его родных земель, из тех, где высились величественные горы и глубочайшие ущелья, где царствовали орлы, где был когда-то согласно мифам прикован Прометей за свое преступное человеколюбие. На земле, где с короткими перерывами уже полтысячелетия боролись две могущественные империи мира: ромеи и арии. Где уже почти двадцать лет длилась кровавая война, конца и края которой было не видно. Они были, как и сам Ираклий, из Армении. Страны, разрываемой на части, страны, безусловно и глубоко христианской по вере, и так же безусловно иранской по культуре.
Постепенно хаос нарастал, и даже железной воле Епифании он казался не под силу. Лишь один человек мог навести порядок – сам хозяин. Он мог ввести ту железную дисциплину и порядок в работе своего дома, которой всегда так не хватало в армии, по устоявшимся традициям, внутренне расколотую по религиозным и географическим признакам, тайно или явно подогреваемым конкурирующими между собой офицерами всех звеньев. Однако, Ираклия не было – он вызван ночью в императорский дворец. Зачем, почему – никто не знал, что и вызывало некую нервозность и тревогу. Император Маврикий является великим повелителем, однако абсолютно непредсказуемым, никто не может поручиться за то, что в последний момент он не передумает и не пошлет Ираклия, например, усмирять берберов в окрестностях Карфагена или назначит заведовать выпуском монет на Сицилии. Солнце поднималось все выше, а хозяина дома все не было.
В тот момент, когда его дом напоминал растревоженный улей, Ираклий шел по императорскому дворцу. Его вызвали несколько часов назад, однако Маврикий оказался занят и пришлось провести несколько часов в компании императорской стражи и нескольких евнухов. Нетерпеливо меряя шагами небольшой зал для ожидающих приема, Ираклий пытался вспомнить, все ли он приготовил для выступления в поход. Обычно, такие дела полностью на себя брал Афимий, его правая рука, ветеран, служивший еще его отцу, и пользующийся непререкаемым авторитетом среди солдат, однако Ираклий пытался в ответственные моменты проконтролировать все самостоятельно. Нет, подумал он, вроде все готово. Из коридора вынырнул один из евнухов и подошел к нему.
–Император ожидает. Прошу за мной.
Ираклий неплохо знал огромный комплекс дворца, где по своему рангу и долгу службы бывал довольно часто, участвую в празднествах, обсуждая государственные дела или принимая зарубежных послов, однако на сей раз евнух вел его какими-то неприметными коридорами и незнакомыми лестницами в отдаленную часть дворца. Шальная мысль промелькнула в голове Ираклия: «Меня хотят казнить». Поразмыслив немного, он пришел к выводу, что вряд ли. Он не такая большая сошка, чтобы его казнью занимался сам император. В Константинополе связей и поддержки Ираклий имел мало, популярностью среди сената и народа тоже особой не пользовался, поэтому назначать на совете его наместником и стратигом Армении, а потом казнить – это слишком даже для ромейского императора. Пройдя несколько узких коридоров (интересно, он подумал, а много ли людей знают, что помимо видимой части дворца, есть еще невидимая, больше, и, наверное, важнее, чем первая), евнух, остановился перед неприметной бронзовой дверью и поклонился.
–Император ждет тебя внутри, стратиг.
Ираклий вошел. Сперва, он не понял, где находится, скорее всего, чья-то частная библиотека или комната управляющего дворцом, где он ведет свои записи. Небольшое окно давало совсем немного света. В дальнем углу помещения, в полумраке, Ираклий различил три фигуры, которые склонились над столом и на что-то смотрели. Скорее всего, подумал он, посередине император, по крайней мере, фигура похожа. Ираклий стоял молча и ждал, пока его заметят. В комнате было довольно пыльно, и, скорее всего, это была святая святых государственной власти, место, где действительно принимались государственные решения.
Наконец троица его заметила. Император (да, это был он) медленно подошел к скромному креслу и тяжело опустился в него.
–Ираклий, подойди.
Тот с почтением приблизился. Маврикий был немолодым человеком, крепкого телосложения (сказывались долгие годы военной карьеры), с большим носом и тонкими губами. Глаза черного цвета немного косили, однако, вкупе с шрамами, покрывающими его мужественное лицо, придавали поистине царственный облик и внушали трепет всем окружающим. Император был гладко выбрит, по ромейской традиции, однако позволял себе некоторые варварские отступления, например, отпускал небольшие усы и всегда ходил в штанах. За те дни, с момента назначения Ираклия, император заметно осунулся и белых прядей под короной, кажется, стало больше. Другие два человека так же весьма примечательны, они если и были менее влиятельными фигурами, чем Маврикий, то ненамного.
Первый, Петр, младший брат императора, носил не самый высокий титул протоспафария, однако был фактически главнокомандующим всей военных сил империи. Стратегическое планирование и все, что касалось отношений с воинственными соседями, а других у империи не было, курировал Петр. Он являлся, можно сказать, уменьшенной и слегка ухудшенной копией императора, с многими его достоинствами, но без малейшего признака врожденного величия или благородства. Его боялись многие в Константинополе, потому, что взрывной характер, черной ревностью и скоропалительными решениями Петр не раз ломал судьбы многим людям и ставил в сложное положение целые императорские армии.
Другим был Феодосий, имевший так же средний титул патрикия, но руководивший фактически всеми финансами огромного государства и, как ни странно, тайной службой Рима, как внутренней, так и внешней. При правлении Маврикия он выстроил устойчивую систему сборов и пошлин, которая позволила откупаться от варваров, финансировать длительную войну с Ираном и умудрялся проводить масштабные строительные работы по всей империи, в первую очередь, конечно, в столице.
Четвертого члена этого импровизированного совета не было, но он, вернее, она, не требовалась на этой встрече. Константина, императрица, ведавшая всему внутриимперскими делами, в первую очередь, естественно, религиозными. Раскол империи между православными и монофизитами, несмотря на все старания Юстиниана Великого, никуда не исчез, и даже углубился еще сильнее. Так же императрица, вследствие своего высокого происхождения, следила за настроениями знати и простых масс, для недопущения недовольства, выплеснувшегося на улицы. Если с сенаторами и землевладельцами все было относительно хорошо, несколько заговоров для свержения императора и попытки отделения провинций были тщательно контролируемы, спасибо внедренным в группу заговорщиков агентам, то среди жителей Сирии и Египта постоянно зрело глухое недовольство, связанное с жестким церковным гнетом Константинопольского патриархата и налоговым бременем.
Петр и Феодосий стояли по сторонам императора чуть поодаль и не спускали с Ираклия настороженных глаз.
–Ираклий,-начал Маврикий,-ты сегодня отправляешься в Армению, где примешься за новую задачу. Инструкции ты все получил, письменные приказы уже отправлены. Война с персами эта уже слишком затянулась, она обескровливает ромеев, забирает все наши силы. Мы имеем данные, что и персы слишком устали и внутри царствующего дома сильно недовольство. Как я говорил на совете, ты получаешь молодых солдат из гарнизона Константинополя, небольшой отряд скифов и полк готов Гунериха. Общее управление армией в Армении – у Филиппика, не смей оспаривать у него командование. Так же, вдалеке географически, но близко стратегически, действует армия Романа, ты должен добиться с ним хорошего взаимодействия, он отличный полководец, хоть и слишком безрассудный. Все. Петр, Феодосий, вам слово.
Петр, не сводя пристального взгляда с Ираклия, сделал шаг вперед.
–Стратиг, ты знаешь свое дело. Действуй по ситуации, взаимодействуй с Филиппиком и Романом, им даны соответствующие указания. Подкреплений от нас не жди, сейчас все силы империи сражаются с аварами и славянами. У тебя полное право набирать солдат на твоем участке войны. Старайся не ввязываться в генеральные сражения с персами и не слишком полагайся на армянских князей. Они чуть почуют выгоду, сразу предадут и переметнутся к персам. Пробуем договориться с каганом хазаров о помощи, но пока не очень идут переговоры. Смело можешь нанимать лазов и аланов, они наши союзники и охотно присылают отряды. За деньги, естественно.
Он отступил на шаг, и вышел на тусклый свет Феодосий. Сперва, он взглянул на императора. Маврикий слегка кивнул. Феодосий вздохнул и потер глаза.
–Ираклий, все так, как сказали император и Петр. Действуй осторожно, не надо нам допустить повторения солдатских бунтов. Деньги выделены на первое время, но дальше зависит от тебя и твоих трофеев. Надеемся на помощь хазар, но пока не стоит рассчитывать. Пытаемся связать Персию по разным фронтам, идет секретная операция в Йемене. Пытаемся снова поднять вождей тюрков в Согде, но после недавнего поражения это нелегко. Но наша главная надежда связана с императорским домом Ирана. Тебе незачем знать все, скажу только, что вся знать ариев очень недовольна Ормиздом. Шахиншах слишком резко пытается ограничить своевластие великих родов виспурхов и примирительно относится к христианам в Иране, что приводит в бешенство магов. Смотри сам и делай все на пользу ромейской империи, что касается денег. Если будут оставаться от аварской компании, будем направлять тебе.
Он замолк. Император поднялся со своего места.
–Ираклий, ты знаешь, что я сам с Петром отправляемся в поход против аваров и славян. Мы не сможем много внимания уделять Армении, поэтому закончи эту глупую войну. Закончи ее без потерь для ромеев. Это мой тебе последний приказ. Ступай.
Ираклий поклонился и медленно двинулся к двери, успев подумать, как он найдет дорогу к выходу из дворца по этим бесконечным коридорам и тайным лестницам. Однако, за дверью его ждал провожающий, тот самый, который привел сюда.
Направляясь к своему дому на окраине Константинополя, Ираклий пребывал в невеселых раздумьях. С одной стороны, ему, конечно, льстило, что его удостоили повторной аудиенции, что император и два из трех ближайших его соратников удостоили его обращением. Видимо, действительно, для империи его поход очень важен и задачи были поставлены очень четкие. С другой, было ясно, что дела для государства не очень хороши. Нашествие через Дунай аваров и славян затопило настоящим потопом балканские провинции, под властью императора оставались всего несколько городов, а в столицу ежедневно прибывали сотни беженцев, при чем, это были не крестьяне, которым все равно кто ими правит, а чиновники и мелкие землевладельцы, хребет и мускулы империи. Дело, видимо, настолько серьезное, что Маврикий с Петром одновременно отбывают в западную армию, что бывает крайне редко, потому, что император не очень любил оставлять без присмотра столицу, ее вечно строящих заговоры сенаторов и недовольные димы. Еще встревожили слова, что финансовая поддержка будет не слишком обильная, и армии придется рассчитывать в основном на трофеи, а это опять благодатная почва для бунта и восстаний. Ну ничего, подумал невесело Ираклий, бывало и хуже, сейчас, по крайней мере каких-то солдат дают, уже кое-что.
С этими мыслями он въехал во двор своего дома.
Утренняя суета уменьшилась, но все еще не исчезла. Увидев мужа, Епифания с облегчением выдохнула. Нет, она не беспокоилась за мужа, но когда человека внезапно вызывают к императора, готовишься подсознательно к чему-то плохому. Увидев его озабоченным, но без сомнения невредимого, Епифания дает последние распоряжение о припасах, запасной сбруе и мулах. Повозки в этот раз не требовались, потому, что большая часть грузов уже ждала в Армении, а недостающее доставлялось из Константинополя по Черному морю кораблями до Трапезунда, а оттуда уже в нужные пункты.
Отца вышли провожать и дети: подросток Ираклий, длинный, краснощекий и с пылающим взглядом, будто готовый вскочить в седло и с отцом ринуться на персов, дочь Мария, с рыжеватыми косичками и огромными карими глазами и двое совсем малюток, Феодор и Григорий, которые мало что понимали, но прониклись торжеством момента и величием отца и молча таращились на столпотворение вокруг.
Наконец все было готово к выступлению, Афимий грозно оглядел личную стражу и небольшой обоз, Лев и Анастасия расположились на своих конях по обеим сторонам от стратига. Ираклий расцеловал родных, вскочил в седло и вывел весь отряд на улицы Столицы Мира.
Глава 2.
По старинному обычаю, провожать полководца на войну считалось долгом каждого жителя и несмотря на рабочий полдень, народ заполнил улицы по пути от дома к гавани. От мала до велика все славили Ираклия, желали удачи, молились Господу Богу за успех похода. Так же было немало священников, как простых монахов из многочисленных монастырей, так и архиереев, который шепотом молили Богоматерь о победе над неверными персами и торжестве православной веры. Но, кроме этого, конечно, у них было полно мыслей об искоренении автокефалии Армении и значительном пополнении церковной казны, как спасенными душами, так и землями. Так, сопровождаемый пожеланиями успеха и удачи, небольшой отряд достиг до гавани, где их уже ждали грузовые корабли для переправки на противоположный берег Босфора.
–А где греки из гарнизона?,-спросил тихо Анастасий Афимия,-проспали первый настоящий поход в их жизни?
–Ждут в Халкедоне, на той стороне,-ответил тот,-так обычно делается, потому, что многие накануне похода дезертируют. Надо их держать подальше от соблазнов Константинополя, их жен и любовниц.
Переправа небольшого отряда заняла несколько часов, уже вечерело, когда обогнув, к сожалению солдат, Халкедон, они достигли разбитого лагеря греков. Поставив штаб, Ираклий сразу вызвал к себе командующего греками, Ипатия. Они были немного знакомы, и теперь требовалось присмотреть к нему, потому, что на армянском отряде и греках из Константинополя лежала большая ответственность. Помимо непосредственно боевого костяка для проведения будущей компании важна была так же политическая составляющая. Необходимо показать как имперским войскам, которые в основном была выходцами из внутренних районов Анатолии и никогда не были в столице, так и местным князькам, что ромейская империя – это не что-то далекое и сказочное, а вот представители и держава сильна, как никогда.
Похрустев по снегу, в шатер заглянул молодой грек, Ипатий. После официального знакомства, Ираклий попросил сделать доклад о состоянии дел в греческом отряде.
–Полководец, в целом ситуация хорошая. Среди солдат почти все имеют боевой опыт, против авар и лангобардов в Италии. Правда, это было довольно давно, и многое позабылось. Да, они не привыкли сражаться в горах, куда мы направляемся, но это дело опыта. Больных нет, жалования получают все. Было недовольство из-за того, что о походе объявили за два дня и нам было приказано не входить в Халкедон, -Ираклий хмыкнул,– но это обычное солдатское ворчание. Снабжение идет хорошее. Я без твоего ведения сегодня переговорил с работниками почтовой службы, они сказали, что вдоль дороги до Анкиры на складах все готово.
–Хорошо. Выступаем утром на Никомедию. Двигаемся обычным маршем, после вечернего привала проводим учения.
Ипатий вышел.
–Афимий,-позвал Ираклий, – тебе особое задание. Присмотрись в ближайшие дни к грекам, к их подготовке и настроению. Нет особых причин не доверять словам Ипатия, но хочется убедиться.
–Ты думаешь, что эти греки будут недовольны, что их начальником поставили армянина?
–Не только это. Как правило, гарнизонные столичные войска не способны ни на что большее, чем церемониал, да и идут провинциалы туда в расчете на быструю карьеру и отличное жалование. Не думаю, что многие из них хотели покидать уютный и безопасный Константинополь и идти в дикие горы сражаться на войну. Идти, вроде, в одну из провинций империи, но населенную такими еретиками, что еще неизвестно, кто хуже, они или персы.
На следующее утро Ираклий мог сам оценить организационный уровень гарнизонных частей. В то время, как привычные к походам его армяне быстро собрались и были готовы к маршу, в греческой части творился сущий хаос. Многие бегали и кричали, пытаясь собрать палатки, оружие было не на своем месте, еда была еще не готова. Посмотрев грустно на это безобразие, Ираклий дал знак готовым частям выдвигаться, и передал приказ Ипатию догонять их, как только будут готовы.
Обогнув стены Халкидона и бросив прощальный взгляд на Босфор и стены великой столицы, солдаты двинулись на восток, к Никомедии, которой планировалось достичь через двое суток. После дневного привала вдалеке сзади показались греки. Они спешили изо всех сил, пытаясь реабилитироваться за утренний хаос.
Приблизился командующий греков.
–Как твои солдаты, Ипатий? Почему случилась утренняя задержка?
–Отчасти это моя вина и моих офицеров, Ираклий. Мы не смогли подготовить солдат к четкому сбору. Отвыкли от походной жизни за время безмятежной жизни в столице.
–Тогда вечером, когда будем обустраивать лагерь, они потренируются. Разобьют лагерь, потом соберут и разобьют заново. Если завтра утром повторится та же история, что и сегодня, наказаны будут не только солдаты, но и офицеры. Ипатий нахмурился, но ничего не сказал. Развернулся, вскочил на коня и поскакал к своим солдатам.
–Не слишком ли ты жестко с ним?,-спросил Афимий, который первую половину дня выполнял приказ полководца.
–Нет. Пусть говорят и ругают меня, как хотят, но прибудут в Армению подготовленными воинами. Представляю, как будут смеяться персы, когда пойдут в ночную атаку, а греки будут бегать по лагерю голыми и вспоминать, где остался обоз.
Как ни странно, но вечером все прошло гладко. Хаоса было меньше, однако недочеты остались. К концу следующего дня из бело-серых сумерек начала появляться какая-то темная громада – вдалеке показались крепостные стены Никомедии, одного из великих городов империи. Здесь требовалось сделать двухдневный привал, чтобы дать отдых людям перед броском на Анкиру и принять в состав армии ожидающие здесь отряды скифов и готов.
Разбив лагерь, Ираклий вызвал к себе командующих этих отрядов, скифа Картига и гота Гуннериха. Исторически Римская империя всегда использовала скифов в качестве наемников. Непревзойденные конные лучники и разведчики честно служили в войнах ромеев, правда, пока те исправно платили им жалования. Как только начинались задержки, а это, к сожалению, бывало слишком часто, скифы вели повести себя непредсказуемо: например, просто уйти в ближайший порт для возвращения на родину, поднять бунт и грабить провинции самой империи, а могли и перейти на сторону врага, что совсем плохо.
С готами ситуация более сложная. Еще живы были готы, которые помнили независимость своей восточной державы, когда имя великого короля Теодориха гремело по всему Средиземноморью. Затем последовали десятилетия тяжелейшей войны с Римской империей, в результате чего опустошенная Италия была присоединена к ромеям, а остатки готов стали полноправными гражданами. Но придворные интриги, как это обычно и бывает, все испортили. В Италию хлынули лангобарды и под властью империи остались только юг страны, древний Рим и северо-восточные регионы с Равенной. Остатки народа готов оказались в очень сложном положении: для империи они были побежденными врагами, а для новых завоевателей – прежними хозяевами, которые не смогли удержать свою власть. Тогда по решению из столицы готы были поселены вдоль Дуная для охраны границ империи от новых захватчиков. Ирония судьбы: побежденные теперь охраняли победителя от новых орд врагов. И поскольку готы славились как отличные воины, в первую очередь легкая конница, императоры активно использовали их в войнах на Востоке.
С Картигом и Гуннерихов Ираклий был знаком по прошлым компаниям и теперь слушал доклады о состоянии их войск вполуха. Завтра ему вместе и командирами частей требовалось нанести визит наместнику провинции Вифинии, в Никомедию. Требовалось выразить свое уважение и переговорить о предоставлении Ираклию по императорскому указу части гарнизонных войск. Ираклий знал, что наместники зачастую являются фактически полунезависимыми властителями своих регионов и очень неохотно подчиняются приказам столицы, которые лишают их части власти. Ираклий надеялся, что все пройдет успешно.
В палатку пошел Афимий и стряхнул снег с сапог.
–Ну? Какие первые наблюдения?
–Что сказать. Греки ведут себя как обычные солдаты, которых посреди зимы гонят не пойми куда. Столько упоминаний тебя и оценки благочестия твоей матери, Ираклий, я давно не слышал.
–То есть, все нормально. А германцы и скифы?
–Готы ведут себя настороженно, потому, что этот отряд долго воевал за Дунаем и они прекрасно знают те края. Чего им ждать в горах Армении они пока не представляют, но видно, что дисциплина хорошая и солдаты знают свое дело. А у скифов все хорошо, некоторых я знаю еще с предыдущих компаний. Это опытные воины, и пока им платят и честно делят трофеи, с ними проблем не будет.
–Да,-хмыкнул Ираклий,-обеспечить бы нормальное финансирование компании и все было бы очень просто. Если бы оно всегда было неограниченное, тогда бы войны превратились в битвы умов полководцев. Завтра, Афимий, остаешься главным в лагере, устрой небольшие учения по взаимодействию разных отрядов. Основа нашей армии – греки, а они давно не участвовали в настоящей компании. Я с командирами отправляюсь к наместнику,-вздох,-для участия в политике. Ступай.
На следующее утро, еще затемно, командиры облачились в парадные доспехи и отправились в город. Подъехав к стенам, Ираклий еще раз поразился, насколько они надежные и крепкие. Да, им было далеко до стен Константинополя, но на то он и столица, чтобы быть самым укрепленным и безопасным городом. К тому же, из-за Дуная к Константинополю нередко прорывались очередные варвары, и стены там были жизненной необходимостью. Здесь же, в тишине и спокойствии Западной Анатолии крепостные укрепления были больше символом статуса и значимости города. Уже много веков здесь не бывали враги, и народ не был так воинственен и привычен к ратному труду, как европейские ромеи, на которых практически ежегодно нападали сейчас авары и славяне, а ранее еще какие-то варвары. Анатолию в империи довольно часто недооценивали, что было довольно несправедливо. Да, не считая прибрежных районов, в этой части империи практически не было больших и богатых городов, все внутренние провинции представляли собой сельские владения, но Ираклий хорошо понимал основа государства, ее кровь и основа – в таких именно крестьянах, привычных к ручному труду и полностью поддерживающего далекого императора. Крупные города, с их торговцами, ремесленниками и не пойми чем занимающимся плебсом слишком часто меняют свои взгляды и симпатии, главное, чтобы новый герой давал хлеба и зрелищ. Именно из сельской густонаселенной Анатолии империя черпала людские и материальные ресурсы для ведения войн и возрождения государства.
Еще был важен один аспект, религиозный. Анатолия, не считая еретиков Армении, была главным и, безусловно, православным регионом Римской империи, к тому же, православия жесткого, ортодоксального, а не расшатанного античными традициями многобожия христианства балканских провинция, в котором незаметно появлялись божества низшего уровня, такие как святые, чтимые ангелы и прочие пережитки эллинизма. Империя опиралась на Анатолию, но та не давала больших доходов в казну и многие, в том числе и некоторые императоры, с некоторым презрением относились к ней.
Утром небольшой отряд вошел в город, Ираклий взял с собой Льва и Анастасия в качестве телохранителей, чтобы подчеркнуть свой статус. Несмотря на раннее утром, многие люди высыпали на улицы, чтобы увидеть командующего армии, которая идет на восток бить персов. Так же, как и в Константинополе, выкрикивались пожелания победы, а шустрые мальчишки бежали за всадниками и с видом знатоков обсуждали достоинства экипировки императорской армии.
В целом, Никомедия нравилась Ираклию. В ней не было столичной помпезности и шика, однако было видно, что жизнь здесь кипит, и не на за счет своего статуса, а держится на плечах землевладельцев и крестьянах. Несмотря, на некоторые опасения, прием прошел гладко. Конечно, наместник был не рад отдать часть расквартированных у него войск, однако приказ императора был доставлен еще несколько дней назад и отряды были собраны и разбили лагерь дальше по пути следования. Ираклий получил несколько отрядов греческих пехотинцев и, к своей радости, отряд конницы. Теперь его армия достигала солидных десяти тысяч, из которых треть была конными. Можно было смело двигаться на восток в Армению. Напоследок Ираклий вручил личный подарок наместник и сообщил по секрету, что в Большом дворце им весьма довольны. После такой информации тот на радостях был готов выделить полководцу еще пару отрядов, но в последний момент сдержался.
К сожалению Ираклия, армия не посетила второй по значимости город Вифинии, знаменитую Никею, поскольку она лежала немного в стороне от маршрута. Крепостные стены Никеи виднелись на горизонте на юге, но путь их лежал на восток. После того, как армия выступила по направлению к Анкире, их встретили внутренние, деревенские районы Анатолии. Чтобы не обременять живущих вдоль императорской дороги крестьян, Ираклий решил разделить свою армию: пехотинцы шли по дороге, а конные части по второстепенным путям южнее.
Дни летели за днями, армия двигалась по направлению к Анкире. Практически вдоль всей дороги располагались поселки разной зажиточности, и построены они были таким образом, что, казалось, вдоль всей дороги была одна большая деревня. Здесь ничего не было подобного тому, что на Балканах, где каждое поселение было небольшой крепостью, куда при набегах варваров укрывались люди вместе со скотом. Да и церкви были здесь, в глубинке, совсем не такие, как в Константинополе. Если в столице священники, забыв заветы Иисуса о нестяжательстве, украшали себя в меру своих возможностей и тщеславия, бесконечно просили императора о выделении новых земель и доле в доходах какого-либо города, и не занимались ничем конструктивным, кроме пустых богословских споров, то здесь священники не слишком отличались от других крестьян. Простая жизнь без особых соблазнов и с устоявшимися традициями выработала свое видение православной веры, основанное на здравом деревенском смысле и логике. Крестьяне глазели на проходящие войска и, был уверен Ираклий, многие юноши и мальчики после увиденного крепко задумаются о карьере в армии, будь то в столице или в провинциальных гарнизонах. Еще повсюду лежал снег, однако было видно, что вся земля обрабатывается и ни один клочок не пустует. Естественно, были и совсем неплодородные ущелья или склоны, но и там крестьяне умудрялись организовывать или небольшие рудники или на худой конец пастбища.
Ираклий обратил внимание на дорогу, которая требовала капитального ремонта. Несколько веков назад, когда римская власть только пришла на эти земли, и потом, начиная с императора Траяна, были потрачены огромные средства для того, чтобы связать все концы гигантской империи дорогами, да и сейчас, когда Западную часть империи захватили варвары, ромейские императоры предавали первостепенное значение инфраструктуре. Каждый император тратил большую часть доходов государства на ремонт дорог, порты и акведуки. Но медленный упадок теперь виднелся во всем. С каждым годом все меньше тратилось денег на общественные строения, водопровод, бани, ипподромы и школы. Даже на самое необходимое, например, дороги, крепостные стены или канализацию средств часто не хватало. Константинопольские ученые и чиновники, закрывшиеся в безопасности неприступных стен и спрятавшиеся среди древних книг о римском величии, по прежнему были уверены, что в империи все отлично, однако это было совсем не так. Все больше людей, не видя перспектив, бросали жизнь в своих провинциях и ехали в столицу, стараясь там сделать карьеру. Константинополь богател и цвел, а империя чахнула. Так и эта дорога. Да, вероятно, это одна из лучших дорог в мире, проложена в стратегическом направлении, однако, даже она без ухода и поддержания состояния через несколько десятилетий превратится в легкое напоминание о прошедшем величии и мимолетной славе всех империй.
Армия вошла в привычный режим и довольно скоро достигла Анкиру, опорного пункта империи в центре Анатолии. Город не мог сравниться с мощью и процветанием Никомедии и Никеи, однако был в округе самым значительным центром. Большую часть его населения составляли семьи пастухов, работники императорской почты (такие же пастухи), чиновники (родственники пастухов), а так же торговцы, которые действовали на путях из Киликии и Трапезунда и на северо-запад, к столице. Армия здесь не задержалась, отдохнув пару дней и нанеся визит местному наместнику, Ираклий приказал двигаться дальше на восток, в сторону Севастии.
После Анкиры греческое население почти отсутствовало. Здесь, в глубинах Анатолии жили потомки пафлагонов и других народов, которые практически не подвергались эллинизации и власть на которыми всегда была во многом формальной. Они платили налоги, когда сборщики могли их заставить, и выставляли солдат в армию, когда константинопольские чиновники умудрялись собрать вождей племен. Здешние жители не представляли ни особой заботы, ни особых хлопот империи, они жили в параллельном мире, связь которого с имперским была формальной. Язык здешних жителей был не знаком почти всем солдатам, и, поскольку во внутренних провинциях зима была еще в своих правах и по ночам становилось довольно холодно, Ираклий старался быстрее пересечь эти земли, чтобы добраться до греческих или армянских земель. Солдаты тоже не особо горели желанием оставаться в пределах полудикого народа и не собирались оставаться здесь дольше, чем требовалось. Со временем, армия становилась все более слаженным и дисциплинированным организмом, больше не требовалось лично контролировать обустройство лагеря, его утренний сбор и вечерние учения.
К концу января армия подошла к Севастии. Город оказался небольшим, но ладным. Несколько десятилетий назад император Юстиниан приказал осуществить коренную перестройку города и значительно укрепить стены. В городе жили в основном греки с побережья Черного моря, которые сами того не подозревая, понемногу становились варварами из-за своего окружения. И здесь же начиналось, конечно, пока очень редко, армянское население, как в деревнях, так и в небольших городах. Было очень заметно, как, двигаясь с запада на восток, изменялись люди, вернее, их этническая принадлежность, от русоволосых горожан с тонкими чертами лица до смуглых брюнетов, с массивными носами и челюстями. В этом была сила империи и ее удивительная жизнеспособность, ведь здесь любой человек считался ромеем, кто исповедовал христианство, неважно какой формы, и признавал императора. Это была ее особенность, ее тайная сила, откуда она черпала свои ресурсы. Здесь не было ничего подобного политическому строю Ирана, где любую мало-мальски важную должность, не говоря уже о военных постах, могли занимать только арии и только огнепоклонники. Выбрав такую социальную структуру, персы, с одной стороны, законсервировали свою элиту и сделали ее привилегии прочной основой государства, но с другой они выключили из политической жизни все остальные народы. Любое военное поражение, как, к примеру, многочисленные катастрофы с эфталитами, практически парализовали государство, потому, что гибла вся принимающая решения власть. Таким образом, даже не пострадав экономически, но потеряв небольшое количество знати, вузурги и виспухры, Иран оказывался бессилен даже против небольших набегов с Востока или Юга. Строй же империи ромеев был другим. Любой человек мог стать патриархом или императором, из-за чего часто полыхали гражданские войны и бунты, но и в критический момент с самых низов или из военной среды выдвигался способный человек, который спасет от беды.
В Севастии Ираклия уже ждало письмо от Филиппика, командующего всеми военными силами империи в Армении. Ираклий прохаживался по своему шатру, читая послание. У входа стояли телохранители, Лев и Анастасия, вероятно, лучшие и самые умелые воины из всей армянской стражи полководца. Афимий склонился у карты Таврских гор и обдумывал нанесение отвлекающих ударов по персам.
–Что там?,-поинтересовался он у полководца.
Тот остановился, взглянул на своего соратника и продолжил молчаливое чтение.
–Филиппик сообщает, что его ставка находится в Феодосиополе. Солдаты рассредоточены по горным крепостям, и в целом сдерживают атаки персов, сданы только несколько пунктов, которых удерживать было просто невыгодно. Где находится армия Романа, он не знает, скорее всего, в Иверии или еще дальше, у хазар. Но поскольку с того момента, как эта армия ушла, персы не снимают солдат с осады, скорее всего, у Романа дела идут не так хорошо, как нам хотелось. Спрашивает, везем ли мы жалования солдатам. От задержек выплаты уже случались небольшие бунты.
–А князья как? На чьей стороне?
–Как всегда, сидят и смотрят, чья возьмет. Пока закрылись в своих крепостях и не принимают ничью сторону. Но деньгами пока помогают Филиппику.
–Ты знаком лично с Филиппиком?
–Нет. Но после того, как меня назначили наместником и стратигом, я навел справки. Он типичный столичный карьерист, который никогда не участвовал в нстоящих военных действиях. Он отличный бюрократ и имеет хорошие связи в Константинополе. Думаю, мое назначение, как высшего чиновника провинции, которой он считал своей, он воспринял, как личное оскорбление и ждет только случая, чтобы мы потерпели поражение. Тогда он смело обвинит во всем меня и с гордым видом сможет вернуться в столицу.
Ираклий улыбнулся и о чем-то задумался.
–Еще он в тайне ждет, чтобы жалования его армии мы не привезли, хотя пишет, что беспокоится о благонадежности гарнизонов. Что ж, сделаем ему небольшой подарок, денег у нас действительно нет. Кроме того, он просит максимально ускорить марш, потому, что долго удерживать врага на таком большом театре действий не сможет.
–Ускорить еще марш мы не сможем, это точно. Солдаты на пределе сил, еще и твои ежевечерние учения. Можем в принципе отослать ему всю конницу, но тогда мы окажемся без разведчиков и прикрытия, а это равноценно тому, что всю армию перебьют в горах.
–Я тоже так думаю. У нас не такая большая армия, чтобы еще и дробить ее. Не можем никого отправить Филиппику, пусть немного подождет.
Как ни старался Ираклия ускорить свой марш, все равно пришлось остановиться в Севастии на три дня для переговоров с властями провинции. Пришлось выдержать непростые переговоры о снабжении армии продовольствием и размещении военных заказов в местных мастерских. Редко сюда добираются чиновники высокого ранга из столицы, и наместник рассказал о ремонте старой римской дороги на север, в сторону Синопы, для поддержки торговли и надежной связи с Константинополем. После переговоров армии предстоял последний большой переход по территории империи, где их уже донельзя утомили бесконечные марши и учения, однако, где они были в безопасности. Прибыв в Феодосиополь, армия попадает, по сути, в воюющую провинцию и, если сейчас были некоторые послабления в военном распорядке и уставе, то там подобное было уже недопустимым. Дело было не только в войсках иранцев, которые хоть и были врагами и совершали ужасные злодеяния в империи, а в варварах тех земель. Эти люди, с одинаковой легкостью служившие обеим сторонам, а вернее, только себе и своей ненасытной алчности, грабили не задумываясь города и деревни, принадлежащие Риму и Ирану, а курды и армяне яростно мстили всем, не особо разбираясь, кто из чужеземцев в данный момент их враги, а кто друзья.
Ираклий очень хотел посетить Синопу, где жил его старый друг, однако не мог даже на день оставить армию на марше. Дальше на восток зима еще даже не думала сдавать свои позиции. По все более разбитой дороге проходили совсем редкие путники и торговцы, а глубокий снег на плоскогорьях заставлял впадать в уныние. Сейчас скифы и готы двигались вместе с остальной армией. Ираклий приказал конным отрядам осуществлять близкую и дальнюю разведку и прикрытие, даже прикрывать колонны с запада. Последнее не казалось чрезмерным, иранцы всегда рвались к Черному морю, к Лазике. Выйдя на побережье, они вполне могли высадить десант в любой точке Анатолии, и даже, у Константинополя. У империи на Черном море фактически не было военного флота, поскольку никогда с этой стороны империи ничего не угрожало. Даже пиратов здесь не было. Но лучше все-таки быть готовым к любым неожиданностям, чем потом удивляться и горевать, что они все-таки случились.
К востоку от Севастии начинались земля армян, однако это было во много формальностью. Крестьяне держались подальше от дороги и старались не попадаться армии, даже своей собственной.
Дорога поднималась вверх, в горы, ночные стужи бывали совершенно нестерпимыми и солдатам, кто не привык к снегу, приходилось туго. По утрам обнаруживались первые замерзшие. Скифы, привыкшие к гораздо худшим морозам, в открытую смеялись над теплолюбивыми греками. Периодически армия проходила мимо небольших городов. Их жалкий и бедный вид говорил о том, что скорее армия сможет им чем-то помочь, а не они армии. Да, руководство этих городов честно поставляло продовольствие армии, пытаясь хоть так оказать помощь своей империи, пытаясь своими скудными ресурсами показать Константинополю, что на эти земли можно смело положиться. Сюда редко наведывались торговцы, здешние владения были не нужны столичным землевладельцам, а крестьяне имели все основания не показаться на глаза столичным сборщикам налогов, когда те в редкие моменты все-таки появлялись здесь.
Летели дни за днем, становилось все холоднее. Ираклий уже сильно сомневался в правильности этого зимнего похода. На память приходил поход Ганнибала через Альпы, когда из-за холода и неподготовленности войска, в Италию спустились меньше половины солдат. Радовало только одно: его разведчики, посылаемые на север к морю, докладывали, что грузы, посылаемые из столицы, благополучно прибывали в порты и двигались в сторону Феодосиополя.
После невидимой границы, далее местность становилась более цивилизованной, и, кроме того, крестьяне уже не казались такими миролюбивыми и расслабленными, как жители западных провинций. Мужественные и решительные фигуры свидетельствовали о том, что многие воевали на Востоке и на Западе. При начале войны сами люди стекались в Феодосиополь или Трабзон, формировали боевые части и вступали в борьбу, не дожидаясь императорской армии. Несмотря на то, что с точки зрения константинопольского патриарха и властей, православие здешних жителей было таким же сомнительным, как и монофизитство, и местные жители, кроме чиновников, не говорили ни по-гречески, ни по-латыни, на местных жителей империя могла смело положиться.
Глава 3.
Через много дней армия подошла к городу. Еще по пригородам было заметно, что где-то недалеко идет тяжелая война. Практически все мужчины были вооружены, постоянно передвигались небольшие военные отряды и караваны с продовольствием и снаряжением. Когда армия Ираклия начала входить в город и двигаться к своим казармам, чувство усилилось. Практически находясь на линии фронта, Феодосиополь производил впечатления первоклассной крепости, жители которой четко знали, что делать в случае осады.
Прибыв в консульский дворец и проведя необходимые формальности для официального принятия власти над провинцией, Ираклий пригласил к себе Филиппика на доклад. Формально, последний не являлся подчиненным наместника и стратига провинции, а подчинялся только Петру и самому императору, однако в ромейской державе были неписаные традиции, по которым в оперативных вопросах командующий армии согласовывал действия и отчитывался перед главой провинции.
Пока Филиппик ехал из неподалеку расположенной крепости, Ираклий успел организовать прием местных сенаторов, с которыми познакомился и выслушал от них основные просьбы и проблемы провинции. Эта встреча была сугубо протокольной и церемониальной, в дальнейшей он планировал всерьез ознакомиться с делами в регионе. Когда Филиппик вернулся в город, встреча с сенаторами, хотя это было только название, фактически это были фермеры и крупные землевладельцы, не слишком отличающиеся от крестьян, в основном уже покинули дворец, остались лишь те, которые после военного совета хотели обсудить личные дела.
Филиппик прибыл. Ираклий не был с ним знаком ранее, и немного иначе себе его представлял. Полководец мысленно нарисовал себе образ мягкого и склонного к интригам столичного царедворца, однако, если тот таким и был, то довольно давно. Филиппик был поджарым человеком с быстрыми движениями и обильной проседью в волосах. Рукоять его меча выглядела изрядно потертой, а одежда больше подходила для дальних рейдов по вражеским тылам или засады, нежели для приемов.
После приветствия и знакомства были разложены карты начался доклад.
–Стратиг,-начал Филиппик,-ситуация следующая. Наши все войска держатся в крепостях здесь и здесь. Персы имеют инициативу и постепенно с потерями продвигаются вперед, но сейчас, зимой, остановили все активные действия. Эта тактика больше приносит им больше вреда, чем пользы: тратя время и людей на бесконечные осады, они распылили силы и не могут ударить по Феодосиополю, хотя, как ты уже видел, мы подготовили город на всякий случай к осаде.
Ираклий нахмурился:
–А где Роман и его армия? Почему не ударить сейчас, пока персы рассредоточены?
–Роман ушел далеко на север в Лазику еще летом. Ему была мной поставлена задача укрепить ромейские гарнизоны и продемонстрировать местным царькам мощь империи. Кроме того, набрав наемников лазов, хотя им как воинам и грош цена, он должен двинуться еще дальше на север, за Кавказ, к хазарскому кагану, чтобы склонить его к союзу. В целом, у него полная независимость действий.
–Это ведь очень опасно. Кто знает, что может случиться в далеких краях с нашей армией. Ты послал Романа с боеспособными солдатами, а теперь говоришь, что нет сил для удара по персам. Сколько у него людей?
–Было порядка четырех тысяч и много денег для найма и выплаты жалования. Сколько ты привел солдат из столицы?
–Десять тысяч всего, из них около трех тысяч конные, скифы и готы Гуннериха. Пехотинцы – греки из гарнизонов. Небольшой отряд армян из моей личной стражи, они останутся при мне.
Филиппик вздохнул:
–Да, это, конечно, меньше того, что мы ждали, но все-таки лучше, чем ничего. А деньги? Император прислал деньги? Задержки жалования уже составляют несколько месяцев, как только сойдет снег, солдаты начнут дезертировать к врагу, а на наем новых средств нет, провинция выжата полностью. Замкнутый круг какой-то.
–С деньгами туго. Есть на мою армию на пару месяцев и немного твоим. Дальше, как сказал Феодосий – полагайтесь на свою доблесть и трофеи. Если получится, они немного будут присылать в Трабзон.
–Да, много мы возьмем трофеев, когда сидим по крепостям, а перевалы и дороги занесены снегом,-грустно произнес Филиппик.
–Как вообще ситуация у персов? Они отправились от тюркского нашествия? Кто командующий у них?
–Командующего как такового не было, возглавлял общие военные действия спахбад Севера Бахрам Чубин. В прошлом году, как ты знаешь, тюрки вторглись в Хорасан и шахиншах Ормизд отправил Бахрама на Восток для отражения нашествия. Что там в Герате случилось не очень понятно, ясно одно: тюрки практически полностью уничтожены, а остатки откатились в Согд. Но и у персов были очень тяжелые потери, практически все ветераны погибли в том сражении, осталась только молодежь, кичащаяся своим происхождением и подвигами предков и с нулевой дисциплиной. Все восточные регионы Ирана были опустошены тюрками, и, думаю, экономика персов сейчас переживает непростые времена. Монополию на транзит шелка они давно потеряли, он теперь идет через тюрков, а остальная торговля с Римом полностью остановлена уже больше десяти лет. У них сейчас ситуация гораздо тяжелее, чем даже в нашей провинции. Торгуют с Индией, но там несерьезные объемы, иранцам нечего особо предложить индийцам, а те закрыты цивилизационно внутри своего региона и до остального мира им особого дела нет.
–Так что с Бахрамом Чубином? Он сейчас воюет против нас? Чем дело закончилось?
–С ним история интересная,-усмехнулся Филиппик,-после Гератской бойни он вернулся сюда и начал нас сильно давить. Очень сильно. Но Феодосий не просто так ест свой хлеб. Он, как говорят, тратит много золота на шпионов по всему миру и зачастую только они спасают нас всех. Не знаю точно, но ходят упорные слухи, что окружение шахиншаха резко негативно отнеслось к популярному полководцу и к тому факту, что его личные трофеи были гораздо больше тех, что он отправил в Ктесифон. А здесь, в Армении, пока были деньги, мы перекупили нескольких князей, которые в нужный момент выступили на нашей стороне, отбили крепости и Бахрам оказался в оперативном окружении. В общем, его отозвали в столицу, он взял с собой часть армии, которую должен был оставить сменившему его военачальнику, и с недобрыми намерениями пошел на юг. Больше информации никакой нет. Похоже, там очередной раскол или даже, если нам повезет, гражданская война.
– И ты хочешь сказать, что это дело рук Феодосия?!
– Нет, я не знаю. Но он очень умный и способный человек и его власть простирается далеко за пределы ромейской державы. Говорят, что вторжение тюрков – это была его работа. Я сам узнал это случайно, когда один из послов великого кагана тюрков, когда ехал из Константинополя домой несколько месяцев мимоходом сказал, что виделся в Самарканде с одним греком, и тот развил активную деятельность среди окружения кагана и был знаком с самим повелителем. А я этого грека хорошо знаю, как одного из приближенных Феодосия. Вот и думай, полководец.