1913 год
Офицерская воздухоплавательная школа,
Гатчина
На летном поле стояли два биплана Вегенера. Сам авиаконструктор, капитан Вегенер, сидел на низенькой табуреточке возле кучи железяк, аккуратно разложенных на белой простыне. Рядом с ним высокий белобрысый парнишка, на вид лет четырнадцати, пытался засунуть шестеренку в почти уже готовый узел.
– Ты поаккуратнее, – Вегенер сосредоточенно смотрел на запасные части, словно они силой его взгляда должны были сами собраться в какой-то очень нужный для биплана элемент. – Нежнее, это же техника, к ней как к барышне надо, с пониманием и лаской.
Парнишка покраснел, ему на самом деле было всего двенадцать, и о барышнях он имел довольно смутное представление.
– Ничего, подрастешь еще, узнаешь, что почем. Вон твой отец идет, сегодня очередной вылет у него?
– Да, на Меллере.
– Что-то сдал штабс-капитан, врачи что говорят?
– Только руками разводят, – парнишка сплюнул на землю, – коновалы. Порошками пичкают, клизмы ставят, а все без толку. Александр Николаевич, вот почему доктора сами не знают, что делают? Вот самолет, в небо летает, мы его можем собрать и разобрать, из двух один сделать, еще лучше, чем были, чудо ведь, а организм человеческий, он же проще гораздо, чего там, сердце да печень с почками?
– Потому что, Сергей, самолет люди построили, а человек – дитя Божье, а значит, не постичь нам нашей собственной сути никогда. Уяснил?
– Нет, не пойму я. Мы же как птицы теперь летать можем, считай, то, что Бог дал, мы превзошли.
– Подрастешь, поймешь. Сие не для таких недорослей, тут опыт жизненный нужен. Нет на этом свете ничего более сложного, чем человеческое существо. Ну а пока мы должны с этим регулятором закончить, так что не отвлекайся.
…Вспышка, приступ головной боли накатил ожидаемо, но от этого не менее сильно.
1927 год
Рогожск, Московская губерния
– Это что за здание?
Заколоченный досками большой одноэтажный дом в конце Рабочей улицы, кирпичный, с большим чердаком и пристроенным флигелем проходил по документам как жилое строение. Сергей посмотрел покрытый печатными знаками лист, там ничего конкретного не содержалось.
– Чего его не сдадут под квартиры? Место хорошее, от вокзала недалеко, почти центр города, считай.
Афанасий Лазаревич, невысокий, слегка полноватый немолодой уже человек, только усмехнулся.
– Чудак ты, Сережа, – сказал он. – Такое в бумагах не напишут. Нэпман тут жил, Абрикосов фамилия, ничего особенного, мелкий торгаш, товар покупал на ткацкой мануфактуре и перепродавал, так его вместе с женой тут и порешили. Я сам не видел, говорят, топорами их на части разрубили, кровищи было столько, что все половицы пропитала, и полы теперь перестилать нужно.
– Кто сделал, неизвестно?
– Кто ж знает, следствие два месяца продолжалось, никого не нашли. Небось, кому-то дорогу перешел, или деньги водились в доме, в городе у нас пока спокойно, а вот в остальном уезде шалят, за копейку убить могут. Пометь-ка у себя – забор покосился, в ненадлежащем состоянии. Видишь, штакетины оторваны, и столб один ушел вбок. Сгнил, наверное.
– Чинить надо?
– Нет, просто пометь. Кто ж этим заниматься будет, деньги и так скудно выделяются. Вот найдутся жильцы когда-нибудь, назначат управдома, он и займется.
– А чего не заселяется никто?
– Дурак, – Афанасий Лазаревич вздохнул. – Говорю ж тебе, убили тут семейку целую. С тех пор полгода прошло, никто и близко не подходит. Пробовали одного инженера заселить, так он в Баку сбежал через день, говорил – призраки тут живут, отрубленные головы по воздуху плавают.
– Так и плавают?
– Мне откуда знать, я туда даже заходить боюсь. Уж и попа звали, прости Господи, и что только ни делали, нехорошее это место.
Афанасий перекрестился, опасливо оглянулся, не видел ли кто. Травин только головой покачал. Сам он ни в призраков, ни в другие потусторонние силы не верил, хотя имел для этого больше оснований, чем остальные.
– Погоди, а вон флигелек – там вроде живет кто-то, – сказал он.
– Фельдшерица, – инспектор десятого разряда аж облизнулся. – Та еще штучка, из старорежимных. Красотка, доложу тебе, знатная. Она тут третий год обитает, значитца. Одинокая, без мужа живет, вроде как вдова, за ней местное начальство как только ни ухлестывало, не сдается ни в какую. В больнице местной работает, так они, как что заболело, к ней бегут, вроде как на осмотр, чтобы, значитца, пощупала. Тьху, стыдоба.
– Она-то чего не съехала? Не боится?
– Дык кто ж ее знает. Говорят, колдунья она, к ней наши бабы гадать ходят, и бают, что как скажет – так непременно сбывается.
– Так уж непременно?
– Бабье дело дурацкое. Скажут такой, что во вторник ее в кооперативном ларьке облапошат, так она сама все сделает, чтобы точь так и произошло. Я подробностей-то не знаю, сам в такие дела не верю, – Афанасий три раза сплюнул через плечо, – а другие поступают пусть как хотят. Так, Сергей, ты чего вылупился на дом? Пошли, у нас еще кооперативный магазин сегодня по плану. У Бергмана всегда продукты свежие, глядишь, сметанки накапает, или маслица отольет, или даже ветчинки отрежет.
– Погоди, – Сергей решительно направился к дому, поднялся на крыльцо, осмотрел дверь – толстая, такую пинком не открыть. И замок висит солидный, отмычкой с нахрапа не взять. – Афоня, а дорого такой дом снять? Он же пустой стоит?
– Ох и хитер бобер, – Афанасий тоже подошел поближе, но на крыльцо подниматься не решался. – Думаешь, один такой умный? Ладно, подскажу, если оно тебе надо. Есть один ход, с хорошими помещениями не сдюжится, а вот с такой ненужностью – может сработать. Только потом попомни мою доброту, как оказия случится. Доброго денечка, товарищ следователь.
Новое действующее лицо появилось, словно выпрыгнуло из тени. Высокий худощавый мужчина лет тридцати, в гимнастерке и брюках, заправленных в короткие сапоги, с цепкими карими глазами и коричневой кожаной папкой, стоял чуть поодаль и пристально смотрел на них.
– Дом осматриваем на случай незаконного вторжения, – торопливо объяснил Афанасий. – И с инспекцией технического состояния.
– Следователь уездного суда Мальцев Павел Евсеевич, – представился мужчина. – А вы у нас новичок?
– Да, – Сергей кивнул, – Травин Сергей Олегович, работаю инспектором в комхозотделе.
Мальцев оценивающе посмотрел на Травина. При довольно внушительном росте сам он все равно был сантиметров на десять ниже, да еще крыльцо придавало Сергею солидную фору.
– Прописку оформили?
– Оформляю, жду документы из Москвы, – Сергей как смог радушно улыбнулся. Следователь – не милиционер и не управдом, и не его дело, прописан тут Травин или нет, и коммунхозотдел к НКВД относится, а значит, с нахрапа его не взять, но ссориться с представителями органов без причины себе дороже. Это он по личному опыту знал, и по одному, и по другому, и по совместному.
– Это у вас мотоциклет американский? Наслышан. Продолжайте работу, – Мальцев хмыкнул, развернулся и ушел.
– Возле фельдшерицы вертится, – Афанасий дождался, пока следователь отойдет достаточно далеко, и не выдержал, насплетничал: – Настойчивый, она ни в какую, а он прям как сокол вьется. Ты с ним поосторожнее, говорят, человек злопамятный, год назад как сюда, в Рогожск, перевели.
Мальцев по дороге в суд зашел в административный отдел исполкома – начальника милиции на месте не было, зато нужный ему субинспектор угро сидел за столом и листал папку с бумагами.
– Привет, – поздоровался он.
– И тебе не хворать, – субинспектор Карецкий оторвался от исписанных листов. – Дактилоскопист еще работает, но, похоже, надо будет в Москву отправлять, нет тут таких пальчиков.
– Чую, те же самые сработали, – Мальцев пододвинул стул спинкой вперед, сел, облокотившись на него. – Третий налет с зимы только в нашем уезде, а по губернии как бы не десятый, широко развернулись. И нигде никаких следов, чисто стелют.
– Ну не скажи, в этот раз пальчики на ноже-то оставили, промашку дали.
– Чует мое сердце, и здесь промашка будет.
В уезде и так было неспокойно, нет чтобы домушники резвились или щипачи, так еще банды налетчиков активизировались, были такие, что только по зажиточным работали, и то и за кусок хлеба могли убить. Два месяца назад Карецкий и сотрудники секретного стола угро задержали троих, мужчину, женщину и подростка: те с зимы ходили по уезду, выбирали дом, какой побогаче, просились на ночлег, а утром уходили, связав хозяев и унося все ценное. Мальцев их колол почти месяц, потом передавал дело в суд, и вот только на прошлой неделе взрослым дали по пять лет, а мальчонку в колонию отправили. И то только потому по более суровой статье не пошли, что эта троица никого не убила, одна жертва, правда, задохнулась, но тут уж умысла не доказали.
Банда, о которой говорили следователь и субинспектор, свидетелей не оставляла, зато трупов – с избытком. Почерк налетчиков позволял считать, что действуют одни и те же люди, целью бандитов были семьи с достатком, убивали всех подряд, женщин, какие помоложе – насиловали перед смертью. Не оставляли в живых даже детей, тех, правда, без жестокости убивали, аккуратно перерезали горло ножом. Огнестрел банда не использовала, предпочитала топоры и ножи, работала чисто, без следов, и вот только на последнем налете прокололась – нашли сыскари ножичек с пальцами, которые никому из домашних не принадлежали.
В уезде банда объявилась прошлой осенью, начав с нэпмана Каракаева, пятеро членов семьи трупами дождались приезда милиции, потом кооператор Берг вместе со стариками-родителями, руководитель артели Савицкий – в тот раз без детей и стариков обошлось, артельщик с женой жили одиноко, а аккурат как снег сошел, их жертвой стала семейная пара Абрикосовых, живших в том доме, возле которого Мальцев встретил нового инспектора.
– Инспектора нового встретил, – сказал он Карецкому. – Прописки нет до сих пор, а уже почти неделя прошла. Непорядок.
– Управдомы не по моей части, это тебе к его начальству, в коммунхозотдел. Вот если он сворует что-нибудь, сразу займусь. А что за инспектор-то такой?
– Который из Москвы, на мотоцикле разъезжает американском.
– А, по направлению. Да, наслышан уже, – Карецкий устало потянулся, потер глаза, – всех девок переполошил, только и разговоры о нем. А всего-то надо вот такую штуку себе между ног засунуть и проехаться. Где ты его встретил?
– У дома Абрикосовых, ну этих нэпманов, которых весной порешили.
– Странно. И с чего он там ошивался?
– Да вроде как по работе, вместе с другим коммунхозовским.
– А, вот оно что. Думаешь, к зазнобе твоей подбирается? – Карецкий хотел хитро подмигнуть, но вместо этого широко зевнул, показав желтые от курева зубы. – Пал Евсеич, смотри, уведет девушку. Ох, сейчас бы поспать. Вроде тихий городок, мирный, а сколько швали развелось. Из Москвы их выставляют, так они сюда, по селам хоронятся, а в Рогожск приезжают фраеров пощипать. В трамвае опять карманник объявился, сегодня уже второе заявление принесли. А как я его найду? Базарный день на носу, народу тьма. Как лед на реке сошел, склады опять начали потрошить, уж засады ставим на дорогах, а они как-то просачиваются, сволочи. За лето уже одиннадцать случаев, ни одно не раскрыли. Слушай, бросай-ка ты свою кабинетную работу – и айда к нам, а то совсем там у себя в суде зачахнешь.
– Нет уж, лучше вы к нам, – Мальцев поднялся. – Со складами дела открыты, если до октября подвижек не будет, нам тут не поздоровится. Сторожа все одно твердят – появились четверо, лица замотаны, связали, товар увезли. Если недоработаем, песочить нас будут мама не горюй, считай, почти на триста тысяч добра пропало.
– Согласен, – субинспектор развел руками. – Делаем, что можем. Штат маленький, народу не хватает. И так без выходных вон пашем. Раскрыли дело профсоюзного председателя Жамкина, который заявление писал, что сейф у них в комнате взломали и похитили двести червонцев. Сейчас похититель у нас в каталажке сидит, уже признался.
– И кто он?
– Так сам Жамкин и есть. Потратил кассу на баб и водку, а потом испугался, что за растрату посадят, и решил взлом инсценировать. Нанял местного урку, тот ночью в комнату залез, стекло разбил, сейф сломал, только приятелям своим проговорился. Мы его, голубчика, повязали, а денег-то нет. Где, спрашиваем, профсоюзное добро? Он на Жамкина и показал, так тот сразу, дурак, признался. Так что забирай обоих хануриков, дело раскрыто. А с бандой пока не получается, нет зацепок, кроме этого ножика.
– Все мы в одном положении, – жестко сказал следователь. – По шапке вместе и будем получать. Ладно, как с пальчиками определитесь, сообщи, а то вы любите сначала сами дров наломать, а потом в суд это принести.
– Обещаю, – приложил субинспектор руку к груди.
План, предложенный Афанасием, был прост, но только на первый взгляд. Никто Травину дом бы просто так не отдал, а за деньги – не было у Сергея таких денег, чтобы целый дом арендовать, чай, не нэпман.
– Значит, решил допнагрузку на себя взять? – Кац прочитал заявление, бросил на стол. – Сам додумался, или подсказал кто?
– Афанасий Лазаревич, – признался Травин.
– Вот жучила, все ходы знает. Ну да ладно, с обычным домом у тебя бы это не прошло, ты же понимаешь? – начкомхозотдела откинулся на спинку кресла, набил трубку табаком, не спеша раскурил. – А так соглашусь, и ты с жильем будешь, и нам польза, для общего дела. На то, чтобы в порядок здание привести, тебе даю шесть месяцев.
– И надбавку.
– И надбавку, – согласился Кац. – Ставка управдома низшей категории – восемьдесят рублей, значит, доплата тебе на два разряда вверх. Тридцать целковых получишь, больше не дам, и на ремонт выделю строго по смете. Что вы там надумали с Афоней?
– Вот, – Травин развернул на столе план. – Смотрите, Лев Аверьяныч, в доме два этажа. Нэпман постарался, и к водопроводу подключился, и к электричеству, и даже яму выгребную снаружи сделал, а трубу из дома туда пустил. На первом этаже печь, от нее идет паровое отопление. Кое-что, конечно, растащили, но восстановить сможем. Внизу большое помещение, комната для прислуги, подсобка и прочее, это мы оставляем на потом, всегда разгородить можно. А наверху почти двести сорок квадратных аршин, или сто двадцать квадратных метров, их поделим на комнаты по пятнадцать метров, плюс коридор, получится шесть комнат. Шесть семей можно заселить. Или придержать для коммунхоза, будет гостиница для командированных, по четыре человека в комнате. Да, кроме двух этажей, еще чердак есть, и его можно на комнаты разделить, только утеплить надо будет или только в летнее время использовать. И подвал большой, можно под мастерские какие пустить или на склад.
– Надо обдумать, – начкомхоз выпустил большой клуб дыма. – Дом хорош, нечего ему без дела стоять. Приезжих и вправду расселяем кого куда, общежитие-то фабрике принадлежит, так что ты молодец, хорошо придумал. Осталось только привидения оттуда выселить и привести все в порядок. Кстати, дело твое обещали со дня на день прислать, само оно ушло аж в Нижний, оттуда не допросишься, но архивная копия осталась. Есть там что-то такое, из-за чего старому еврею стоит хвататься за сердце?
Новый клуб при ткацкой мануфактуре открылся недавно, рядом с ремесленным училищем, а точнее говоря – в одном из его зданий, и по вечерам там собиралась местная молодежь. Читали стихи, пели песни, а когда самодеятельность надоедала, смотрели кино.
Следующий день после того, как Сергей воодушевил своего начальника предстоящим изгнанием злых духов из пустующего здания, выпал на еженедельный выходной, по этому случаю в клубе крутили новый фильм Барнета «Мисс Менд» с Наталией Глан в главной роли. Показывали вторую часть, первая попала в Рогожск еще весной, и многие уже позабыли, что в ней происходило, но молодежь это не смущало. Из зала звучали комментарии, а музыкальное сопровождение прерывалось громким хохотом.
Травина в клуб притащила Люба, Сергей попытался купить ей билет, но девушка только фыркнула и достала две бумажные купюры по рублю.
– В нашей стране все равны, – строго сказала она. – Как тебе не стыдно предлагать такое комсомолке, где твоя пролетарская сознательность?
Сергей возмущаться не собирался, за свою жизнь всякое повидал, среди его знакомых женского пола встречались как те, кто считал, что мужчина должен оплачивать все, так и такие же современные девушки, не отягощенные предрассудками. И, если здраво рассудить, он предпочитал вторых, с ними и сложностей было гораздо меньше, и расставались они, когда приходило время, без особых эмоций.
Единственное, что его огорчало, так это то, что здесь членам профсоюза фабрики и комсомольцам те же самые билеты обходились по два рубля вместо трех. Денег у Травина почти не осталось, зарплата, даже с надбавкой, обещанной Кацем, светила только через десять дней, а брать подношения нэпманов он как-то брезговал, несмотря на то, что в коммунхозотделе этим промышляли многие.
Фильм он уже успел посмотреть в «Художественном», все три части, по контрамаркам от профсоюза. Картина ему и тогда не очень-то понравилась, во-первых, тем, что была чернобелой и немой, с картонными актерами и детскими спецэффектами, а во-вторых, с точки зрения сотрудника секретного стола, все эти дергания героев были пустым занятием. На месте ленинградской милиции он бы перестрелял злодеев, не успей они сойти с корабля, и закрыл тему с империалистами, но авторам картины удалось растянуть эту бессмыслицу на три часовых сеанса.
А вот Люба смотрела раскрыв рот, кричала, переживала, прижималась к Сергею невыдающейся грудью и хватала его за руку в самые острые моменты.
– Какая же она красавица, – заявила машинистка, когда картина закончилась, и они в числе последних посетителей вышли из клуба. – И молодец. Не побоялась пойти против проклятых буржуев, хоть и американка, но настоящая, по сути, советская женщина. Я бы тоже вот так поступила. Отличный фильм, правда?
– Сногсшибательный, – подтвердил Сергей. – Куда пойдем? К тебе или ко мне в общежитие?
– Сегодня не выйдет, у меня дела, надо готовиться к завтрашнему собранию. Будем голосовать за то, чтобы нашему городу дали имя настоящего революционного героя, вместо старорежимного названия. Пойдем с нами, заодно и поучаствуешь? – и она кивнула на компанию явно комсомольского вида. – Отличные ребята, из цеховой комсячейки.
Травину отличные ребята не понравились. В основном тем, что все они были в разной степени навеселе – водку в буфете клуба комсомольцам разливали за минусом трети цены, а пьяных Сергей не любил и в этой жизни, и в прошлой. Сам он после контузии если и выпивал изредка, то никакого удовольствия от этого не получал, и опьянения тоже, словно вода проскакивала через пищевод, только голова иногда болела от тридцативосьмиградусной продукции Наркомпищепрома. На семерых ребят в этой компании было всего две девчонки, включая Любу, а это значило, что дело непременно дойдет до драки. Начинать жизнь в городе с мордобоя Сергею не хотелось.
– Нет, сам дойду, – решил он.
– Ну, как знаешь, – Люба разочарованно тряхнула головой. – Увидимся завтра.
И убежала.
Редко, очень редко его здесь вот так оставляли без женского внимания – свободные нравы Республики Советов совершенно уничтожили буржуазную скромность и мораль. Мотоцикла, чтобы добраться до общежития, тоже под рукой не было, его Сергей оставил в гараже коммунхозотдела, на всякий случай – украсть не украдут, а вот колеса отвернут и приделают к какойнибудь телеге, и бензин сольют. Технику даже в гараже спасало только то, что в мототехнике в Республике Советов мало кто разбирался.
Молодежь кучками пробиралась по улице Советской Конституции через мост, горланя песни, и исчезала на той стороне реки; мероприятие закончилось засветло, только-только начинало вечереть, ясная погода, уходящее за горизонт солнце и растущая луна, уже вылезшая на небо, отлично освещали дорогу, и Травин самонадеянно решил, что дойдет до дома сам, в одиночку. Можно было отправиться вслед за остальными, а можно было вернуться чуть назад, на улицу, названную в честь эсера Егора Сазонова, убившего царского министра фон Плеве, дойти до другого моста и оказаться почти в центре города, возле Богоявленского собора, который в прошлом году, как выяснил Сергей, остался без колоколов, но все равно с попами. А там уже и до фабричного общежития, куда поселили Травина, было рукой подать. И путь был вроде как покороче, чем тот, который выбрало большинство.
Дорога шла мимо складов, забитых чуть ли не до крыш. Водная артерия, соединявшая Рогожск и Москву, позволяла вывозить отсюда грузы по реке, и с окрестных волостей на склады свозили и зерно, и мануфактуру, и прочие товары, которых в уезде выпускалось множество.
Сергей быстро понял свою ошибку, равно как и то, почему никто из зрителей не отправился по тому же маршруту. По улице Советской Конституции можно было дойти до трамвая, ходившего с утра и до самого вечера, и на нем доехать через весь город до нужного места – если ноги устанут. И замощена она была камнем, не в пример той, по которой он теперь шел, периодически спотыкаясь.
Когда Травин наступил первый раз во что-то липкое и дурно пахнущее, то просто выругался и постарался дальше обходить конские каштаны, но это не всегда получалось – улицу Сазонова никто не убирал, так что уже через две сотни метров он только и делал, что матерился. Сергей всерьез думал повернуть обратно, к цивилизации, и только врожденное упрямство тянуло его вперед.
Распахнутые ворота склада он увидел, только когда подошел практически вплотную. Длинное кирпичное здание стояло в сорока метрах от улицы, которая в этом месте поворачивала, и Сергей ошибся, принял отводок из утоптанного грунта за основной путь. Рядом с воротами стояла телега, заполненная едва ли на треть какими-то тюками; когда Травин подошел, здоровый бородатый мужик в ватной кофте поправлял подпругу. Лошадь фыркала и пыталась его укусить.
– Эй, – Сергей приблизился почти вплотную, прежде чем мужик его заметил, – не пойму, свернул, что ли, не туда? Это улица Сазонова?
– Улица дальше, – бородатый мотнул головой, – иди своей дорогой, мил человек, не мешай работать.
Он разогнулся, выгнув спину, рукава фуфайки были обрезаны, выставляя на обозрение мощные руки, заканчивающиеся толстыми пальцами. Грузчик был немного ниже Травина, зато в плечах как бы не раза в полтора шире. По тому, как он подхватил небрежно тяжеленный с виду тюк и легко забросил его на телегу, можно было представить, насколько этот мужик был силен. К тому же бородатый был не один, еще двое стаскивали тюки поближе к выходу, судя по тяжелому дыханию, груз действительно весил немало. Травин бы так и ушел, но увидал в неясном свете керосинового фонаря, освещавшего помещение, чьи-то ноги. В горизонтальном положении. То, что происходило на складе, его никаким образом не касалось, валяется человек на полу, может, устал и отдохнуть прилег. Житейская логика говорила, что нехорошие дела обычно обделывают ночью, когда никто не видит и все спят, а не вот так вот – практически среди бела дня. Но без малого год, проведенный в угро, подсказывал, что что-то тут нечисто.
– Может, помочь? Я бы за пару рублей тут перекидал вам груз-то, – предложил он бородатому, – а то на фильму потратился, гол как сокол. Вон смотри, какая тяжесть, сами не сдюжите.
На вид те двое, что таскали тюки, были не такие уж хилые. Ростом, может, поменьше Сергея на голову и пожиже того, что у телеги стоял, но телосложением крепкие. Бородатый обернулся, тихо свистнул. И из глубины склада показался еще один, невысокий и худой, со шрамом на подбородке.
– Вот, – мужик кивнул худому на Травина, – заработать хочет. Говорит, пожрать не на что купить.
– А ты? – худой покосился на Сергея.
– Я ему баю, мол, иди своей дорогой, барин.
– Гражданин, – поправил его худой, чуть картавя. – Бар нету теперь, извели под корень породу поганую. А все правильно вам мой друг объяснил, мы сами отлично справимся. Вы куда направляетесь, товарищ?
– К мосту.
– Так это вам в другую сторону, – худой радушно улыбался, держа руку в кармане. Двое его товарищей перестали таскать тюки и подошли поближе, обошли Травина стороной и встали чуть позади. – Направо надо, до фабрики, аккурат где новый клуб, а там по Конституции до трамвая. Здесь, сами видите, грязно и вечереет уже.
– Да уж сколько прошел, – Сергей развел руки в стороны, показывая – сколько. – Тут вроде недалеко, доберусь. Мне вот заработать бы чуток, билеты, зараза, дорогие, и за что только целковые дерут.
Худой внимательно и, как казалось Травину, с сочувствием его выслушал, чуть кивнул головой. Двое его подручных схватили Сергея за разведенные руки и потащили к воротам склада. А бородатый постарался ткнуть ему в челюсть своим громадным кулаком. Травин среагировал слишком поздно, постарался уйти вправо, и удар попал ему в левое плечо. Кулак ударил с такой силой, что Сергея развернуло вместе с подельниками бородатого. Те растерялись, но руки продолжали держать крепко.
Бородатый приготовился ударить ногой в живот, драться он не умел, но за счет массы и большой физической силы наверняка пробил бы Сергею брюшину, поэтому Травин откинулся назад и лягнул того, что был справа, сапогом в пах. Врезал ему изо всех сил. Каблук впечатался в промежность грузчику, тот взвыл, отпустил руку и упал на колени.
Второй грузчик попытался ударить Сергея в ухо, но промахнулся, и кулак только скользнул по волосам. Сергей перехватил руку, заломил ее и дернул вперед, заставляя грузчика потерять равновесие. Тот сделал шаг, припадая на колено, и тут же сапог Травина врезался ему в челюсть, чуть пониже виска. Раздался хруст, вскрик, и вторая рука освободилась.
Бородатый заревел, словно медведь, и кинулся на Сергея, пытаясь сбить с ног. Травин старался не упустить из виду худого, тот был неприятно спокоен и передвигался так, чтобы все время оказаться вне поля зрения, так что нападение это почти пропустил. Они с бородатым покатились по земле, собирая пыль, грязь и конский навоз, мужик попытался сжать его, переломать ребра, но понял, что Травин тоже не дрищ какой, и вцепился ему в горло.
Сергей в этот момент лежал на боку, чуть придавливая бородатого, для размаха места не было, поэтому он локтем врезал ему в бок. Толстая ватная фуфайка немного смягчила удар, но с таким же успехом Травин мог колотить по каменной стене, бородатый словно ничего не почувствовал. Перед глазами поплыли темные пятна – кислород практически перестал поступать в мозг. Сергей забросил руки назад, к шее, нащупал ладони мужика и сломал ему мизинцы, а потом безымянные пальцы. И средние. Раздался громкий треск, как будто ломали доски. Бородатый от боли неожиданно тонко запищал, отодвинулся, и тут уж Сергей двинул ему локтем в горло. Раздавленный хрящ хрустнул, прервав писк, бородатый закашлялся, нехорошо так, с одышкой, и обмяк.
Худой стоял, держа в руке револьвер.
– Переполошишь всех, – Травин вскочил на ноги, походя пнул одного из грузчиков – тот пытался подняться. Пелена от глаз быстро отступала. – Сбегутся на выстрел, не успеешь утечь.
– Согласен, – худой сунул револьвер обратно в карман, вытащил нож. – Сделаем это тихо. Прыткий ты, товарищ барин, где так драться научился?
Видимо, он ожидал, что Сергей ответит, и прыгнул вперед. Но Травин таких штучек навидался, заговорить зубы и зарезать, это у бандитов первое дело. Так что он чуть согнул ноги и качнулся в сторону. Нож пропорол рубаху, Сергей попытался перехватить руку, но худой был юрким и проворным. Он отпрыгнул, перекатился и полоснул Травина по ноге.
Сергей зашипел – рана была неглубокой, только штанину ему худой разрезал и чуть по мышце попал, но кровь теперь заливала сапог. Противник тем временем переместился поближе, и постарался ударить Травина в горло. Но разница в росте была слишком большой, расчет худого строился на том, что рука с ножом, распрямляясь, становится твердой, получая опору, и в то же время гибкой в кисти, от такого удара уйти трудно, лезвие входит снизу в подбородок с выкрутом и, пройдя через мягкие ткани, проникает в мозг.
Травин качнул головой в сторону, пропуская лезвие между шеей и подбородком, и попытался зажать ладонь, придавив голову вперед. Но худой ловко вывернулся, отскочил назад, а потом снова резко сократил расстояние, почти вплотную, перекинув нож в левую руку. Сергей почувствовал, как лезвие входит ему в бок, рассекая ткани тела. По всему он должен был отпрянуть, давая человеку со шрамом возможность ударить еще раз, но не сделал этого. А наоборот, практически прижался к противнику, обхватил его голову, засунул средние пальцы в уши, а большими надавил на глаза. Нажал что было силы, выдавливая глазные яблоки, правый глаз худого почти вывалился из орбиты. Тот захрипел, попытался вырвать ладонь, и тогда Сергей резко развел руки и ударил по ушам. Чувствуя, как немеет бок, двинул худого по колену, ломая сустав, и рухнул на него сверху. Бандит дернулся, по телу пошли судороги.
– Эй, – прохрипел Сергей, – ты не умирай, мы еще поговорить должны.
Но худой не отвечал. Он закатил оставшийся глаз и не дышал.
– Черт, – выругался Травин, сознание плыло, видимо, нож задел в организме что-то важное.
Тот грузчик, которому достался удар по детородным органам, полз на четвереньках к Сергею. Медленно, но все равно, шажочек за шажочком приближаясь. В руке у него был нож. Второй грузчик тоже все пытался приподняться, но каждый раз падал на землю, мотая головой. Изо рта у него шла пена. И если он был не очень опасен, то вот первый – вполне мог до Травина дотянуться.
И ведь дотянулся, схватил рукой за ногу, потянул на себя. Сергей попытался отпихнуть его второй ногой, только по пальцам попал, грузчик застонал, но ногу не выпустил. Наоборот, теперь он вытягивал руку с ножом вперед, пытаясь проткнуть Сергея. Один раз даже попал, но то ли сил у мужика было маловато, то ли нож туповат, только штанину и кожу проткнул слегка.
Травин нащупал в кармане худого револьвер, вытащил, выстрелил два раза в налегающего на нож грузчика, попал в голову – первая пуля вошла в лоб, чуть выше правого глаза, а вторая в щеку. Еще две пули выпустил во второго, вроде попал, тот дернулся и уже не пытался подняться.
И остаток – в воздух.