Две недели спустя
Риг
Риг лежал на кровати в доме своей матери – когда-то этот дом был и его домом, но не теперь. Он лежал, закутавшись в меховое одеяло из овчины, были видны только глаза и нос.
Хрёсвельг ходила по дому, хлопотала – шаги были громкими и тяжёлыми – у неё больные ноги.
Ригу показалось, что по дому ходит мужчина, а не женщина, такими были шаги матери.
Она похудела, – с их последней встречи, усохла? Как усыхают старики. Постарела – сама худая, а ноги грузные.
Он всё порывался помочь ей – помогать по дому, нарубить дров для камина, который горел почти беспрестанно, вымыть полы, приготовить обед, пока она сидит в своей церкви… Но ей его помощь была не нужна – она привыкла всё делать сама!
И это её неприятие его помощи, – его желания, помочь ей, внушали ему чувство ненужности.
Риг опять оказался ей не нужен…
Он ощутил, как болит его душа – он и Ари оказался не нужен!
Он ужасно страдал, – после того, как Ари исчез, он чувствовал себя опустошённым – словно выпотрошенным, сердце болело без конца.
У него опустились руки – он был раздавлен.
Мать ходила по дому, ходила, и ему казалось, что в большой коробке скребётся раненная птица.
– Две раненные птицы, – Подумал Риг. – Я как она – я тоже уничтожен!
Он подумал об Ари – он подумал, – За что ты так со мной? Почему ты так поступил – просто исчез, ни сказав, ни слова?!
Внутренний голос сказал ему, – Он же оставил тебе записку…
Записка была при нём – всегда, как несчастливый талисман – в бумажнике, в заднем кармане джинсов.
Риг знал её наизусть, эту чёртову записку! И каждый раз, когда он читал её, он видел несколько расплывшихся букв…
Риг подумал, – Ты что, плакал, когда писал мне эту записку?
Он подумал об этом уже, в который раз, и каждый раз, обескураженно и встревоженно.
Записка гласила: Дорогой, Риг! Я принял решение расстаться с тобой, прости меня! Прости меня за то, что я не объясняюсь с тобой лично – не могу! Если я начну объясняться с тобой лично, я не смогу уйти, а я должен уйти!
Я понял, что не люблю тебя – что я поторопился, начав жить с тобой, ещё раз – прости меня! Мне кажется, что ты любишь свою жену – что ты продолжаешь любить её, не признаёшься, но продолжаешь любить. Люби её, Риг, будь с ней, ты ей очень нужен!
Пожалуйста, не беспокойся за меня и не ищи встреч со мной – между нами всё кончено.
Риг вспомнил «– Может, тебе вернуться к ней? Если так больно… возвращайся!
– А ты?
– Я?
– Да, солнце моё – ты!
– Если ты будешь счастлив, то и я буду!
– Неужели сможешь?
– Я постараюсь!».
Что-то в нём не верило Ари – записке написанной им, не верило, и всё!
Он подумал, – Может, это просто надежда? Надежда, не дающая отчаяться…
Кровать, на которой лежал Риг, была ему коротка – он спал на ней подростком. Кровать была без изножья – ноги свешивались и мёрзли.
Он понял, что нужно что-то придумать – что-то подставить (табурет? пуфик?). Он, почему-то, здесь всё время мёрзнет!
Риг услышал гвалт тупиков – птиц, которых называют ещё и «арктический монашек», или «толстячок» (puffin). Тупики начинают поднимать «крик», когда усиливается ветер, ветер, который сдувает их со скал – недовольничают!
Ветер, и правда, усилился – начал задувать в окна.
Он понял, что если проведёт здесь ещё несколько дней, то сойдёт с ума! Нужно возвращаться в Нью-Йорк – домой!
Внутренний голос спросил его, – Ты готов сражаться за Ари, даже если тебе придётся сражаться с ним самим?
– Да, – Ответил этому голосу, Риг. – Готов! Иначе я не успокоюсь…
Он подумал, – Только сражаясь за… Своё, обретаешь спокойствие!
Ригу не было покоя, – все эти две недели, не было! Прошло две недели, а ему казалось: два месяца!
Он взял свой телефон, открыл приложение, нашёл рейс, купил билет, и… встал с постели. Раскутался – стало тепло.