Занесло нас в частный сектор по важному делу.
Вместо первой пары – физкультуры – мы решили выпить пива. Я взял Котляра, Котляр позвал Бурякова, Буряк прихватил Мартына, составили общий банк, и отправились в ближайшую «разливаху». Взяли пива, к пиву сушеной рыбы, и отправились в поисках удобного места.
Увы и ах, у граждан в голубых погонах начался «план». Встретив за полчаса три наряда, мы поняли простую вещь: спокойно выпить не дадут. Пришлось идти в частный сектор, ориентируясь на трубы «Ленинской краски».
На половине пути мы нашли подходящую лавочку во дворе двухэтажной «сталинки», разлили хмельное, разложили закуску. Но разговор даже под хорошим градусом не клеился, и причиной тому был наш курсовой проект.
Много в студенческой жизни горестей и бед. И тяжелые сессии, и угрозы отчисления, и много чего еще поджидает студиоса – но вот курсовой поставил нас в тупик. Впрочем, «нас» тут не совсем справедливо: я был стреляным воробьем, уже имевшим определенный опыт, а вот парням было очень туго. Наша дорогая «мегера» – Екатерина Николаевна – уперлась рогами и метлой в курсовые проекты. Не приму, и всё.
По этой причине ребята крепко захандрили. Даже хорошее пиво не спасало ситуацию, и я первым завел разговор.
– Да, Мегера озверела. Проходу не дает.
Мартын лишь мотнул кудрявой головой.
– Не начинай, – уныло попросил Котляр – И так плохо.
– Что этой мымре надо? – спросил Буряк – Пятый раз!!! Пятый раз переделываю квсё!!!
– Деньги ей нужны. И много, – пробурчал Мартын – А стипендия не скоро.
– Крепимся, ребята, – я допил своё пиво – Заграница нам поможет. Пинками и добрым словом.
Пацаны рассмеялись, а вот мне стало грустно. Как-никак, именно заграница отобрала у меня Женю – мою красивую, любимую, умную Женечку. Впрочем, тут никаких претензий к чужим краям быть не может. В наших условиях каждый устраивается, как может, и Женя не стала исключением. Тем более, что с золотыми руками и не менее золотой головой программистки было бы глупо сидеть в нашем захолустье.
– Надо давать. Много, – ответил я ребятам – Возьмет, никуда не денется.
– Согласен, – Буряков закурил – Соберем банк, внесем… И будет хорошо.
С такими разговорами и пиво пошло бодрее. Закончив с выпивкой, мы потопали на учебу.
Учёба после хмельного не задалась. Макс тут же уснул под бормотание нашего дорогого куратора, который читал очередную лекцию по электротехнике. Я дремал, стараясь не упасть лицом в учебник, и с трудом понимал слова Ивановича.
Группа писала. Сам формат лекции в душной аудитории, насквозь прожигаемой солнцем, выглядел безумно. Иваныч, с алым лицом, читал очередной параграф, а я думал и думал, и думал о своём, глядя в тетрадь.
Нам МПИТ – он стар, заслужен, и в стенах его дышит история края и мира. В этом здании, которое помнит двух последних русских императоров, сначала размещался Государственный Банк Российской Империи, потом школа, потом фабрично-заводское училище, во время войны – госпиталь, затем филиал института, и вот, техникум. На первом этаже, как и положено, портреты известных преподавателей и выпускников, затем идут награды, но это всё не передает главного – запаха прошлого, живущего в этих стенах.
Когда идешь по коридорам, по которым ходили еще вкладчики Государственного Банка, когда учишься в аудиториях, которые до тебя выпустили в свет сотни более достойных, чем ты, и когда поднимаешься по стертыми каменными ступенями, то ощущаешь – вот она, история, которая жила и живет вечно. И здесь, в этих старых стенах, сложился свой дух, специфический и полуанархический.
После тяжелой и душноватой казармы предыдущего учебного заведения мне было хорошо в МПИТе. Здесь было легче, здесь было более творчески, и не было постоянного стремления к идиотской дисциплине, в которой полу-армейские порядки смешаны с понятиями гопников. Но даже не это было главное.
Здесь, в этих стенах, я впервые за много лет нашел друзей, и место для приложения своих интересов. Литература заняла всё мое воображение, и я писал, много и упоро. Фантастика, фентези, драматургия, победы на конкурсах, поездки в область, и учеба, и снова конкурсы – это навалилось сразу, после четырех лет глупой тишины. И я работал, работал как вол, тянув лямку и учебы, и творчества.
Навалилось и в личной жизни, так, что трудно передать словами. Расставание с Женей, знакомство с Настей, и…
– …Генератор переменного тока подключается к сети, через трансформатор… – Иваныч положил книгу на стол – Так, на сегодня хватит, а то вы совсем уснёте.
Группа просыпалась. Мартын, подняв голову, толкнул меня под руку:
– Я ничего не пропустил?
– Совсем ничего.
Иваныч повесил на доску несколько схем, и приказал зарисовывать, удалившись в подсобку. Дисциплина тут же развалилась, и вместо зарисовки мы занялись чёрт-знает-чем. Бедный Мартын выскочил из аудитории и помчался умываться, остальные занялись мобильными телефонами и разговорами.
Я начал рисовать на полях тетради. В голову ничего не шло, не лезло, и было почему-то тускло и сыро в душе, так, если бы сырое тесто катали по ребристой доске. Пиво дурно удружило мне, сделав проблемы более яркими и безнадежными. Стало ясно, что переезд в отдельную квартиру на одну лишь стипендию мы с Настей не потянем, и необходимо искать дополнительную статью доходов. В нашем родном Менделеевске с работой было не густо; остались шахты и ЦБЗ номер три. На шахте работал отец Макса, колоритный и достойный джентельмен, не просыхающий сутками. По-этому, оставался лишь ЦБЗ, где работал уже мой отец.
Идти в рабство было неохота, но выбора как такового не было. Стипендия плюс зарплата – это съемная квартира. Стипендия без зарплаты – пиво и оплата интернета. Значит, пора в пролетарии.
Освободителей, 124 (бывшая проходная ХимТяжМаша)
Мы гуляли, наслаждаясь последними днями осеннего тепла.
Настя собирала упавшие каштаны. Я допивал купленное пиво, жалея, что потратил деньги на такое дешевое пойло. В голове крутились диалоги пьесы, дописанной накануне (что-то выскопарное, в подражание Мольеру и Горину, с обязательным выстебыванием молодых и креативных драматургов), а на душе почему-то скребли кошки.
– Настя?!
– Да? – на меня внимательно смотрели голубые глаза, такие же глубокие, как горные озера – Что-то случилось?
– Я иду работать.
– Ого…
– Да, к отцу под крыло. Появятся деньги на квартиру и всё остальное.
– Разве стипендии мало? – удивилась Настя.
– Очень мало.
– А как же учеба, творчество?
– Справлюсь.
– Справимся, – поправила меня Настя и отдала собранные каштаны – Спрячь, у тебя карманы в куртке широкие.
Так мы и шли в тишине, по убитой траве, по распятым делам, по великим трудам. Страшно было даже смотреть на громаду цехов, в которых некогда создавали оборудование для химических заводов алого титана. Трубы и трубопроводы, старая ветка железной дороги, и как издевательство – мозаика на стене последнего цеха. Статуя рабочих, держащих в рука огромную колбу, на фоне громады фабрик и заводов, над их головами пролетает обязательный спутник, и пустота. История закончилась здесь, на вершине самой высокой трубы.
– Работа, учеба и творчество, – Настя вышла на заброшенную ветку – Интересное сочетание будет у нас в семейной жизни.
– Так же, как и у всех, – я обнял Настю и крепко прижал к себе – Как ты и мечтала.
– Мечты сбываются.
– Ты не рада?
– Охх… – Настя вырвалась из моих объятий – Понимаешь, я мечтала немного о другом. Поездка в Европу, потом нормальная учеба в институте для тебя и меня. Два средних специальных образования – это круто, Дим. Но мало.
– Будут деньги – будет всё, – я взял свою благоверную за руку – Или ты сомневаешься?
– Нет.
С такими разговорами мы и шли вдоль цехов. Было пусто и тихо, ветер даже не думал заявлять о своих осенних правах, а вот между словами нашими была густая недосказанность. Воздух стал горьким, словно дым смолы, и застрял в легких.
Хорошее закончилось. Дойдя до конца ветки, у большого кирпичного строения с надписью «ЖДЦ», мы отправились назад в город. У первого же жилого дома я собрал мужество в кулак и спросил прямо:
– Всё кончено?
– Ты о чем? – вроде бы удивилась Настя.
– О нас, о наших отношениях. Обо всём.
– С чего ты взял, что всё? Я просто… высказала свои пожелания. Понимаешь? Не больше, ни меньше.
– Хорошо, – меня понесло в гибельные дали – Будет и Европа, будут и университеты. Сделаем.
– Я не настаиваю.
– Но я сделаю.
– Оххх… – но её рука вернулась в мою руку, и дым смолы пусть на минуту, но рассеялся.
– Я сделаю всё, как положено. И будет нам хорошо.
– Да, только хватит, – слабо ответила Настя – Я верю, верю. И помогу тебе.
На этой оптимистической ноте мы и подошли к её дому. Поверить в лучшее было трудно, но я старался – не зная, зачем это нужно.
Уже дома я начал всё обдумывать. Сам формат наших отношений, с постоянным стремлением к недостежимому идеалу, с постоянными сомнениями, был новым для меня. Женя никогда и ни в чём не сомневалась, а шла прямо и четко, достигая поставленных целей. Никакой рефлексии, никаких сомнений, никакой истерики, и никаких непонятных идей.
Но в этой четкости и ясности был свой порок, и очень скоро стало ясно, что если Женя для меня – вся жизнь, то я для неё всего лишь эпизод в жизни. Да, наша жизнь была размеренной и спокойной, и каждое утро дарило любовь и спокойствие. Да, любили друг-друга – как только умеют любить одинокие сердца.
Только вот при выборе между мной и карьерой Женя выбрала карьеру. Так и сказала, как всегда спокойно и тихо: «Понимаешь, Дим, там платят в долларах и дают квартиру. Тем более что Питер – это не Менделеевск, там всё по-другому». И уехала.
Настя же из другого теста. Верная, но мечтательная. Идеалистка, но надежная. Требовательная, но в то же время и уступчивая. Понимающая мои интересы, и поддерживающая кривые литературные опыты. Верящая. Любящая.
Но у каждой любви есть время. И у каждого обожания свои пределы. И кажется, наступил момент, когда любовь начала иссякать. Нет, дело здесь не в требования «поездки в Европу» или чём-то другому – в тоне, которым это было заявлено. Всё отошло на задний план, всё стало пустым и глупым.
И это значит, что любовь умирает, как убитый волк. В оскале белых клыков, в вое, который смешал слова прошлой любви и будущих проклятий, любовь умирает – и проще добить её, чем ждать воскрешения. Добить и забыть, раз и навсегда, словно и не было этого счастья.