Настроение у начальника Московской сыскной полиции статского советника Григория Леонидовича Виноградова было весьма приподнятое. Впрочем, для этого наличествовали весьма серьезные основания. Во-первых, на следующий день он намеревался выйти в отпуск и уже через неделю планировал пить минеральную водичку в Баден-Бадене. Кроме воды, в курортном городке были весьма неплохие игорные заведения, и Григорий Леонидович, надеясь на слепой случай, рассчитывал поправить материальное положение. Во-вторых, после завершения курса общеукрепляющих процедур Григорий Леонидович рассчитывал прокатиться в Италию к морю.
Но самое главное, что делало его поездку особенно желанной, – за границу он намеревался отправиться в обществе молодой и очень красивой дамы, по которой уже год как сходил с ума. Звали ее баронесса фон Катрин Розен. Несмотря на звучную фамилию, в действительности она не имела никакого отношения к немецкой аристократии, и титул ей достался вместе со стареющим мужем, его немалыми капиталами, а также значительным весом в высшем прусском обществе.
До замужества Катрин Розен являлась солисткой Императорского оперного театра и была обладательницей звучного сценического псевдонима – Афелия, что впрочем, совершенно не умаляло ее внешних данных. Кроме высокого и невероятно сильного вокала, оперная дива имела стройную фигуру, горделивую осанку, которую можно выработать только изнурительными тренировками, а также точеный греческий профиль и слегка напыщенные сценические манеры. Вся эта театральная смесь подействовала на стареющего барона покрепче винного коктейля, а скоро певица настолько вскружила седую голову, что он попросил ее руки в обмен на собственное сердце.
Выйдя замуж за барона, Катрин Розен сумела сохранить относительную свободу, что позволяло ей заводить легкие, ни к чему не обязывающие романы и приобрести в обществе репутацию весьма легкомысленной девицы.
Однако стареющий барон упорно не желал внимать назойливым слухам и смотрел на свою жену как на игрушку, с которой можно было бы выйти в свет, наведаться в персональную ложу в Императорском театре, а то и просто совершить променад под ручку по Тверскому бульвару. Цель в данном случае была нехитрой – пусть его ровесники (стареющие сморчки!) полопаются от зависти! Значит, в нем имеется нечто особенное, если он сумел расположить к себе столь очаровательную женщину.
Близкие приятели барона злословили о том, что ветхий Розен уже давно не способен на мужские подвиги. Но иногда на старого барона накатывали приступы ревности, и в это время он становился просто невыносим. Тогда он требовал от жены доклады о каждом своем отсутствии, пытался контролировать каждый ее шаг, что, впрочем, не мешало баронессе отправляться в любовные романтические путешествия.
За свою репутацию Григорий Леонидович не переживал. В конце концов, он старый опытный конспиратор, да к тому же еще и полицейская ищейка и на своем веку провел немало блестящих операций, не чета предстоящей. И он нисколько не сомневался в том, что о романтическом путешествии не узнает ни его жена, ни тем более обманутый супруг его любовницы.
Для большей части Московской сыскной полиции его короткая отлучка вообще останется незаметной. Просто на некоторое время он исчезнет для всех, оставив срочные распоряжения на заместителей, а средний персонал настолько загрузит работой, что у них не будет свободной минуты даже для того, чтобы поднять голову.
Останется только незаметно пересечь границу. Благо для этого имеется возможность! Например, можно выправить заграничные паспорта на себя и баронессу.
А пребывая за границей, они смогут наслаждаться обществом друг друга, не оглядываясь на общественность вдали от тех мест, куда так любят наведываться соотечественники.
Если чего и опасался Виноградов, так это живого и общительного нрава баронессы, которая могла рассказать о предстоящем путешествии своим подругам. А уж от них горячая новость способна докатиться и до ушей одураченного мужа.
Буквально вчера вечером Григорий Леонидович еще раз строго предупредил возлюбленную о том, что не следует распространяться о предстоящей поездке, но по тому, как хитровато поблескивали ее глазенки, понимал, что она успела поведать многочисленным артисткам и теперь об этом уже судачит весь оперный театр.
Ох, эти женщины!
Григорий Леонидович горестно вздохнул. Будет крайне неприятно, если сослуживцы станут шептаться у него за спиной. Сколько раз он давал себе слово не завязывать любовных отношений с болтливыми дамами! Кому, как не ему, знать, что любовная связь способна существенным образом навредить карьерным стремлениям. Однако он не мог отказать себе в радости, пусть даже на короткое время, быть господином ее роскошного тела. И оставалось единственное – примириться. Пусть болтают!
Так что генералу думалось о предстоящей поездке, и поводов для радости было немало. Кто бы мог предположить, что появление курьера в один миг может перечеркнуть все его ожидания.
В тот момент когда Виноградов готов был покинуть свой кабинет, в дверь коротко и решительно постучали. Предчувствуя нечто дурное, Григорий Леонидович невольно поморщился и, стараясь не показать своего неудовольствия, громко отреагировал:
– Входите!
Дверь широко распахнулась, и в комнату вошел молодой человек лет двадцати—двадцати пяти. Сделав два скорых шага, он протянул узкий белый конверт.
– Вам срочные сообщения: телеграмма из Департамента полиции и письмо от министра внутренних дел господина Вяземского.
Виноградов невольно поморщился – этого еще не хватало! Стараясь скрыть прорывающееся раздражение, Григорий Леонидович отвечал:
– Извольте!
Вскрыв сначала письмо, Григорий Леонидович прочитал: «Милостивый государь Григорий Леонидович! Час назад получил депешу от г. М. Г. Лапшина. Следует срочно разобраться. О результатах доложите. Министр внутренних дел свиты Его величества генерал-майор С. Г. Коваленский».
Григорий Леонидович Виноградов невольно поморщился. Тем более было неприятно, что надзиратель сыскной полиции господин Лапшин о произошедшем преступлении по существующей субординации должен был сообщить своему непосредственному начальству, то есть ему, однако посчитал целесообразным действовать через его голову. И вот сейчас Виноградов терялся в догадках относительно произошедшего.
В любом случае Лапшину следует высказать порицание.
Телеграмма была зашифрована и запечатана в плотный конверт. На месте склеивания красовалась гербовая печать. Расписавшись в получении, он позвал адъютанта:
– Немедленно отнесите в шифровальный отдел! – протянул он телеграмму.
– Слушаюсь, – забрал тот бумагу и мгновенно удалился.
Еще через час Виноградов держал полный текст расшифрованной телеграммы, так же запечатанный в плотный непрозрачный конверт. «Ох, уж эта секретность!» – не без раздражения подумал он.
Глянув конверт на свет, оборвал самый краешек и вытряхнул на ладонь узкую полоску бумаги: «Господин министр! Довожу до вашего сведения, что вчера вечером произошло ограбление „Российского коммерческого купеческого банка“. Были похищены процентные бумаги на сумму 2 500 000 рублей и 500 000 рублей наличных денег. Злоумышленники проникли через стену соседнего дома, в котором располагался кабак. Им удалось вскрыть стальную комнату банка неизвестными мне и доселе не использовавшимися инструментами и похитили вышеуказанные ценности. Надзиратель Московской сыскной полиции, титулярный советник М. Г. Лапшин».
От суммы похищенного Виноградова бросило в жар. Григорий Леонидович утер со лба проступившую испарину, понимая, что его поездка в Баден-Баден откладывается на неопределенное время. Наверняка о случившемся уже доложено императору, а следовательно, спрос с каждого из них будет немалый. На карту поставлена его личная карьера.
Раздражение усиливалось: кто же этот Лапшин?
В списках надзирателей такого не было. И тут Виноградов вспомнил, что днем раньше из Твери был переведен некто М. Г. Лапшин, зарекомендовавший себя в губернии громкими делами. Следует с ним познакомиться поближе, а заодно и спросить, что его подвигло посылать депешу через голову непосредственного начальства.