Сочельник 1953-го
Вирджил Бьюэл закрыл магазин уже под вечер, когда сыпал легкий снежок. Гололедица усиливалась, ехать пришлось медленно, но, если у тебя «плимут» с автоматической двухступенчатой коробкой передач «Пауэр-флайт», такое вождение не причиняет никаких неудобств. Педали сцепления нет, установлена противооткатная система – настоящее чудо инженерной мысли. Вылететь с обледеневшей дороги и увязнуть в снегу было бы сегодня полной катастрофой: в багажнике «плимута» хранились все сокровища, заказанные детьми Санта-Клаусу едва ли не месяц назад и ожидаемые после полуночи. Через считаные часы подарки должны были оказаться под елкой, а начни он перетаскивать их из багажника увязшей в сугробе машины в кабину тягача, рождественский вечер пошел бы насмарку.
Дорога домой, понятное дело, затягивалась, но это еще полбеды. Вирджил терпеть не мог холодов. Двухступенчатая коробка передач – дело хорошее, однако он частенько прохаживался в адрес конструкторов «плимута», не потрудившихся обеспечить хоть сколько-нибудь стоящий обогрев салона. Когда Вирджил наконец добрался домой и желтые огни фар заиграли на стекле заднего крыльца, а колеса с шуршанием остановились на гравийной дорожке, его уже слегка знобило. С преувеличенной осторожностью, чтобы не поскользнуться, как случалось не раз, он прошагал по тропинке к дому и довольно резво для уставшего после работы человека взбежал на крыльцо.
Потопав ногами в галошах и развесив верхнюю одежду, Вирджил начал согреваться от тепла, поступающего сквозь решетки снизу, из подвала. После покупки этого дома он своими руками установил литую печь, довольно большую для скромных размеров жилища. А кроме того, приобрел зверский промышленный водогрей, бесперебойно поставлявший божественную влагу, чтобы дети могли вволю плескаться в ванне, а сам Вирджил – не торопясь мыться под душем. Такой комфорт обходился недешево, да и печка за зиму съедала не менее семи кубов поленьев.
В гостиной горел камин. Вирджил научил Дейви, как правильно разводить огонь: укладывать поленья не пирамидкой, а в виде бревенчатого домика с растопкой внутри. Теперь Дейви считал поддержание огня в камине своей священной обязанностью. С наступлением ноябрьских морозов дом Бьюэлов становился самым теплым во всей округе.
– Пап! – выбежал из кухни Дейви. – Наш план сработал. Джилл всему поверила.
– Отличная новость, дружище. – Вирджил пожал сыну руку секретным способом, известным только им двоим.
– Я сказал, что после ужина мы напишем письма Санта-Клаусу, а потом выставим угощения – в точности как делали вы, когда я был мелким.
В январе Дейви исполнялось одиннадцать.
Джилл хлопотала вокруг кухонного стола: в ее обязанности входило подравнивать салфетки и столовые приборы.
– Мой папочка с работы приехал, ура-ура, – обрадовалась шестилетняя дочь, передвигая последние ложки.
– Неужели? – Делорес Гомес Бьюэл стояла у плиты, придерживая на бедре малютку Конни.
Вирджил расцеловал своих женщин.
– Вот теперь вижу, – сказала Дел, чмокнула его в ответ, а потом выложила на блюдо жареный с луком картофель и подала к столу.
Дейви принес отцу банку пива из огромного нового «Кельвинатора»{15} и при помощи открывалки торжественно проделал в крышке два противоположных отверстия – еще одна его священная обязанность.
Ужин семейства Бьюэл обычно превращался в цирк. Непоседа Дейви то и дело вскакивал из-за стола. Конни ерзала на коленях у матери, довольная тем, что ей дали ложечку, которую она то пыталась съесть, то использовала вместо колотушки. Дел нарезала детям еду, вытирала все, что проливалось на стол, понемножку скармливала Конни пюре и еще сама успевала перекусить. Вирджил ел не спеша, описывая вилкой круги по тарелке и поочередно отправляя в рот кусочки всех поданных ему блюд, а сам наслаждался этим домашним спектаклем.
– Говорю же тебе: Санте достаточно трех печенюшек. – Дейви просвещал Джилл, объясняя подробности предстоящего ночного визита. – Он даже стакан молока выпить не успевает. У него полно дел. Правда, пап?
– Ну разумеется.
Вирджил подмигнул сыну; тот хотел подмигнуть в ответ, но смог лишь скривиться и зажмурить один глаз.
– Тем более что все оставляют ему одно и то же угощение.
– Все? – переспросила Джилл.
– Все.
– Не понимаю: когда же он приходит? В какое время появляется? – допытывалась Джилл.
– Ешь, а то он вообще не придет. – Дел постучала вилкой по тарелке Джилл и отделила немного картофеля. – Кто хорошо кушает, к тому Санта приходит пораньше.
– Сразу, как мы ляжем спать? – не унималась Джилл. – Сперва все должны уснуть, правда?
– Он может появиться в любое время, пока мы спим. – У брата на все был готов ответ.
За лето Дейви узнал правду о Санте и дал себе слово держать сестренку в неведении.
– Но это же очень долго. Вдруг молоко в тепле скиснет?
– Он может охладить его одним касанием! Опустит палец в стакан теплого молока – фш-ш-ш, бум! – и молоко холодное.
Джилл была сражена.
– Он, наверное, молоком прямо опивается.
После ужина Вирджилу и детям было поручено убрать на кухне; Джилл, стоя на стуле возле раковины, вытирала одну за другой вилки и ложки, пока Дел наверху укладывала младшую и сама немного вздремнула – она хронически не высыпалась. Дейви откупорил последнюю на сегодня банку пива и поставил ее на телефонный столик у камина, возле «папиного кресла». Вирджил отхлебывал пиво, а Дейви и Джилл растянулись перед граммофоном и ставили рождественские пластинки. В темноте гостиной огоньки елочной гирлянды рисовали на стенах многоцветные волшебные узоры. Джилл забралась на колени к отцу, а ее брат раз за разом крутил песенку про красноносого олененка Рудольфа, главного в упряжке Санта-Клауса. В конце концов они запомнили все слова и стали добавлять собственные.
«У него блестящий нос».
– Как лампочка!
«Принялись его дразнить».
– Эй, Пустоголовый!
А когда дошел черед до слов «Ты в историю войдешь», они дружно выкрикнули:
– И в арифметику!
По лестнице со смехом спустилась Дел:
– Представляю, во что бы вы превратили «Радуйся, мир!»{16}.
Она отпила пива из банки Вирджила, устроилась в излюбленном уголке дивана, постучала сигаретой, извлеченной из кожаного защелкивающегося портсигара, и чиркнула спичкой из коробка, лежавшего в пепельнице рядом с телефоном.
– Дейви, поправь вот то полено, сделай одолжение, – попросил Вирджил.
Джилл оживилась:
– Чур я помешаю угли!
– После меня. Ты не волнуйся. Валенкам Санты огонь не страшен.
– Знаю. Знаю.
После того как Джилл закончила ворошить угли, Дел отправила детей наверх переодеваться в пижамы.
Вирджил допил пиво и пошел к стенному шкафу за портативной пишущей машинкой «Ремингтон». Ее, совершенно новую, купила для него Делорес, когда он лежал в армейском госпитале на Лонг-Айленде, в Нью-Йорке. Вирджил набивал ей письма здоровой рукой, а потом психологи научили его печатать вслепую, и Вирджил назвал этот метод «слепая печать пятью с половиной пальцами».
Он вытащил машинку из футляра, поставил на низкий журнальный столик и заправил, как всегда, два листа бумаги, один поверх другого – чтобы не повредить валик.
– Готовьте послания Святому Николасу, или Деду Морозу, или как там его полное имя, – сказал он детям, когда они вернулись в гостиную, пахнущие зубной пастой и свежей, чистой фланелью.
Первой печатала свое послание Джилл, она делала пальцем один клац за один подход: буква за буквой, клавиша за клавишей.
дорогой сантаа клас благадарю тебячто прешол опять и спасибо за докторский чемоданьчик и куклу Ханни Уокер{17} которые ты мне подариш веселого раждества с любовью ДЖИЛЛ БЬЮЭЛДейви потребовал для себя отдельный лист. Чтобы Санта не запутался, объяснил он Джилл. Получив два листа бумаги, Дейви вставил их в машинку, подровнял и сделал несколько пробных ударов.
12/24/53Дорогой Санта Клауз.Моя сестра Джилл верит в тебя и я. Тоже. как ранше. Ты знаешь что я хочу получить на рождество и поверь ты еще НЕ РАЗУ МЕНЯ НЕ ОГАРЧИЛ!.. Конечно мы оставили тебе холодное молоко и здобу, так называеться печенье. На будующий год приготовь подарки для малышки Конни она уже подростет Хорошо????? Если молоко теплое охлади его пальцем.Дэвид Эймос БьюэлДейви оставил свое письмо в пишущей машинке, повернув ее к камину, чтобы Санта непременно увидел послание.
– Вам, ребята, надо бы разложить подарки под елкой стопками. Чтобы утром сподручнее было открывать, – сказал Вирджил.
Санта всегда оставлял заказанные ему подарки (приобретение которых было священной обязанностью Вирджила) уже распакованными, чтобы дети с утра пораньше занялись играми, а Вирджил и Дел могли спокойно выпить по чашке кофе. Семейные же подарки, которые присылали из разных мест – от далекого Урбана, штат Иллинойс, до соседнего Холтс-Бэнда – дядя Гас и тетя Этель, дядя Эндрю и тетя Мари, Гогги и Дедушка, Бабуля и Лео, копились в красочных упаковках под елкой; с каждым, считай, заездом в местное почтовое отделение их число увеличивалось.
Дети разделили подарки на две стопки, для Дейви и для Джилл, согласно указанным именам, потом убрали грампластинки в конверты и поставили на полку. Дел попросила Джилл настроить большой комнатный радиоприемник на волну, передающую рождественские песни, но без оленя с красным носом.
Печенье испекли накануне, двадцать третьего декабря. Джилл убрала его в «Кельвинатор», а сейчас выложила на тарелку. Дейви наполнил высокий стакан молоком, дети отнесли угощение к журнальному столику и поставили рядом с пишущей машинкой. Теперь наступила игра в ожидание. Пока по радио звучали рождественские гимны, прославлявшие волхвов, святую ночь и рождение Иисуса, Джилл вновь забралась на колени к отцу, а Дейви подложил в камин еще одно поленце.
Чуть позже Вирджил отнес спящую дочь в кроватку, бережно укрыл одеялом и восхитился нежности сомкнутых век его девочки и губ, которые были идеальной миниатюрой губ Дел. На диване в гостиной сидел Дейви, прильнув к матери, а та перебирала пальцами его волосы.
– Джилл заглотила наживку, – сказал сын.
– Ты прекрасный старший брат, – похвалила его Дел.
– Скажешь тоже. Любой на моем месте сделал бы то же самое. – (Дейви смотрел в камин.) – Когда Джилл у меня спросила, действительно ли Санта существует, она будто не решалась спросить у тебя и хотела, чтобы это осталось нашей тайной. Я даже задергался.
– Как же ты вышел из положения, милый?
– Я придумал план. Запастись ответами на все ее вопросы. Как Санта успевает прийти в каждый дом? У него походка очень быстрая, да и домов поблизости не так уж много. А если у людей нет дымохода? Он может проникнуть через печку или топку.
– Прикоснуться к молоку, чтобы его охладить, – прошептала Дел, нежно убирая волосы с мальчишеского лба. – Это умно. Так находчиво.
– А что такого? Он же может творить чудеса.
– Скоро тебе придется изобрести нечто похожее для Конни.
– Обязательно. Теперь это моя работа.
Под звуки рождественского гимна, исполняемого на латыни Бингом Кросби{18}, Вирджил опустился в «папино кресло».
– Пап, а как устроено радио? – спросил Дейви.
В четверть одиннадцатого Дейви ушел спать, объявив, что это, наверное, был самый лучший сочельник на свете.
– Сварить кофе? – предложила Делорес.
– Хорошо бы, – сказал Вирджил, последовал за женой на кухню и, прежде чем она достала банку кофе, поцеловал.
Дел ему ответила, и оба знали, что это одна из причин, которые держат их вместе. Поцелуй оказался неожиданно долгим, а когда закончился, они улыбнулись друг другу. Пока Дел готовила кофе, Вирджил стоял рядом с ней у плиты.
– Может, на будущий год поедем ко всенощной, – помечтала Делорес. – А то дети у нас далеки от Бога.
– Только Дейви, – усмехнулся Вирджил.
Дейви родился через семь месяцев после их свадьбы.
– Ночная месса такая красивая.
– Выдержат ли они целую ночь без сна? А поездка до церкви Святой Марии? Как бы мы доехали, например, сегодня, когда все дороги замело?
– Но Макэлени же как-то справляются.
– Рут Макэлени просто чокнутая. Эд не смеет ей и слова поперек сказать.
– И все же. Свечи. Музыка. Так трогательно.
Она знала, что в ближайшие годы они непременно начнут посещать ночную мессу. Не потому, что муж боится ей перечить, а потому, что любит исполнять ее желания. Но сейчас достаточно было и того, что они сели пить кофе в тишине уютной кухни заснеженного дома и муж накрыл ладонью ее руку.
Надев галоши и теплую куртку, Вирджил отворил входную дверь ровно настолько, чтобы выскользнуть в темноту. Снегу намело не менее трех дюймов. С непокрытой головой он направился к багажнику «плимута» забрать щедрые дары Санты. Чтобы не упасть на заледеневшей тропинке, Вирджил перенес пакеты в два захода. Захлопнув багажник, он ненадолго задержался, провожая последний час перед Рождеством пятьдесят третьего. Да, ночь холодная, но Вирджил видал и похолоднее.
Ступал он с осторожностью, чувствуя фантомную боль в том месте, где раньше была его левая голень. Пять шагов до крыльца он проделал без остановки.
Дел положила набор «Юный доктор» рядом со стопкой сокровищ Джилл. Для Ханни Уокер, которая умела ходить, «как настоящая девочка», требовались батарейки. Санта и об этом позаботился. А Дейви утром обнаружит космодром с вышками, солдатами и пружинными пусковыми установками: Вирджил заранее произвел сборку и сделал пробный запуск. Конни ожидал новый игровой коврик с набором кубиков, доставленных прямиком с Северного полюса. Когда все было готово и Ханни Уокер сделала пробные шаги, Вирджил и Дел сели рядышком на диван и поцеловались еще немного.
На какое-то время их руки сплелись в тишине и покое. Полюбовавшись огнем в камине, Дел встала.
– Едва держусь на ногах, – призналась она. – Постарайся ответить без задержки, дорогой. И передай ему мой сердечный привет.
– Хорошо. – Вирджил посмотрел на часы. Было около половины двенадцатого.
В семь минут первого тишину прорезал телефонный звонок. Вирджил, как и обещал жене, сразу снял трубку.
– С Рождеством, – поздравил он.
Ответила телефонистка:
– Междугородный звонок: Эймос Болинг вызывает Вирджинию Бьюэл.
– Благодарю вас, барышня. Соедините.
Девушка на коммутаторе, как обычно, переврала его имя.
– Сэр, ваша собеседница на линии, – сказала телефонистка и щелкнула переключателем.
– Спасибо, милая, – поблагодарил звонящий. – С Рождеством тебя, Девственник[6].
Вирджил улыбнулся, заслышав свое прозвище. По милости Эймоса Болинга все подразделение называло его Девственником.
– Бад, где ты, черт возьми?
– В Сан-Диего. Но еще вчера был в Мексике.
– Да ты гонишь.
– Всего пару слов, Девственник. В Мексике на каждом шагу забегаловки и бордели. Жарко, благодать. А у вас в Догпэтче много снегу намело?
– Бывало и хуже. Но у меня отличный камин, не жалуюсь.
– Делорес все еще тебя терпит?
– Передавала тебе привет.
– Везучий ты сукин сын, эта девчушка могла бы сделать партию и получше.
– Знаю, но помалкиваю.
Мужчины рассмеялись. Эймос Болинг по прозвищу Бад однажды пошутил, что в тот момент, когда Вирджил Бьюэл по прозвищу Девственник увел у всех из-под носа Делорес Гомес, смысл жениться отпал раз и навсегда. В ту пору, тринадцать с лишним лет назад, любой в подразделении мог бы подкатить к Делорес. Эрни, Клайд, Боб Клэй, оба Джонни – все они могли бы с ней замутить, не опереди Вирджил их всех. На танцах в клубе Красного Креста было не протолкнуться от солдат, матросов и летчиков; Вирджилу захотелось выбраться из толпы на свежий воздух. Он вышел сделать пару затяжек и сам не заметил, как дал прикурить кареглазой девушке по имени Делорес Гомес. Всю ночь напролет они с ней танцевали, смеялись, ели блинчики, запивая их кофе, и целовались. С наступлением утра две жизни изменились навсегда.
Бад так и не женился, и Вирджил понимал, что однополчанину ничего не светит. И вовсе не потому, что тот упустил Делорес. Вирджил давно просчитал, что Бад относится к тому же типу мужчин, что и младший брат отца, дядя Рассел. С ним Вирджил был едва знаком и в последний раз виделся на похоронах бабушки. В тот долгий день Рассел приехал из Нью-Йорка с другом по имени Карл, который обращался к нему «Расти». После поминальной службы, погребения и домашнего ужина, который закончился кофе с пирогом, Карл и Расти – как были, в траурных костюмах, – за полночь укатили обратно в Нью-Йорк. Вирджилу запомнилось, как отец впоследствии пробурчал себе под нос, что его младший брат никогда не питал к женщинам ни слабости, ни страсти. У Бада Болинга была масса слабостей и пара страстей, но, как и в случае с Расселом, все это не имело отношения к женщинам.
– Короче, – вернулся к разговору Вирджил, – как поживаешь, Бад?
– Все путем, все путем, – ответил Бад. – Перебрался сюда три месяца назад из северного пригорода Сакраменто. Это столица штата, как тебе известно. Купил подержанный «бьюик» – и вперед. Городок приятный. Военно-морская база. Каждый таксист представляется ветераном Перл-Харбора.
– Где-то работаешь?
– Только если уж совсем припрет.
– Знаю, что говорю это каждый год, но послушай: в моем магазине есть для тебя местечко. По правде говоря, в нынешних обстоятельствах ты бы мне очень пригодился.
– Дела идут в гору?
– Заказов полно, Бад, вкалываю шесть дней в неделю.
– Адские муки.
– Кроме шуток, Бад. Поработаешь со мной – обеспечишь себя на годы вперед.
– Я давно себя обеспечил.
– Буду платить тебе больше, чем ты стоишь.
– Да я гроша ломаного не стою, Девственник. Ты же знаешь.
Вирджил рассмеялся:
– Тогда в гости приезжай. Летом. Запрыгивай в «бьюик» – и махнем на рыбалку.
– У вас, у деревенских, одна рыбалка на уме.
– Просто повидаться охота, Бад. И Дел обрадуется. Малыш Дейви будет на седьмом небе от счастья.
– Может, на будущий год.
– Да ты каждый раз так говоришь. – Вирджил не отступался. – Приезжай нас проведать, Бад. Съездим на ночную мессу. Помолимся за наших парней.
– За кого надо, я уже помолился.
– Слушай, прекрати. В следующем году десять лет будет.
– Десять лет? – Бад подождал, чтобы исчезли помехи дальней связи. – Десять лет кому? Десять лет чему?
Вирджил почувствовал себя идиотом.
Боб Клэй был подстрелен в Нормандии в тот же день, когда Эрни, раненный в правое бедро, истек кровью. Никто не понял, что у него разорвана артерия, потому что кровь не растекалась лужицей, а сразу впитывалась в сырую землю. И никто этого не замечал. Ему не оказали должной помощи, так как немцы атаковали с противоположного края густой лесополосы французского бокажа{19}. Под мощным обстрелом невидимого противника подразделение битый час не могло сдвинуться с места.
Два взвода, в которых служили Бад и Вирджил, отправили вырубать корни и деревья – при отсутствии гранат задание практически невыполнимое. В конце концов, обойдя противника с фланга, они перебили всех фрицев, но какой ценой… Капрал Эмери, непосредственный командир Бада, был буквально разрезан пополам очередью немецкого пулемета. Вирджил не сумел оказать первую помощь сержанту Каслу, который получил в грудь три пули, раздробившие позвоночник. Берк был смертельно ранен в голову, а рядовому Коркорану оторвало руку по самое плечо. Парня доставили в лазарет. Удалось ли спасти ему жизнь, никто не знал.
Через неделю пропал без вести Джонни-бой, а его тезка тронулся умом; ребята из их подразделения один за другим попадали в списки боевых потерь. В течение почти двух месяцев, с начала июня и до первых дней августа, взвод либо участвовал в боях, либо двигался к линии фронта. Бада повысили до капрала, а у Вирджила от ежедневного сухого пайка стали гнить зубы.
На пятьдесят девятый день подразделение отправили на отдых в палаточный лагерь на территории Франции; там были койки с шерстяными одеялами и относительно теплый душ, горячая еда и столько кофе, сколько мог влить в себя простой солдат. Вскоре большую палатку приспособили под кинозал. Клайда, как прилично владеющего французским, перевели в разведку. В небе теперь барражировали самолеты британских и американских ВВС, поступали вести, что решающее сражение выиграно, что немцы бегут и что к Рождеству всех парней распустят по домам. В часть присылали новобранцев; их нужно было обучить и подготовить. Бад никого не щадил, а Вирджил отказывался запоминать их имена.
В середине сентября подразделению выдали новую форму, новое оружие и повезли в Голландию для наступления. В темноте столкнулись четыре грузовика. Пятеро солдат погибли, трое были тяжело ранены. Грузовики отремонтировали и с восходом солнца отправили дальше. Через три дня, на рассвете, их неожиданно накрыли немцы. Командный пост был взорван, завязался бестолково-хаотичный бой, в котором Вирджил и Бад плечом к плечу били врага. По чистой случайности вблизи оказались три танка, британские «кромвели», которые шумно атаковали немцев и одержали верх. Многие новобранцы встретили свою смерть в первом же бою; большая часть происходящего не имела никакого смысла, вообще никакого.
Потеряв счет дням, Вирджил очнулся во Франции, где и он, и Бад спали, спали и спали. Гуляли вокруг огромных соборов, играли в футбол. Смотрели выступления кинозвезд. Рядом с казармами стоял бордель под названием «У мадам Софи». В то время как большинство офицеров отправлялись в увольнение, чтобы провести трое суток в Париже, Бад и Вирджил вместе со «стариками» в любую погоду муштровали новобранцев. А по вечерам смотрели новые киноленты.
Наступил самый морозный за всю историю декабрь, и немцы вторглись в Бельгию. Ночью все подразделение погрузили в машины, провезли на бешеной скорости сквозь тьму и высадили на дороге, где-то между Парижем и Берлином. Вирджил поблагодарил одного сочувствующего водителя – цветного парня, который дал ему пачку «Лаки страйк» и пожелал Божьего благословения.
Дальше они шли по дорогам, по заледеневшим полям и проложенным в снегу тропам, перетаскивали боеприпасы и провиант для себя и для тех, кто уже вышел на передовую. Вдалеке Вирджил смог разглядеть яркие вспышки взрывов, напоминавшие фейерверк в честь Дня независимости. Морпехи, которые теперь сражались с ними в одном строю, потеряли много своих, когда продвигались вперед, чтобы создать у немцев иллюзию, будто в наступление идет целая дивизия. Уловка сработала. Но солдат полегло немало.
В лесах Бельгии Вирджил и Бад вместе с подразделением попали под артобстрел; нескольких парней разорвало ударами снарядов. Дальше их часть направили другой дорогой, через окрестности Бастони. Они шагали мимо церкви, где были аккуратно сложены штабелями павшие солдаты, мимо инвалидов, мимо никчемных танков с разорванными гусеницами; встретили фермера, пасущего пару коров, жующих стог сена. Фермер и коровы, казалось, не замечали ни немцев, которые пытались вернуть порт в Антверпене, ни творящуюся вокруг неразбериху. Холод пробирал до мозга костей. С этим ничего нельзя было поделать. Несколько солдат замерзло насмерть. Были и те, кто из-за постоянного недосыпа тронулся умом, их пришлось отправить обратно в Бастонь. Надеялись, что они смогут прийти в себя и вернуться обратно в строй, в этот холод.
Молодой новобранец – рядовой какого-то взвода, какой-то роты – стоял на посту. Вирджил сидел в окопе, выстланном внизу сосновыми иголками и накрытом ветками, укутавшись в казенное одеяло. Сном это можно было назвать с большой натяжкой. В кулечке лежали считаные фруктовые карамельки; он положил в рот сразу две. Осталась одна; Вирджил встал с ледяного пола и протянул ее новобранцу.
– Подарок на Рождество, – прошептал Вирджил.
– Спасибо, Девственник.
– Сынок, еще раз скажешь «Девственник», и я тебе врежу.
– Ты разве не Девственник?
– Для такого салаги, как ты, – нет.
Окоп был в крайнем левом лесочке, на подъеме росло два дерева, при дневном свете можно было разглядеть голое поле бельгийского фермера и прямо за ним цепочку домов, стоящих вдоль узкой дороги, ведущей на северо-восток. Ночью была только пустота. Предполагалось, что немцы засели где-то внизу.
Остальная часть подразделения расположилась в окопах и укрытиях с правой стороны. По плану здесь должна была находиться главная линия обороны. На самом деле идея военного штаба была так же смехотворна, как и мечта выспаться. Оборона была настолько слабой, что впереди за деревьями не было разведывательного поста. Тыл был укреплен из рук вон плохо. У тяжелой артиллерии осталось всего несколько снарядов. Полевая кухня отсутствовала, питались сухим пайком.
За то время, когда они шли через Бастонь, Вирджил вырыл в мерзлой земле и покрыл ветками уже седьмой окоп. Ему это порядком надоело. Передвижение на новую позицию означало, что придется опять взвалить на себя все снаряжение и тащить его неизвестно сколько, рыть окоп и строить новое укрепление, работать до седьмого пота, который на морозе превращал солдатскую форму в корку льда. От обморожения погибло больше солдат, чем от вражеского огня. Некоторым удалось вырваться из окружения. Тем, кто в ту пору был не сильно покалечен.
Вирджил не желал быть одним из них. Он держал запасную пару носков, связанных друг с другом, одетых на шею и висевших под формой до самых подмышек. Тепло его тела, или все, что от него осталось, должно было не дать им замерзнуть. Вирджил уповал на то, что эта запасная пара сухих носков поможет ему избежать обморожения. А также надеялся, что Гитлер придет через поле, размахивая белым носовым платком, – лично сдаться рядовому первого класса Вирджилу Бьюэлу. Сразу после Риты Хейворт, которая зайдет ему отсосать.
– Кофейку бы сейчас, – прошептал рядовой.
– Знаешь что, – прошептал в ответ Вирджил. – Я разведу огонь и процежу пару котелков воды. А еще у меня есть готовая смесь для торта, закатим для всех пирушку, а теперь заткнись, чертов ты придурок.
– Бабочка. Бабочка! – Резкий шепот донесся из темноты слева от окопа, это был пароль на сегодня.
– Маккуин! – прошипел в ответ Вирджил.
Через секунду сержант Бад Болинг упал в окоп, без оружия. Днем он пытался заснуть, сидя в своем окопе. С наступлением темноты Бад молча, в одиночестве, бродил по линии фронта, возвращался при дневном свете и, прежде чем снова залечь в свое убежище, сообщал на КП обо всем, что видел.
– Фрицы. Двадцать пять человек. А ты еще кто, черт возьми? – Бад обратился к новичку, рядовому. Прежде чем тот ответил, Бад кинул: – Не важно, – и отдал приказ: – Дай мне винтовку и беги на КП, скажи, что фрицы пытаются зайти слева.
Рядовой от удивления выпучил глаза. Боевого крещения он пока не получил. Когда паренек рывком выскочил из окопа, Бад повторил: фрицы пытаются атаковать с левого фланга.
Паренек исчез. Бад зарядил винтовку М-1 и положил запасные патроны в куртку.
Вирджил поднял собранный пулемет, приладил треногу и установил на левой стороне окопа.
– Девственник, я оказался прямо у них под носом.
– Они заметили?
– Ни один фашистский гад меня не заметит.
Мужчины перешептывались с уверенностью опытных солдат, а не как двадцатилетние юнцы, хотя в их случае одно не исключало другого.
В темноте раздался треск льда под сапогами.
– Задай им жару, – прошипел Бад.
Рядовой первого класса Вирджил Бьюэл нажал гашетку пулемета и выпустил очередь в колонну вражеских солдат, дав им сперва подойти вплотную. Пока остальные парни хватались за оружие, частые всполохи и красные пулеметные очереди осветили человеческие фигуры и стволы деревьев. Мощные взрывы атаки озарили лес, и слабая линия обороны превратилась в непроницаемую стену. На фоне вспышки, похожей на вспышку камеры, установленной на боксерском ринге, Вирджил увидел, как шлем немецкого солдата взрывается облаком капель кроваво-красного тумана и влажных ошметков того, что осталось от человеческой головы.
Немецкие солдаты быстро рассредоточились и начали массовый обстрел.
Бад поднялся достаточно высоко, чтобы прицелиться, и выпустил полную обойму в сторону немцев – восемь непрерывных БАМС, попавших точно в цель, – пока не донесся характерный «клик-клак»: патроны закончились. Инстинктивно Бад перезарядил винтовку и снова поднялся, как вдруг кто-то, ломая сосновые ветки, свалился к ним в окоп.
Падая, немец продолжал стрелять, он попал Вирджилу в левое колено, и тот ничего не почувствовал. Второй выстрел жалом шершня обжег ему пальцы левой руки.
– Сука! – завопил Бад и со всей силы ударил прикладом винтовки немцу в челюсть. – Сдохни! – закричал он, нанося еще один удар.
Кто-то начал запускать сигнальные ракеты, озарившие лес короткими вспышками яркого света, и Бад увидел, что у немца сломан нос и разбита челюсть, он лежал с закрытыми глазами и не шевелился. Бад развернул винтовку, направил дуло в грудь противнику и, дважды спустив курок, оборвал человеческую жизнь.
– На одного ублюдка стало меньше, – бросил он в сторону мертвого врага.
Небольшая резервная группа американских солдат пошла в наступление; немцы не смогли застать их врасплох и теперь несли тяжелые потери. Преследование продолжалось, даже когда немцы отступили. Вирджил прекратил огонь и сложил пулемет, чтобы присоединиться к наступлению, но понял – что-то не так. Рука его была липкой, а нога не шевелилась.
– Нога онемела! – закричал он.
Пытаясь подняться, Вирджил упал назад, на безжизненное тело немецкого солдата. Он снова попытался встать, но его левое колено согнулось в обратную сторону, Вирджил не понял, что произошло. К счастью, рядом был Бад. Но вместо того, чтобы поставить Вирджила на ноги, Бад присел на корточки, приподнял друга за плечи и вытащил наружу.
Вот сколько всего Вирджил вспомнил о сочельнике сорок четвертого. Который он провел в беспамятстве, где-то между окопом и лазаретом.
Вирджил чувствовал себя последним идиотом.
Десять лет были для него сродни юбилею, потому что война закончилась для рядового первого класса Бьюэла в канун Рождества 1944 года. Он очнулся в бастонском лазарете после того, как подошли американские танки, сокрушившие немецкое наступление. Несколько дней спустя он очнулся уже в полевом госпитале во Франции. А еще через пару недель его, как и тысячи раненых, разместили в одной из больниц Англии. Когда Германия капитулировала и в Европе закончилась война, Вирджил начал думать, что он везучий сукин сын. Ну, допустим, остался без левой ноги, ампутированной выше колена, три пальца левой руки превратились в обрубки, забинтованные так плотно, что вся повязка напоминала боксерскую перчатку. Зато два больших пальца, одна здоровая нога, зрение и мужеское естество остались при нем. По сравнению с большинством парней, что валялись в этих госпиталях или плыли на корабле домой, Девственник чувствовал себя так, будто сорвал куш в ирландской лотерее{20} 1945 года. Единственное, чего ему было нестерпимо жаль, – это обручального кольца, потерянного где-то в бельгийских лесах.
Эймос Болинг по прозвищу Бад остался в Германии добровольцем, что означало продление срока службы еще на полгода после окончания войны. В то время как Вирджил залечивал раны, Бад атаковал линию Зигфрида{21} и продолжал сражаться на территории нацистской Германии. Он участвовал в битве за Рейн, а потом в заключительной битве на Эльбе и прошагал самыми отдаленными уголками на юге Германии, где не было никаких признаков свирепствующей вокруг войны. За пять с половиной лет он не получил ни единого ранения, но своими глазами видел множество убитых и раненых. Бад тоже убил немало фашистов, зрелых мужчин и совсем еще мальчишек. Он не щадил даже тех, кто хотел сдаться в плен, чтобы остаться в живых. В глазах Бада Болинга не было жалости. Восемнадцать немецких офицеров были застрелены им лично, по одному, или по двое, или даже по трое за раз, на обочинах дорог и под кронами деревьев, в стенах фермерских домов и на открытых полях. Бад убивал только из своего револьвера сорок пятого калибра; ему хотелось вырвать у этой войны правосудие, и в этом был только ему понятный смысл.
В августе 1945 года Бад убил своего последнего немца. Он услышал разговоры о том, что какой-то местный житель, бывший нацистский чиновник, скрывается под именем Германа Вольфа. Бад нашел этого человека, стоящего в очереди беженцев, которые надеялись вернуться в свои родные города в разных частях страны, бывшей некогда Третьим рейхом. Когда Герман Вольф предъявил свои бумаги, Бад приказал ему выйти из очереди. За низкой кирпичной стеной Бад вытащил свой револьвер и прострелил Вольфу шею, а потом невозмутимо стоял над бывшим нацистом, пока тот дергался в предсмертных конвульсиях.
Бад Болинг никогда об этом не упоминал. Он не рассказывал о лагерях, которые видел. Вирджил не знал всех подробностей. Но догадывался. Он замечал изменения, которые произошли в его друге, какую-то внутреннюю опустошенность.
– Бад, долго ты пробудешь в Сан-Диего?
– Неделю, а может, год. Может, на Новый год в Лос-Анджелес подамся, успею посмотреть тамошний грандиозный парад.
– Парад роз?{22}
– Да. Как пить дать, будет шикарное зрелище. Мог бы спросить, куда подашься ты, но думаю, ответ известен. Будешь торчать в своем магазине шесть дней в неделю.
– Я люблю свою работу, Бад. Не знаю, мог бы я слоняться, как ты, туда-сюда.
– Девственник, мне легче удавиться, чем жить по расписанию.
Мужчины засмеялись.
– С Рождеством тебя. Если когда-нибудь выберешься к нам, будем очень рады.
– Всегда приятно потрепаться с тобой, Девственник. Рад, что ты – счастливый человек. Ты это заслужил.
– Спасибо тебе, Бад.
– На носу тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год. Подумать только. Ты встретишь его вместе с Дел, Дейви, и Джилл, и Конни? Правильно я запомнил малышку?
– Да, все верно. Конни.
– У Девственника Вирджила трое детей. Вроде знаю биологию, но реальность – та еще загадка, холера ей в бок…
Мужчины обменялись поздравлениями, еще раз попрощались и закончили разговор. Чтобы через год созвониться опять.
Всю ночь Вирджил сидел в тишине и смотрел на огонь. Потом выбрался из своего любимого кресла и погасил пламя: Дейви понадобятся угли для розжига святочного полена. Нащупал вилку от рождественской гирлянды и выдернул ее из настенной розетки большим и указательным пальцами, придерживая культей левой руки. В последний момент вспомнив кое-что еще, Вирджил остановился перед блюдом, где лежало печенье для Санта-Клауса, и сжевал три штуки. После недолгих колебаний надкусил четвертое и положил обратно, а потом сделал несколько глотков чуть теплого молока.
В темноте он нашел лестницу и поднялся шаг за шагом, подтягивая к правой ноге левый ботинок. Посмотрел на старших детей и на малышку Конни в кроватке, придвинутой к родительской постели. Дел всегда раскладывала ему пижаму, поэтому, сняв брюки и отстегнув ремни и пряжки, он прислонил протез к стулу и сразу натянул пижамную куртку и штаны.
Коротким рывком Вирджил втянул себя на кровать. Привычно нашел в темноте губы Дел и накрыл их нежным поцелуем, а жена замурлыкала во сне. Вирджил укрылся, натянув на себя простыню, два тяжелых одеяла и толстое стеганое покрывало. После долгого дня он положил голову на подушку и наконец закрыл глаза.
Как это случалось почти каждую ночь, перед ним на какую-то долю секунды возник образ солдатского шлема, взрывающегося в облаке мелких капель кроваво-красного тумана. В поле зрения появились сырые ошметки того, что осталось от человеческой головы.
Вирджил заставил себя думать о чем-нибудь другом, не важно о чем. Перебирая в уме образы, он остановился на видении Бада Болинга – юноши лет двадцати, стоящего в теплом солнечном свете на калифорнийской улице, в толпе улыбчивых людей, которые приветствуют движущиеся платформы, украшенные розами.
